Сделай Сам Свою Работу на 5

Часть четвертая. ВОЗВРАЩЕНИЕ ЦАРЯ-ОСВОБОДИТЕЛЯ





 

Глава шестнадцатая. ЧЕЛОВЕК СО СТОРОНЫ

 

СЛЕПАЯ ОХРАНА

Двуликий Янус теперь смотрит только вперед. Император Александр II вновь велик, он прежний. Как в те времена, когда отменил крепостное право. Только теперь придется куда больше маневрировать. Успокаивать наследника и обманывать стоящую за ним оппозицию и двор, ко­торые ждут беспощадной расправы.

 

И за всеми действиями Лорис-Меликова теперь будет стоять сам царь.

Все первое время Лорис-Меликов усердно машет лисьим хвостом.

В эти сладкие дни наследник, ненавидевший петербургскую либе­ральную бюрократию, в восторге от провинциального боевого генера­ла, готового выполнять все его (точнее, Победоносцева) предписания. И Лорис-Меликов не устает его в этом заверять: «С первого дня на­значения моего на должность главного начальника Верховной распо­рядительной комиссии, – льстиво пишет граф цесаревичу, – я дал себе обет действовать не иначе, как в одинаковом с Вашим Высочеством направлении, находя, что от этого зависит успех порученного мне дела и успокоения Отечества».

Но вместе с наследником поверили в подчинение Лорис-Меликова и молодые «нигилисты». И один из них поспешил действовать.



Это случилось вскоре после назначения Лорис-Меликова – 20 февраля, в тот самый день, когда Достоевский вел свою беседу с Сувориным.

Был третий час пополудни. У подъезда дома Лорис-Меликова сто­яли городовые. На улице было достаточно пустынно. Но тем не менее, несмотря на недавние террористические акты, никто из городовых не обращал вни­мания на подозрительного «оборванного, грязно одетого молодого чело­века» (так описывала его газета «Новое время»), слонявшегося в переулке. Подъехала карета Лорис-Меликова. Граф вышел из экипажа и под­нялся на крыльцо. И тогда молодой человек рванулся к графу. Выхва­тил из-под пальто пистолет, выстрелил в упор и... уронил пистолет. Пуля скользнула по шинели графа.

Он лихо сбросил с себя шинель и кинулся на молодого человека. Опом­нившиеся городовые бросились на подмогу, схватили стрелявшего. А удалой граф, сохранивший присутствие духа, сумел пошутить:

– Пули меня не берут.

Петербург впервые за долгое время рукоплескал представителю влас­ти. Смелость генерала понравилась обществу.



Но сам боевой генерал, конечно, должен был отметить странную слепоту охраны, не заметившей разгуливавшего террориста.

«Они брали под козырек, в то время как надо было схватить злодея и обратить внимание на близстоящих », – писала газета «Новое вре­мя» 22 февраля.

Стрелявший оказался евреем, мещанином Ипполитом Млодецким из маленького городка Слуцка Минской губернии. Впоследствии выяс­нится: Млодецкий действовал на свой страх и риск, без участия «На­родной воли». Но тогда, конечно же, все приписали могущественному И.К. – продолжению «5 февраля». И в заграничных газетах уже писа­ли о скором падении династии.

Лорис (так, сокращая длинную фамилию, часто звали его в Петербурге) приказал сей же час без всякого суда, как это принято на войне, повесить Млодецкого. Но император велел действовать по закону. По новому весь­ма военному законодательству все делалось в 24 часа. Следствие закончи­ли вечером, утром был суд, днем Млодецкого повезли на виселицу. Тотчас после покушения к Лорису обратился с письмом известный писатель Всеволод Гаршин, сражавшийся добровольцем на той же балканской войне. К изумлению генерала, Гаршин умолял его... простить Млодецкого. Но этого генерал понять не мог.

Млодецкого казнили на Семеновском плацу. Стояло слякотное, мок­рое, февральское петербургское утро. На эту казнь пришел смотреть Федор Достоевский. Задумавший роман о молодом террористе, гиб­нущем на эшафоте, писатель не мог ее пропустить.

И, глядя на ожидавшего смерти Млодецкого, Достоевский вспоми­нал другого молодого человека, стоявшего на эшафоте на той же пло­щади. И так любившего тогда жизнь. И утешавшего других приговоренных – «Мы будем вместе с Христом»...



Второй сын Кости великий князь Константин Константинович (пи­савший стихи под псевдонимом К.Р.) беседовал потом с Достоевским и записал в дневнике: «Достоевский ходил смотреть казнь Млодецкого... Млодецкий озирался по сторонам и казался равнодушным. Федор Ми­хайлович объясняет это тем, что в такую минуту человек старается ото­гнать мысль о смерти, ему припоминаются большею частью отрадные картины, его переносит в какой-то жизненный сад, полный весны и сол­нца. Но чем ближе к концу, тем неотвязнее и мучительнее становится представление неминуемой смерти. Предстоящая боль, предсмертные страдания не страшны: ужасен переход в другой неизвестный образ».

Но молодой Достоевский дождался тогда помилования.

В этот раз было иначе: ударил барабан, надели балахон на Млодец­кого, и палач, как-то дружески обняв его за плечи, повел к петле, качав­шейся на петербургском февральском ветру...

Император записал: «Млодецкий повешен в 11 ч. на Семеновском плацу. Все в порядке».

«Порядком» стала называться петля. Это и был результат войны с террором.

 

ДИКТАТУРА СОВЕСТИ

И в это же время произошло небывалое. Правительство вступило в пе­чатную полемику с революционерами и попросило общество о помо­щи. Лорис-Меликов обратился с воззванием к жителям столицы: «Проповедуя свободу, они угрозами и подметными письмами вознамерились угнетать свободу тех, которые исполняют свои обязанности... Ратуя за принципы своей личной неприкосновенности, они не гнушаются прибегать к убийствам из-за угла». И правительство призыва­ет против них «к себе на помощь силы всех сословий русского народа для единодушного содействия ему в усилиях вырвать с корнем зло...»

Власть впервые обратилась за поддержкой к обществу, о котором самодержцы никогда не вспоминали. И граф теперь не уставал объяс­нять: Верховная комиссия – это диктатура, но диктатура добра, разу­ма и закона.

«Диктатура сердца» – так не без иронии назвали скептики идеи графа.

В первые два месяца существования Верховной распорядительной ко­миссии Лорис встречается с наследником по несколько раз на неделе. Отношения самые сердечные, они переписываются постоянно.

21 февраля 1880 года наследник пишет графу: «Любезный граф, если Вы не слишком заняты и если Вам будет возможно, прошу Вас очень заехать ко мне сегодня в 8 1/2 часов вечера, – мне бы хоте­лось поговорить с Вами».

Встреча состоялась и самая удачная.

И тогда же 21 февраля цесаревич в дневнике радостно отмечает, что они с Лорисом «толковали более часу о теперешнем положении и что предпринять».

В архиве Лорис-Меликова остались записки цесаревича все с той же просьбой – зайти к нему. Их становилось теперь все больше, ибо Лорис начинает приходить все реже, и наследнику все чаще прихо­дится писать ему, напоминая о себе.

27 февраля. Наследник – Лорису: «Давно с Вами не виделся и не говорил. Если же Вы заняты и Вам нет времени, пожалуйста, не стес­няйтесь: я могу назначить другой день»...

А видится нужно срочно, ибо Лорис составляет «Всеподданнейший доклад» государю с программой грядущих действий.

В апреле 1880 года этот доклад – «План правительственных ме­роприятий, долженствующих положить конец смуте и содействовать наведению порядка в Российском государстве» – был готов.

К радости наследника, касаясь «предложений об образовании на­родного представительства в формах, заимствованных с Запада» (то есть конституции), Лорис назвал их «несвоевременными» и «вредны­ми»-

И наследник писал Лорис-Меликову 12 апреля 1880 года: «Теперь смело можно идти вперед и спокойно... проводить Вашу программу на счастье дорогой Родины и на несчастье г.г. министров, которых, на­верно, сильно покоробит эта программа... да Бог с ними!»

Но программа покоробила не только министров. Очень не понра­вилась она, к изумлению наследника... и Победоносцеву! Нимфа Эгерия-Победоносцев с печалью отметил множество опаснейших пунк­тов, которые Лорис предлагал в докладе.

Например, граф предлагал вскоре ликвидировать Третье отделение Собственной Его Величества Канцелярии, так преданное наследнику. Его дела передавались Министерству внутренних дел – в особый Департа­мент полиции.

Победоносцев знал: Третье отделение – не просто учреждение, это – символ эпохи Николая I – времени истинного самодержавия, народного страха... Не понял этого простодушный наследник, упоен­ный лестью графа. Лисий хвост делал свое дело.

Ну и дальше шло много планов, настороживших Победоносцева.

Например, говорилось... о неком... «новом руководстве периоди­ческой печатью, имеющей у нас особое влияние, не сопоставимое с Западной Европой, где пресса является лишь выразительницею общественного мнения, в то время как у нас пресса его формирует».

В Докладе предлагалось дарование прав раскольникам, пересмотр пас­портной системы, облегчение крестьянских переселений и так далее.

Победоносцев чувствовал – это только опаснейшее начало.

 

УСМИРЕНИЕ РОССИИ

И политика Лориса сразу принесла добрые плоды. Окончились спокойные февраль и март, наступил апрель. И в апре­ле – никаких нападений народовольцев... Но главное – либеральная интеллигенция явно начала менять свое отношение – и к террористам и к власти... Успех!

Но чем успешнее становился Лорис, тем больше он забывал перво­начальные намерения, так радовавшие цесаревича.

Перед закрытием Третьего отделения Лорис-Меликов предпринял ревизию ненавистного либералам учреждения. В результате был осво­божден из-под надзора, возвращен из ссылок и даже из эмиграции ряд жертв тайной полиции.

Но за всеми действиями Лориса по-прежнему стоит царь. Александр не забывал о необходимых реверансах ретроградам. Он повелевает назначить Победоносцева обер-прокурором Святейшего синода.

В последнее время царь ощутимо чувствовал ослабление влияния православной церкви. Недавний приезд в Петербург протестантского проповедника лорда Редстока был тому доказательством. Немолодой, высокий англичанин с торчащими вокруг лысины пучками светлых волос, короткими рыжими бакенбардами и в скучном сером сюрту­ке произвел фурор в православной столице. Он заражал своей ве­рой. Его звали наперебой выступать в самых влиятельных салонах. Че­тыре десятка аристократических домов открыли ему двери. После его проповедей богачи раздавали имения и жертвовали тысячи на благо­творительность. Граф Алексей Бобринский, министр путей сообще­ния, человек из ближайшего окружения государя, и князь Василий Пашков, знаменитый богач, стали протестантами.

– Я нашел! – сказал тогда Бобринский государю.

И Александр оценил этот опасный симптом. Царь, веривший, что православие – главный оплот русских царей, решил укрепить церковь Победоносцевым, умнейшим казуистом и консерватором. Кроме того, хлопотливые церковные дела должны были отвлечь Победоносцева от оппозиционного рвения.

Сделав реверанс в сторону ретроградов, государь нанес им ощутимый удар.

В конце того же апреля 1880 года Лорис-Меликов отправил в от­ставку символ ретроградного направления – деятельнейшего члена кружка в Аничковом дворце – министра народного просвещения графа Дмитрия Толстого.

Это был типичный характер сановника-раба. Ненавидя реформы царя, он единственный из министров целовал царю руку. Яростный противник отмены крепостного права, сам творивший расправу роз­гами в своих имениях, отправлявший крепостных девиц замуж, а порой – в барскую постель, Дмитрий Толстой в присутствии царя высказывал самые либеральные идеи. Назначенный после первого покушения на Александра руководить просвещением, он придумал систему, которая должна была увести молодежь от опасных современных идей. Это было абсолютное преобладание классического об­разования: гимназисты прилежно учили мертвые языки (латынь и древнегреческий), зубрили отрывки из античных авторов...

И вот кругленький человечек на коротких ножках, алчный и беспо­щадный, наконец-то пал. Небывалый восторг либералов – это было названо третьей отменой рабства: сначала царь освободил крестьян от помещиков, затем болгар от турок, и теперь просвещение – от Тол­стого.

И совсем невероятное – об удалении Дмитрия Толстого отозвался одобрительно... подпольный «Листок "Народной воли"»!

Лорис умело работал и с печатью.

Была образована специальная комиссия – решить вопрос об отмене цензуры!

Но печать по-прежнему занималась самым популярным делом в России – ругала власть. Лориса щедро обвиняли в неисполненных и лживых обещаниях, в лицемерии. Когда нападки стали нестерпимы, он доказал знание русского характера. Нет, он не закрывал газеты, не налагал штрафы, как его предшественники... Вместо этого он позвал к себе всех редакторов больших газет. И, махая лисьим хвостом, произнес речь о значении и могуществе рус­ской печати – этой властительницы дум. И о том, как он мечтает работать в союзе с русской прессой. После чего просил не торопить власть и не будоражить без того взбудораженное общество... Он из­ложил журналистам долгосрочные планы, выслушал их мнения. Впервые власть советовалась с прессой, вместо того, чтобы преследовать. Всесильный министр самодержца и здесь попросил помощи и былпредельно откровенен. Он даже сказал редакторам самое горькое: в настоящее время в России не может быть создано ничего наподобие европейского парламента. Несмотря на это, редакторы его... полюби­ли. Потому что он сделал самое главное для нашего человека – «ока­зал уважение».

И тон беспощадной вчера либеральной печати изменился. Газеты стали сдержанее... А оппозиция успокоилась – конституции не бу­дет.

Но к ужасу Аничкова дворца, Лорис начинает флирт с самой опасной частью общества – с молодежью. Все, что требовали студенты во вре­мя студенческих волнений, они получают – право создавать кассы взаимопомощи, литературные и научные кружки, читальни, участвовать в сходках и т. п.

Но студентам хочется бунтовать. Без бунта скучно – привыкли. И когда проводник все этих реформ новый министр просвещения Александр Сабуров появился в Петербургском университете, он услышал в актовом зале страстную антиправительственную речь, где министра клей­мили «лживым и подлым». После чего сверху, с хоров, на голову Сабурова посыпались листов­ки. И в этот миг общей суматохи какой-то студент подскочил к бедно­му министру и отвесил ему пощечину.

Но уже на другой день студенты опомнились, засовестились. Была устроена шумная сходка, где студенты выбирали гостей на универси­тетский бал. Список выбранных возглавили – министр Сабуров, граф Лорис-Меликов, каковые соседствовали... с террористами – Верой Засулич и покушавшимися на царя народовольцем Гартманом и по­ляком Березовским, ссыльным Чернышевским... и т.д.

И никто их за это не преследовал... Террорист Рысаков в письме, найденном потом полицией, писал: «Граф Лорис-Меликов нам даруетвсе виды свобод; это не жизнь, а масленица».

Вот так Александр и Лорис-Меликов смиряли Россию. И покушения прекратились. Впервые – затихло.

О, ГОРЕ НАШЕ!

И, выражая настроения оппозиции, Победоносцев писал в Москву все той же Екатерине Тютчевой:

«...При нем (Лорис-Меликове) затихло, но увидим, надолго ли... Он поднимает и распускает силы, с которыми трудно будет справить­ся. Рецепт его легкий... поднялись студенты – дадим им свободу и самоуправление. Безумствует печать... Освободить ее!»

И предрекал – «дорого будут стоить эти фокусы России... О, горе наше!» И угрожал – наступает уже время, когда «поборники крепких и здравых начал правды и жизни народной» оказываются противника­ми правительства. «Боюсь, что таковым вскоре окажусь и я. Жду себе больших от того испытаний. Не могу я молчать». Молчать он не мог. Он мог только проклинать. Но только ли проклинать? Не начал ли он действовать?

 

СЕКРЕТ ПОЛИШИНЕЛЯ

Роман государя, точнее, вторая семейная жизнь – по-прежнему тай­на.. правда, известная всем! Но «секрет Полишинеля» продолжается, и все очень романтично. Где бы он не жил, Катя с детьми поселяется рядом...

Вот он приезжает в очередной загородный дворец – в Петергоф или в Царское Село. И днем отправляется на прогулку в экипаже с детьми – дочерью и сыновьями. Но экипаж останавливается в парке. Он прощается с семьей и выходит – «прогуляться».

В парке, в условленном месте, его ждет флигель-адъютант с лошадью. «И Император едет в направлении, хорошо известном публике... Вторая половина прогулки заканчивается в обществе тайной подруги. Этот маневр повторялся ежедневно» (фрейлина А.Толстая).

Это был очень опасный «маневр» после стольких покушений, но – любовь!

Или в назначенный час в дворцовом парке появляется забавная про­цессия – дама с детьми в сопровождении лакея. Их проводят через потайную дверь во дворец.

Он не может без нее и детей.

Так что понятна мольба очередной фрейлины императрицы: «Хра­ни Господь нашу государыню, потому что, как только ей закроют гла­за, государь женится на одалиске!»

 

ИМПЕРАТРИЦА УМИРАЛА

«Прозрачная, воздушная – в ней, казалось, не осталось ничего земно­го. Никто не мог без слез взглянуть на нее» (фрейлина А. Толстая).

И ему было больно видеть Машу – «всепрощающие» (обвиняющие) глаза. «Ради Бога, не упоминай при мне про императрицу, мне боль­но», – просит император брата Константина.

Она уже давно не встает с постели, не покидает своих апартаментов – своей золотой клетки. Лежа в постели, императрица подводит итог зем­ным делам, диктует фрейлинам последние письма и завещание.

Незадолго до кончины она вспомнила об одной бедной англичанке, которой помогала много лет, и «послала ей деньги в конверте, с трудом надписав сама дрожащей рукой: «Мисс Лонди от одной больной» (фрей­лина А. Толстая).

В завещании она просила похоронить ее в простом белом платье, не возлагать на голову царскую корону. «Желаю также, если это возмож­но, не производить вскрытия».

Но большую часть времени она пребывала в полусне. К этому в пос­леднее время добавились галлюцинации. Она видела вокруг себя вооб­ражаемые лица и разговаривала с ними. Но обыкновенно быстро спох­ватывалась.

И наступила ночь на 22 мая. Вечером государь хотел уехать в Царское Село, там жила Катя с детьми. Но состояние императрицы, которую он навестил днем, его встревожило. И он посоветовался с доктором Боткиным, не следует ли ему эту ночь провести в городе... «Почтенный Боткин с самоуверенностью, свойственной докторам, заявил, что этой ночью он ручается за жизнь государыни. Однако именно по истече­нии этой ночи ангел смерти совсем тихо прилетел за нею, пока весь дворец спал. Одинокая смерть стала... заключительным аккордом жиз­ни, такой чуждой шуму и земной славе» (фрейлина А. Толстая).

Никто не был при ней в самый момент смерти. Ее неотлучная ка­мер-фрау Макушина, войдя в спальню в девятом часу утра, нашла им­ператрицу бездыханной. Императору сообщили, что илшератрица кон­чила жизнь спокойно, без агонии – как бы заснула.

Утром военный министр Д. Милютин, как обычно, приехал на ежед­невный доклад к Александру в Царское Село. И узнал: царь только что получил известие о кончине императрицы и выехал в Петербург на экстренном поезде.

«Немедленно я возвратился в город, где получил приказание при­ехать в Зимний дворец. Был уже 12-й час, когда я вошел с докладом к государю. Он был печален, в нервном состоянии, но имел терпение выслушать мой обычный доклад...»

Во время доклада пришла Макушина, принесла показать госуда­рю разные перстни и ожерелья, которые государыня обыкновенно носила на себе. «Государь сам разобрал эти вещи и распорядился, которые надеть на покойницу и которые пожелал сохранить у себя на память».

После ее смерти, помимо завещания, нашли лишь единственное письмо – к государю, написанное когда-то давно. И которое она хра­нила.

В этом письме она трогательно благодарила Александра за счастли­во прожитую жизнь рядом с ним.

Теперь все ждали – что же будет.

 

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.