Употребление слов и значение

Согласно Витгенштейну, значение слова это его употребление. Вместе с тем человек может правильно использовать слово, достигая в коммуникации понимания, но не всегда в состоянии словами объяснить его значение. В этом смысле он знает значение, но не на столько, чтобы выразить его в понятии, которое неразрывно связано с языковой формой. Витгенштейн в своей теории значения подчеркивает, что понятия не обязательны для правильного овладения языком. Это непосредственно относится именно к обыденному языку, который отличается многозначностью, вариабельностью значений, часто не охватываемых понятийными дефинициями. Каждый человек, обладающий известным жизненным опытом, знает, как использовать слова «счастье», «горе», «любовь», «справедливость», и тем самым он знает их значение, но это своего «субъективная теория», «субъективное понятие», «субъективный язык» (private language), возможность которого Витгенштейн отрицает. Однако облечь это знание в общезначимую языковую форму человеку в полной мере не позволяет многообразие значений данных слов, которое связано с разными ситуациями и разными людьми. Как только он предпринимает попытку определить значение этих слов, сформулировать соответствующее понятие, он немедленно ударяется в «философствование». Витгенштейн предлагает вместо это строить цепочечные связи между значениями, объединяя их в «семьи» и тем самым конструируя то, что можно назвать «типологическим определением». Однако смысл языка не в том, чтобы прояснять значения, а в том, чтобы общаться, описывать положение дел, выражать свои мысли. Прояснять значения можно на примерах того, как употребляется то или иное слово, и человек в обыденной жизни так и поступает. В этом смысле правильно понятая витгенштейновская концепция языка - это концепция не всякого вообще, но обыденного, естественного языка.

Язык как описание

Описательные свойства значения слова зависят от уровня обыденного знания говорящего. Можно проследить, как постепенно меняется значение слова «собака» у ребенка, для которого оно первоначально сводится к чему-то «четвероногому, лающему». Личный опыт, книжки, рассказы знакомых порой делают человека, имеющего породистую собаку, просто специалистом-»собачником», ходячей энциклопедией по всем «собачьим вопросам». Различие между значеним слов «карбюратор» и «инжектор» для обычного человека равно нулю. Автолюбитель может сказать об этом несколько слов, но только автомеханик, да и то не всегда, в состоянии квалифицированно объяснить их различие, однако весьма велика вероятность, что такое объяснение будет недоступно обычному человеку.

Таким образом, интенсионал и экстенсионал значения слова полностью определяются величиной знания о предмете, так сказать, когнитивно нагружены. При этом в общении значение слова также зависит от гипотезы о языковом партнере, от ситуации и от избираемой языковой стратегии. Как замечает А. Шюц, «знание распределяется социальным образом, ... и повседневное знание принимает этот факт во внимание»[278]. Тот же автомеханик, если он заинтересован в успешной коммуникации, будет вариировать значение слова «инжектор», разговаривая с профаном, с продвинутым автолюбителем или с продавцом магазина автозапчастей. Он будет учитывать, идет ли разговор о предполагаемом ремонте или клиент просто хочет получить информацию, а может быть и просто поболтать.

В целом, поскольку специальные знания почти полностью пронизывают массив повседневного знания, то именно первые выполняют в отношении второго нормативную функцию, т.е. могут оценивать полноту и адекватность значений используемых слов. Всякий термин специализированного языка теряет при использовании в повседневном языке богатство и сложность своего точного значения, приобретая взамен многообразие неопределенности. Обыденное знание, впрочем, также нормирует используемую в повседневном контексте специальную лексику, хотя и не может и не хочет добиться повышения ее когнитивной точности. Если специальные термины не переводимы на обыденный язык и требуют для своего понимания включения в некоторую научно-теоретическую систему, то это знание не допускается в обыденный контекст или используется в нем неадекватным образом. «Интеграл», «функция», «черная дыра», «принцип дополнения», «гомеостаз», «тектонический сдвиг» и другие понятия математики, астрономии, физики, биологии, геологии и других наук, проникая в обыденный контекст, как правило, понимаются весьма неадекватно, не выполняют реальных когнитивных задач и по сути сводятся к расхожим метафорам. Напротив, «идеология», «Эдипов комплекс», «экономический кризис» и термины подобного рода, используясь как в обыденном, так и специализированных языках, обозначают проблемные зоны, релевантные для повседневности. Поэтому они оказываются частым предметом герменевтических и семантических исследований, разворачивающихся порой в рамках повседневного разговора.

Оценки и ценности

Слова повседневного языка в состоянии не только описывать некоторое положение дел, но и оценивать его. При этом они направляют поведение к норме, к должному: «добродетель» обозначает то, как следует себя вести, «преступление» - как себя вести не следует. Направленность на норму делает семантическую структуру этих слов очень простой. Она формируется из понятийной оппозиции положительного и отрицательного, соблюдения и нарушения нормы. Как правило, это выражается в наличии пары противоположных понятий: добро-зло, красота-уродство, порядок-беспорядок, истина-ложь и т.п. Именно простота этих понятий и играет решающее значение при их употреблении; их функция состоит в том, что они упрощают сложные отношения. Вот примеры двух типов подобных упрощений.

1. Выраженное в языке нормативное противопоставление «деловой-неделовой» (как характеристика человека) ориентирует нас в повседневной жизни, не предоставляя вместе с тем простого и проверяемого критерия. «Деловой» содержит в себе моральный аспект, характеризующий поведение («прилежный», «работящий», «пунктуальный»), и описание человеческих качеств («способный», «сообразительный», «активный»). То же относится и к его парному понятию «неделовой». Данная понятий пара редуцирует к некоторому одному измерению многообразие критериев, которые сливаются в семьи и отчасти противоречат друг другу. Способность к такой редукции мы назовем «одноразмерностью» ценностных понятий.

2. Между полюсами, образуемыми парными ценностными понятиями, на практике располагается континуум средних оценок. Разве можно поделить всех учеников класса на «хороших» и «плохих»? Или всех знакомых женщин на «красивых» и «некрасивых»? Такое деление приводит к весьма упрощенному способу поведения, который игнорирует богатство реальной жизни. И даже если повседневный язык предоставляет лексику для обозначения в том числе и нейтральной области (отличник, хорошист, середняк, двоечник, бездельник; красивая, привлекательная, симпатичная, «серая мышка», невзрачная, некрасивая), то данная область все равно семантически стремится к полюсам. При этом семантически нейтральные обозначения («середняк», «серая мышка») логически неоправданно оказываются ближе к негативному полюсу. Одновременно из континуума выделяются экстремальные оценки, суперлативы («великолепный», «безобразный»), которые выходят за границы нормы, хотя в принципе предназначены просто для фиксации высокого совпадения с нормой (под ней, как мы говорили, подразумевается не социологическая усредненность, но модальная ориентация).

Таким образом, ценностные понятия побуждают человека к позитивному или негативному языковому акту и содержат информацию о нормативном содержании повседневного знания. Характер упрощений, которые они с собой несут, требуют от участника коммуникации субъективной и контекстуальной интерпретации языковой ситуации[279].

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: