Сделай Сам Свою Работу на 5

Бунт против повседневности. Провинциальная астрономическая сказка





 

Искусство – художественная литература, театр, кино – часто делают своим предметом нарушение повседневного течения жизни, спровоцированное каким-то неожиданным событием. Так, философская подоплека фильма М. Козакова «Безымянная звезда» по пьесе М. Себастьяна состоит в столкновении несоизмеримых повседневных онтологий, приводящему к выходу за пределы повседневности.

Действие фильма разворачивается в Румынии в довоенную эпоху, когда в крупных городах интенсивно развивается капитализм, а провинция ведет стагнирующее существование на государственные дотации в рамках устаревших обычаев и нравов. Молодая дама полусвета по имени Мона (А. Вертинская), одолеваемая скукой и капризами, ссорится со своим любовником, богатым бездельником и завзятым игроком Григом (М. Козаков). Она бежит от него прямо из казино на вокзал, где садится на поезд, но, не имея ни билета, ни денег, вынуждена сойти на одной из ближайших станций, в маленьком провинциальном городке. В этом пикантном положении ей предлагает свою помощь и кров учитель астрономии Марин Мирою (Игорь Косталевский), в доме которого она проводит ночь. Молодые люди, очарованные романтикой внезапной встречи и различием положения и образа жизни, влюбляются друг в друга, как им кажется, на всю жизнь. На следующее утро Мону находит Григ. Он открывает ей глаза на непривлекательность провинциального быта, и она со слезами на глазах соглашается вернуться в Бухарест. Как звезда, на мгновение сверкнувшая на небосводе и вновь пропавшая из виду (эта астрономическая аналогия, придуманная учителем и образующая лейтмотив сюжета), Мона покидает Марина. Все возвращается на круги своя (тоже, кстати, вошедшая в повседневный оборот астрономическая метафора!), сказка кончается.



Главный смысловой пласт образует здесь коллизия между повседневным провинциальным бытием и вторжением в него человека из иного – необычного, роскошного, модного, веселого, красивого, раскованного – мира. «Уезжайте отсюда, здесь такая тоска», - убеждает Мону в припадке откровенности учительница, мадемуазель Куку (С. Крючкова), обычно носящая маску чиновной строгости и морального ригоризма. Мадемуазель Куку требует от своих учениц беспрекословного соблюдения массы ограничений, призванных законсервировать их сознание в рамках сонного мирка провинциального городишки. Она стремится не допустить их до мысли о наличии чего-то за пределами этого города, сделать из последнего что-то вроде «города зеро», из которого нет никакого выхода, и принять тем самым эту безысходность за благо. Железнодорожный экспресс, с грохотом проносящийся и никогда не останавливающийся на данной станции, - образ чужого и враждебного, свободного и аморального, заманчивого и недоступного мира для жителей городка, которые воспринимают его каждый раз как событие и прогуливаются в это время на перроне. Вокзал образует, тем самым, своего рода сакрально-запретный центр города, подобно Фридрихштрассе в Восточном Берлине до падения стены – последней приграничной «злачной» улице, где были расположены магазины, рестораны и бары, демонстрировавшие Западу свободу и процветание ГДР. Именно для обоснования сакральности данной территории и социального порядка в целом мадемуазель Куку и заставляет весь класс ритуально скандировать формулу «Ученицам младших и особенно старших классов категорически запрещается появляться на вокзале в часы, когда проходит дизель-электропоезд».



И никто не знает, что мадемуазель Куку, прячущаяся за очками, чепчиком и безвкусным платьем, компенсирует тем самым свою собственную невозможность вырваться из плена провинциальной повседневности и свою тайную влюбленность в учителя астрономии, который «занят только своими книгами и ничего не видит вокруг себя», как замечает она со скрытой обидой. Та страсть и сила, с которой она охраняет границы повседневности, сама выходит за ее границы, обнаруживая иные – внеповседневные – мотивы и формы проявления.



Сам же Марин Мирою восполняет убогость быта и отсутствие перспективы своими астрономическими увлечениями – он открыл, т.е. вычислил, новую невидимую звезду и тратит многолетние накопления на покупку старого звездного каталога, единственного, где эта звезда якобы указана. Его друг, преподаватель музыки, сочиняет симфонию и опять-таки копит деньги, собирает их по подписному листу для покупки английского рожка, без партии которого симфония не может быть исполнена. Эти персонажи призваны, по замыслу автора, символизировать собой высокие духовные устремления в области науки и искусства.

И вновь на этом фоне почти не заметно, что вся их жизнь проходит в постоянном скопидомстве-накопительстве, лишающем их не только комфорта, и элементарных удовольствий, но самой жизни вообще. Жизнь принесена в жертву фантазии, мечте – таков итог их скромного бунта против повседневности, бунта, который воспроизводит последнюю на свой лад. Жители городка используют этих персонажей как объекты насмешек и любопытства, дающие материал для слухов и сплетен, свойственных «сознанию самодовольного обывателя»[235].

Итак, тихие провинциалы не просто поглощены повседневностью; каждый из них на свой лад протестует против засасывающей их скучной рутины, при этом встраиваясь в нее и по-своему оберегая ее. Романтический астроном Марин-Косталевский вместе с тем очень убедителен, когда доказывает Григу, принятому им за брата Моны, преимущества своего положения государственного служащего: «Жалованье небольшое, но стабильное. Я утвержден министерством, с категорией». Он удивительно легко переходит на канцелярский язык и не так уж простодушен, как можно ожидать. В глубине души он уверен в незыблемости социального порядка, который есть только копия порядка природы. «Звезды не отклоняются от своего пути», - обреченно повторяет он; этот закон позволяет сохранить достоинство, т.е. статус, и потому важнее для него, чем любовь. Он свято оберегает свою неподвижность; это вам не беспутный Григ, способный ночь провести в поисках сбежавшей подруги, он не опустится до того, чтобы домогаться любимой женщины, хотя бы уговаривая ее остаться.

Его коллега-композитор, сопереживающий любовь Марина, в то же время настолько восхищен щедростью Грига, жертвующего крупную сумму на покупку английского рожка, что как бы не замечает подоплеки: это условие возвращения Моны.

А что же люди «из другого мира», далекие от провинциальной рутины? Григ, ловец удачи, строит свою жизнь также по строгому распорядку, проводя вечера и ночи в ресторанах и казино и отсыпаясь затем весь день. Жизненные удобства – вот что ценится им больше всего, а «любовь, счастье – этих слов нет в моем лексиконе», – заявляет он.

А как дотошна в своих мелких капризах Мона, принимающая ежедневно непременно две ванны с лавандой, да чтоб температура была точно 36,6. Ее предсказуемость и пунктуальность хорошо известна не только Григу, но и ей самой. Недаром, когда Григ в сердцах называет ее желание остаться с Марином сумасшествием, она в восхищении: «Я сумасшедшая! Лучших слов ты не говорил мне, Григ». Но и она «недостаточно безумна»: Григу достаточно покритиковать скудную обстановку дома Марина и напомнить ей о привычной роскоши, и она уже отказывается от мысли остаться. Очарование новизны уступает место привычной и надежной рутине. Романтические иллюзии рассеиваются. Мона вновь принимает вид обычной красивой стервы, для которой вещный комфорт, социальный престиж, легкие деньги важнее душевного единения, красивой мечты, самоотверженной любви.

Все остальные светила этого фильма неуклонно следуют своими путями, и только Мона - это звезда, случайно отклонившаяся от своей траектории под влиянием внешних обстоятельств. Автор выбирает самое слабое звено, самый неустойчивый характер, самую эфемерную судьбу, чтобы продемонстрировать столкновений двух миров – столичного полусвета и провинциального мещанства – никогда не сходящихся вместе, как две разные галактики. Едва состоявшийся контакт лишь доказывает их несоизмеримость. Кроется ли в этой случайности возможность разрушения повседневной реальности хотя бы одного из миров? Едва ли. Повседневность переваривает такие аномалии, даже не поперхнувшись. Григ уже не ревнует ее к Марину; нелепо злиться на подругу, изменившую ему где-то «на Большой Медведице», - так далеки эти миры друг от друга; надо просто выспаться, и наваждение пройдет само собой. Марин назовет открытую им звезду Моной, дабы сохранить ее в своей памяти. Так она не рискует обнаружить плохую образованность, капризный характер, бессовестный эгоизм: в памяти она останется прекрасной незнакомкой, удивительным сновидением. Воспоминания – еще один репродуктивный механизм формирования повседневного сознания. Он выстраивает вокруг мифического прасобытия, магического акта, епифании божества нисходящую структуру обмирщения архетипа, создающую историю и биографию.

Не такова ли вся наша жизнь? Повседневная рутина прерывается иногда сверканием звезды, чтобы оживить и заставить действовать репродуктивные механизмы сознания. Но глаза ослепнут от постоянного сияния звезд и возжаждут спокойного, мягкого полумрака. Воспоминания о счастье (бывшем или придуманном) устойчивее и комфортнее реальной счастливой жизни, немыслимой без риска и потерь. Возможность новизны ласкает фантазию и позволяет мириться с обыденным настоящим. Праздник дополняет повседневность, но постоянные праздники оборачиваются скукой. Провинциальная рутина не лишена своих бурь и страстей, а суета столичной жизни перерастает в привычную обыденность.

Поэтому и сказочное любовное приключение в итоге оборачивается лишь столкновением двух типов повседневности, несоизмеримых, но равно мало привлекательных. Романтическая история о бунте против обыденности, о сверкнувшей на небосводе провинциального городка звезде, о кратком миге любви и мечты на деле есть повесть о торжестве повседневности, которая непоколебимо царствует в нашей жизни.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.