О «советском» и русском понимании России

Вся «послеоктябрьская» идеология большевистского государства дышала сначала открытой, потом более потаенной ненавистью крусскому. к «русской» православной вере (им травившейся и расстреливавшейся), к прежней русской культуре (жестко «прореживавшейся» и цензурировавшейся), к чистому русскому языку (вскоре же исковеркованному уродливой языковой реформой), русским житейским обычаям (порой даже откровенно запрещавшимся), к самому духу подлинной России. Всё это постепенно заменялось в сознании нации искусственно-безжизненным и насквозь фальшивым советским. Все коммунистические идеологи делали особенную ставку на утверждение и укоренение безрелигиозных (а чаще всего — последовательно антихристианских) форм «советского патриотизма», постепенно внедряя в народное сознание отравленную ядом безбожия (или же — в лучшем случае — слепого равнодушия к Богу и Церкви) идею «великой Советской России». При этом они, прекрасно понимая, что человеческие души — как и в целом душа всего народа — нуждаются в столь естественном чувстве любви к родной земле, к родному дому (соответственно — и в объекте выражения этого чувства), проводили поистине дьявольскую подмену: на место Святой Руси ставилась Русь «Ариманова», на место ее Ангела-Хранителя — бесовский дух ненависти и лжи, на место благословенной России — утвержденный на государственной измене и предательстве со стороны большевиков в период первой мировой войны, на измене всем национальным русским святыням, воздвигнутый на крови и слезах миллионов россиян «СССР» его-то и предлагалось им считать и почитать своей единственной настоящей родиной. И ведь на этой подмене России Советским Союзом воспиталось и возросло несколько поколений!

О психологическом механизме такой подмены всех основных духовных понятий в условиях большевизма (в том числе и связанных с чувством Родины) один из современных православных священников высказался следующим образом (сказанное приложимо и к зомбированному характеру, например, чувства «советского патриотизма»): «Функционализм тоталитарных фикций использует слова не для обозначения реальности, а иносказательно... с целью вызвать рефлекс-реакцию, уже отторженную от критического осмысления эмоций. Сознанию личности остаются скрыты корни порождаемых словом эмоций (это составная часть тоталитарного "воспитания"), но тем более связующее действие они имеют на человека, поражаемого в самом ядре личности. Личность — ее способность осмысления — парализуется в области чувства и мышления. С духовной точки зрения эти корни можно ясно обозначить: страх, порождаемый грехом. Именно вследствие этого человек, слышащий слово-сигнал, реагирует на "магию" его.

Реальность употребляемых в этом контексте слов — мнима. За ней стоит иная реальность, чаще всего прямо противоположного рода (например, сталинские "демократия", "свобода", "счастье", "жить стало лучше, жить стало веселей", "я другой такой страны не знаю..." — многолетние позывные). Всеобъемлющую систематическую ложь, десятилетиями сковывавшую сознание, до конца разоблачить безмерно трудно. На первых порах [коммунистического] строительства "об этом" не только не следовало говорить, человек не должен был позволять себе об этом даже и помыслить... Тем не менее, этот тоталитарный "идеал" никогда не был достигнут, оставались семья, дружба, общение — личность. Однако тоталитарному началу удалось через подмену смысла в значительной степени разрушить связи на уровне общества и его исторического и, тем более, духовного сознания. Стереотипы глубоко врезались в общественное сознание. Это сказывается до сего дня .<...>.

Можно сказать: "величайший страх рождает подобие любви". В тоталитаризме XX века мы с этим имеем дело... забывая об этом, т. е. без духовного осмысления этих основных вопросов, легко остаться в тех категориях, которые коварно и кроваво определили прошлый век и рассчитаны на определение нашей жизни и в дальнейшем».

Примечательно, что как нарочитое искажение в сознании общества самого образа подлинной, дореволюционной России, так и постоянное замещение его образом советской государственности, культивировались не только внутри страны — для духовного обольщения большевиками россиян, но и за ее пределами, в мировом общественном мнении, — причем и этот второй обман, и это шельмование России осуществлялись тоже антироссийскими силами, хотя и несколько иного рода. В результате — и коммунисты, и Запад объективно оказывались, начиная с революционной поры, союзниками в их общем противостоянии настоящей, христианской Российской Империи (которую Западная Европа, как и большевики, всегда не любила и чьему экономическому расцвету начала XX века всячески старалась помешать).

В общем, такая большевистская позиция вполне понятна: клевета на дореволюционную Россию и ее всяческое принижение в сознании граждан СССР были программной установкой коммунистов, желавших убедить нового «советского человека» в том, что они подарили ему свой «ленинско-сталинский рай» вместо прежнего царистского ада! Но духовной основой такой лживой и, по существу, глубинно русофобской позиции была еще давняя коммуно-интернационалистская позиция Ленина, Троцкого и их революционных приспешников, отрицавших само понятие патриотизма. Недаром одну из своих речей (после Февральской революции) Троцкий закончил пламенным лозунгом «Будь проклят патриотизм!», а сам Ленин мог вполне откровенно сказать так:«. .Дело не в России, на нее, господа хорошие, мне наплевать, — это только этап, через который мы проходим к мировой революции»; или, пожалуйста, еще один пример (большевистский аргумент в пользу изменнического Брестского мира 1918 года): «...интересы мирового социализма выше интересов национальных, выше интересов государства».

Именно о таком предательском отношении к России коммунистов-«ленинцев», как и вообще о сути февральских и октябрьских революционных событий, о гибели подлинной России и ее будущем воскресении, замечательно ярко высказался еще в 1924 году (когда последующие бездны преступлений коммунистов были еще впереди) талантливый писатель И.С. Шмелев (1873—1950), этот благороднейший русский человек, не чета — по ясности духовного взгляда — многим нынешним нашим «розовым патриотам» еще советского производства. Вот строки, говорящие много сердцу каждого истинного россиянина, — из статьи, знаменательно названной Шмелевым «Убийство»: «...Для большинства из активных политиков того исторического позора, который еще и до сего дня торжественно именуется Великой Революцией, Россия не существовала, как родина, как итог, живой и прекрасный, тысячелетнего творчества крови и духа поколений; не естественное чувство любви и народной гордости двигали ими (над сентиментальностями Карамзина только бы посмеялись, а об органическом и планомерном развитии государственности российской, Ключевского, и не думали): им Россия была нужна, как удачное место для проведения в жизнь своих идеалов-планов, наскоро и часто рабски призанятых из брошюрного обихода (что за историки и государственного опыта люди они были — это они доказали ярко!) и... как место для пряно-острых переживаний в почете, и власти и сытости...

Факт изнасилования и убийства великой страны — налицо. Факт десятков миллионов слепо и зверски отнятых человеческих жизней, — лучших молодых жизней — и миллиардных богатств имущества и культуры, собранных тысячелетним трудом России, не может быть возмещен ничем. Он останется голым и гнусным актом глупости и безволия того слоя российской интеллигенции, который несет ярлык, отныне роковой и жгучий ярлык — интеллигентский демократизм. Он, этот факт растления и убийства России, станет отныне памятником, поставленным героям от социализма, памятником из человеческих трупов, позора и нищеты, что навеки поставлен глашатаям "новой веры". Его не закроют ни ссылки на народную темноту, ни оправдания в ошибках и преступлениях, ни упреки и взаимные обвинения боровшихся групп. Этот чудовищный памятник всё накроет собой, этот постыднейший крах демократических и социалистических устремлений живой подоплекой народа будет усвоен, и никогда не забудет его народ, уцелевший еще от гибели. <...> Но Россия живет — в могиле. И придет время — воскреснет...Гной течет и течет, буровит и разлагает кровь русскую, и Великие Инквизиторы Человечества пытаются разложить и духовный оплот народа — Православную Церковь. Расстреляв на Руси и в подвалах тысячи священнослужителей и вождей церковных, они пытаются самую Церковь сгноить и этим окончательно отравить душу России.

И все же — жива Россия, потусторонней, посмертной жизнью. В мучениях жива, пронесших ее заветы. В сердцах и душах жива, жива в тайниках народного сердца».

Увы, исторические гены предательского большевизма, как показывает жизнь, не только исполнены опасного для окружающих яда, но и очень живучи. Поэтому, заметим, нисколько и не удивительно, что именно бывшие партийные функционеры, всегда жившие лишь своими кулуарно-партийными интересами и по большому счету абсолютно безразличные к судьбе российского народа и российской государственности, легко предали нас вновь в период пресловутой «перестройки», в очередной раз расколов страну — принятием Беловежских соглашений.

...Однако вернемся к нашей теме. Показательно, что Россия издавна шельмовалась не только коммунистами первого поколения, то есть наиболее принципиальными и последовательными большевиками-космополитами, этими, равно ненавидевшими нашу Родину, «ленинцами» и «троцкистами», фальшивыми защитниками выдуманного ими и ими же искусственно, в угоду своим кабинетным схемам, обозначенного вненационального «класса» якобы сознательно-революционного «пролетариата». Не менее знаменательно, что точно так же издавна шельмовали Россию и • западные марксисты и западная «демократия»; и точно так же предреволюционная Российская Империя Западом (по сути, в дуэте с ленинско-троцкистским большевизмом) была повсеместно, по точному выражению И. Ильина, «клеветнически ославлена на весь мир как оплот реакции, как гнездо деспотизма и рабства... Движимая враждебными побуждениями Европа была заинтересована в военном и революционном крушении России и помогала русским революционерам укрывательством, советом и деньгами. Она не скрывала этого. Она делала всё возможное, чтобы это осуществилось. А когда это совершилось, то Европа под всякими предлогами и видами делала всё, чтобы помочь главному врагу России — советской власти, выдавая ее за законную представительницу русских державных прав и интересов».

В подтверждение слов Ив. Ильина по поводу лживости давних западно-европейских сказок о деспотизме, рабстве и реакционном невежестве дореволюционной России стоит привести и совершенно сторонние, западные же мнения того времени, приводимые, в частности, митрополитом Санкт-Петербургским Иоанном, — например: «...за два года до первой мировой войны Президент Соединенных Штатов Тафт заявил представителям России: "Ваш император создал такое совершенное рабочее законодательство, каким ни одно демократическое государство похвастаться не может!" К 1923-му году, согласно программе народного образования, принятой задолго до революции, Россия должна была стать страной всеобщей грамотности...

Известный экономист-аналитик Эдмонд Тей утверждал в начале 900-х годов, что "к середине настоящего века Россия станет выше всех в Европе как в отношении политическом, так и в области финансово-экономической". Не это ли объясняет неистребимое стремление Запада подорвать русскую мощь, ослабить, а если можно, то и поработить Россию?».

Касаясь далее проблемы современного, во многом неосознанно фальшивого, хотя порой и вполне искреннего, характера «патриотизма» бывшего советского гражданина, отметим еще одну прискорбнейшую черту этого патриотического чувства — как важный дополнительный штрих к портрету современного российского общества.

Глубоко (во многом — уже на подсознательном уровне) зомбированные за многие прошлые десятилетия (кто с самого детства, кто с юности) псевдопатриотической коммунистической пропагандой, многие россияне, к сожалению, чаще всего никогда вовсе и не задумывавшиеся о клятвопреступных и кровавых истоках новой «советской» государственности, увы, и сегодня не чувствуют, тем более — не осознают всей страшной подмены истинного образа своей Родины.

Что уж тут говорить о самых «простых советских людях», если этой заразы не смогли избежать порой даже и такие безусловно талантливые и вполне искренние в своих заблуждениях люди, как, например, философы А. Панарин и А. Зиновьев, чья любовь к коммуно-советизму временами производит впечатление застарелого духовно-политического мазохистского комплекса. А. Зиновьев так вспоминает о своем советском детстве: «В нашей семье было девять детей, на полатях все валялись. Потом жили в Москве — восемь человек на десяти квадратных метрах. Можете себе это представить?». Что ж, с соболезнованием, но можем. А можем также и припомнить, что семьи из провинции обычно попадали в Москву в 1930-ых гг. только для того, чтобы не умереть с голоду в разоренной замечательными строителями светлого коммунистического будущего родной деревне — где до революции вполне терпимо жили, отнюдь повсеместно не умирая от голода, семьи и с большим количеством детей. Не так ли оказался в столице и наш философ? В этом же своем интервью он мимоходом замечает: «Не скажу, что советское время было хорошим, был и остаюсь его критиком. Но "на болоте и кочка высота"... «. Оттого-то и любит — хоть и невелика советская кочка, а что-то всё-таки есть! Впрочем, и прошлую, дореволюционную Россию он тоже, мягко говоря, недолюбливает. Вот замечательный образчик клишированного большевизмом сознания — оценка им великой Имперской России (переходя к ней от оценки России нынешней): «Сейчас, как и в прошлом, государства — социальные ублюдки вполне "жизнеспособны". Например, таким ублюдком была романовская империя, которая, как известно, прожила 300 лет». Вряд ли будет преувеличением сказать, что подобные Зиновьеву (а со схожей системой мышления граждан, свидетельстующей о какой-то вопиющей кастрации или, что еще хуже, самокастрации их духа, у нас пока остается немало), конечно же, духовно неполноценны, находясь, впрочем, даже и душевно в состоянии как бы постоянного раздвоения. Пусть и на крови, пусть и на лжи, пусть и на собственных мучениях — но лишь бы «саду цвесть», лишь бы великий монстр советизма упирался в небеса своей безбожной и беспощадной главой. Это — своего рода муравьиная психология, никакой нравственностью реально не укрепляемая и даже не подозревающая о том, что такая — подлинная - нравственность на самом деле существует. Отсюда параллельно — почти всегда болезненная озлобленность, не дающая душе, обладающей такой муравьиной ментальностью, никакого покоя.

И всё-таки — удивительная привязанность к своим же собственным мучителям, которым сам же и не веришь! Так, в одном месте своего интервью Зиновьев говорит: «В довоенных советских фильмах видим: молодые люди живут в относительно благоустроенных общежитиях, идут гулять, культурно отдыхать куда-нибудь, галстук кто-то надевает. А мы-то воспринимали всё это тогда как вранье, потому что в действительности никакие подобные атрибуты безбедной жизни нас не окружали. Для нас они символизировали коммунизм отдаленный...». Что ж, хоть и ложь, а приятно — поживем хоть светлой надеждой! Но Зиновьеву не нравятся, по сути, и достижения социализма, ибо здесь же он замечает: «Первостепенным обстоятельством краха советского коммунизма и гибели СССР стали... достижения. Квартиры (не об одной ли из них мечтал на заре социализма в своей десятиметровой комнатушке наш философ?), отдельные телефоны, возможности путешествовать, поездки за границу — всё это в совокупности вылилось в едва ли не основной фактор развала...». Конечно, всякий трезво мыслящий, даже и бывший «советский человек» (пусть уж и не вспомнит он о фундаментальном экономическом проигрыше в «холодной войне» и последующем нашем разорении из-за неэффективности советской экономики), и тот уж тут только руками разведет: и то Зиновьеву — плохо, и это ему — не так, и былую кинематографическую ложь, живя в нищете, никогда не принимал, и дождались наконец хоть чего-то — так тоже не годится...

Но совершенно замечательно иллюстрирует двойственность подобного сознания такой пассаж в том же интервью, который мы разобьем на две половины; вот первая часть: «Для меня, — утверждает Зиновьев, — и моих сверстников великое значение и смысл имело освобождение от многовекового рабства — далеко не пустые слова для тех, кто это пережил».

Ну, насчет рабства это уж он, пожалуй, всё же хватил чересчур. Мы-то — например, автор этих строк и его же мальчишки-«сверстники», пошедшие в школу в 48-ом, — от таких штампов убогого «комбедовского» (напомним о послереволюционных сельских прокоммунистических «комитетах бедноты») «политпросвета» освобождались уже как максимум годам к двенадцати. Нам многое нравилось в жизни страны, а многое — не нравилось: мы, скажем, в любом случае искренне гордились нашей победой, — победой СССР в той же Отечественной, будучи в значительной мере на этой победе воспитанными; но насчет рабства в великой России — пусть и до Октября — нам было дико слышать и тогда, да, слава Богу, никто из разумных людей в то время, даже в начале 50-х годов, нам этого как-то уже и не говорил... Помнится, и чуть позже, при «прохождении» в школе того же Радищева, он воспринимался многими из нас как какой-то чудаковатый маньяк-«обличитель» (или, думалось, кто-то уж очень его чем-то обидел, что ли?)...

И где была уже тогда эта пресловутая советская идейность?.

Старое поколение рассказывало нам о прошлой, добольшевистской жизни так, что она скорее походила на сказку, а вовсе не на вечное томление в «тюрьме народов»; вещи, книги, мебель, которые порой попадались нам — сделанные «до того» — выглядели замечательно и свидетельствовали о какой-то вовсе иной жизни, будучи как бы на порядок выше и добротней; обычные старики — даже, казалось бы, в малокультурной деревне — были как-то серьезней, основательней и зачастую гораздо искренней и. человечней представителей поколения помоложе. И всего этого нельзя было заглушить, забить крикливыми лозунгами октябрьских демонстраций.

Итог: помнится, школьный приятель, — когда нас, школьников пятого класса выстроили на линейке по случаю кончины незабвенного товарища Сталина, — только и прошептал (и даже скорее вполголоса произнес — так, что слышали и ребята по соседству): «Сдох таракан!» Вот вам и вся наша тогдашняя идейность — разумеется, существовавшая на фоне нестерпимо фальшивых пионерско-комсомольских собраний.

Но в указанном выше пассаже Зиновьева самое интересное то, что вслед за его обличительной по отношению к царской России фразой сразу же следует продолжение — и что же он может противопоставить проклятому «романовскому рабству» — из «светлой жизни» СССР, из жизни его собственного рода, освободившегося от былого капиталистического рабства? Увы, он только и способен здесь вспомнить: «Всякое было: кошмарные материальные условия, аресты, тяготы, связанные с войной. И (воскликнем с самым искренним соболезнованием: о, неистребимый ничем оптимизм подлинно советского человека! — Г.М.) всё равно свою тогдашнюю тяжелую жизнь я не променял бы ни на какую другую».

Но, спрашивается, ради чего же пережиты были и им, и его согражданами все эти муки, весь этот голод, эти горы убитых — ради какого такого сверхзамечательного «завтра»? Пусть там, в проклятом прошлом, предположим, — «рабство», но ведь и здесь — «аресты» да «Лубянка», пусть там — проклятая ложь поповщины и царизма, но ведь и здесь — «вранье»; и при этом, заметим, «там» за столетие — «всего» несколько сот казненных (за государственные, между прочим, преступления), а здесь убитых только в застенках ЧК да в ленинско-сталинских лагерях сотни тысяч — и сколько при том безвинно (не говоря уж о прочих миллионах, убиенных ради коммунистического «светлого завтра» тов. Зиновьева).

Но уж самое замечательное — следующая фраза, которой мумифицировавшийся в своем мазохистском большевизме совфилософ подводит итог упомянутым им «кошмарам» и «арестам»; ею и можно завершить наше описание этого весьма яркого клинического случая коммунистического оптимизма: «Многие миллионы наших соотечественников в то время себя почувствовали свободными, осознали настоящими гражданами, людьми с большой буквы...». Удивительная духовная слепота! И не есть ли выражение чувств подобного рода как раз чистейший пример психологии истинного раба? Как говорится в Евангелии: «своими глазами смотрят, и не видят; своими ушами слышат, и не разумеют, да не обратятся» (Мк. 4, 12).

О механизме выработки такой духовной слепоты у «советского человека» злобесном коверкании его души в свое время весьма точно высказался известный философ и культуролог Г.П. Федотов: «Сам большевизм не хочет быть только политикой. Он ведет войну не за тело, а за душу. Не социализм он хочет построить, а нового человека, новую жизнь, новую этику, новый быт, новую личность. Этого человека в России большевизм строит по своему образу и подобию. Партия Ленина, партия старых подпольщиков стала давно живым образом святости, на котором воспитываются, в формы которого отливаются миллионы новых существ. Эти юноши определяют собою сегодняшний и завтрашний день России. Вот почему основной наш вопрос о большевизме: не что (он делает), а кто (он есть)... болыпевицкая идеократия есть сатанократия по самому содержанию ее идеи». Именно такое «новое существо» коммунистическая сатанократия и «отлила» из только что выслушанного нами писателя-социолога. Бедный, бедный Зиновьев...

Но он-то хоть — как кряжистый, никаким живым веянием не колеблемый дуб — стоит твердо под ветрами эпохи, будучи упорен в своей духовной слепоте честно и вполне открыто. С ним всё ясно... А ведь, к сожалению, даже и многие из тех, кто чувствуют и понимают всю проклятую ложь, всё духовное изуверство нашего коммуно-советского прошлого, даже порой (по Достоевскому, кажется) — и «обличая» таковое, являют собой, тем не менее, гораздо более сложную картину раздвоения, чем это мы могли видеть на примере товарища Зиновьева. При всем их «абличительстве», они на поверку всё равно остаются, по сути, все теми же большевиками — только, так сказать, не откровенно «красными», а даже порой уже и кажущимися «белыми».

Подобные современные общественно-политические деятели — типа Гайдара и его сподвижников — пытаются, прикрываясь демократической фразеологией, как правило, выдавать себя за «либералов». Однако они точно также, как и коммунисты, ненавидят требующую духовной ответственности, подлинную Русь и, якобы защищая «общечеловеческие ценности» (на самом же деле исходя из обычных индивидуалистически-шкурных и всегда личных своих эгоистических интересов, в принципе отрицающих любые общегражданские обязанности), стараются ныне не допустить возрождения христианской России на обломках СССР — чьим властителям многие из них, этих нынешних либералов и демократов, «страха ради» или же неправедной мзды, служили прежде.

Впрочем, это и не удивительно: ведь вся их внутренняя психология по большей части зиждется на матрицах той марксистско-ленинской вульгарной «диалектики», того «диамата», коими им забивали головы в советских (зачастую весьма привилегированных вузах), а затем в партшколах для молодежного комсостава. Пусть они и не слишком забивали себе головы «фактурой», но общая методология партбытия и принципы партийной практики, вся примитивность их моделей оседали в них прочно. Параллельно же с этим — и столь же естественно — уступали они и соблазнам западного либерализма, не менее ядовитого (по степени таящегося и в нем потенциального обесчеловечивания), чем марксизм, ибо, по глубинной духовно-мировоззренческой позиции своей, и тот, и другой суть родные (по их безбожному, прометеевскому «духу») братья. В результате — навязывание России совершенно чуждых ей экономических моделей (ибо ее они не знают и не любят и, к тому же, об иных моделях толком и не ведают), жесточайшее и совершенно равнодушное обращение с ее населением, наплевательское отношение к подлинной, небольшевистской Русской земле (которую они точно таким же образом и не знают, и не любят), жажда, вполне по Достоевскому, «заголиться и слиться» с Западом и — как естественное следствие их марксистски-либертарианского (одновременно и пост-коммунистического, и недокапиталистического) кавалерийского наскока — полный развал и необольшевистское разграбление страны.

И здесь хочется обратить особое внимание на замечательный в своем роде (опять же чисто духовном!) феномен: именно западническая подоснова сознания, слепая и абсолютно ложная, внутренне очень недалекая, вера в «свет с Запада», в ценности (опять же внутренне ограниченные атеизмом и потому тупиковые) богоборческого «Просвещения» — характерны не только для современных губителей России, но порой и для их, казалось бы, непримиримых критиков... Духовная мертвенность их на поверку оказывается абсолютно одинакова. Перефразируя Гоголя — все они вышли из-под одной долгополой шинели: что тов. Дзержинского, что тов. Сталина. Как говорится — «хрен редьки не слаще»....

Ведь чисто западническая по своим онтологическим, сущностным интенциям идеология атеистического псевдогуманизма равным образом типична не только для «гайдаровщины», но и для ее обличителей (коммунистов, русофобствующих «советизанов», этих псевдопатриотов, «не помнящих родства» с настоящей Россией-Русью, и тому подобной публики), чей мировоззренческий — прежде всего, панантропоидный, антропософный, абсолютно безбожный замес и багаж сознания столь же примитивен, плоек и убог, как и у чистых либертарианцев-западников.

Замечательный пример тому (именно в силу его яркости и, так сказать, идейной «выпуклости» на нем стоит остановиться чуть подробнее) представляют психология и мировоззренческие установки упоминавшегося выше А. Зиновьева, который, несмотря на весь свой кажущийся «гуманистический» «советизм» и свое «эС-эС-эС-эР-ство», остается «западником» и антироссиянином до мозга костей, абсолютно не знающим и не любящим (достаточно невежественно, зашоренно и предельно эгоистично) подлинной многовековой России: узнать он о ней не мог да, верно, и не желал в дни молодости, а позже — уже «осовеченным» своим сознанием и не был способен на это вовсе. Показательно, что он и сам отнюдь не скрывает такой — большевистски чисто прозападнической — подосновы своего душевного устроения: вся его идеология типичного интеллигентствующего «советизана» представляет собой буквально апофеоз советской «образованщины» и вненациональной беспочвенности!

О своем принципиально отрицательном отношении и к России, и к ее трагическому положению сегодня (над которым он способен только насмехаться) сам он весьма цинично пишет так (и, увы, всеядная «Литера-турка», похоже, не без удовольствия все эти гнусности печатает!): «почти все значительные события, как-то еще связанные с обломками русской истории, выглядят больше как достойные презрения и насмешки, чем сожаления и сочувствия... Я вообще сейчас не могу назвать никакую другую эпоху в истории человечества, которую по степени краха и низости падения мог бы сопоставить с крахом советской социальной системы...». Да и что ему до несчастий России, если, какой отмечает: «я фактически сформировался и прожил почти всю жизнь человеком, до мозга принадлежащим к западноевропейской цивилизации. .всё прочее стало делом производным и второстепенным».

Ничего, по сути, и не ведая о подлинной свободе в российском дореволюционном обществе, он, с молодых лет воспринявший как истину большевистские байки о «проклятом царизме» и о наступлении в СССР «царства свободы и справедливости», и в нем-то принимал только то, что казалось ему положительным и полезным — но опять же (вполне по либертариански) только для самого себя! С этой же, сугубо «самостной» и чисто эгоистической точки зрения он воспринимал впоследствии и свою временную жизнь на Западе. Он об этом так прямо и пишет: «Я в нем (Советском. Союзе) принимал лишь то, что принесла русская революция в отношении человеческих свобод, образования, свободы от религии, свободы духовного творчества. С этой точки зрения я воспринимал и свою жизнь на Западе, оценивая ее исключительно высоко именно в плане западноевропейских свобод».

И, наконец, чрезвычайно показательное откровенное признание типичнейшего представителя подобных «патриотов СССР» об их духовных истоках: «Многие представители моего поколения вырастали в Советском Союзе, но в неизмеримо большей степени как люди западноевропейские, а не национально русские, — я в этом отношении ушел дальше многих других...

Для моего поколения свет разума приходил именно из Западной Европы и лишь постольку и в той мере, в какой он шел благодаря влиянию западноевропейской цивилизации на Россию».

И такого рода глубинная, безусловно в пределе своем, космополитичная и вполне, как это ни парадоксально, «советская» психология одинаково характерна как для Зиновьева, так точно же и для Гайдара, и для Чубайса с Абрамовичем, и для, казалось бы, их противников — «большевика» Зюганова, или даже просто «совпатриота», известного писателя Проханова (предельно искреннего в своем справедливом неприятии духовно фальшивого либерализма западного толка, но, к сожалению, пока так и не сумевшего провести в личном сознании четкой непримиримой границы между большевистски лукавым СССР и истинной Россией)...

Как ни прискорбно это признавать, но, пожалуй, основная часть современных граждан России (в том числе — даже многие христиане) и поныне далеки от признания единственной реальной правды нашей новейшей истории, а именно того, что всё, что совершалось у нас временами доброго, а иногда и, действительно, исторически великого — даже в условиях коммунистической России (например, мучительная и мученическая священная победа над Германией во второй мировой войне!), совершалось вовсе не благодаря, а вопреки (!) царившему у нас сатанинскому духу антинародного в своей сущности большевизма, определенное время и подкармливавшего германский нацизм.

Ведь всё благое и по-настоящему патриотичное имело место в нашей истории именно и только тогда, когда из-под насквозь фальшивых форм «советское» пробивалась истинная душа нашей Родины: не «душевные потемки» СССР, а душа России, Святой Руси, — пусть даже сам россиянин порой и не осознавал этого при своей, оскопленной советской пропагандой, системе восприятии мира.

Но если для многих подобное понимание обманной сущности псевдорусского «советизма» становится гораздо легче лишь теперь — по прошествии долгих десятилетий постепенного догнивания советчины, то для лучших российских умов вся лживость СССР — как якобы продолжавшего хранить в себе (причем чуть ли не на законных преемственно-государственных основаниях!) образ великой Руси — была совершенно ясна уже изначально, фактически сразу же после временной победы над нею интернациональных заговорщиков-большевиков.

О неуничтожимости духа России даже в условиях антироссийского по своим «духовным» целям СССР хорошо сказал еще в 1925 году Г. Флоровский: «...нельзя отождествлять всю современную Россию с коммунистическим замыслом о ней. Конечно, в СССР есть и Россия [курсив мой. — Г. М. Она не умерла под коммунистической маской, и, более того, она настолько еще жива и дееспособна, что нередко сквозь личину проступают светлые черты живого лица. И можно сказать, СССР существует доселе именно потому, что еще есть Россия. <...> В прежнее время рассуждали так, что раз есть царь, то все монархисты, за исключением немногих "врагов внутренних", а стало быть, все благополучно, — и из-за этой близорукости проглядели умирание русского царства, проглядели свою собственную работу на его погибель. А теперь рассуждают по прежнему: раз в Москве ВЦИК и Совнарком, то значит все уже в России злодеи, а потому "любовь к Отечеству" требует, дескать, злобы ко всей теперешней России... Вряд ли нужно подробно разъяснять, что вера в неистощенность русской силы не включает в себя признание большевицкого дела за доброе дело... Конечно, много злых посевов взошло в России, многое придется выкорчевывать и посекать. Не следует ни в коем случае преуменьшать одичания, вырождения, разврата... Однако нет никаких оснований утверждать, что всё в России подлежит искоренению. Растут и там благодатные побеги. Русская душа еще не истощилась. Более того, сами того не ведая, большевики во многом работают на своих противников... своим чрезмерным нажимом готовят себе противодействие... многие их мероприятия приводят к итогам, прямо обратным их умыслу. Нельзя радоваться гонениям на Святую Церковь, но надо признать, что в горниле мученичества просветлела русская душа и закалилась русская вера. Конечно, большевики вовсе не хотели торжества Церкви, и тем не менее в СССР русская Церковь процвела, как жезл Ааронов, вряд ли не больше, чем в Петербургской России. — Все это очень сложно... Россию надо еще освобождать, завоевывать и отбивать в духе [курсив мой. — Г. М. Но эта битва только тогда будет успешна, если это будет битва за Святую Русь, если удары мы направим под самый корень [курсив мой. — Г. М.]. Надо понять, что СССР начинается не с октября, но гораздо раньше, — и выкорчевывать его последние корни».

Затрагивая ныне — приблизительно в этом же ключе — одну из коренных на сегодня тем общественного сознания — тему истинного патриотизма, игумен Петр (Мещеринов) задает в своей статье, не так давно опубликованной в официальном печатном органе Московской Патриархии, совершенно справедливый с духовной точки зрения вопрос о подлинном русском патриотизме: а «что такое патриотизм? Конечно, любовь к отечеству, но что именно любить? Место, где я родился, где живут мои родственники и жили мои предки?. Родной язык? Отечественную культуру?. Правительство, которое не заботится о моем народе? Милицию, которая не защищает? Скинхедов? Армию, в которую страшно отдавать своих детей? Какую Россию нам любить — Россию преподобного Сергия Радонежского и патриарха Тихона, Россию Пушкина, Менделеева и Шостаковича — или Россию Малюты Скуратова, Ленина и Демьяна Бедного?».

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: