Социальные причины падения античной культуры

Римская империя погибла не от каких-либо внешних причин - не от численного превосходства своих врагов, не от недостатка способностей у своих политических руководителей. В последний век существования Римской империи у нее были свои «железные канцлеры»1: во главе ее стояли такие героические фигуры, как Стилихон2, соединявший в себе германскую силу характера со способностью к тонкой дипломатии. Почему же они не могли сделать того, что удалось нечесаным неучам Меровингской, Каролингской и Саксонской династий3, которые сумели справиться с сарацинами и гуннами? Империя давно была уже не та, она распалась не от какого-нибудь внезапного сильного потрясения. Переселение народов скорее завершило давно начавшийся процесс. Но прежде всего культура древнего Рима пришла в упадок не вследствие распадения империи. Римская империя как политическое целое на несколько веков пережила ее расцвет - к тому времени он давно миновал. Уже в начале III века
умолкла римская литература. Юриспруденция и юридические
школы пришли в упадок Греческая и латинская поэзия спали мертвым сном Истории почти не существовало, и даже надписи начинали безмолвствовать Латинский язык был близок к полному вырождению. Когда, полтора века спустя, с низложением последнего императора4 формально прекращается существование Западной Римской империи, то создается впечатление, что по существу варварство одержало победу гораздо раньше. И Великое переселение народов не создало никаких вполне новых отношений на почве распавшейся империи, монархия Меровингов, по крайней мере в Галлии, носит первое время все черты римской провинции. Итак, возникает вопрос отчего же померкла культура античного мира?
Обычно приводятся разнообразные объяснения, частью совершенно ошибочные, частью указывающие правильную точку
зрения, но в ложном освещении.
Говорится, что деспотизм своим гнетом губительно подействовал на психику людей античного мира, на их

государственную жизнь и культуру. Но деспотизм Фридриха
Великого5 был предвестником духовного подъема.
Говорится, что будто роскошь и безнравственность
высших классов общества навлекли на голову древних приговор истории. Но и то, и другое только симптомы. Нечто несравненно более крупное, чем грехи отдельных лиц, послужило, как мы увидим, причиной падения античной культуры.
Говорится, что эмансипация римской женщины и ослабление брачных уз в среде правящих классов подорвали основы общества. Тенденциозный вымысел Тацита6 о германской женщине, этом вьючном животном воинственного землепашца, повторяют за ним теперь люди одних с ним воззрений. На самом деле пресловутая «германская женщина» так же мало определила победу германцев, как пресловутый «прусский учитель» повлиял на исход битвы при Кёниггреце7. Мы увидим потом, что скорее восстановление семьи в низших слоях общества стоит в связи с падением античной культуры.
Еще из древности раздается голос Плиния: «Latifundiae
perdidere Italiam»8. Итак, говорят одни, юнкеры9 погубили Рим. Да, говорят другие, но только потому, что они были подорваны ввозом иностранного хлеба: если бы там был применен проект Каница10, то цезари и до сего времени сидели бы на своем престоле. Мы увидим, что [первый шаг к восстановлению крестьянского сословия сделан одновременно с падением античной культуры.
Чтобы была налицо и «дарвинистская» гипотеза, один из новейших историков говорит: подбор, который совершался при помощи рекрутского набора и осуждал сильнейших на безбрачие, привел к вырождению античной расы. Мы увидим,
что скорее все более и более входившее в обычай пополнение войска из его же собственной среды идет рука об руку с падением Римской империи!
Но довольно. Только одно еще замечание перед тем,
как приступить к делу.
Для лектора очень выгодно, когда, слушая его, аудитория чувствует: de te narratur fabula11, и когда он может закончить словами: discite moniti12. Последующее изложение лишено этого преимущества. Нас с нашими современными социальными проблемами древняя история ничему не научит или научит весьма немногому. Современный пролетарий и античный раб так же мало поняли бы друг друга, как европеец и китаец. Наши проблемы совершенно другого рода. Только
исторический интерес представляет созерцаемая нами картина, одна из своеобразнейших картин, какие только знает
история: именно картина внутреннего разложения старой
культуры.

Эти-то особенности социального строя античного общества и должны быть прежде всего выяснены. Мы увидим, что они и определили ход развития античной культуры.
Древняя культура есть прежде всего по существу своему культура городская. Город является носителем как политической жизни, так и искусства и литературы. в экономическом отношении древнему миру присуща, по крайней мере в начале исторического периода, та форма хозяйства, которую мы теперь привыкли называть «городским хозяйством» Древний город в эллинскую эпоху в существенных чертах не отличается от средневекового города. Если они различаются между собой, то это различия климата и расы побережья Средиземного моря от климата и расы Центральной Европы, - те же различия, какие существуют теперь между английским и итальянским рабочим, между немецким и итальянским ремесленником. Первоначально экономической основой античного города также служит совершающийся на городском рынке обмен продуктов городского производства на сельские продукты ближайшей округи. Этот обмен непосредственно от производителя к потребителю по существу покрывает спрос без подвоза со сторона Идеал Аристотеля ????????? (автаркия, самодовление) города - был осуществлен в большинстве эллинских городов.
Правда, на этом фундаменте местного хозяйства еще в седую старину возникла международная торговля, обнимавшая значительный район и поставлявшая большое количество предметов. В истории мы слышим именно о тех городах, корабли которых были носителями этой торговли, но именно потому, что мы слышим как раз о них, мы легко забываем одно, а именно - незначительность размеров этой торговли. (Древняя европейская
культура есть прежде всего береговая культура, и древняя европейская история есть прежде всего история прибрежных городов. Рядом с технически тонко развитым городским обменом существует здесь же на континенте натуральное хозяйство еще не
вышедших из варварского состояния крестьян, образующих сельские общины или соединенных под владычеством феодальных патриархов. Только на море и на больших реках действительно происходил постоянно и беспрерывно международный обмен. Обмена по сухому пути не существовало в древности даже и в таких размерах, как в средние века. Прославленные римские дороги являлись так же мало носительницами обмена в современном смысле, как и римская почта. Разница в доходности между имениями, лежащими внутри страны, и имениями, расположенными по большим рекам, чудовищна. Вообще в древности соседство с большой дорогой эпохи римского господства было не преимуществом, а большим несчастьем, благодаря постою и... насекомым: это были не торговые, а военные дороги.

На этой нетронутой почве натурального хозяйства обмен пустил еще неглубокие корни: он возникал на ней лишь в виде тонкого внешнего слоя высокоценных предметов: благородных металлов, янтаря, дорогих тканей, некоторых железных и гончарных изделий и т. п., которые действительно являлись предметами постоянной торговли; большею частью это предметы роскоши, которые своей высокой ценой окупают страшную дороговизну транспорта. Такого рода торговля вообще не имеет ничего общего с современным обменом. Это все равно, как если бы теперь торговали только шампанским, шелком и т.п., между тем как торговая статистика говорит нам, что в настоящее время одни потребности масс выражаются большими цифрами торгового баланса. Правда, такие города, как Афины и Рим, потребляли и привозной хлеб. Но тут мы имеем дело с явлением, стоящим совершенно одиноко во всей всемирной истории, тут речь идет о потребности, удовлетворение которой берет на себя государство, так как не хочет и не может предоставить это дело свободному обмену.
Не массы со своими повседневными потребностями заинтересованы в этом международном обмене, а тонкий слой имущих классов. Вследствие этого в древности увеличение имущественного неравенства является необходимым условием преуспевания торговли. Но это имущественное неравенство - и тут мы приступаем к третьему пункту решающего значения - принимает совершенно определенную форму и направление: античная культура есть культура рабовладельческая. С самого начала рядом с городским свободным трудом стоит несвободный труд за пределами города, рядом со свободным разделением труда при помощи обмена на городском рынке стоит несвободное разделение труда посредством организации производства по способу натурального хозяйства в поместье - опять совершенно так же, как в средние века. И как в средние века, так и в древности существовал
естественный антагонизм между этими двумя формами соединения человеческого труда. Прогресс зависит от развития разделения труда. При свободном труде разделение труда развивается параллельно с расширением рынка:) внешнего – путем географического расширения сферы обмена и внутреннего
путем увеличения числа потребителей. Поэтому горожане
стремятся подорвать крепостное хозяйство, втянуть крепостных в сферу свободного обмена. При несвободном труде развитие разделения труда достигается с помощью скопления людей: чем больше рабов или крепостных, тем шире развивается специализация несвободных профессий. Но в то время как в средние века постепенно одерживает верх свободный труд и обмен товаров, в древности наблюдается обратный процесс. Какова причина этого? Причина та же,

которая воспрепятствовала развитию техники в древности: а именно «дешевизна» людей, вызванная особым характером непрерывных войн классической древности. В древности война есть в то же время охота на рабов; она постоянно поставляет рабов на рынок и неслыханным образом благоприятствует развитию несвободного труда и скоплению людей в одних руках. Благодаря этому, свободная промышленность остановилась на той стадии, когда неимущий ремесленник работает по найму на своего заказчика. Эти особые условия препятствовали тому, чтобы с развитием конкуренции из-за сбыта на рынке между свободными предпринимателями, пользующимися свободным наемным трудом, изобретения, сберегающие этот труд, давали ту выгоду, которая вызвала их появление в новейшее время. Напротив, в древности перевес оказывается все более и более на стороне несвободного труда, организованного в «ойкосе»13. Только рабовладельцы в своих рабовладельческих хозяйствах в состоянии удовлетворять свои потребности с помощью разделения труда и этим путем поднимать уровень своих жизненных потребностей. Только рабовладельческая промышленность могла наряду с удовлетворением собственных потребностей все более и более производить и для рынка.
Поэтому экономическое развитие древнего мира направилось по своеобразному пути, не похожему на ход экономического развития средних веков. В средние века прежде всего интенсивно развивается свободное разделение труда внутри местного городского хозяйства» на почве местного рынка и производства на заказ. Затем все расширяющийся обмен продуктов между городами сперва на почве домашней промышленности, потом на почве мануфактуры создает формы производства для сбыта на иностранный рынок на основе свободного труда. И развитие современного народного хозяйства идет параллельно тому, как развивается удовлетворение потребностей широких масс сперва при помощи между -городского и, наконец, при помощи международного обмена продуктов. В древности же, наоборот, мы видим, как параллельно с развитием международного обмена происходит
скопление несвободного труда в больших рабовладельческих
хозяйствах. Таким образом под надстройкой, которую представляло собою меновое хозяйство, оказывается все более и более расширяющийся фундамент натурального хозяйства, удовлетворявшего потребности без помощи обмена: постоянно поглощающее людей скопление рабов, удовлетворяющее главные свои потребности не на рынке, а при помощи домашнего хозяйства. Чем выше поднимается уровень потребностей высшего, рабовладельческого слоя и чем более расширяется сфера обмена, тем больше утрачивает обмен

свою интенсивность, тем более он превращается в тонкую сеть, протянувшуюся поверх натурально-хозяйственной основы, - сеть, петли которой вытягиваются все дальше, а ее нити делаются все тоньше. В средние века переход от городского производства на заказ к производству для между городского рынка подготавливается тем, что хозяйство становится предприятием и принцип конкуренции постепенно проникает извне в самую глубь хозяйственной жизни городской общины; в древности же международный обмен не мешает развитию «ойкосов», которые подрывают основу местного менового
хозяйства.
Всего сильнее этот процесс развивался в Риме. Рим - после победы плебса - есть прежде всего ведущее завоевательные войны крестьянское государство или, вернее, государство горожан-землевладельцев. С каждой войной он приобретает земли для колонизации. Сын владеющего землей гражданина, не имеющий доли в отцовском наследстве, сражается в рядах войска за приобретение собственного клочка земли и с ним вместе прав полного гражданства. В этом секрет проявленной Римом способности к расширению. Характер войн изменился, когда завоевания перешли за море. Тут руководящим началом являлись уже не колонизаторские интересы
крестьян, а интересы аристократии, желавшей эксплуатировать провинцию. Войны имеют теперь целью охоту на людей и конфискацию земли для эксплуатации ее в форме латифундиального хозяйства и сдачи в аренду. Вторая Пуническая война даже сильно сократила крестьянское сословие в Италии, - последствия падения крестьянства являются отчасти запоздалым мщением Ганнибала. Отпор, оказанный движению Гракхов, окончательно решает победу рабского труда в сельском хозяйстве. С тех пор повышение жизненных потребностей, повышение покупательной способности, развитие производства для сбыта характерны исключительно для рабовладельцев. Нельзя сказать, чтобы свободный труд исчез совершенно, но рабская промышленность является единственным прогрессирующим элементом. Римские писатели, авторы сельскохозяйственных трактатов14 видят в рабском труде естественную основу хозяйства.
Наконец, культурное значение несвободного труда возросло решительным образом благодаря включению в число римских владений таких крупных материковых пространств, как Испания, Галлия, Иллирия, земли по Дунаю. Преобладающим элементом в населении Римской империи оказалось население континента. Тут античная культура сделала попытку переменить свою арену и из прибрежной культуры превратиться в культуру континентальную. Она охватила громадную хозяйственную область, в которой обмен и

денежное хозяйство целые века не могли установиться хотя бы приблизительно в том размере, как они существовали по берегам Средиземного моря. Если, как мы уже говорили, обмен даже между этими приморскими городами представлял собою редкую и все более разрежающуюся сеть, то на континенте эта сеть должна была быть еще более редкой. Во-первых, здесь, на континенте, культурный прогресс на почве свободного разделения труда посредством развития интенсивного обмена был вообще невозможен. Возникновение земельной аристократии, опиравшейся на рабовладение и несвободное разделение труда - в ойкосе, было единственно возможной формой постепенного приобщения новых территорий к средиземноморской культуре. Обмен, стоивший на континенте несравненно больших издержек, должен был здесь еще более, чем по береговой линии, ограничиваться исключительно удовлетворением спроса на предметы роскоши со стороны представителей высшего рабовладельческого класса, с другой стороны, возможность производства на сбыт была доступна только небольшому количеству крупных предприятий с рабским трудом.
Итак, рабовладелец оказывается экономическим носителем античной культуры, организация рабского труда - необходимой основой римского общества, и мы должны несколько ближе ознакомиться с социальными особенностями этой организации.
Из источников мы можем извлечь особенно отчетливую картину сельскохозяйственной промышленности конца республики и начала империи. Крупное землевладение было также той преобладающей формой богатства, которая послужила основой капиталов, пускавшихся в оборот чисто спекулятивным путем: римским крупным спекулянтом был обыкновенно тот же крупный землевладелец уже в силу того, что для такой самой выгодной спекуляции, как государственный откуп и подряд, требовалось земельное обеспечение.
Типом римского крупного землевладельца был не помещик, ведущий сам свое хозяйство, а человек, живший в городе, занимавшийся политической деятельностью и желающий прежде всего получать денежную ренту. Управление имением находится в руках несвободных управителей (villtci). Что касается формы хозяйства, то вообще господствуют нижеследующие отношения.
Производство хлеба для сбыта большею частью не приносит дохода. Рим, например, как рынок, закрыт благодаря государственной доставке хлеба, а транспорт хлеба с континента вообще не окупается. Кроме того, рабский труд не благоприятствует хлебопашеству, особенно при характере римской культуры, которая требует много тщательного труда и, следовательно,

предполагает личную заинтересованность рабочего. Поэтому пахотные поля обыкновенно хоть частью сданы в аренду «колонам» (coloni) - мелким крестьянам потомкам свободного обезземеленного крестьянства. Такой colonus уже с самого начала не есть экономически свободный самостоятельный арендатор и сельскохозяйственный предприниматель. Помещик дает инвентарь, villicus контролирует его хозяйство. С самого начала было, очевидно, обычным явлением, что он обязывался работать на помещика, в особенности помогать при жатве. Когда пахотная земля сдавалась колонам, то это означало, что помещик обрабатывает землю «посредством колонов» (per colonos).
Для сбыта в поместье производятся прежде всего высокоценные продукты масло и вино, затем фрукты, скот, домашняя птица и специальные культуры для стола представителей высшего слоя римского общества, которые были единственными покупателями подобного рода продуктов. Эти культуры оттеснили хлеб на менее плодородную землю, которая и предоставлялась колонам. Имение представляет собою плантацию, и работают в имении рабы Familia15 рабов и coloni - вот обычные обитатели больших имений времен империи.
Нас здесь прежде всего интересуют рабы. В каком же положении мы их находим?
Вот картина идеального хозяйства, как ее рисуют нам авторы сельскохозяйственных трактатов того времени. Помещение для «говорящего инвентаря» (instrumentum vocale), стало быть, стойло для рабов, мы находим рядом со стойлом для скота (instrumentum «semivocale»). Оно состоит из спален, лазарета (valetudinarium) карцера (carcer), мастерской для ремесленников поместья (ergastulum) - и перед внутренним взором всякого, кто носил военный мундир тотчас же встает хорошо знакомый образ казармы. И действительно, жизнь раба - это и есть в большинстве случаев казарменная жизнь. Спят и едят все вместе под надзором villicus'a; парадная одежда сдается в «камеру» жене надзирателя (villica), играющей роль заведующего амуницией унтер-офицера, ежемесячно происходит ревизия платья. В работах соблюдается строгая военная дисциплина по утрам собираются отрядами (decunae) и маршируют на работу под командой «погонщиков» (monitores) Все это было и неизбежно. Производить для рынка
при помощи несвободного труда еще никогда нельзя было без
кнута Для нас же особенно важен один факт, связанный с этой
формой казарменного существования раб, живущий в казарме,
лишен не только собственности но и семьи. Только villius живет в отдельной комнате и состоит в рабском браке (contubenium) со своей женой-рабыней, как и в современной казарме женатый фельдфебель или унтер-офицер, - по свидетельству аграрных писателей брак даже «предписывается»

виллику из хозяйственных соображении. И так как всегда частная собственность и семья неразлучны так и тут с рабской семьей появляется и рабская собственность. У виллика - и по свидетельству аграрных писателей очевидно у него одного - есть peculium т.е. первоначально судя по названию скот, который он выгоняет на господское пастбище как теперь еще поденщик в Восточной Германии. У широкой массы рабов нет ни пекулия ни моногамного брака. Общение полов – своего рода систематическая проституция с премиями рабыням за выращивание детей - за воспитание троих детей иные господа дарили свободу Уже эти последние факты показывают к каким последствиям приводило отсутствие моногамной семьи. Люди рождаются и вырастают только в лоне семьи. Рабская казарма не могла пополняться сама из себя она была рассчитана на постоянную покупку рабов для своего пополнения, и действительно, аграрные писатели говорят о существовании такого рода регулярной покупки. Античная рабовладельческая промышленность так же пожирала людей, как теперешняя доменная печь пожирает уголь. Рынок рабов с правильной и удовлетворяющей спрос поставкой человеческого материала составляет необходимое условие существования рабской казармы производящей продукт для рынка. Купить можно было дешево нужно брать преступников и тому подобный дешевый материал, советует Варрон, сопровождая свой совет характерной мотивировкой этот сброд обыкновенно расторопнее («velocior est animus hominum improborum»)16 Итак, промышленность такого типа требует правильного подвоза людей на рынок рабов А что, если этот подвоз каким-нибудь образом прекратится7 Это имело бы для рабских казарм такое же значение, как истощение угольных копей для доменной печи. И такой момент наступил. Тут мы подходим к поворотному пункту в развитии античной культуры.
Если спросить, к какой дате отнести начало сперва скрытого, потом для всех очевидного падения римского могущества и культуры, то всякому немцу неизбежно приходит на ум крепко засевшая у него в голове Тевтобургская битва17. И действительно, в этом популярном представлении есть доля правды, хотя ему противоречит видимость, говорящая нам, что Римская империя при Траяне18 находилась на высоте своего могущества. Конечно решающим была не битва сама по себе - такой урон приходится потерпеть всякой нации при столкновении с варварами, а явившаяся ее последствием приостановка завоевательных войн на Рейне при Тиберии, чему параллелью служит отдача Дакии на Дунае при Адриане19. Это положило конец расширению Римской империи, а с внутренним и с почти полным внешним замирением круга античной культуры прекратилась регулярная поставка на рынки человеческого

материала. В результате уже при Тиберии обнаружился очень острый недостаток рабочих рук. Мы слышим, что он принужден был устроить ревизию ergastula20 в имениях, так как владельцы крупных поместий захватывали людей силой, по-видимому, они, как средневековые рыцари-разбойники, выходили на большую дорогу и высматривали - только не золото и добро, а рабочую силу для своих пустующих полей. Важнее была медленно, но неумолимо действовавшая хроническая причина, невозможность продолжать производство при помощи казарменных рабов Казармы требовали постоянного подвоза рабов, они не могли пополняться изнутри. Они должны были пасть, лишь только подвоз надолго приостановился Прекращение притока дешевого человеческого материала, судя. по свидетельствам позднейших аграрных писателей, по-видимому, на первых порах способствовало усовершенствованию техники путем обучения рабочих-специалистов. Но когда прекратились последние завоевательные войны II в., которые уже окончательно приняли характер охоты на рабов, то крупные плантации с их лишенными брака и собственности рабами должны были рухнуть.
Что это действительно произошло, и как это произошло, мы можем видеть из сравнения положения рабов в крупных помещичьих хозяйствах, как нам его рисуют римские писатели, с положением их в поместьях Каролингской эпохи, с которым мы знакомимся по поместной инструкции Карла Великого (Capitulare de villis impenalibus)21 и по инвентарям монастырей того времени22. И там, и здесь мы находим раба в качестве сельскохозяйственного рабочего; и там, и здесь он бесправен, и помещик имеет безграничное право распоряжаться его рабочей силой. Тут, стало быть, не произошло никакого изменения. Немало и частностей римского землевладения было заимствовано здесь так, в позднейшей терминологии мы встречаем genitium, соответствующий древнему ????????? (женская половина). Но мы встречаем одно коренное изменение римских рабов мы видели в «коммунистической» казарме, серва эпохи Каролингов мы находим в крестьянском дворе (mansus servilis)23, на предоставленной ему господином земле, в качестве крепостного крестьянина. Ему возвращена семья, а вместе с семьей у него появилась и собственность. Это выделение раба из «ойкоса» совершилось в позднейшую римскую эпоху; и действительно, оно должно было явиться последствием неспособности казарм восполнять свои потери из своей среды. Возвращая раба в качестве своего наследственного подданного в круг семьи, помещик обеспечивал себе прирост подвластного ему населения и тем самым постоянную поставку рабочих рук, которых уже нельзя было больше купить на рынке рабов, так как в эпоху Каролингов

исчезли последние следы такого рынка Забота о содержании раба, которая в плантациях лежала на господине, теперь была возложена на самого раба Значение этого медленно, но неуклонно совершавшегося развития было глубоко. Тут перед нами целый переворот в жизни низших слоев общества: им были возвращены семья и собственность. Отмечу здесь только мимоходом, как этот процесс идет рука об руку с победоносным развитием христианства, в казармах оно едва ли нашло бы для себя почву, между тем как в среде несвободных африканских крестьян времени Августина24 мы уже видим сектантское движение.
Между тем, как раб поднимается таким образом по социальной лестнице до положения несвободного крепостного крестьянина, колон в то же время опускается до положения вечно обязанного крестьянина. Это произошло по мере того, как его повинности в отношении к господину все более и более принимают характер рабочих повинностей. Первоначально для господина всего важнее была платимая ему рента, хотя, как было сказано выше, с самого начала наряду с ней существовала и барщина. Но уже в раннюю эпоху империи аграрные писатели придают главное значение работе колона, и тем больше было к тому оснований, чем недостаточнее становился рабский труд. Африканские надписи эпохи Коммода25 говорят нам, что там колон уже обратился в наделенного землей и за это несущего определенные повинности крепостного. За этой переменой в экономическом положении колонов последовала скоро соответствующая ей перемена и в правовом его положении, которая и формально определила его роль в поместье, как рабочей силы: я разумею прикрепление к земле. Чтобы понять, как оно возникло, мы должны привести вкратце некоторые административно-правовые соображения.
В конце республики и в начале империи римский административный строй опирался на городскую общину, на
municipium26, как на основу управления, точно так же, как античная культура опиралась на город, как на свою экономическую основу. Области, входившие в состав Римской империи, систематически организовывались как городские общины, с соблюдением самых разнообразных ступеней государственно-правовой зависимости, - административно-правовая форма муниципия распространялась на всем протяжении империи. Город был обычной мелкой административной единицей. Городские должностные лица отвечали перед государством за уплату налогов и за поставку рекрутов. Однако в период Римской империи мы застаем существенные изменения. Большие поместья с успехом добиваются независимости от общины; с расширением завоеваний империи на европейском континенте

центр тяжести все более и более переносится внутрь страны, и по мере этого все больше и больше рекрутов выставляет аграрное население континента; но в то же время у крупных землевладельцев, этих «аграриев» древности, возрастает и интерес к государственной политике. Если теперь мы встречаем отпор со стороны крупных поместий Восточной Германии при попытке «инкоммунализации» их в местные общины, то государственная власть времен Римской империи оказывала весьма слабое противодействие стремлению поместий к «экскоммунализации». Очень часто наряду с городами появляются «saltus» и «territoria», т.е. такие административные округа, в которых местной властью был помещик, совершенно, как владельцы рыцарских поместий Восточной Германии в своих владельческих округах. С помещика государство получало налоги, следуемые с territorium, - он выплачивал их за своих «подданных» и потом собирал их с них; помещик же выставлял рекрутов из подвластного ему населения, благодаря чему поставка рекрутов вскоре превратилась для землевладельца в такую же повинность, как и всякая другая государственная повинность, лежавшая на его земле, которая теперь в лице колонов лишалась десятой доли своих рабочих рук.
Это послужило подготовкой к формальному прикреплению колонов к земле.
В Римской империи, независимо от тех или иных государственно-правовых отношений, никогда не существовало обеспеченной правовыми гарантиями всеобщей свободы передвижения. Припомним, например, сколь естественным представляется автору Евангелия от Луки то, что для переписи всякий должен отправляться на место своего рождения (origo) - мы бы сказали на место своего призрения; так, родители Христа должны были отправляться в Вифлеем27. Для колона же origo был владельческий округ его господина.
Уже в более раннюю эпоху мы встречаем институт насильственного привлечения к исполнению общественных обязанностей. Сенатор, долго не являвшийся на заседания, подвергался только штрафу. С членом провинциального городского совета, декурионом, уклонявшимся от обязанностей, уже меньше церемонились: его по требованию общины водворяли на место жительства. Довольно часто приходилось прибегать к этой мере, так как в Древнем Риме должность городского советника, со связанной с ней ответственностью за налоги всей общины, представлялась малопривлекательной. И когда впоследствии, с- падением и вырождением всех юридических форм, это требование возвращения на место жительства превратилось в требование выдачи, в старинный вещный иск (vindicatio), общины стали гоняться с этим иском за своими беглыми городскими советниками, как за каким-нибудь беглым общинным быком,

Что взыскивалось с декуриона, то требовалось и от колона. Его крепостные повинности в отношении к помещику, который соединял в своей особе крепостного барина и административную власть, ничем не отличались от государственных повинностей, и его принудительным путем возвращали к исполнению своих обязанностей, если он уклонялся от них. Таким образом, он путем административной практики фактически превращался в навсегда привязанного к своему округу и вместе с тем подчиненного власти землевладельца, прикрепленного к земле крепостного крестьянина. Он был в известной мере «медиатизирован» в отношении к государству28. А над ним возвышалось непосредственно подчиненное государству сословие землевладельцев, «possessores», которое сохраняет свою определенную физиономию и в позднейший период Римской империи, и во времена Остготского и Меровингского королевств29. Сословное расчленение общества заняло теперь место прежнего простого деления на свободных и несвободных. К этому вел еле различимый в своих отдельных стадиях процесс, к этому вели и экономические отношения. Образование феодального общества началось уже в доживавшей свой век Римской Империи.
Ясно, что в этом крупном поместье конца Империи с его двумя категориями крепостных крестьян – несвободных (servi) с «неограниченными» повинностями и лично свободных (coloni, tributarii) со строго определенными денежными и натуральными платежами, впоследствии все чаще и чаще в виде определенных частей урожая, а также - не всегда, но как общее правило - с твердо определенной барщиной, ясно, что в этом поместье мы уже имеем перед собой тип средневекового помещичьего двора.
Но производить для сбыта при помощи крепостного труда в условиях обмена древнего времени было немыслимо. Для производства на сбыт необходимым условием была тогда дисциплинированная казарма.
С расселением обитателей казарм по крестьянским
хижинам производство для- сбыта должно было исчезнуть; тонкие нити обмена, протянувшиеся поверх натурально-хозяйственной основы, должны были постепенно вытянуться и порваться. Мы это ясно видим уже у последнего значительного римского писателя Палладия30, который советует по возможности устраиваться так, чтобы труд принадлежащих к поместью людей покрывал все потребности поместья, содержал себя сам и делал бы покупку излишней. Если женщины помещичьего двора издавна пряли, ткали, а также мололи и пекли хлеб домашним способом, то теперь и все кузнечные, плотничные, штукатурные, столярные работы и, наконец, и все ремесленные поделки в поместье совершались при

459

помощи несвободных крепостных ремесленников. Но вместе с тем еще больше терял свое относительное значение и тонкий слой городских свободных наемных рабочих передовые в экономическом смысле хозяйства землевладельцев покрывали свои потребности путем натурального хозяйства.
Покрытие собственных потребностей землевладельца путем разделения труда становится все более и более главной хозяйственной задачей «ойкоса». Большие имения порывают свою связь с городским рынком. В соответствии с этим масса средних и маленьких городов все более и более теряют почву, питавшую их хозяйственную жизнь, лишаясь обмена труда и продуктов с окрестными поместьями. Поэтому и приходят в упадок города, как видно даже из тех темных и отрывочных юридических документов, какие дошли до нас из последней эпохи империи. Императоры принимают все новые и новые меры, чтобы люди не бежали из города и в особенности, чтобы землевладельцы не бросали на произвол судьбы своих городские дома и не переносили свои резиденции из города в свои деревни.
Этому падению городов способствует также финансовая политика государства. Эта политика также принимает все более и более натурально-хозяйственный характер фиск обращается в «ойкос», покрывающий свои потребности по возможности не на рынке, а собственными средствами, но тем самым препятствует образованию денежных капиталов. Было большим благодеянием, что исчез главный источник спекуляций - сдача налогов на откуп, заменившаяся теперь непосредственным взиманием налогов государством. Пожалуй, рациональнее был и подвоз хлеба на кораблях, поставку которых государство обеспечило себе путем земельных выдач, вместо того, чтобы прибегать для этого к услугам предпринимателей. Выгодна в финансовом отношении была и все развивавшаяся монополизация многочисленных прибыльных отраслей торговли и взятие в казну горной промышленности. Но все это, разумеется, препятствовало образованию частных капиталов и устраняло всякую возможность развития того слоя общества, который бы соответствовал современной буржуазии. Развитие этой натурально-хозяйственной организации финансов совершалось по мере того, как империя изменяла свою физиономию и из эксплуатировавшей страну кучки городов, хозяйственный центр тяжести которых был в их береговом положении и в их взаимном обмене, превращалась в государство, стремившееся объединить в одно политическое целое и организовать находившиеся на стадии натурального хозяйства континентальные области. Покрывать денежно- хозяйственным путем непомерно возраставшие государственные потребности было невозможно при таком ничтожном обмене.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: