Сделай Сам Свою Работу на 5

Новое руководство Германии





 

Наступление Брусилова определило судьбу генерала Фалькенгайна. Его противники указывали на русский успех как на цену верденского безумия. Весь период между летом 1915 и летом 1916 гг. Гинденбург и Людендорф, пребывая в тени верховного командования, возглавляемого Фалькенгайном, настойчиво пытались провести ту идею, что без победы на Востоке битвы на Западе лишены смысла. Россия ранена, и ее следовало добить еще в 1915 г. Но понадобился комбинированный опыт бессмысленной бойни у Вердена и успеха Брусилова (поразившего немцев, не веривших в возможность подобного), прежде чем Берлин решил сменить своих военных богов.

На следующий день после вступления в войну Румынии (27 августа 1916 года) с ее двадцатью тремя дивизиями, фельдмаршал Гинденбург и генерал Людендорф были вызваны в Берлин, и в эту же ночь глава имперского военного кабинета информировал Фалькенгайна, что кайзер ищет военного совета у новых лиц. Фалькенгайн, веривший в то, что ключи к победе лежат на Западе, был устранен. Гинденбург сменил Фалькенгайна в качестве начальника генерального штаба 28 августа. "Спаси Бог вас и наше отечество", — были последние слова Фалькенгайна при передаче должности{464}.



Отныне, по словам Черчилля, "массивная фигура престарелого фельдмаршала (Гинденбурга) занимала высший военный пост. Рядом с ним находился все замечающий, использующий все возможности, неутомимый и склонный к риску генерал Людендорф — судьба Германии находилась в его руках"{465}.

(Он занял специально изобретенный пост первого генерал-квартирмейстера. — А. У.) Поднимаясь за спиной Гинденбурга все выше, генерал-квартирмейстер Людендорф вскоре стал определяющим лицом новой германской политики. Прибыв 29 августа на аудиенцию к кайзеру, оба генерала потребовали, во-первых, введения неограниченной подводной войны безотносительно к тому, как это повлияет на Соединенные Штаты; во-вторых, удвоения производства боеприпасов, утроения производства орудий и пулеметов к весне 1917 года.

Канцлер Бетман-Гольвег, пишет Н. Стоун, "знал, что у Германии мало шансов выиграть войну. Но заключать мир в существующей атмосфере было невозможно. Дело не в том, что требования Антанты были завышенными; дело было в том, что большая и влиятельная часть германского общества требовала сокрушительной победы и отвергала идеи обмена германских военных достижений на компромиссное соглашение"{466}.



Оставалась тотальная война. При этом Гинденбург сумел сделать то, в чем не преуспели его предшественники, он фактически осуществил командование над всеми войсками союзников Германии — коалиция центральных держав стала более централизованной и эффективной. Когда Румыния вступила в войну против Германии, германский кайзер стал главнокомандующим всеми войсками центральных держав (одной из главных предпосылок этого решения было желание предотвратить сепаратные шаги Болгарии).

Значимость Австро-Венгрии на ее собственных фронтах уменьшается значительно. Даже в группе армий эрцгерцога Карла начальником штаба становится германский генерал Сект (сыгравший значительную роль в веймарской Германии). Усиление германского командования отнюдь не радовало Вену. Австрийский главнокомандующий Конрад фон Гетцендорф жаловался на то, что превращение войны в противоборство "германства против славян" больно бьет по Австро-Венгрии, где половина населения была славянской. Мечта Габсбургов овладеть всей Польшей отодвигалась в неопределенное будущее{467}.

На Восточном фронте командование принял верный Гинденбургу и Людендорфу генерал Гофман. На этот фронт в августе 1916 года были посланы 33 новые дивизии — это было эквивалентно подкреплениям, полученным Брусиловым. Результаты не замедлили сказаться.



Новые вожди Германии рационализировали ведение войны. Экономика Германии мобилизовывалась для ведения тотальной войны. Новые лидеры, как теперь и император Вильгельм, полагали, что "решение находится на Востоке более чем когда-либо". Канцлер Бетман-Гольвег питал определенные надежды на большую податливость нового российского премьера Штюрмера — из Стокгольма приходили донесения, убеждавшие, что Россия не выдержит еще одной зимней кампании. Гинденбург и Людендорф верили в свой опыт на Восточном фронте люди этого склада отличались меньшей дипломатической эластичностью. Они мыслили более прямолинейно и имперски, чем Бетман-Гольвег, Ягов, Циммерман или Гельферих, и стояли за жесткое выяснение взглядов с Россией.

Паника кайзера по поводу вступления в войну Бухареста оказалась напрасной. Около четырехсот тысяч румынских войск вторглись в Венгрию, но далеко они не прошли. Отсутствие железнодорожного сообщения немедленно обострило проблему снабжения наступающих войск. Даже относительно небольшое сопротивление останавливало румынские войска. Так город Германштадт успешно обороняла лишь полиция города. Порыв румынской армии был чрезвычайно кратковременным. Она оккупировала юго-восточную оконечность Трансильвании и остановилась в ожидании ответа противника.

Гинденбург вручил своему предшественнику по руководству германской армией Фалькенгайну планирование и общее командование армией, нацеленной на Румынию с севера. 5 сентября 1916 г. генерал Макензен нанес удар по расположенной на Дунае румынской крепости Тутракая и взял в плен 25 тысяч румын. 15 сентября Гинденбург издал приказ: "Главной задачей армии ныне является сдерживание всех позиций на Западном, Восточном, Итальянском и Македонском фронтах, с использованием всех наличных сил против Румынии".

Был задуман удар с двух направлений. К третьей неделе сентября германское командование сконцентрировало 200 тысяч солдат, половина из них были немцы. 26 сентября армия Фалькенгайна, используя свою гораздо более плотную железнодорожную сеть, вторглась в Трансильванию и вошла в Германштадт. 50-тысячная русская армия генерала Зайончковского не могла стать решающим фактором.

Первого октября немцы взяли Петрошаны, одним махом лишив румын всех их завоеваний. В октябре Фалькенгайн крушил румын уже на их собственной территории. Фалькенгайн вышел с предгорий в Валахию. Зайончковский жаловался, что его войска были "костью, брошенной румынам, чтобы побудить их вступить в войну"{468}. Его просьбы о подкреплениях игнорировались. 19 октября немцы пробились сквозь заградительный вал у Добруджи и вошли в главный порт страны Констанцу. Судьба южного соседа и краткосрочного союзника России была предрешена. Лишь к декабрю 1916 года Россия послала в Румынию существенные боевые силы для защиты своих южных границ — она не могла уже помочь румынам в обороне Бухареста. Войска охраняли русскую Молдавию.

23 ноября германо-болгарские войска без особых усилий форсировали Дунай. Немецкая кавалерия двинулась в направлении Бухареста. Жоффр прислал своего начальника штаба (во время битвы на Марне) генерала Вертело, который горел неестественным энтузиазмом устроить немцам вторую Марну. Русские военные советники нашли его безответственным авантюристом. Немцы как-то не заметили румынской Марны. Британский военный представитель методично объезжал нефтяные вышки и за ним двигался шлейф огня и дыма. В этом огне остатки румынской армии двинулись к северу. К январю они разместились вдоль молдавской границы Немцы 7 декабря триумфально вошли в Бухарест. У победителей возник спор — немцы и венгры хотели сделать оккупированную Румынию союзником-сателлитом центральных держав. Болгария и Турция стояли за раздел и требовали себе Добруджу.

В последующие полтора года Румыния оказалась бесценным источником сырья для германской коалиции. Из нее были вывезены более миллиона тонн нефти, более двух миллионов тонн зерна, 200 тысяч тонн леса, 300 тысяч голов скота{469}.

На внутригерманском фронте началась реализация так называемой Промышленной программы Гинденбурга, согласно которой квалифицированных германских рабочих стали призывать в армию, а на их места прислали 700 тысяч специалистов и рабочих из Бельгии. Обращение в рабство целых народов вызвало шок даже у тех, кто уже ничему не удивлялся в этой войне. Президент Вильсон приказал своему послу Джерарду выразить протест по поводу использования бельгийцев для производства вооружений — это противоречило Гаагской конвенции о ведении боевых действий и пр.{470}. Канцлер Бетман-Гольвег отверг упреки посла как пропаганду. Джерард указал на свой автомобиль и пообещал в течение четырех минут довести канцлера до места, где депортированные бельгийцы производят снаряды. Канцлер отказался от предложения.

 

Ютландский бой

 

Первая мировая война началась, во многом, из-за военно-морского соперничества. Она продолжалась уже годы, а предмет гордости наций — их великие флоты — стояли под прикрытием береговых батарей.

Генеральное сражение откладывалось, ему предшествовали две весьма ожесточенные схватки: у Гельголанда и Доггер-банки в августе 1914 и январе 1915 года. Но "супердредноуты" — линкоры нового поколения так и не были задействованы. После января 1915 года флоты прятались в бухты, а инициатива была отдана подводным лодкам. Это почти неестественное состояние продолжалось до весны 1916 года, когда немцы все же решились вывести свой флот Высоких Широт на битву с британским Великим флотом.

Встреча двух великих флотов — сражение у датского побережья, у полуострова Ютландия, — произошла 31 мая 1916 года. У англичан было преимущество в чтении кодированных посланий германских адмиралов, что позволяло следить за движением главных германских сил. В ночь на 31 мая командующий великим флотом адмирал Джелико узнал о движении основной массы огромного германского флота на север. Утром этого дня две грандиозные военно-морские силы двинулись навстречу друг другу (чего немцы пока не знали). В окружении невиданного числа легких крейсеров и эсминцев навстречу друг другу шли огромные линейные корабли, что предвещало решительную развязку. На германской стороне в дыму шли шестнадцать дредноутов и пять тяжелых крейсеров. С английской стороны навстречу им устремились двадцать восемь дредноутов и девять тяжелых крейсеров.

Гордостью адмирала Джеллико были четыре новейших линейных корабля во главе с "Куин Элизабет". Во главе его флота находилась ударная группа адмирала Битти, задачей которой было вовлечь немцев в сражение. У немцев тоже впереди находилась группа из пяти тяжелых крейсеров. За нею, на расстоянии в пятьдесят миль следовали основные силы адмирала Шеера{471}. Выход Шеера в открытое море объяснялся убежденностью в том, что англичане не знают о его выдвижении в открытое море. И напротив, Джеллико и Битти уже твердо знали, что огромный флот Германии находится уже достаточно далеко от спасительных портов — им уже не избежать сражения.

Итак, в битве сошлись два крупнейших флота мира, то была самая большая битва в мировой истории. Особенностью этой битвы была неожиданно малая роль подводных лодок и (пока еще) малая роль самолетов{472}. То была гигантская встреча морских армад. Участникам запомнилось серое море, серый дым из труб, белый цвет от разрывов снарядов. Численность задействованных судов была столь велика, что значительная их доля пряталась за горизонтом.

О Ютланде создана целая литература и ведется непрекращающийся спор. Битва состояла из пяти фаз.

В первой фазе крейсерский флот адмирала Битти (так понравившегося царю Николаю) бросился в южном направлении и встретил более слабый крейсерский флот немцев. Корабли Битти прошли сквозь патрульную линию германских подводных лодок и приблизились на расстояние пятидесяти миль от противостоящего флота адмирала Хиппера. Пока все было довольно невинно. Легкие корабли обоих флотов обнаружили неведомо как проникшее в эти воды нейтральное судно и в ходе инспекции его обнаружили друг друга. Раздались первые залпы. Система сигнализации англичан сработала хуже, и они понесли более ощутимые потери. Англичане обнаружили пробоины в "Индифатигабл" и в "Куин Мэри". Огонь прорвался в корабельные магазины, оба корабля взорвались и потонули. Превосходство Битти растаяло в кратчайшее время. Прибытие четырех скоростных линкоров позволило восстановить баланс, но бросившиеся вперед корабли Битти обнаружили перед собой основную массу грандиозного флота немцев. Англичанам ничего не оставалось, кроме как сделать полный поворот и рвануться на север — к основной массе своего флота.

Наступила вторая фаза битвы. Уходящие линкоры Битти сумели нанести удачные удары по преследующим их крупным германским кораблям. 15-дюймовые орудия поразили линкора "Зейдлиц" и смешали всю линию великих кораблей Шеера. В третьей фазе, когда друг против друга оказались основные силы двух величайших флотов мира, это замешательство имело роковые последствия: страшные своей разрушительной силой пушки основных кораблей адмирала Джеллико начали наносить удары по германским кораблям после шести часов вечера. Немцы сражались отчаянно и потопили "Инвинсибл", но мощь британских пушек была столь велика, что германский флот вынужден был начать отход. Но Шеер изменил свой маневр и направился на северо-восток, в направлении пролива Скагеррак, ведущего в Балтийское море (начиная тем самым четвертую фазу битвы). Оба флота встретились на пересекающих курсах. Британская позиция была предпочтительней — их корабли как бы врезались во фланг германского флота. В течение десяти минут убийственного огня англичан германские корабли получили двадцать семь пробоин орудий самого большого калибра, а англичане получили лишь две пробоины.

Шеер бросился в черной ночи на восток, прикрывая свои основные корабли легкими быстроходными крейсерами и старыми стальными громадами эры "до-дредноутов". Между основными силами адмирала Шеера и главными линкорами англичан было всего шестнадцать километров. Второстепенным судам было приказано фактически пожертвовать собой ради спасения основной боевой силы германского флота. На пятой фазе торпедные аппараты работали в глухой ночи — легкие суда обоих флотов стремились нанести противнику максимальный урон. К утру 1 июня флот Шеера был в безопасности, и оба противника начали считать потери. Германский флот потерял тяжелый крейсер, старый линкор, четыре легких крейсера и пять миноносцев. Британский флот потерял три тяжелых крейсера, четыре средних крейсера и восемь эсминцев. В море опустили 6094 английских моряка и 2551 германских{473}.

Потери англичан позволили кайзеру возвестить о победе. Ютландская битва продемонстрировала превосходные качества германского флота. Она же обнажила недостатки строения британских кораблей, дефекты ведения морского боя (неадекватная система сигнализации и прочее). И все же Ютланд не был германской победой. Потери англичан были больше, но и их флот был больше, так что после сражения соотношение сил изменилось еще более в пользу Британии (от 16:28 к 10:24). Эта битва еще раз показала германским адмиралам самоубийственность выхода в море на решающий бой с англичанами. Немцы теперь верили лишь в свой подводный флот.

 

Последний взлет России

 

Итак, прежде чем погрузить Россию в пучину неимоверных испытаний, судьба как бы дала стране еще один (оказавшийся последним) исторический шанс. Военные победы первых девяти месяцев 1916 г., победа русской армии в ходе "прорыва Брусилова" и в Закавказье на время возвратили Россию в ранг великих держав. Глядя из исторического далека, видно, что эти победы по существу сделали неизбежными крах Австро-Венгрии и Турции двумя годами позже. Но этих двух лет не оказалось у России. Время определенно начало работать против связки Россия — Запад, тяготы войны подтачивали союз, росла внутренняя оппозиция.

Россия пыталась капитализировать вновь приобретенный престиж и влияние. Последним триумфом Сазонова в новых обстоятельствах было добытое им у Франции и Англии согласие на передачу турецкой части Армении России, а также блокирование французских попыток вмешаться в решение польского вопроса. Так русская дипломатия использовала победы русского оружия для возвышения своего голоса в диалоге с Западом.

Подъем продолжался недолго. Долговременный эффект перенапряжения начал давать негативные результаты. В условиях ослабления страны неизбежно подняли голову те, кто был готов спасти отечество даже за счет нарушения данного Западу слова продолжать войну до победного конца. С весны 1916 года в союзные посольства впервые с начала войны начинают проникать реальные опасения в отношении возможности заключения сепаратного мира между Россией и Германией. Одним из грозных симптомов было усиление активности польской элиты в Петрограде, никогда так и не преодолевшей в себе ревниво-озлобленное чувство к России. Во французском посольстве 23 марта 1916 г. польские графы Потоцкий и Велепольский утверждали (ссылаясь на сведения, полученные через Стокгольм и Берлин): "Возможно, что Англия и Франция в конце концов и победят, но Россия эту войну безусловно проиграет. Константинополя она, во всяком случае не получит и постарается помириться с Германией за счет Польши".

В это же время Людендорф реализует свою политику германизации оккупированных русских земель. "Я полон решимости возобновить на оккупированной территории цивилизационную работу, которую немцы проводили в этих землях столетиями. Население, состоящее из такого смешения рас, оказалось неспособным создать собственную культуру"{474}.

Отчасти именно эта германизация западных провинций России подтолкнула Брусилова к выступлению на юго-западном фронте. Западные дипломаты делали скидку на русско-польский психологический комплекс, но аргументы поляков было уже достаточно трудно оспорить. Возможно, эти первые сомнения стали отправной точкой недоверия к самодержавию как гаранту союзнической лояльности, стартовой полосой поисков более надежного сотрудничества с деятелями думской оппозиции. Бьюкенен и Палеолог еще не нарушали союзнической лояльности русскому правительству, они еще полностью верили императору, но обстоятельства потенциальной восприимчивости части правящего класса идеи примирения с Германией создавали необходимость в подстраховке, в формировании "второй линии обороны" союзнической верности России. Во многом их беспокойство подталкивало ощущение, что время Сазонова, его непоколебимой лояльности, прошло. В России готовилась смена государственной власти.

Западные союзники пытались на этом, втором, году войны лучше понять Россию, и Россия в свою очередь стремилась получить более реалистическую оценку Запада. В конце июня 1916 г. начальник генерального штаба Беляев на гребне успехов Брусилова в Галиции отправился на Запад для оценки западного военного потенциала, ознакомления с перспективными планами Запада и координации союзнических действий. Он старался убедить западных союзников, что воля России к победе не сломлена, что Россия полна решимости продолжать войну до победного конца. У русского генерального штаба уже иссякли иллюзии относительно скоротечных операций и быстрого достижения результатов. России и Западу предстоит продолжительная борьба. Русская армия не испытывает недостатка в солдатах, но ей крайне нужна артиллерия и снаряды. У западных собеседников Беляева осталось чувство, что русский великан не пал на колени после нокаутирующего удара немцев, что он готов сурово и трезво готовиться к решающим испытаниям.

По крайней мере, Запад не испытывал чувства безысходной тревоги. Россия предстала надежным союзником. Может быть, следовало спрашивать Беляева с большим пристрастием и не принимать обещания за непременную завтрашнюю реальность? Более пытливому взгляду открылось бы, что напряжение войны негативно сказалось на русском обществе. Летом 1916 г. начинают звучать публичные сомнения в целях войны, которые с восторгом были определены в час разворачивания знамен. Характерен новорожденный скепсис в отношении жалких целей титанических общенародных усилий. Вопреки соображениям лояльности и цензуре, множатся сомнения в отношении целесообразности, рациональности аннексии проливов и Константинополя.

Противники этой аннексии стали утверждать, что овладение проливами не только не разрешит восточного вопроса, но осложнит его, так как в будущем ни Германия, ни Австрия, ни дунайские государства не согласятся оставить ключи от Черного моря "в когтях у русского орла". Нужно ли России антагонизировать Балканы плюс Германию? Распространилось мнение, что последующее за овладением проливами и слияние греческого патриархата с русской церковью повлечет за собой неразрешимые противоречия и затруднения для русских православных — внедрение в российский организм турецко-византийского начала ослабит сближение России с Западом, "тлетворно" скажется на развитии России. В конечном счете, России было бы достаточно создание на Босфоре нейтрального, просто не препятствующего России государства. Открыто высказываемые в русском обществе, эти мнения стали показателем ослабления воли правящего класса страны. Западные державы с острым интересом воспринимали этот поворот в геополитических воззрениях русского общества. Новый подход объективно сближал Россию с Западом. Находящийся под покровительством держав Антанты Константинополь, естественно, больше привлекал их, чем контролируемый одной Россией выход в Средиземное море.

 

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.