Литургия во времена гонений.

«Отец Антоний, – начал я, – вот вы говорите, что в селах будет проще спасаться. Но там же как раз каждый человек как на ладони, все и все друг о друге знают, какая там пустыня, как можно в селе найти убежище?».

«Давай начнем с того, что говорил я о мирянах, а не о священниках, – отвечал старец. – Это очень важно, потому как для мирянина много проще будет подыскать себе убежище на последние годы. Духовенство же – это как солдаты на войне, не их дело прятаться, но следует быть на передовой борьбы с сатанизмом. Все мы принимали присягу и все клялись нести крест Христов, вот и надо нести, а не пытаться переложить его на рамена другого.

Да, будут избранные с призванием на несение креста Литургического ради тех немногих верных, которые еще останутся, будет совершаться Евхаристия. Хотя и для них мученичество не заказано, большинство венцов сподобятся».

«Отец Антоний, – опять перебиваю я старца, – простите, но все же уточните, где будут совершаться Божественные Литургии? Если начнутся такие жесто­чайшие гонения, а православный храм видно уже за много километров, в карман не спрячешь, как же будет организована служба? Что, неужели власти позволят кому-то отправлять положенное? А если служба будет вне освященного храма, то кто будет благословлять, как быть уверенным, что служишь не в смерть, а в жизнь?».

«Ну, отче, где ты их и насобирал, эти вопросы?! – улыбнулся старец, – А знаешь, почему они у тебя скапливаются, уже я спрошу и сам отвечу. Сомнений в душе много, и ответы ты бы сам мог найти у Отцов Церкви, да сомневаешься, душа моя, сомневаешься, особенно слушая голоса современных толкователей Святого Письма и Апостольских правил. А ты, мил человек, воспринимай написанное Апостолами да отцами-устроителями без сомнений, не слушай тех, кто пытается «осовременить» нашу Церковь.

Ты говоришь где служить? «Аще где прилучится», как поступало духовенство во времена открытых гонений».

«Батюшка, а как же правило Лаодикийского поместного собора, оно ведь запрещает служить Литур­гию в домах?», – с сомнением спрашиваю старца.

«Ежели так подходить, – спокойно отвечал отец Антоний, – то согласно Правил, я уж себе перечить начну, в доброй трети наших храмов и служить нельзя – не освящались правящим архиереем. А все служат, в том числе, и в бывших домах, банях, клубах... Что, смертно грешат? Ты же сам рассказывал, сколько молитвенных домов открыл по селам и служил в них».

«Ну, вы уж так заворачиваете, батюшка, владыка благословлял, в принципе, да я ведь и благочинным был в то время» – без особой уверенности ответил старцу.

«Ты, отче святый, хочешь сказать, что он отдельно благословлял службу в каждом молитвенном доме? И в каждом молитвенном доме благословлял тебя освящать престол?» – отец Антоний испытывающее смотрел на меня.

«Нет, конечно, я же сказал – в принципе, в общем».

«Да не тушуйся, мил человек, все эти ограничения связаны все с тем же положением мощей – в Греции только при освящении храма архиереем они полагались под престолом. А без мощей служить действительно нельзя. У нас же мощи в Антиминсе, поэтому дал архиерей его – это и есть благословение на службу. Тебе владыка на каждый молитвенный дом давал Антиминс? Нет, конечно, и ты с одним ездил, везде служил. Как думаешь, после революции оставшиеся на воле старцы-иеромонахи служили или нет? Вот душа моя, изволь получить такой ответ: все должно быть разумно.

С чьего благословения служили Литургии на телах полуживых мучеников в римских тюрьмах? А служили ведь, на простых квасных хлебах, и совсем не на «кагоре»! А Причастие пустынников Ангелами? Да что там говорить, примеров кажущегося нарушения принятых обычаев и в житиях, и в самом Евангелии – множество! Все, что делал Спаситель в земной жизни, было нару­шением придуманных людьми правил по исполнению Синайского законодательства. Поэтому Он и вызвал к Себе такую ненависть у тех, кто присвоил право толкования словес Господних[14]. Людские-то правила Он нарушил, но сотворял все в Духе Святом, в Духе Божьем. Потому, наверное, и сказал самарянке о том, что вскоре молиться Богу духом и в Духе можно будет везде. Спаситель сказал! Вот и думай сам, что да и как.

Третий Рим – не государство, это духовная миссия для спасения остатков желающих обретения вечной жизни. Кажется мелочь – Антиминс с подшитыми мощами мученика, вместо престола со вкопанной частью таких же мощей под ним, как у греков. А ведь Византия оказалась не готова служить Богу при нашествии чуждого духа, нечестивых агарян. Служба кончилась, как только захватили безбожники храмы, и сейчас только историки вспоминают о том, что территория нынешней Турции – место проповеди и Апостолов, и учеников их... Что именно там Господь прославил и Николая Угодника, и Василия Великого, да всех и не перечесть. А ведь гонения римские были не менее жестокими, но тогда христиане служили в духе, а через время – уже в букве!

Гонения «красные» большей мягкостью, по сра­внению с агарянскими, не отличались, но сколько людей спасалось, причащаясь на тайных Литургиях, совер­шавшихся именно благодаря особенностям русских Антиминсов. Я пришел уже в то время, когда храмы открывались, хотя и самому досталось узнать тайные Литургии. Отцы же, посаженные в тридцатые, рас­сказывали, как и в погребах совершали службы. Господь Россию хранит во всем и готовит для служб во время антихристово. Поэтому и чисто русское нововведение: подшитие части мученических мощей к Антиминсу, письменное благословение его для службы архиереем – также служит спасению верующих во времена жесто­чайших гонений последнего времени.

Службы и в храмах будут, только кому?! «Мерзость запустения» – это кощунство над святостью. Есть она у сектантов, святость, или была когда-нибудь? Нет, не было! Значит, осквернится то, что несло в себе дыхание Духа Святого, благодать Божью. Пугает это, настораживает, но заниматься особыми изысками - кто свят, а кто грешен – тоже не дело для православного человека. Если водитель будет по сторонам глазеть да за нарушениями других следить – обязательно сам в беду попадет. Себе нужно внимать и следить за дорогой своего спасения, дабы в овраг не угодить, или с пути не сбиться.

Все православие зиждется на личном спасении. И это не эгоизм, не какое-то отречение от жизни окружающих, их радостей и страданий, отнюдь. Здание спасения строится на фундаменте любви: к Богу, к ближним, ко всем, кто нас окружает. И сердце стремящегося ко спасению не может не сострадать братьям о Господе. Но другое совсем дело, когда ближние не желают идти путем спасительным, но жаждут двигаться столбовой дорогой в ад. Пытающийся идти тернистой тропой спасения, конечно, состраждет им, но не должен разделять их компании. Общение в таком случае возможно только на уровне ответов на вопросы о борьбе с торжествующим грехом. Хотя и тут меру стоит знать. Ты возьми, какой запрет возложил Господь иудеям на браки с язычниками?! Мудрейший Соломон дошел из-за жен чужеплеменных до жертвоприношения идолам, суть, бесам. Худые компании развращают добрые нравы, отче...

Сейчас очень многие любят поговорить даже о ненужности православного монашества, подвижничества. Православие, по их словам, устарело, требуется его изменять под новые условия жизни людей. И сколь для многих подобное показалось просто манной небесной! «Апостольские правила» отброшены и бросились «реформаторы» «во вся тяжкое» – лишь бы повод был и хоть какое-то оправдание творимому «хождению в народ». Но праматери-то нашей и яблоко было вожде­ленно, да итог удовлетворения этого вожделения – печален.

И все это вместо того, чтобы просто спасаться, спасать душу свою, души ближних и дальних своим примером, своей молитвой. Ни что не должно соблазнять наш рассудок.

Может это и привычные слова, набившие оскомину. Но именно привычность их заключается в неисполнении благословленных дел добра. Воспринимается желаемое странным образом, как обычная фраза: «Будь здрав!». Пожелали – хорошо, но если и не пожелали, тоже страшного ничего нет. Ни кто не верит в исполнение всех этих пожеланий, нет основы для этой веры. Скажешь, не скажешь, все кажется пустым сосудом каким-то, не наполненным смыслом, не понятным, чуждым, каким-то отголоском древних времен. Обрядом, одним словом, так, дескать, положено говорить.

Вся жизнь человека должна быть службой Богу. Службой не просто как приношением какой-то жертвы – Бог в этом не нуждается. Но службой, как постоянным стремлением к соединению, единению с Ним и упо­доблению Ему во всем том, что возможно для смертного, для высшей твари.

Но большинству людей этого и не надо – так ведь жить намного проще. Если и есть какие-то нравственные негоразды, так разум все это разрешит, придаст оправдания.

Нет! Истинная близость с окружающими не в посещении застолий и бань, но в молитве и любви к людям о Господе. Праведники первых времен христианства отнюдь не стремились к изучению творений языческих. А если и знали их, то использовали для защиты гонимого Православия. Но даже эта истинная апологетика очень быстро себя изжила. Только дела истины и слова свидетельства об Истине служат утверждением веры. Но ни то, ни другое не может существовать само по себе: вера без дел мертва, и дела без веры также не спасительны».

«Батюшка, простите, – не выдерживаю я, – но ведь при таком подходе только уныние охватит – кто же сможет спастись? Да и сомнения только увеличатся – до чего дошли «тихоновцы», «катакомбники»?»

«Отче святый, давай по очередности будем говорить. Уныние - удел или ленивого раба, или сына, не имеющего абсолютной любви к Отцу. Уныние не охватит душу человека, для которого «жизнь – Христос, и смерть – приобретение». Во всех случаях оно является следствием маловерия, наличия в душе тех же сомнений, отсутствия полного упования на волю Божью и желания исполнять ее.

Петр Апостол бежит из Рима, а на встречу – Спаситель. И на вопрос недоуменного ученика: «Господи, камо грядеши? (куда идешь)», Иисус Христос ответил, что идет на страдания. Первоверховный Петр понял смысл виденного и вернулся в Рим принять крестную смерть. Но подумай, что его заставило так поступить?! Разве Господь принуждал его к принесению подобной жертвы, или хотя бы предлагал подобное? Нет, этого всего не было. Христос сказал лишь о том, как Он поступил бы в подобном случае, о том, что Он готов опять и опять приносить Себя в жертву ради спасения людей. А у Апостола была абсолютная вера в Спасителя и в то, что именно избранный Ним путь – лучший для его соб­ственного спасения. Он верой все принимает, а истинная вера рождает и дела истины. При этом унынию места нет, есть только радость от исполнения того, во что ты веришь. Вот и надо стараться стяжать веру Петра в слово Божье, да и исполнять в вере учение Евангельское, тогда и уныние не обременит. Господь ведь сказал, что человеку спастись невозможно, но все возможно Богу, и доказал это земной Своей жизнью.

О раскольниках.

Теперь о раскольниках, кого ты там называл – «тихоновцы», «катакомбники», кто еще? Не надо путать, душа моя, Божий дар с яичницей! И те, и другие, и третьи, десятые, отделили себя сами от Церкви. Они, не праведно пользуясь свободной волей, покусились на Тело Хри­стово, пытаясь внести раздор и человеческие суемудрения в Божье установление. Да, мил человек, были в Церковной истории прославленные во святых Максим Исповедник, папа Мартин, Ипполит Римский, Максим Грек, да и великого Паламу туда же можно причислить, и не только его, которые едва ли не в одиночку оставались храни­телями истины. Но они не покушались на единство Церкви, обличая недостойных служителей, сами были при этом истовыми ревнителями подвижничества, чистоты веры и церковного единства. А возьми западных противленцев, всех этих лютеран, англикан и «истов»? Хотели ведь прийти к Православию, но путем про­тивления, пусть даже и заблудшему католицизму. Нет, отче, цель не может оправдывать средства, она их должна определять. Худыми средствами благой цели не достигнешь.

Так и наши противленцы, цель-то у них вроде бы и хорошая была, да методы... Сея разделение, пожнешь распри, в которых уж конечно любовью и не пахнет. А Бог есть любовь... Можно и должно не принимать мудрствований какого-то человека, пусть даже и облеченного высоким церковным саном, только нельзя его глупость приписывать изъянам самой Церкви. Первосвященник Илий был добрым и богопослушливым человеком, но ревность о Господе потерял из-за плотской приверженности к недостойным чадам от чресл своих. Сейчас, увы, ревность теряется даже не по животному инстинкту сохранения рода. Все падения в большинстве своем у людей из-за неуемного расположения к диаволь­скому соблазну – деньги, власть, похоть, его предложения одни и те же, ни что не изменилось за прошедшие тысячелетия.

Я мню, что тебе трудно будет найти отличие между священниками-раскольниками и тем же, Царство Небесное, отцом Алексием. В одно и то же время они служили вне узаконенной государством церкви. Служили на старых «Николаевских» Антиминсах, я также поступал достаточно долгое время. А разница есть – одних отталкивали, а другие сами отвергали. Раскольники берут на себя самый страшный грех – они пытаются своими суждениями заменить суд Божий, определять что право, а что криво. А как, скажи, слепой может говорить о красоте луговых цветов?! Может ли погрязший во грехах оценить праведность? Если человек в чистый ручей выливает грязь, вода замутится, конечно. Только будет она отравлена от того места, в котором он в нее вылил свои отходы. Но разве источник при этом не останется по-прежнему чист, также хладен и прозрачен?

Весь ужас раскольничества не столько в том, что они постоянно оскверняют чистую воду, сколько в том, что посягают на сам источник, его пытаются опорочить. Они ведь тоже питаются от того же ключа, но отторгаются от него, уподобляясь падшим духам. Те тоже, будучи сотворенной тварью, не могут существовать без Подателя жизни, вне Его благодеяний, главное из которых – жизнь всех тварей, но Жизнеподателю и противятся. Вот этим заблудшим и отпавшим раскольники и уподобляются».

«Подождите, отец Антоний, – прерываю я старца, – так все же где та черта, которая отделяет службу в правде от раскольничества? Вот в жизни нашей, как можно это определить».

«Душа моя, я ведь только об этом и говорю тебе, да не хочешь внимать. Ты возьми за пример, опять таки, падших духов, как первую тварь, ступившую на путь противления. Ведь все их устремление – к войне против Творца, соблазнение других на отторжение от Бога, противление Духу. Они не созидают и не могут созидать, они только пытаются разрушить созижденное. И любой протестант, какие бы призраки благих мыслей не рождал его поврежденный грехом ум, всю свою жизнь обречен воевать с Истиной. А на земле источник истины - Святая Православная Церковь. Церковь, но увы, далеко не всегда те, кто определил за собой право говорить от Ее имени. Стара притча, но от этого не уменьшилась ее правдивость – благими намерениями вымощена дорога во ад.

Благой памяти отца Алексия долго не принимали в штат существовавших епархий. Не принимали по законам человеческим, но отнюдь не Божиим, не принимали вопреки всем установлениям Апостольским и отцов Церкви. Но он законов Церкви не нарушал, большим праведником был. Случившееся же с ним относил к последствиям собственных согрешений. А рассудил все Сам Господь, ты же знаешь, как его хоронили? Самые плохие ризы одели, пожалели крест металлический как положено священнику в руки дать, сделали дешевый деревянный. И закопали не на храмовой земле, а на общем кладбище. Через пару дней храм ограбили и украли именно то, что должно было уйти с праведным испо­ведником во гроб - крест, новое Евангелие, ризы...».

«Простите, батюшка, но разве можно это сравнивать - храм и человека, пускай даже святой жизни?»

«А человек, не храм ли? Вот мы говорили за раскольников, а они ведь тоже «храмы» строят, да Духа ни в самих «зиждителях», ни в этих раскольничьих плодах безумствования человеческой гордыни – нет. И не я ведь это говорю, куда мне грешному! Отцы так учат. Только присутствие Духа определяет храм это, или мертвецкая храмина.

Как-то не так давно приехал ко мне один молодой человек, семинарист. Хотел получить благословение на второй брак и рукоположение. Я уж не буду говорить о взглядах его, там была смесь заблуждений восточных и западных, но само дерзновение покуситься на Апостольские правила просто дышало сатанизмом, противлением.

Так вот он развелся с первой женой, еще не прожив и месяца. Не такая, дескать. Из семинарии его попросили до того времени, пока не уладит все свои семейные дела. После первого венчания ему даже второе, как мирянину, не разрешал отец-духовник, на столько дерзостным был развод его. Я отказал в благословении на второе венчание и хиротонию, конечно. Приезжал он со своей мамой, женщиной весьма и весьма настойчивой. После отказа она меня и в ретроградстве обвиняла, и в жесткосердии – жизнь ее сыну ломаю... По ее понятиям – какая разница, то ли раз женат, то ли два, что-то талдычила о грешащих блудом священниках».

Старец усмехнулся, – «А через несколько месяцев узнаю, что он уже рукоположен, имеет приход, даже несколько приходов, благополучен материально. И сестра, и обеспокоенная деньгами мать, и новая «мату­шка» при нем. Значит, не только они, члены семейки этого новоявленного «пастыря», отрицали Правила святых Апостолов?! А где Дух? Вот тебе уже и мерзость запустения – бездуховность, обездушенность. А нет Духа Животворящего – все мертво, все несет в себе смерть. Поэтому и батюшка Серафим говорил, что цель суще­ствования человека – стяжание Духа Святаго, считай – стяжание жизни. Жизнь приведет к Жизни, к Богообщению, а стяжание смерти – к отцу лукавства и погибели – диаволу. Потому и сказано, что не собирай гнев на день гнева».

Отец Антоний перекрестился, и не спеша, продолжал.

«Я же говорил тебе, как видел погибель людей. Не судом определялись они на вечные мучения, но соб­ственным стремлением к делам плоти – все обожествляли свои страсти, стяжали смерть, и она влекла их во ад. Как похоть породила грех и ним привнесла в мир смерть, так увлеченные той же похотью отправятся в преисподнюю.

Эта же наша старая знакомая, похоть, определит и погибель земли. Вот, отче, смотри на книгу Жизни – Евангелие. Сколько раз повествование Апостолов рассказывает нам о трапезах и Самого Спасителя, и учеников Его, о тех трапезах, которые даровал Господь следовавшим за Ним людям?! А ведь Евангелие – это не сборник суемудрений человеческих, поэтому оно строго и кратко, однако же о трапезах говорит нам много раз. Почему так? А все потому, что приявшие Духа Святаго и ведомые Ним Апостолы учат нас потреблению еды, умеренности в ней. Что едят на благословляемых Спасителем трапезах – печеную рыбу, мед в сотах, хлеб... Лишь несколько раз косвенно говорится о мясе на столе, и не потому, что оно скверно, но из-за того, что разжигает похоть человеческую. Все мне можно, но не все полезно...

Неумеренной обильностью потребляемого за столом растягивается желудок, человек навыкает объедению. Вместе с этим приходит и леность к молитве, пропадает естественный аппетит, здоровое желание поддерживать и укреплять свои силы пищей. Поэтому пресыщение вызывает необходимость для чревоугодника возбуждать аппетит искусственными способами – всяческими приправами, кулинарными изысками, алкогольными напитками. А чтобы все это было доступно, нужно все больше и больше даров земли. Вот и выснаживается она, кормилица, в угоду неумеренности людской.

Неумеренность же и потворство ей не только взращивает похоть до состояния дракона огнедышащего, но и порождает новые страсти. Чревоугодничество способствует блуду, желание удовлетворения этих страстей неминуемо приведет к любостяжанию, мше­лоимству, а там не далеко и до прямого воровства. Увязнув в удовлетворении страстей, люди доходят до самого страшного – убийства себе подобного, брата своего. Что подвигло Каина на преступления против Авеля? Зависть, столь обычная для нынешнего времени. Святое Письмо не называет нам других причин первого на земле убийства, кроме того, что один брат возревновал другого к благоволению Божьему. А мы сейчас подобное и в грех уже не ставим, а ведь последствия были непоправимо ужасными – появление на земле уничто­жения себе подобного, проклятие Каина и всех его потомков.

Не задавался вопросом: сколько же сейчас этих каинитов, наследовавших древнее проклятие и несущих его другим народам?! Кажется, все давно кончилось с пришествием на землю Христа и Искуплением Ним падших людей. Но ведь большинство из потомков первоубийцы не приняли Христа сердцем, их поклонение Богу такое же, как и у родоначальника войн и убийств Каина. Хотя, и не только у них...

Помнишь, конечно, апостольские слова о худых компаниях, портящих добрые нравы? А если уж ложка дегтя портит целую бочку меда, то, прости старика – повторюсь, сегодняшний мир, скорее бочка дегтя с ложкой меда. Трудно в этой бочке меду не испортиться! Почему и говорил Спаситель, что едва ли одну душу праведную обретет при Втором Своем Пришествии.

Не позволяй душе своей напитываться дегтем страстей, дабы он не затмил и не испортил все хорошее в ней».

Прошлое и грядущее.

Отец Антоний замолчал; учитывая его года, есте­ственно было бы предположить, что старец спит. Однако движение длинных сухих пальцев, как обычно пере­биравших старенькие истертые четки, показывали, что он бодрствует. Я смотрел на лицо его с тонкими славянскими чертами и одухотворенным величественным выражением и удивлялся – как смог человек не сломаться, пройдя такие жизненные испытания.

Мне приходилось достаточно часто общаться с людьми, как говорят, «сидевшими». Но даже те, кто искренно раскаялся в содеянном, как правило, это были люди, отсидевшие больше десяти лет, несли на себе отпечаток «зоны». Старец же, без вины обвиненный, провел за колючей проволокой не один десяток лет и при этом не просто сохранил свою душу, но стал еще опорой для других в деле спасения.

Занятый подобными размышлениями, я как-то не заметил, что отец Антоний уже открыл глаза и внима­тельно смотрел на меня.

«Что за думы одолевают, отче святый?» – с теплой улыбкой произнес он.

«Да вот думаю, отец Антоний, вы ведь пребывали в таких же жутких условиях, какие и при царстве анти­христа, думаю, будут, но спаслись. Значит, возможно спасение?» – отвечаю вопросом ему.

«Нет уж, мил человек, то время с грядущим и сравнивать нельзя! – отвечал старец, – Те годы попытки дьяволизации Руси заработали грехами, но это была лишь часть подготовки людей к принятию антихриста. Конечно, было страшно – вначале Святую Русь обез­главили убийством царя и всей семьи его. Потом стали ломать становой хребет православной державы: уничтожали крестьян, духовенство, верующих... Кощунство паче всего оскверняло души. Самым отравляющим было вскрытие мощей, надругательство над ними и над святостью вообще. Смотрел на это слабый духом и думал: «Мне говорили: этого делать нельзя – Бог тут же накажет. А эти вона что творят, и ничего, ни грома нет, ни молнии!» И сам пускался во все тяжкое.

К счастью, таких было меньше, чем тех, кто сохранял веру. Но отступники были наказаны. Сколько их, осквернявших святости, танцевавших на иконах, прихо­дило ко мне каяться! Кто приходил сам, а кого и привозили. Через десятилетия ощутили на себе карающую десницу Божию.

Лагеря, ужасные северные ссылки, голод, холод, многие ломались и сами просили себе смерти. Когда война началась, знаешь, сколько было желающих «смыть преступление кровью»?! Конечно, свойственная русской душе боль о судьбе Родины тоже была не на последнем месте.

И все же, это была лишь проба адских сил. Само отступничество от веры не носило сути окончательной смерти – было время покаяться. А вот в жуткие три с половиной года отступничество станет смертью. И человекоубийца не просто примет отречение от Христа, но для пущей уверенности еще и закрепит свою власть над погибшей душой печатью. Все, клетка захлопнулась! Смерть!

Понимаешь, о чем я говорю? Последнее время начало свой отсчет от Первого пришествия Христа на землю, об этом Сам Спаситель говорил, а Апостолы Евангелием оповестили о сем весь мир. Но тогда даже после предательства Сына Божьего и Иуде дорога ко спасению не была закрыта. Благоразумный разбойник, сотворив столько зла, спасся в последние минуты своей жизни.

Не то в конце. Тут не будет времени на раздумья. Да и земля, страдая от желания людей взять не по мере, а для излишества, изнеможет совсем. А ее все терзать будут, вгоняя и в без того израненное тело всякие столбы, трубы, ковыряя шахтами, какими-то карьерами.

Ты спрашивал, откуда возьмутся все землетрясения? Был как-то у меня видный ученый, геолог. Он местный, я его знал, когда он еще мальчишкой был, а сейчас в столице живет и работает. Так вот такое сказал – там, где из земли-матушки достают адское топливо, там обязательны сотрясения. Больше – меньше, раньше – позже, но будут. Вот тебе пример воздействия на природу неумеренности человеческой.

Какой смысл в машинах, самолетах, во всем, что требует адского топлива? Разве изменилась к лучшему жизнь человека, или ощущение счастья и горя изме­нились? Все это вражеская уловка – собрать людей вместе для совместной работы на заводах, оторвать от Божьего мира. А сами заводы тоже использовать по прямому назначению – уничтожение сотворенного Зиждителем!

Это тебе одна причина. А сколько их? Мню, только Богу ведомо, а коль нам нет, стало быть, и неполезно».

«Отец Антоний, – спрашиваю старца, – как же от этого уберечься? Кто может сказать где будет трясти, а где нет?»

«Душа моя, – отвечал старец, – тебя еще учить?! Я тут тебе целый день об этом только и говорю. Плохой врач лечит следствие, а хороший, прежде всего, ищет причину болезни, дабы ее устранить.

От чего земля начнет трескаться и дрожать? От страшных грехов человеческих она содрогнется и не раз. Стало быть, следует самому следить за чистотой жизни и место проживания выбрать такое, где меньше греха.

Пусть даже не из-за праведности жителей, а малого их числа».

«Деревня?» – перебиваю я с тайной надеждой, что старец даст оправдание проживанию в большом городе.

«Отец Александр, прости, но я уже говорил тебе по этому поводу, не отпущено мне столько времени, чтоб повторяться. Ты услышал то, что тебе не нравиться, но другого я и не скажу. Разве только вместо деревни можно принять маленький городок без этого сатанинского изобретения – многоэтажек. Скажем, отдаленный одноэтажный райцентр.

Это одно. Второе – источники вод. Лучше всего, если место проживания будет расположено при истечении многочисленных вод. Тем паче, что места эти малолюдны, а то и вообще одичавшие. Значит, и более безопасны. Я же говорил тебе, что деревня тоже будет убежищем относительным. Видел я толпы голодных, осатаневших от происходящего, от своих грехопадений горожан, выходивших на разбой в села. Евангелие следует понимать буквально – сказано беги в пустыню, вот и беги, не обдумывая святые словеса. И Господь пребудет с исполняющим Его святую волю, а это надежнее, чем следовать плодам пораженного грехом разума.

Вселенский масштаб антихристова действа возможен только по тому, что люди сами этого хотят, мил он им. Поэтому сатана столько раз и пытается проверить подготовленность человечества к приему его, боится очередной неудачи. Великий святитель предупреждал, что именно злоба человеческая станет порождающей средой для него. Добавлю: и все грехи – суть порождение злобы.

Но даже притом, что будут служить ему все силы адские, выявлять каждого, кто остался верен истинному Творцу, не сможет он, не сможет охватить контролем всех. Почему сейчас люд православный приучают к полнейшей покорности властям? Да чтоб удобее было в дальнейшем каждому ярмо дьявольское надеть, под печать подвести. О приходском духовенстве и священноначалии и говорить не хочу – масонов в алтари святые запускают. Позволяют им с солеи выступать. Когда такое видано было?!

Тут вот приехал как-то один ходатай за губернатора, перед этими выборами. У меня человек тот частенько бывал, исповедовался. Видно душа не окаменевшая, но хочет и от пирога власть предержащих откушивать. Так вот просит он молиться за победу губернатора. А я и говорю: «Он масон, могу только о вразумлении молить­ся». Посланец же мне, смутясь, и говорит: «А вы видели губернатора не масона?!» Так-то, отче. А чему удивляться – дорогу они сюда протоптали еще при Петре, а при императоре Александре 1 в силу вошли. Запретили потом их существование, но это все равно, что запретить сорнякам расти на грядках. Декабрь 1825 года это показал, только благодаря твердости императора и удалось спасти державу от смуты – планы-то у бунтов­щиков были наполеоновские!

Власти следует подчиняться в делах несения службы, но нельзя на уступки идти в вопросах веры. А очень часто, заглушив голос совести, голос Ангела-Хранителя, люди идут на полное подчинение власти во всем. И боятся они даже не гонений, в них просто мало кто верит, боятся в глазах окружающих выглядеть белой вороной. Особенно дети, подростки, глядя на родителей, навыкают этой зависимости от людских суждений, а это страшно. Горе нам, не хотящим услышать и поверить своему Богу, научающему: «Не бойтесь поношенья от людей, и злословия их не страшитесь».

Помнишь старую пословицу: «Хочешь мира – готовься к войне!»; для нас это можно так переложить: если хочешь спасения – готовь себя к гонениям. Господь ведь предупреждает нас: «Бдите, да не внидите в напасть!» ибо «блаженны рабы те, которых господин, пришедши, найдет бодрствующими».

А бдеть-то и бодрствовать не хочется.

Пример для нас – жизнь первых христиан. Представь себе Первый Рим: общество разномастных язычников, развлечения их дичайшие – убийства человека человеком, сражения с дикими зверьми гладиаторов; блуд, возве­денный на высоту поклонения, чревоугодие и чревобесие. Разве все безумства их и перечислишь?! Это даже не языческая изнеженная Греция, там хоть науками занимались, философией: додумались же построить храм «Неведомому Богу». Рим это другое. Чего стоят одни их культы, собранные со всего мира!

И вот в таких условиях не существуют, но живут и процветают во святых тысячи и тысячи христиан. Положение их в обществе было весьма различным – от последнего раба до сановника, большого военачальника... Но жизнь всех имела одну общую черту – неприятие чуждой морали и отрицание государства тогда, когда власти пытались их принудить поступать по принятым правилам. Ведь ничего иного от первых христиан не требовалось, кроме исполнения принятых в римском обществе правил жизни. Хотя бы внешнего соблюдения принятых обычаев. Они всегда, даже при угрозе смерти, поступали по законам Божьим, не приемля и отвергая человеческие.

Сейчас же и принуждать не надо – друг перед другом каждый стремится ревностно исполнять принятые в обществе правила проживания. «Всякая власть от Бога» понимается святотатственно – что, дескать, власть не сотворит – все от Бога. Исповедуя подобное, за спиной этой же власти не скупятся на нелесные характеристики представителям ее. Вот и выходит, что один грех переходит в другой, там - в третий... и так по замкнутому кругу.

Но самое страшное даже не это, страшно то, что человек навыкает поведению животного: позвал хозяин – и оно пришло, приказал – и последовало исполнение. Без мысли, без оценки последствий для спасения души... А чтоб легче было верующему переступить через закон Божий, в одной руке у хозяина плеть, а в другой – пряник. А рядом «духовное» оправдание предательства закона Божьего: «Всякая власть от Бога».

И в этом особая ловушка – приучение человека кормиться из хозяйских рук. Не верим Богу! Господь сказал: «В поте лица будешь добывать хлеб свой», а для нас это что-то странное. Затронь эту тему хоть с учеными, с инженерами, хоть с паяцами всех мастей, да с любым и каждым – наговорят три короба о творчестве, о развитии личности, о чем угодно. Даже верующие. Ни кто не хочет пот проливать, не выгодно это. А Богу верить надо, верить, как дитя верит своим родителям, что они плохого ему сделать не могут.

Именно города будут под особым взором темных сил, именно там и проще поставить людей на колени. Не завези хлебушек, через день согласятся поставить число антихристово куда угодно. Но и до него, до его пришествия, жители городов больше всего испытают тяготы той смуты, которой надлежит произойти. И изочесть их будет куда как проще, чем по весям, особенно дальним, затерянным. Будут бесы летать и подсказывать – но времени не хватит всех собрать, да и Господь ревнующим о спасении помощь Свою подаст.

Я почти каждый раз, когда говорю людям о необ­ходимости оставить привычный образ жизни, вижу недоумение в их глазах – зачем? Начинаются путаные объяснения, ссылка на интеллектуальную скудость жителей даже малых городов. Говорю: «А спасение?», в ответ: «А мне сказал отец такой-то, что спастись везде можно, у него тоже в центре города квартира в много­этажке двухъярусная!»

Услышу такое, так страшно становиться, все слова Спасителя на нас, на духовенство перевожу. Помнишь, как Он говорил фарисеям, что они и сами в Царство Божие не входят, и других не пускают. Матерь Божия боялась перехода из одного мира в другой, просила Божественного Сына встретить и проводить Ее! А нам все равно, не думаем, что через несколько лет бесов не на том свете, а на этом видеть будем. Во всем их безобразном облике. Вы будете, я не доживу.

Ну, не хочешь искать село по себе, так хоть измени образ жизни, зиждущийся на полной зависимости от государства».

«Отец Антоний, – перебиваю старца, – а работа на частных предприятиях, в фирмах? Зависимость от государства есть, конечно, но минимальная, это – альтернатива?»

«Отче, я уж не говорю, что при желании любую эту твою «фирму» прихлопнуть труда не составит для власть предержащих. Сколько нэпманов глазом моргнуть не успели, как из господ превратились в рабов. Но даже если это отбросить, зависимость-то сохраняется – где бы ни работал, все равно без покупок в магазине или на рынке не проживешь. А вот это уже подконтрольно государству. Так то.

Многоэтажку смени на дом в пригороде с хорошим кусочком земли. Отрешись от погони за модой на все – на одежду, на убранство квартиры, на машину, на все. Отче, не внушить людям, что все деньги идут в один центр и готовятся для него, да, для него. Головой кивают, но ни кто не верит.

Конечно, на селе нет того комфорта, как в городе, но в этом же и спасение. Отреши город от села – город вымрет, а весь и десять лет проживет. Хотя и туда соблазн идет, отправляется и телевизором, и с учащимися студентами... Но заметь, город их вытаскивает, завлекает в сатанинские объятия, но сам в села не здорово идет! Те, кто за всем этим стоят, знают, что трудно объять необъятное. Проще выманить на приманку людей в город, сделать их неспособными к проживанию без вспомо­ществования центра, и следить так легче.

С год – полтора назад приехали ко мне люди. Одни были из села, другие из (называет маленький городок) Н-ска. Селяне хотя и приехали раньше, стушевались видно, первыми стали заходить по одному горожане. Понятно, каждого привели какие-то свои негоразды, но все жаловались на одно – в городе перестала действовать хлебопекарня. Городок же этот, я там бывал, недавней постройки, в степи пару десятков многоэтажек. Строился с определенной целью, которая исчезла с развалом страны. Для людей, привыкших кушать только свежий хлеб, остановка пекарни была просто катастрофой.

И вот заходят селяне, все вместе, человек шесть-семь, едва стульев хватило. Рассказывают о своем наболевшем, не стесняясь односельчан. Спрашиваю их о жизни и... они начинают жаловаться, что председатель колхоза продал хлебопекарню, перестали хлеб печь! Спрашиваю, как же выживают, сообщение там с городами плохое. Отвечают: «Сами печем; слава Богу, зерно есть, на муку смололи и печем».

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: