Конец естественного миропорядка.

«Отец Антоний, – спрашиваю батюшку, – вы сказали о конце обычного миропорядка, как это понимать».

«А так и понимать. Казнь Содома и Гоморры это есть течение обычной жизни? А превращение жены Лота в соляной столп? Конечно же, нет. В конце веков всю землю люди грехами обратят в Мертвое море, а сами станут не соляными, но каменными столпами от неповиновения Богу. Грех возведен будет до поклонения, а сами грехопоклонники низведут себя до состояния бездушного камня.

Уже сейчас нарушено течение нормальной жизни, уже теперь поруганы заповеди – закон, следуя которому мир только и может продолжать свое существование. Но будет пуще. На антихристовом соборе произойдет не только объединение «церквей», но и всемирное отречение человечества от Бога Вседержителя. А это тоже, что спилить сук, на котором сидишь. Или по свински испортить корни питающего тебя дерева, иссушить источник, воды которого утоляли твою жажду.

До этого, подставив шею под ярмо зла, мир все время пытался так поступать – пилить, портить, заглушать. Только теперь уже не будет возможности для исправления совершенных ошибок. Часы начнут отсчитывать дни до начала страшного возмездия всем отвергшимся.

Слабый, только на словах приобщившийся веры, но оставшийся в более спокойное время закрытым сосудом для принятия благодати Божией, просто не сможет противиться злу всех адских сил. Да у него и навыка не будет искать помощи в заступлении Господнем при полном детском уповании на эту помощь. Уверенность же в своих силах станет шагом к смерти. Богу нужно из этих детских тел, людоедство будет восприниматься вполне нормальным действом, даже больше – признаком хорошего тона. Потом из удовольствия оно перерастет в простое удовлетворение чревоугодия. Вначале же это будет чем-то вроде блюда времен первого Рима из тысяч язычков жаворонков. Ты доживешь... крепись!

Нет ничего невозможного для Господа, и в последние времена Он сохранит верных. Самых сильных ждет, конечно же, Голгофа, страшная тайная Голгофа, устрояемая всеми силами ада. Но будет и праведное духовенство, сохраненное Спасителем для сотворения Божественной Литургии, ради сопричастности Христу верных, прячущихся среди дикого разгула безбожников. Никто из жаждущих спасительного Причастия не останется безутешен. Будут они иметь и духовное окормление, и исповедь, и, главное, принятие Святых Тела и Крови Христовых».

«Отец Антоний, – перебиваю я старца, – но как же сподобиться всего этого. Все мы люди грешные, все, так или иначе, но под властью мира. Как же сподобиться, я уж не говорю – избранности, но хотя бы сопричастности избранным?».

«А будь сопричастен. Ведь все есть в Евангелии, Апостоле, растолковано Святыми Отцами. Стремись исполнять сказанное и записанное ними. Вспомни, что Христос предложил юноше, который свято исполнял требования закона, заповеди Божьи: «Раздай имущество и следуй за Мной». Милосердная любовь только и может соделать верующего действительным спутником Спа­сителя. Сам знаешь, рабский удел – точное исполнение заповедей. Сыновий – в уподоблении Богу любовью ко всем своим братьям во Христе. Сколько раз Он повторял, что пришел на землю не ради праведников, но для вразумления грешников, их обращения к Добру, милосердию и добросердечию.

Вот и стоит вразумиться, услышав глас Сына Божьего, приняв земную жизнь Его, как пример пове­дения для каждого, жаждущего спасения. «Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшего с Небес...». Вся Его жизнь – это восхождение на Голгофу со Крестом на безгрешных раменах. Для нас смысл такого восхождения не просто в претерпевании страданий, а в Воскресении! Обретении жизни вечной, святой и благой, в сиянии Божией славы!

Все нам открыто: Христос не имел даже собственного жилья, творил ближним добро. Не всегда Он и ученики Его могли пожертвовать даже мелкую монету на содержание храма. В страшную минуту перед непра­ведным судом и Голгофой, зная что Его ожидает, Христос молится до кровавого пота. А та часть молитвы, которая была записана Апостолами: «Отведи от Меня Чашу сию, но да будет воля Твоя, а не Моя», должна была бы стать смыслом поведения любого христианина. Должна, но увы, отче, не стала... Вот, что страшно.

Как сохранить праведность священнику.

А тебе вот что скажу: деньгами алтарными, церковными пользуйся с осторожностью – там и лепта бедной вдовы хранится. Лепта того нищего человека, которому и свечу церковную купить не по карману. Помни это всегда и трать заработанное с трепетом, не бери лишнего, дабы не вызвать гнев Божий. Хочешь большего, поступай как Апостол Павел, который мог иметь все от алтаря, но всю жизнь питался плодами трудов своих. Вот ты можешь трудиться, так и трудись, не смотри на уготавливающих себе огонь адов с деньгами церков­ными. Лучше претерпи неустройство, даже нищету, но не зарься на дарованное Богу. Вспомни детей Илийя, что воровали от жертв, принесенных Господу. Они, прио­бретая безчестно чужое, обогащались смертью, но не приобретали драгоценную жизнь. Думая, что украденное будет способствовать их благополучию, по безумию и нечестию своему, они лишь стяжали на свои головы гнев на день гнева.

Что изменилось? Мы свято исповедуем, что Господь Бог неизменен, значит и всяк тот, кто нарушает заповеди, также будет покаран, как и все нечестивцы прошлого. Страшно...».

Рождение катастроф.

«Отец Антоний, – выдержав паузу, начал я, – но мир устроен по достаточно жестким законам. Понятно уже сейчас духовное разложение из-за отхода от закона Божьего. Но все же, как это может влиять собственно на землю, на возможность катастроф и всех иных катаклизмов».

«Катаклизмов, говоришь? – старец усмехнулся, – И где только эти слова откапывают новомодные мудрецы! Нет никаких катаклизмов, равно как и всех иных «измов». Как ты там еще сказал, – старец усмехнулся, – «по достаточно жестким законам»?! Нет, мил ты мой человек, истина не может быть расплывчатой - достаточно, недостаточно... Закон Божий, это не закон человеческий, который, знаешь, что дышло. Закон Божий он неизменен и не может быть достаточным или нет. Да-да, нет-нет, а все остальное от диавола, ни каких разночтений. Закон вечный, закон неизменный, закон нерушимый. Да, Творец, Создатель мира, существующего по этому закону, мог вносить изменения, нарушать, так сказать, порядок вещей, не нанося при том вреда созданию. Но только Он. Каждый же из нас, пытающийся нарушить закон существования мира, угнетает и разрушает обитель своего временного пребывания. А в основе всего закона лежит достаточность. Строит человек себе дом больше необхо­димого – вырубит для постройки, а потом для отопления лишние древа. Город – еще хуже, вроде бы и удобно, хорошо, но человек живет в мертвом мире не ощущая себя частью созданной Богом природы. Только в городе обезумевший разум мог родить чудовищные по смыслу слова: «Человек – это звучит гордо». А все потому, что города изначально созданы попирать и уничтожать живое творение Божие от простой былины до царя природы.

Где неповрежденное мироощущение; где труд, как праздник жизни; где работа физическая от рассеяния? Нет, не мертвая фабричная, убивающая и душу и тело. Это не та, которую имеет крестьянин, трудящийся для рождения жизни нового семени, нового племени. Но и крестьянин стремится взять от земли больше необходимого. И машины, и наряды, и пиршества неумеренные. Вот эти неумеренности и рождают твои катаклизмы!

Чаще всего, когда говоришь о будущем, раздается один вопрос: «Что, Бог так немилосерден, что способен погубить все народы?». Губит людей не Господь, а дьявольская неумеренность во всем. Денница на каком месте величия находился, а позарился на большее, на место Бога. Неумеренность сгубила и его, и наших прародителей. Все имели, а хотелось «стать как Боги». Плоды всего райского сада были доступны и благо­словлены для потребления, но какое-то одно яблоко оказалось более вожделенным, чем повиновение Творцу и блаженство общения с Ним! Вот она, эта страшная адская неумеренность.

Сатана и все черные ангелы его – воплощение неумеренности не только в упоении пороками, но и в необузданном стремлении поглощения душ человеческих. Смотри, Христос говорит лишь о малом стаде спасенных, о том, что при Втором Страшном пришествии едва ли одну душу верующую найдет. И это говорит Бог, Который Себя предал на поносную смерть ради спасения этой единственной души, ибо тесен путь спасения, узка и терниста дорога к райскому блаженству. Насильно ни кто человека не принуждает следовать по ней. А истина тесна, поелику она не допускает отклонений, не приемлет суеты человеческих суемудрии.

Совсем другим отличается дорога к аду, она широка. Тут позволительно все, что уводит от пути праведности. Полная свобода... для греха и греховности! Свобода для заблуждений и суемудрии, для своеволия и праздно­словия, праздности и похоти, чревоугодничества и пьянства. Все на виду и все кажется открытым, все, кроме истины. Причем, чем дальше человек отошел от терни­стого пути праведности, тем меньше у него возможности обрести правильный взгляд на мир.

Сколько православных было в России до революции? Трудно исчесть! Но большая часть их ходили в храмы чисто обрядно, для порядка. Все жители городов тогда были приписаны к определенным храмам, в которых они должны были, согласно установленным правилам, исповедоваться и принимать Святое Причастие. Поэтому большая часть жителей империи были православными ради порядка.

Если бы сохранились мирные времена, то большая часть людей с такой верой так и отправились бы в мир иной, не оценив великой милости Божией – дарования им знания Истины, возможности праведно поклоняться Богу в Православии. Но пришли страшные времена отступничества, христопродавства и сколько верующих прияли венцы исповедничества и мученичества! Выходцы из всех сословий стремились обрести путь истины и пройти по нему к блаженству рая. А ведь большинство из них в мирное монаршее время и не думали об этих особых видах святости, считали, что одной формальной принадлежности к Церкви Христовой достаточно для спасения. И только видение ужасных плодов греха, отпадения от Бога и заставило их выбираться на верную стезю спасения, которую они оставляли в забвении во времена более спокойные, времена кажущегося торжества Православия.

Это всех нас касается, выходцев из тех времен. Все мы, в большей или меньшей степени были православными лишь по названию. Православными по привычке – закон Божий в гимназии, исповедь и Причастие по распорядку. Где-то и посты соблюдали, но, опять таки, посты обрядные, а не духовные. Да, не подавалась мясная пища, но те постовые изыски, которые были на столе, сегодня и на Светлой Седмице большинству людей нашего многострадального Отечества и не снились!

А почитай чем потчевали всех нас журналы, газеты, книги?! Даже православные по названию, они вносили сумятицу в умы граждан. Какое почитание ересиарха Льва Толстого! Впрочем, этого возвестителя идей ада, соблазнителя маловерных, и ересиархом трудно назвать[12]. А горы плевел в виде «трудов» поэтов и писателей из иудеев и иудействующих?! Увы, все это было резуль­татом внесения в наши православные души духа католичества и протестантизма, идей иудаизма. Вот это-то чуждое русской душе мировосприятие так прочно вошло в жизнь, что уже и воспринималось как нечто естественное, закономерное. Это зло, о котором я тебе уже говорил. Возьми ты колхозы, которые все ругают сейчас, создание которых унесло тысячи, если не миллионы жизней настоящих крестьян. И вообще, которые были абсолютно чуждыми нашему укладу жизни. Кто привнес в империю эту идею?!».

Я, естественно, знал идейного родителя колхозной системы ведения сельского хозяйства, но стоило мне открыть рот для ответа, как заговорил старец.

«А ты, отче святый, не отвечай, уверен – знаешь. Вот тут приходили ко мне недавно «паломники». Как обычно, благословение брали на Святую землю ехать, а посетили Израиль, ибо его только и видели. И кой восторг вызвало у них ознакомление с кибуцу, суть – нашими колхозами в их воплощении!

Но нельзя останавливать свое внимание на действиях стороны враждебной. Следить за действиями ее надо, но это не должно становиться самоцелью. Умный полково­дец за войском противника наблюдает, но паче всего – свое к битве готовит. Вот и нам, мил ты мой человек, спасаться надо подготовкой своего войска - исполнением заповедей и закона любви. Коль каждый бы готовил себя к битве, да на помощь Всевышнего действительно уповал, а не говорил: «До Бога высоко, а до власти далеко», – так и враг был бы не так страшен.

Душа моя, отец Александр, делай то, что ты делаешь. Только прибавь к этому молитвенности и подвиж­ничества, а мученичество тебе добавят, не сомневайся, за этим не станет. Терпи».

Время.

Старец замолчал, я тоже пребывал в обдумывании его слов, и келия наполнилась тишиной. И именно тишина стала причиной прекращения моих раздумий: «А почему не слышно звука идущих часов?», – эта мысль отвлекла от размышлений по поводу сказанного отцом Антонием. Убранство келии настолько было простым и непри­хотливым, что даже короткого осмотра было достаточно для того, чтобы понять – часов-то и нет в ней. Это уже было для меня просто непонятным. С другой стороны, зная хоть немножко старца, вызывало догадку, что тут кроется какой-то особый, известный ему духовный смысл. «Батюшка, простите, – начал я, – а почему у вас часов в келий нет?».

«А о каких ты часах говоришь, душа моя?», – чуть усмехнувшись, проговорил отец Антоний.

«Ну, как о каких, об обычных настенных или настольных часах!», – отвечал я.

«Подвижники древности, с которых мы должны пример брать, гробы ставили в келиях, а не часы. Имей смерть перед глазами, а не часы – спасешься!».

«Отец Антоний, – возразил я, – но ведь время как-то определять надо, хотя бы для своевременного начала служб в храме?».

«Вся эта необходимость, как ты говоришь, зиждется на той же неумеренности, – отвечал старец. – Во-первых, есть время, исчисляемое Самим Богом – это время, определяемое движением светил. Они и покажут когда службы править, как и установлено то «Типиконом»[13]. Во-вторых, время не является величиной, доступной для понимания человеческим разумом. Оно весьма на земле относительно - каждый знает, что один и тот же час длится по-разному: если это ожидание, это одно. Если неожиданная радость, то час как минута проходит.

Но настанет время, когда каждая минута для верных будет ощущаться годом, целой жизнью, столько ужасов будет вокруг. А часы по-прежнему тиканьем отсчитают те же секунды, минуты, часы...

Англии не будет, остров уйдет в море, отягощенный океаном грехов, греховных измен Богу. Грехом, как неправильно выбранным путем, путем заблуждения. Тоже ждет и деспота восточного – Японию. Их часы тоже будут продолжать отсчитывать время человеческое, но для жителей оно уже остановлено. Их упование на разум и возможности его уже переполнили самую большую чашу терпения. Землетрясения и морские волны уничтожат острова нечестия, нового Вавилона идоло­поклонничества падшей природе человека».

«Отец Антоний, – перебил я старца, – а Индия, Китай, другие страны, какая будет у них судьба?».

«Отче, ты же разговариваешь не с Определителем судеб, а лишь с жалким отражением Его. Как можно с точностью говорить о судьбах целых народов?! Сказать можно только о том, что было открыто, но вспомни, опять таки, обиженного пророка. Удел-то всех будет один – Страшный Суд. А до него...

Китай захлестнет большую часть России, конечно, Украйна часть ее. Желтыми будут все земли за горами и после них. Сохранится только держава благоверного Андрея, великого его потомка Александра и ближайших ростков от их корня. То, что устояло, то и будет стоять. Но и это не значит, что сохранится православное государство Российское в пределах властвования антихриста, нет. Название может и сохранится, но уклад жизни будет уже не великорусским, не православным. Совсем не русское начало будет довлеть над жизнью в прошлом православных жителей.

Желтое нашествие – не единственное. Будет наше­ствие черное – голодные, пораженные неизлечимыми болезнями африканцы наполнят наши города и веси. И это будет много, много хуже того, что сейчас происходит от засилья выходцев с Кавказа, Средней Азии... Хотя и эти своим вниманием вас не оставят – их число будет расти. Они охотно примут все то, что им предложат за чечевичную похлебку: войдут в объединенную «церковь», примут антихриста...

Поэтому будет все, кроме Православия, ибо оно есть первый обличитель в мире поднебесном всякой неправды, лжи и суеты. Именно оно является особым показателем правды, чистоты и истины.

Да, легче будет спасаться в весях. И это просто объясняется – торопливость диавольская скажется. Тоже можно сказать и о Полесье нашем да Белорусском. Но важно не место, важно отрешение от всего, что связывает человека с сатанистской сущностью наших государств, со всем укладом жизни человека, который направлен на зависимость от некоего «центра». А у центра этого и рогов не надо будет искать – и так все видно. Изочтут весь народ, да номер каждому дадут, как в лагере у нас в сталинские времена, то была первая проба весь мир в лагерь превратить.

Потом задавят поборами, налогами – на все их назначат: и на землю, и на воду, и на тепло. И получится так, что человек все деньги отдавать станет некоему «государству», а это, мил ты мой, не держава, не отечество, а тот же рогатый искуситель. Будет человек в полной власти того, кому кровные-то свои отдал, потому, как не привык посты держать, тем паче, посты суровые. Не привык жить «хуже всех», гордыньку-то да не смирил, все «на потом» откладывал. А пришло это погубляющее «потом», так встречать его не с чем оказалось, как человеку, не взявшему зонт в проливной дождь. Упаси Господь долги делать да всякие там кредиты брать – на хлебушек кой-как хватает, и слава Богу. Остальное – от неумеренности.

Государство будет и уже является главным врагом спасения. Это чудище многоголовое, без имени, без звания, живущее только за счет высасывания последних соков из людей, преклоняющихся перед ним. Головы сего монстра – суть разные власти: президент и министры, советы, парламенты всякие, бандиты разных мастей: в милицейской форме и в этих тренировочных костюмах, суды, особые части армии, в общем, все те, кто пожирая плоды труда человеческого, питает тело чудовища».

«Отец Антоний, – перебиваю я, – а как же подчинение власти, объявленное Апостолом?».

«А что я говорю несогласное с Первоверховным?! – старец удивленно открыл глаза, – Не Павел ли нес слово Евангельское вопреки всем запрещениям властей? За что был казнен Апостол Петр, за что подвергался изгнаниям Апостол Иоанн Богослов? Да что тебе говорить, не хуже моего знаешь и изгнание святителя Иоанна Златоустого, и тернии жизни святителя Василия Великого. А сколько претерпел святитель Григорий Палама? Так если говорить, то и величайший праведник святитель Гермоген не должен был просвещать, наставлять и благословлять народ на борьбу с польскими и иже с ними захватчиками?! Тоже власть была, и тоже попущена Богом, но по грехам людским, по грехам...

Различать все это надо, Иуда Маккавей против властей восстал за чистоту исповедования веры, но пребывает ныне с праведниками. А Иуда Искариотский исполнил повеление властей – Христа им продал, однако и земля отказалась тело предателя принять. Два человека с одним именем. Кажется, все за то, чтобы Маккавей был изгоем, ан нет, дело Божие с разумением должно совершаться. Одно – когда ты властям перечишь по своей гордыне, из-за собственного тщеславия, а другое – из ревности к вере Божией. Враждовать нельзя, но и то не всегда – пусть враг Бога твоего будет твоим врагом! Это и к любой власти относится.

Власть последнего времени – власть бесовская, растлевающая. Только благодаря ее действиям удалость сейчас добиться такого разрушения нравов, но еще пуще будет через некоторое время. Все эти правительства, парламенты, подчиняясь мохнатой лапе рогатого хозяина, подведут людей На поклон ему. Но подведут не столько силой, сколько поймав подданных своих в тенета похоти. Эти сети будут ними же расставлены, но, как говорится, не был бы искушен, если бы не хотел искуситься. Человечество уверенно и сознательно готовит себя к власти антихристовой, оно хочет пленения этими сетями, не по нраву людям свобода Христова, Крест и Голгофа Его.

Власть сегодняшняя – власть временная, не осно­вательная. Это не то, что монархия русская, когда от отца к сыну наследие вместе с ответственностью передавались. Лучше ли, хуже ли был царь, но он был православным рабом Божьим, отцом для своих подданных, хозяином в стране, которую по наследству передавал родному сыну.

Все нынешние выборные – рабы, да не Бога. Хозяин их будет делать все, чтоб подвластные им народы не задерживались на коротком пути во ад. Чтобы все подчинено было и помогало главному – созданию всемирного государства и пришествию антихриста. Эдакой-то власти сторониться надо. Да и противиться не мешает там, где касается вопросов веры, спасения... Кесарю ведь только кесарево, но Божье-то Богу!

Выживать можно будет только по примеру первых христиан – исполнять должность, но свято хранить и оберегать свое христианство. Только труднее будет, чем у последователей Христовых первого времени – и соблазн больше, и контроль куда как сильнее. Языческие государства просто существовали, и борьба против христиан была только со стороны иудеев да одураченных ними же идолопоклонников. Теперь все силы ада нападут на последних верных ради соблазна их, совращения с пути спасения и направления на скользкий путь страшной дороги во ад. Это и будет главной целью всех власть предержащих нынешних последних времен.

Судьбы мира

«Отец Антоний, – начал я, – а как вот пророчества о восстановлении монархии российской, периоде подъема Руси?».

«Душа моя, я же говорил уже тебе, – отвечал старец, – что судьбы мира может знать только один Все­держитель. Мне дано было видеть опасности последнего времени и то, как спасаться, о том и молвлю. Однако, будет монархия, не будет монархии – что спорить, и как это связано со спасением? Я так понимаю: ну, вос­становится монархия, и что все люди пойдут в храм, начнут держать духовные посты, сохранять целомудрие, будут учиться любить ближнего?! Конечно, восстано­вление монархии может стать долгожданным дождем после страшной засухи. Но после таких проявлений милости Божией из земли быстро-быстро появляются сорняки, которые заботливый земледелец выпалывает. Так что с монархией тоже бдеть надо, дабы сорняка на наших грядах не увеличилось так, что добрая поросль отеческого благочестия совсем места для себя не найдет.

Хотя особо кручиниться не стоит - посмотри, сколько святых просияло в разные времена, от часа проповеди Апостольской. И больше всего в периоды гонений – сонмы мучеников, исповедников, апологетов. Мы исповедуем, что Церковь земная – это Церковь воинствующая, только видеть ее хотим торжествующей. Так ведь удобнее: и от властей какой-никакой почет, и от богатых копеечка. Службу правь исправно, и люди не обидят. Хотя, народ у нас такой сердобольный, что и нерадивого голодным не оставит».

«Отец Антоний, – настаивал я, – все же, что будет с нашим краем, с Русью православной?».

«Э-эх, мил ты мой, это было важно не в конце времен, не сейчас! Сейчас много важнее, где лучше спасаться, – сказал старец с некоей грустью. – Запомни, душа моя, самое плохое Господь обращает к нашей вящей радости и пользе. Батюшка твой родом из России?».

«Да, – ответил я, – из Тверской губернии».

«Давно ты там не бывал?» – опять спросил старец.

«Лет двадцать, отец Антоний, – отвечал я ему, – а что там и делать – деревня лесом заросла, да и пройти к ней от станции невозможно. Десять километров – а хуже чем у нас сто. Все деревни и села вымерли, земля покрылась непроходимым подлеском и заболотилась. Там жизни нет!».

«А как ты думаешь, – продолжал отец Антоний, – почему Господь попускает подобное? Тверская – это ведь источник вод не только всей России, но и многой части Европы. А Полесье, закрытое для людей ядом Черно­быля? Это ведь тоже источник вод?».

«Не знаю, отец Антоний, по грехам, наверное, попускает Господь», – без уверенности сказал я.

«По грехам-то оно по грехам, но не без промысла о нашем спасении, – чуть улыбнувшись, ответил старец. – Это места спасения! Наказуя нас за упование на горделивый разум, Отец наш Небесный, однако, сохра­няет для нас пустыню с источниками вод, ибо иссушен­ность последнего времени, жажда людей – она будет не только духовной. Жажда будет и обычная, плотская, человеческая. Вот, скажем, ты захотел пить сейчас, как ты утолишь свою жажду без воды водопроводной или этой, в бутылках? А никак! Потому, как нет воды. Выпьешь из речки или пруда – отравишься. Колодцев не осталось совсем в городах, да и вода в большинстве из них не лучше речной.

Это одно, второе. Сидел со мной один бывший партизан из этих мест, рассказывал истории их боевых действий и то, что база партизанская была в лесу. Именно лес был порукой безопасности отважных защитников Родины, убежищем для них, возможностью сохранять провиант и оружие без опаски на немецкие обыски в городе: жили-то они среди людей, работали, в основном, на железной дороге. А сидел бывший партизан вот за что: погибло большинство его товарищей, кто-то предал, а он в лесу и пережил тяжелые времена. Наши пришли – предатель, чуть не расстреляли, хорошо документы какие-то сумел сохранить, в итоге – двадцать лет лагерей. Но не выжил, от обиды сломался и дошел, а человек был изумительный!

Так вот, я когда пришел, и люди меня привели в мал-мал нормальное состояние, имел возможность ездить по краю – заготавливать по нарядам дрова и уголь для кочегарки. Езжу, смотрю – а лесов то и нет! Спрашиваю: «Где? Говорили, что был же лес». Отвечают: «Вырубили на восстановление народного хозяйства!». И с гордостью говорят, как будто подвиг какой совершили.

Строевой повырубят везде – это деньги, все та же жажда богатства от неумеренности. Но потом заболо­тится земля, подлеском Господь благословит – и будет где душе православной спасаться. А в подлеске-то и ягоды, и грибков по более чем в старом лесу, да и найти человека труднее. Поэтому и дичают эти края, становясь новоявленной пустыней, будущим убежищем для всех, кто не хочет идти на поводу у диавола. И спутником их не изочтешь, если нет числа адова, да паспорта клейменные выбросили».

«Подождите, батюшка, – перебиваю я старца, – а паспорта при чем тут, как же человек сможет обойтись без паспорта, если сейчас проверяют наличие его на том же вокзале обязательно, билет не возьмешь без паспорта?!».

«А зачем тебе билет, душа моя? – чуть улыбнувшись, отвечал отец Антоний, – Что за надобность такая – кататься?! Куда собрался ты ездить при антихристе?».

«А, вы не за сейчас говорите, – чуть смутившись, проговорил я, – тогда понятно».

«То-то и оно, – продолжал старец, – что все навыкли кататься и бегать с места на место, но мало кто – стоять на коленях в молитве! Не полезно все это, ой, как не полезно! Эта суета перемещений разрушает мир душев­ный, выводит из состояния успокоения, размышления. Кто мечется вперед-назад, крутится, топчется, все время находится в движении? Бесы! Вот и мы суетой своей уподобляемся им. Блаженный пастырь митрополит Иоанн увидел танцующих в виде бесовском. Кольми паче сегодня – нет спокойствия и не только в беснующихся танцевальщиках, но и в обычных людях.

А ведь на все это есть предупреждение, что будут бегать люди, ища не спасения духовного, а убежища для плоти, да не найдут его.

Новые паспорта будут нести на себе печать анти­христову и на него работать. Не знаю, нынешние сигнализируют спутникам или нет, но то, что такое будет, говорили мне люди сведущие. Будучи настоящими православными христианами, они болезновали душой, что сопричастны этой компании слежения за людьми, да спрашивали совета, как поступать».

«Батюшка, – перебиваю старца, – а у вас новый паспорт есть?».

«А зачем он мне, отче? Меня поездом возили в лагеря, да в Москву ездил – тогда был старый паспорт, советский. Самолетами отродясь не летал. А так я больше пешком или электричками. Глядишь, кто-то машиной отвезет, часто такое было, особенно в последнее время – совсем сейчас ногами ослаб. Ведь вся уловка адская в том, что человек желает все больше и больше, и конца этим желаниям нет. Кажется, так хорошо – за пару часов на самолете одолеть расстояние в несколько сотен верст. И на автобусе нынешнем, вон какие красивые ездят, тоже не плохо. А сравни паломничество старое, пешком, с полетом или поездкой. Тогда за дорогой размышляли, внимали Божьему миру, утешали душу благочестивыми разговорами. Как они были интересны, эти паломники! Мы за чаем на кухне слушали их рассказы буквально раскрыв рот. Даже отец стал нахаживать к нам послушать истории путешествий ко святым местам.

А сейчас?! Приходят после поездок ко мне и как будто отчет сдают – вычитали столько-то акафистов, отслужили такие-то молебны и пр. А итог-то где, где внимание себе, где размышление, где понесенные труды, наконец?! Пустота... Это пустыня, только не пустыня молитвенности и борьбы со страстями, а пустыня духовная, в которой отсутствуют даже малые ростки самопознания и брани невидимой».

«Отец Антоний, – перебиваю старца, – так что, эти паломничества неполезны?».

«Я разве тебе сказал такое? – старец даже при­поднялся. – Любое насыщение человека благодатью святых мест – полезно, необходимо просто. О другом же молвлю. Один человек черпает воду в колодце хорошим ведром, а другой – дырявым. Есть разница? Вот так-то, отче!

Мы за паспорта начинали. Нет у меня сейчас ни нового, ни старого. Зачем придумали власти эти бумажки? Чтоб люд православный легче контролировать было. При царе-батюшке брали паспорта только выезжая за края Отечества, из России. Красные демоны определили каждому и на всяк час иметь их при себе. Не дай Бог не представишь представителю в погонах – лагерь. Но это только цветочки. Говаривали мне приехавшие с Запада, что по карточкам тамошним денежным уже теперь определить можно даже местонахождение владельца. С паспортами будет еще хуже – не просто определят, где ты купли деял, но и все о тебе данные и местонахождение на земле, под землей, над землей, все можно выяснить.

Целей всего этого несколько. Во-первых, заставить людей пользоваться банками, все деньги нести туда, в капище Мамоны. Ох, и увлекать будут они всех в эту игру! Только это игра сродни игре кошки с мышкой – никакие сбережения не обеспечат человеку довольствие на последние годы жизни человечества. Как кошка, наигравшись с мышкой, все равно ее съест, так и банки, хозяева их, людей на колени нищетой поставят, обобрав до нитки. Хотя, какие хозяева, один рогатый господин во всех этих капищах!».

«Отец Антоний, – прерываю старца, – так что же, нельзя и сбережений иметь, каких-то запасов? Неужели какой-то задел, пусть небольшой даже, не нужен?».

«Отче, зачем за словами моими искать несказанное? – отвечал отец Антоний. – Речь моя о банках, о лишних деньгах, которые люди стремятся сохранить на будущее. Одно это уже является грехом, заблуждением не совмести­мым с православием. Как поучительна притча Христа о человеке, собравшем богатый урожай зерна и хотевшем построить новые житницы! А час его жизни уже истек, и ночью должна была быть истяжена душа несчастного, желавшего жить долго и безпечно. Но это отнюдь не оправдывает и мотовство, если Господь благословил достатком большим необходимого. Ему же, Даропо­дателю, и верни лишнее через тех, кого Он назвал братией Своей меньшей. Как-то несколько лет назад был на селе у одного священника, так они показали мне местную «достопримечательность» – женщину, у которой «на книжке» пропало несколько миллионов советских рублей! Одета была «миллионщица» в брезентовые брюки и брезентовую же куртку-рубашку, в подобном, говорят, всю жизнь проходила. Годков ей - далеко за восемьдесят, живет в страшной лачуге, а в новый дом, который построил перед смертью в начале семидесятых отец, так и не вошла. В конце восьмидесятых построенный дом сгнил и развалился. Во как бывает!

Душа моя, важен не предмет, а отношение к нему. Супружество грех? Нет, но не для всех. Праведный Иоанн Кронштадский и сам просиял, и супругу свою поднял до святости. А кто-то и из брака Богом благословленного конюшню устраивает, погибая сам и в погибель свою втягивая всю семью. Тоже скажу и о сегоденьи. Апостол допускал супружество и как средство от излишней похотливости. Более того, он же увещевевал супругов если и удаляться друг от друга, то только на короткое время ради молитвы и поста, но по обоюдному согласию. Видишь, даже таинством следует с умом распоряжаться, главное ведь не соблазнить даже того, чье тело суть продолжение твоего.

Сбережения в последнее время нужны, даже обя­зательны, но стоит собирать и сохранять скарбы духовные. Хотя и мирское не помешает, только не деньги или мебель с приборами. Вся ценность и того и другого высока только в условиях мира устойчивого, в другое время она призрачна. На самом деле истинную ценность обретут те вещи, которых сейчас даже замечать многие не хотят – печи старого образца, «буржуйки», как окрестили их коммунисты. Топоры, пилы, молотки – это тоже весьма нужные в хозяйстве вещи, вот что будет иметь цену. Тот, кто покупает ноне электрические приборы, закапывает свои деньги в землю, а точнее – часть своей жизни пускает на ветер. А это излишество сродни самоубийству.

Как человек относится к подаркам близких, особенно родителей? Хранит, уважая в подарке не столько ценность его, сколько воспоминание. Все, что мы имеем – это подарок Отца нашего Небесного от самой жизни нашей до последней копейки. Значит, и относиться к исполь­зованию всего имеющегося нужно с осторожностью.

Готовящийся сейчас уже к жизни вне существующего общества, вне его законов, тот будет более защищен и от вериг диавольских. Не приобретай всего того, что имеет ценность только при «если»: если есть электричество, если есть батарейки, если тебе просто позволят всем этим пользоваться. Сейчас, конечно, весь продающийся хлам работает, и на покупку этих вещей настраивает сам уклад духа нынешнего века. Только ценность их относительна даже в условиях сегодняшних. А потом все это вообще обратится в груду ненужного мусора, на приобретение которого было потрачено время жизни.

Хотя это только одна сторона медали. Вторая заключается в том, что все это «электробогатство» станет вскоре следить за своими владельцами, прослушивать разговоры их. Говорил я тут на сей счет: разъяснили, что очень скоро и утюг сможет подслушивать. Слава Богу, у нас в дому все утюги угольные, не электрические!» – заулыбался старец.

«Отец Антоний, а как же машина, телефон и все прочее?» – спросил я.

«А что машина? Ну, и имей ее, только без эле­ктроники всякой, простую. Бичом станет для человечества именно эта пресловутая электроника. Создатели ее бесов сажают туда толпы, вред один от нее, а не польза. Помню, сразу после войны пришел новый «хозяин», начальник лагеря. Воевал, правда, в СМЕРШе. Из Германии пригнал он машину очень большую, красивую, называлась она необычно, как-то хищно».

«Хорьх», наверное», – уточняю я.

«Не помню, отче, знаю, что звериное что-то. Да, так вот все заставлял мыть ее – там же и ездить-то было некуда, до села и назад в лагерь. Дороги даже путящей не было. Так вот как он не гонял ее по бездорожью, ломаться – не ломалась, не помню, чтоб ремонт ей серьезный делали. И без всякой электроники была машина.

Я мню, что эта электроника, как «цивилизация» – жили люди без нее и были счастливы более чем сегодня. Поэтому не полезно все это человеку, оно и сейчас мешает, отнимает большую часть жизни на зарабатывание, потом же будет просто губительным.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: