Сделай Сам Свою Работу на 5

Командир штурмового корпуса 7 глава





Углянский не пользовался шагом винта. За одну горку он не добирал до пятидесяти метров высоты, вот и оторвался. А в бою и двадцать метров — большое дело...

Так проходили ночи, а на утро, едва брезжил рассвет, Смирнов сидел уже в кабине самолета и ждал сигнала на вылет. Любил он эту, лучшую тогда в мире по маневренности и по силе огня, но далеко уже не первоклассную, машину — биплан И-153, получившую имя «чайка». Изгибом верхнего крыла у кабины летчика она и впрямь напоминала морскую птицу. В скорости «чайка» уступала «мессершмитту» и уже снята была с производства, вытесняли ее, как и И-16, новые, более совершенные типы истребителей: «миги», «лагги», «яки» — красивые современные монопланы.

14 сентября 1941 года над Пулковскими высотами в воздушном бою с численно превосходящим противником Смирнов был подбит. На горящей машине, превозмогая боль от ожогов, рискуя в любую секунду взорваться, он дотянул до передовой и выбросился с парашютом. Приземлился в расположении своих войск сильно обгоревший и раненый. Его подобрали наши балтийские моряки, державшие оборону в этом районе, оказали первую медицинскую помощь и отправили в госпиталь. Вернулся из госпиталя в конце октября. И снова полеты на боевые задания, снова воздушные бои.



Под новый, 1942 год Алексея наградили орденом «Красное знамя», а в первых числах января его звено в составе М. П. Иванова, А. Т. Бобкова и А. Севрюкова направили на Волховский фронт для прикрытия с воздуха ледовой дороги через Ладожское озеро и обеспечения действий наземных войск. В середине марта, когда самолеты выработали полностью моторесурс, звено Смирнова отозвали в полк, который всем составом отбыл на переучивание.

Долго не было вестей об Углянском. Уже и зима пришла, и немцев разбили под Москвой, и погнали оккупантов на их участке фронта, от Тихвина, и Алексей Смирнов давно летал уже с другим напарником, а Углянского вспоминал каждый день. И в [400] бою, в самую трудную минуту схватки с «мессершмиттами», ему казалось порой, что атаку его прикрывает сзади не новый ведомый, а Петр, и это придавало ему больше уверенности, обеспечивало победу. Собственно, истребители парой — ведущий и ведомый — стали летать в их полку еще под Ленинградом. Лишь в первые дни войны летали звеньями, по три самолета — ведущий впереди, правый и левый ведомые по сторонам сзади. Но вскоре третий оказался лишним. В бою с «мессершмиттами» он сковывал свободу маневра. Да и самолетов с каждым днем становилось меньше.



В самую лютую пору зимы сорок второго, когда уже никто не ждал Петра Углянского и Алексей спел под гитару в память друга его любимую песню «В далекий край, товарищ, улетаем», из тылового госпиталя, с Урала, вдруг пришло письмо... от Углянского. Сначала его прочитали в штабе, потом дали Смирнову, а после пошло оно по всем землянкам. «Выжил, всем врагам назло, — писал Углянский. — Профессор сказал: «Небо будешь видеть только с земли». А я верю — отрастут крылья, еще повоюем...»

И снова след Углянского затерялся. Может, и писал Петр, и наверняка писал, но письма его где-то бродили по фронтовым дорогам и никак не находили адресата. Алексей послал запрос в госпиталь. Оказалось — выписался Углянский. Значит — жив, а в какие края подался, кто знает?

Весь личный состав полка, находясь в тылу, осваивал американские истребители «аэрокобры». Чего только не говорили об этих машинах: то на крутом выходе из пикирования хвост отвалился, то после каскада фигур высшего пилотажа фюзеляж деформировался. А вот кучность боя редукторной двадцатимиллиметровой пушки и двух крупнокалиберных синхронных пулеметов была хорошей. По скорости «кобра» незначительно уступала «мессершмитту», но наши летчики проявили находчивость: чтобы облегчить машину, сняли крыльевые пулеметы, а их было четыре, выбросили бездействующую из-за неукомплектованности радиостанцию и свинцовый противовес. Воевать на чем-то нужно было. Конечно, лучше бы дали наши «яки», а где их взять, чтобы всем полкам хватило? Американцы учли все же наши претензии — новые партии «аэрокобр» имели более прочный фюзеляж, действующую радиостанцию и тридцатисемимиллиметровую пушку.



Лето сорок второго. Воронежский фронт. Гудел липецкий аэродром, и гудело небо. От утренней зари до вечерней. Над летным полем висело густое облако пыли. «Кобры» взлетали, [401] «кобры» садились, И вдруг откуда ни возьмись на посадку зашел нежно стрекочущий У-2. Смирнов стоял возле своей машины в зоне ожидания, смотрел, как приземлялся учебный биплан, и на лице его было такое выражение, словно увидел он что-то родное, близкое его сердцу; вспомнился Калининский аэроклуб и первый полет вот на таком же добром, послушном У-2 — будто вчера это было, а пролетела целая вечность — четыре года! И он улыбался встрече со своей юностью, а эта юность уже рулила к нему, в зону ожидания, остановилась шагах в десяти, раза два чихнула мотором и стихла. Из кабины выскочил высокий, в синем комбинезоне пилот. Кожаный шлем обрамлял красивое, загорелое и до чертиков знакомое лицо.

— Углянский!

То был действительно Петр Углянский. Сбежались все, кто был в зоне ожидания. Объятиям и поцелуям, рукопожатиям и расспросам — откуда и как, где да зачем — не было бы конца, если б не взвилась зеленая ракета — сигнал звену Алексея Смирнова выруливать на старт.

Углянского поздравлял с возвращением в свою часть командир полка. И стал Петр осваивать «кобру», затем снова летать в паре со Смирновым, и до конца войны они были неразлучны — меч и щит. А как воевали!..

Как-то под Старой Руссой Смирнов во главе четверки истребителей прикрывал боевые действия наших штурмовиков. Всего две пары: он и Углянский, Грачев и Родин. Когда возвращались с задания, Смирнов заметил восьмерку вражеских истребителей. Имея преимущество в высоте, четверка «мессеров» пыталась атаковать наши истребители. Но внезапной атаки не получилось. Звено по команде Смирнова энергично развернулось навстречу «мессерам». Однако лобовой атаки они не приняли, а встали в вираж, чтобы отвлечь внимание наших летчиков и дать возможность другой четверке «мессеров» атаковать их сверху. Этот маневр врагу также не удался. Наши летчики сумели быстро зайти первой четверке «мессеров» сзади и почти одновременно открыть огонь с близкой дистанции. В результате молниеносной атаки четверка Смирнова сбила четыре «мессера», не потеряв ни одного своего. Другая четверка вражеских истребителей не приняла боя и с большим снижением ушла на свою территорию.

Зимой в сорок третьем году группа наших истребителей прикрывала бомбардировщики. Над передним краем обороны появилась пара немецких истребителей ФВ-190. Чтобы не допустить их к бомбардировщикам, Смирнов и Углянский вынуждены [402] были связать их боем. По радио сообщили об этом на свой аэродром. Пытались навязать противнику лобовую атаку, но он не принял. Начали бой на вертикалях. Смирнов сбил ведомого. Углянский связался с ведущим. А тот вдруг сам пошел в лобовую атаку.

Надо сказать, что ФВ-190 впервые появились на Северо-Западном фронте в феврале 1943 года. Наши летчики еще не знали, какие у этих новых немецких машин уязвимые места, как их лучше бить. И то, что немец сам пошел в лобовую, несколько озадачило Углянского: неужели у него впереди броня? Вспомнил Углянский и ту роковую лобовую атаку сорок первого. И можно бы не рисковать, отпугнуть противника длинной очередью из тридцатисемимиллиметровой пушки или заставить его перейти на вертикаль. Но Углянский все же принял вызов.

Смирнов и на этот раз, заметив сближающиеся самолеты, не мог не вмешаться. Спросил Углянского по радио:

— Видишь?

— Вижу, — ответил Петр.

И понял Смирнов: Углянский не свернет. Фашист шел над нашими войсками, с востока, Углянский — над немецкими, с запада. Противник открыл огонь первым, когда между ним и Углянским расстояние было еще около 800 метров. Смирнову сбоку хорошо было видно — трасса ушла под машину Углянского. Вторую очередь немец дать не успел: Углянский ударил по нему из всех огневых точек, и «фокке-вульф» разлетелся на куски. Несколько обломков попало в «кобру», пробило лобовое стекло фонаря и забрызгало маслом. Углянский вынужден был посадить машину на лед Круглого озера, от которого — ни дорог, ни стежек. На свой аэродром доставили Петра на У-2. А бомбардировщики тем временем благополучно отбомбились и вернулись на свою базу без потерь.

Вскоре «секрет» немецкой новинки был разгадан. ФВ-190 сел на соседнем участке фронта, подбитый нашими летчиками. Его отремонтировали. Приехал летчик-испытатель И. Д. Селезнев, поднялся на нем в воздух и посадил на полевой аэродром. Летчики с любопытством осматривали бронированную машину, щупали узлы, оборудование кабины, интересовались вооружением и искали наиболее уязвимые места. В этом помог подполковник Селезнев. Оказалось: бензобаки не бронированы и находятся внизу, посередине. А бить «фоккеров» лучше снизу или сбоку, сзади, в ракурсе 15 — 30 градусов. Это открытие очень пригодилось нашим летчикам в воздушных боях с «фокке-вульфами». [403]

Смирнов по сей день помнит, как 15 марта 1943 года сбил два «фоккера». Правда, с первым пришлось повозиться. Встретились они один на один на лобовых. Но противник поспешил перейти на вираж. Смирнов тоже стал виражить. И получилось так, что немец никак не мог приблизиться к Смирнову, а Смирнов к нему, чтобы зайти в хвост. У обеих машин оказалось одинаковое время виража. И тогда Смирнов использовал свой богатый опыт в технике пилотирования. Он стал виражить с незначительным набором высоты, пустил в ход триммера, использовал прием внешнего скольжения, и ему удалось до предела сократить радиус виража, зайти в хвост «фоккеру» и сбить его. В тот же день в другом воздушном бою он уничтожил второго ФВ-190 на первой же минуте боя.

Однажды случилось так, что ФВ-190 зашел Смирнову в хвост. Алексей уже знал — у «фоккеров» плохой обзор вниз. И он использовал этот недостаток немецкого истребителя: тут же, как только заметил сзади себя противника, сорвал свою машину в управляемый штопор на полвитка и ушел из его поля зрения. Немец стал искать, сначала чуть опустил нос, потом дернулся вправо, влево и потерял высоту. А Смирнов тем временем вышел из штопора, занял выгодную позицию и сбил врага.

Был у немцев еще один тип «фокке-вульфов» — ФВ-189, двухмоторный, с двумя фюзеляжами самолет, прозванный нашими бойцами «рамой». Он применялся как разведчик и как корректировщик артиллерийского огня и считался неуязвимым. Летал он в одиночку на малой высоте. Имел хорошее вооружение и скорость и легко уходил от истребителей. Немало хлопот доставляла «рама» нашим войскам: появилась в небе, стала в «круг» — значит жди артобстрела или бомбардировщиков.

1хак-то ранней весной под Старой Руссой «рама» мешала провести скрытую перегруппировку наших войск. Наземное командование обратилось к летчикам с просьбой — убрать «глаза» противника. Задание казалось несложным. На его выполнение вылетела пара истребителей. Вскоре она вернулась. Летчики израсходовали все боеприпасы, а «рама» продолжала кружить в том же районе.

— Своими глазами видели прямые попадания, — виновато оправдывались летчики. — А ей хоть бы что.

Тогда послали две пары более опытных — Алексея Смирнова, на счету которого было уже свыше десяти сбитых немецких самолетов, и Юрия Чашшева.

— Бейте снизу по центроплану, связывающему два фюзеляжа, — наставлял командир полка, — и по моторам. [404]

Когда Смирнов с Углянским и Чаплиев со своим молоденьким ведомым Ваней Поляковым появились над передним краем, «рама» попыталась уйти. Начала заманивать истребителей в зону сильного зенитного огня. Отход ей удалось отрезать. Обе пары атаковали разведчика, как советовал командир, снизу. Первым открыл огонь Чаплиев, затем — Смирнов, вслед за ними — их ведомые. «Рама» изворачивалась, «огрызалась» бортовым оружием.

После боевого разворота повторили атаку. И снова первым ударил из всех огневых точек Чаплиев. И «рама» взорвалась от огня Чаплиева.

Вечером за ужином Смирнов увидел в столовой высокого капитана в общевойсковых погонах. Затем этот капитан появился в общежитии летчиков — веселый, энергичный, расспрашивал, как воюется, рассказывал, слегка заикаясь, забавные истории. Это был корреспондент «Красной Звезды» поэт Сергей Михалков. Некоторое время спустя в печати появилось стихотворение Сергея Михалкова «Смирновы». Над заглавием, справа, было напечатано: «Дружески посвящаю летчику-истребителю гвардии старшему лейтенанту Алексею Смирнову». Не было человека в полку, кто бы не прочитал строки поэта. А для Алексея были они настоящей наградой. Он читал про себя и тихо улыбался. А Петр Углянский декламировал вслух:

Немало людей,
Что фамилию эту
С достоинством носят
По белому свету.

Немножечко меньше их,
Чем Ивановых,
Но все-таки много
На свете Смирновых...

И есть среди многих
Смирновых — военных
Отличных бойцов,
Командиров отменных,

В одном из полков,
В боевой эскадрилье,
Лихой истребитель,
Смирнов по фамильи...

Из пушки своей,
Из своих пулеметов
Двенадцать немецких
Он сбил самолетов.

Народ уважает
И любит такого
Бесстрашного аса,
Гвардейца Смирнова. [405]

За несколько дней до публикации этого стихотворения имениннику было присвоено воинское звание гвардии капитана.

Хмурым осенним утром группа Смирнова прикрывала наземные войска от немецких бомбардировщиков в районе Невеля. Пришлось выдержать несколько тяжелых схваток с «мессершмиттами», но наши истребители все же заставили «юнкерсов» сбросить бомбы мимо цели. А на земле Смирнова ждала уже радостная весть: Указом Президиума Верховного Совета СССР ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

И снова в бой. Изо дня в день. Жаркие схватки в воздухе и обобщение опыта на земле, чтобы передать его молодым летчикам, только вступающим в войну. Смирнов записывает в тетрадь самые характерные победы свои и своих товарищей. Вернее, не сами победы, а как они достигаются. И вот в 1944 году с помощью сотрудников газеты «Соколы Родины» рождается маленькая книжечка Героя Советского Союза А. Смирнова «Слагаемые победы», в скобках — «Заметки летчика-истребителя». Очень пригодилась эта книжечка многим летчикам-истребителям. В ней было все самое необходимое, что нужно знать и уметь воздушному бойцу, — об автоматизме управления машиной, о применении виража, фигур высшего пилотажа, о маневре и огне, ракурсе, прицеливании, дистанции огня. И все на живых примерах.

Война близилась к концу. Наши войска освободили Украину, Белоруссию, Молдавию, вышли из войны Финляндия и Румыния. Бои шли за освобождение от фашистского ига Польши, Венгрии, Чехословакии, Болгарии, а на севере оккупанты еще цеплялись за Прибалтику.

Углянский командовал эскадрильей, сам водил группы истребителей на задания, но часто по-прежнему ходил в бой в паре со Смирновым.

Зимой 1945 года, в День Советской Армии и Военно-Морского Флота, заместитель командира 28-го гвардейского Ленинградского истребительного авиаполка гвардии майор Алексей Семенович Смирнов во главе большой группы самолетов возвращался из района Кенигсберга с боевого задания, не подозревая, что на аэродроме встречают его гвардейцы с полковым знаменем. Ему второй раз присвоено звание Героя Советского Союза.

После войны полковник Смирнов простился со своим боевым другом Петром Углянским. Петр уволился в запас и уехал в свой родной Липецк. Вскоре Смирнова отозвали продолжать службу в ВВС Московского военного округа. Летал на реактивных истребителях, получил звание летчика первого класса. А десять лет спустя полковник А. Смирнов по состоянию здоровья ушел в запас. Живет в Москве, работает. Один раз в году собираются однополчане на встречи, как на праздник. Минутой молчания почтят память павших. И вспоминают былые дни сражений.

Смирнова часто приглашают к себе рабочие, пионеры, комсомольцы, солдаты, слушатели академий, курсанты военных училищ, студенты:

— Алексей Семенович, расскажите, как воевали?

И он рассказывает о советском человеке на войне, о том, как и на земле, и в воздухе проявлялись, испытывались, закалялись и верность заветам Ленина, делу партии, Родине, и дружба советских народов, и любовь к Отчизне, и вера в победу, и взаимная выручка в бою, и массовый героизм, — о том, без чего невозможно было победить тогда и немыслимо строить здание коммунизма сегодня.

М. Голышев

Воин-интернационалист

СМУШКЕВИЧ ЯКОВ ВЛАДИМИРОВИЧ

Яков Владимирович Смушкевич родился в 1902 году в местечке Ракишки (Литовская ССР) в семье портного. По национальности еврей. Член КПСС с 1918 года. В 1918 году добровольно вступил в Красную Армию. Участвовал в гражданской войне. С 1922 года — в авиации, вначале политработник, а потом командир эскадрильи, бригады. В 1931 году окончил Качинскую военную школу летчиков. В 1936 — 1937 годах сражался в рядах республиканских войск в Испании. В 1937 году окончил курсы усовершенствования начсостава при Военной академии имени М. В. Фрунзе. В 1939 году участвовал в боях на Халхин-Голе. В разное время до Великой Отечественной войны был начальником Военно-Воздушных Сил, помощником начальника Генштаба по авиации, генерал-инспектором ВВС. В июне 1940 года Я. В. Смушкевичу было присвоено воинское звание генерал-лейтенант авиации.

Президиум Верховного Совета СССР Указом от 21 июня 1937 года за выполнение спецзаданий присвоил Я. В. Смушкевичу звание Героя Советского Союза. 17 ноября 1939 года за подвиги, совершенные в период боев в районе реки Халхин-Гол, он был удостоен второй медали «Золотая Звезда».

Я. В. Смушкевич на XVIII съезде партии избирался кандидатом в члены ЦК, был депутатом Верховного Совета СССР первого созыва. Он оказался жертвой необоснованных репрессий и погиб в октябре 1941 года. В 1954 году Яков Владимирович Смушкевич был полностью реабилитирован.

На столе лежало личное дело — десятки страниц различных аттестаций, служебных и партийных характеристик и автобиография, начинавшаяся фразой: «Я, Смушкевич Яков Владимирович, родился в 1902 году...» Последним в личном деле лежал рапорт, в котором комбриг Смушкевич просил наркома обороны о посылке его, Смушкевича, в Испанию, в ряды интернациональных бригад, чтобы сражаться с фашистами. Послать как добровольца. Рапорт датирован декабрем 1936 года.

Корпусный комиссар, беседуя с Я. В. Смушкевичем, вспомнил несколько штрихов из его биографии: коммунистом стал в шестнадцать лет, в шестнадцать добровольно вступил в Красную Армию, будучи политработником, освоил самолеты, пять лет командовал 201-й легкобомбардировочной авиабригадой. Волевой, хороший организатор, напористый в достижении цели. «Да, такой в плен к врагу не попадет», — заключил про себя корпусный комиссар и, прервав молчание, произнес:

— Понятно, товарищ Смушкевич, понятно. Плен, конечно, исключен, но конспирация — дело великое, поверьте мне, старому подпольщику. Вам придется трудно, очень трудно, и не только на полях боев в Испании, а еще раньше, на пути следования. За добровольцами на всех дорогах охотятся фашистские ищейки. Ведь не только фюрер и дуче, но и западные миротворцы, провозгласившие предательский нейтралитет, едины в своей цели: преградить путь добровольцам-интернационалистам, блокировать республиканскую Испанию, потопить ее завоевания в крови народной. Будьте осторожны, генерал Дуглас, учите осторожности ваших боевых друзей. Желаю успеха, комбриг Смушкевич.

Подобные предостережения, полученные в разных ведомствах Смушкевичем перед его отправкой в республиканскую [409] Испанию, были далеко не лишними. Еще задолго до мятежа, поднятого генералом Франко, до того момента, когда 18 июля 1936 года радиостанция города Сеута с территории бывшего Испанского Марокко передала в эфир условный сигнал — «Над всей Испанией безоблачное небо», было ясно, что темные силы реакции и фашизма попытаются ликвидировать завоевания испанского народа, задушить республику за Пиренеями. Франко поднял мятеж, к нему незамедлительно прибыли подкрепления из стран, где господствовал фашизм: одним из первых в Испанию прибыл из Германии легион «Кондор», за которым последовали все новые и новые части, целые соединения по приказу фюрера и дуче.

Испанские республиканцы не остались в изоляции, по зову своих сердец, по долгу бойцов-интернационалистов к ним на помощь спешили добровольцы из многих стран, в том числе и из Советского Союза. Антифашисты 54 стран мира стекались со всех континентов в Испанию, чтобы скрестить оружие с ордами фашистских интервентов и мятежников. В числе добровольцев, прибывших в Мадрид из Советского Союза, был и комбриг авиатор Я. В. Смушкевич, по документам — Дуглас.

В тяжелое время прибыл Дуглас в Мадрид. Осенью 1936 года мятежники, прорвав оборону республиканцев, вышли к окраинам столицы, которую покинуло правительство Ларго Кабальеро, и только отвага и стойкость патриотов, возглавляемых коммунистами во главе с Хосе Диасом, Долорес Ибаррури и их сподвижниками, предотвратили катастрофу. Мадрид остался республиканским, но враг стоял буквально у ворот столицы.

Генерал Дуглас, советник по авиации, быстро вошел в курс оперативной обстановки на фронтах. Фронтов было несколько: северный, восточный, центральный, южный. Всюду требовалась авиация, а ее очень и очень не хватало. Дуглас узнал, например, что в сентябре 1936 года на центральном фронте защищали небо Мадрида от армад фашистских бомбардировщиков всего-навсего одиннадцать летчиков, в том числе трое русских. В ноябре республиканцы воспрянули духом — под Мадрид прибыло 25 советских самолетов И-15 и столько же летчиков. Небо Мадрида стало более надежно прикрыто от стервятников с паучьей фашистской свастикой.

В штабе генерала Миаха Дуглас быстро завоевал симпатии:, выше среднего роста, спортивной выправки, физически крепкий человек с открытым лицом, на котором, выделялись высокий лоб, обрамленный прядями вьющихся каштановых волос, и проницательные, умные глаза, он сразу проявил глубокое понимание

Задач, стоящих перед защитниками республики, знание тактики и способов использования авиации, умение работать сутками без сна и отдыха.

Должность советника по авиации генерал Дуглас понял по-своему, так, как ему диктовала совесть коммуниста. Прежде всего он сел в кабину «чайки», самолета-истребителя, и несколько раз слетал на боевые задания, доказав еще раз надежность и безотказность этой машины. Оценил особенности аэродромов на различных фронтах, помог выбрать несколько площадок для новых аэродромов, приблизив авиацию к наземным войскам. Наладил воздушную разведку войск противника. Организовал занятия с летчиками, причем сам рассказывал о технике врага — о самолетах «юнкерс», «хейнкель», «мессершмитт», «капрони», об их сильных и слабых сторонах, уязвимых местах, вырабатывал тактику воздушных боев, одиночных и групповых, выискивал способы нанесения бомбоштурмовых ударов по наземным целям. Его пятилетний опыт командира авиабригады явился бесценной сокровищницей для авиационных командиров и летчиков. Впрочем, не только для летчиков.

Как-то в кабинете командующего центральным фронтом генерала Миаха зашла речь о причинах неудавшихся контрударов наземных частей. Высказались командиры и комиссары — интернационалисты Мате Залка (генерал Лукач), Сверчевский (Вальтер), Луиджи Лонго, Штерн (Клебер).

— А что скажет авиация? — обратился Миаха к генералу Дугласу.

— Причин много, о них уже сказали. Укажу еще на одну: дисциплина не военная. Мы, добровольцы, прибыли сюда в гражданском одеянии, да так в нем и чувствуем себя. Дисциплина нужна крепкая везде — в штабах, в строю, в цепях атакующих. Анархизма много еще.

— Дуглас прав, как всегда, — сразу согласился генерал Миаха, — будем исправлять сей грех.

В боях крепли батальоны и бригады республиканцев, повышалось боевое мастерство летчиков, враг стал нести большие потери на земле и в воздухе. И тем не менее положение на фронтах оставалось тяжелым. Мятежники получали обильное подкрепление, фашистские государства и реакционные силы капиталистических стран щедро субсидировали Франко золотом, боевой техникой, пушечным мясом.

Весной 1937 года враг стал готовить новое наступление на Мадрид. Одержав победу под Малагой, враг бросил свои дивизии на Мадрид. Стало известно, что с южного фронта итальянцы [411] перебрасывают свой корпус к Мадриду, в район Сорил. Генерал Дуглас немедленно выслал несколько «чато» (так называли испанцы советские истребители И-16) на разведку. Слетал также сам, убедился, что дивизии итальянского корпуса находятся на марше, а одна из них подходит к узкому горному дефиле, ее колонны движутся по шоссе к Торихе.

Советник Дуглас немедленно внес предложение нанести массированный удар крупными силами авиации по вражеской моторизованной дивизии «Литторио» в дефиле у Торихи. Ему возражали: аэродромы — в плену весенней распутицы, погода нелетная, видимость по высоте меньше минимума, облачность десятибалльная, прогноз погоды плачевный. А он доказал, что массированный удар возможен и необходим, как воздух, а плохая погода не только враг, но и союзник: ведь итальянские чернорубашечники уверены в том, что погода нелетная...

Предложение генерала Дугласа было принято и выполнено в кратчайшие сроки.

Почти всю авиацию он собрал на аэродромы Алкала-де-Энарес и Гвадалахара. Бомбардировщики СБ, разведчики-штурмовики Р-5, истребители И-15 и И-16 — всего около 100 боевых машин — сосредоточились на этих аэродромах для массированного удара. И он состоялся. Генерал Дуглас сам повел первую группу самолетов на штурмовку колонны итальянской дивизии. Летели в облаках, разомкнутым строем. Над целью Дуглас снизился, нашел шоссе, а на нем вражескую колонну и обрушил на нее бомбы, огонь пулеметов. А вслед за его машиной выходили на боевой курс другие СБ, Р-5, И-15, И-16, и на шоссе продолжали рваться бомбы, ложиться трассы пулеметных очередей, уничтожая вражескую технику, живую силу.

Массированный удар авиации в узком дефиле, где шоссе зажато со всех сторон горами, организованный и проведенный генералом Дугласом, буквально выкосил колонны моторизованной дивизии «Литторио», и она больше недели не могла привести себя в порядок, зализывала раны. Это время республиканцы с успехом использовали для укрепления своей обороны под Мадридом.

Таков итог одной из воздушных операций, проведенных под началом генерала Дугласа. Подобных эпизодов боевой деятельности Дугласа по защите республиканской Испании было немало. Долгих десять месяцев пробыл он в рядах защитников завоеваний испанских трудящихся, в непрерывных боях с фашистами. Когда надо было, он поднимался в голубое небо на истребителе, вел с врагом воздушный бой, учил искусству победы [412] в воздухе своих боевых друзей, вселял в них веру в правоту великого дела коммунизма, вырабатывал решения на боевое использование авиации, искал новые тактические приемы, был неутомимым в своей многогранной деятельности, удивляя порой братьев по классу и оружию.

Разве забыть такое, как битва за чистоту неба Мадрида? Пользуясь большим численным превосходством, фашисты начали бомбить мирные кварталы Мадрида, уничтожая дворцы, музеи, больницы, скверы, убивая женщин, детей, стариков. Среди ясного дня появлялись «юнкерсы» и сбрасывали смертоносный груз на жилые кварталы.

Летчики-истребители встали на защиту Мадрида. Началась неравная битва за чистоту неба столицы. И хотя не так уж много было советских летчиков, взмывавших по сигналу зеленых ракет навстречу «юнкерсам», они сумели сделать свое дело. Сбив несколько десятков «юнкерсов» и «хейнкелей», они очистили небо Мадрида. Тогда враг пошел на крайность, он стал совершать налеты не днем, а ночью. Наши истребители летали только днем, для ночных полетов они не имели оборудования, да и аэродромы не были приспособлены к ночным полетам.

Как быть? Генерал Дуглас посоветовался с летчиками, инженерами, техниками. И выход нашелся. Решили поставить на аэродромы прожекторы для взлета и посадки, а летчикам разработали рекомендации по обнаружению воздушной цели ночью.

Первым в ночное небо Мадрида поднялся советский летчик Анатолий Серов и «срубил» воровски кравшегося к городу «юнкерса». Это был подвиг. Его повторил советский летчик Михаил Якушин. Потом стали летать ночью и другие летчики. Битва за небо Мадрида была выиграна, и генерал Дуглас в эту победу внес свой весомый вклад.

Десятимесячная боевая работа генерала Дугласа — комбрига Смушкевича — на фронтах республиканской Испании в опубликованном в газетах Указе ЦИК СССР именовалась как «специальное задание правительства», за успешное выполнение которого он был удостоен звания Героя Советского Союза.

По возвращении на Родину Я. В. Смушкевич был назначен заместителем начальника ВВС. Умудренный боевым опытом, зная авиационную технику агрессивных государств, зрелый авиационный командир, Я. В. Смушкевич с присущей ему энергией отдавал все свои силы и знания выработке новых Уставов и Наставлений, разработке теоретических вопросов применения авиации в бою. Его можно было видеть на важных совещаниях, [413] на диспутах в академиях, в строевых частях, на аэродромах а в небе, в кабинах боевых самолетов и опытных машин.

В апреле 1938 года Я. В. Смушкевич поднялся в кабине нового самолета Р-10, чтобы определить в воздухе, на что способна эта машина. На малой высоте неожиданно заглох двигатель, машина стала валиться на крыло. Летчик сделал все, чтобы спасти себя и самолет, но тяжелая авария оказалась неизбежной. Я. В. Смушкевич очнулся в госпитале. Разбита голова, перебиты обе ноги — это далеко не все травмы, полученные им в тяжелой аварии.

Врачи долгие месяцы вели сражение за жизнь Смушкевича, а он за то, чтобы быть в строю, летать. И победил, вернулся в строй, взлетел в небо, явив пример личного мужества.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.