Сделай Сам Свою Работу на 5

Командир штурмового корпуса 6 глава





До четырех часов дня кипело, грохотало жаркое сражение.

Врагу был нанесен немалый урон — уничтожены 2 его батареи, 11 танков. Наши танкисты тоже понесли серьезные потери. Остался на поле боя и танк Слюсаренко. Из пяти членов экипажа двоим удалось покинуть горящий КВ.

Первый бой. Он не принес успеха. Более того, положение полка, дивизии, корпуса все ухудшалось. Превосходящие силы врага продолжали теснить наши части на восток. Отступая с боями, советские воины с болью в сердце оставляли землю [385] Западной Украины, свежие могилы боевых друзей, подбитую ж сгоревшую технику. Но не теряли веру в победу, в пекле сражений обретали стойкость, воинское умение, солдатскую находчивость.

Недалеко от Тернополя экипажи трех танков под командованием капитана Слюсаренко получили задачу не допустить переправу вражеских войск через реку. Заняв выгодную позицию, наши танкисты встретили гитлеровцев губительным огнем. Шесть часов продолжался бой, и переправа осталась в наших руках. Как-то ночью танкисты батальона, действуя из засады, уничтожили сразу 13 фашистских машин.

И опять отступление. Вот уже и Староконстантинов. В полку осталось всего пять танков. А тут донесение разведки: юго-западнее города расположилась на отдых потрепанная в боях танковая часть немцев.



— Сколько у них танков? — спросил командир полка подполковник Громадин.

— Двадцать пять.

В пять раз больше. Немцы обеспечены боеприпасами, да им и еще подвезут, а в наших танках всего по 17 выстрелов. И все же было решено нанести удар по врагу. Выполнение этой задачи поручили капитану Слюсаренко. Короткая атака не обеспечила полного разгрома врага, но на поле боя все же сгорело пять его машин...

За Днепром, в районе Пирятина, возобновили свое существование 10-я танковая дивизия и ее 19-й полк. Всего три дня дали комбату Слюсаренко на то, чтобы получить технику, укомплектовать экипажи, познакомиться с людьми. А на четвертый полк двинулся под Конотоп навстречу танковым колоннам Гудериана, спешившим обойти Киев с востока и соединиться с группой Клейста. Приказ краток: перерезать путь наступающему врагу, с ходу захватить важное в оперативном отношении село Царское.



По данным разведки, сил у немцев приблизительно, втрое больше. Комбат шел с ротой старшего лейтенанта Воздвиженского. Решил неожиданно ударить по врагу не с востока, а с запада. Остальные танки батальона должны были ложным маневром отвлечь на себя внимание противника. Предусмотрели, казалось, все до мелочей, но боевая обстановка полна неожиданностей. Только выскочили на возвышенность, налетели вражеские самолеты, заработала и артиллерия. Продвижение к Царскому задерживалось. А в наушниках требовательный голос Громадина:

— Быстрее прорывайтесь к шоссе, Задержать, уничтожить танковую колонну!

Вот и показалась она, эта колонна. Еще несколько минут, и вспыхнет танковый бой. Победа в нем всегда за тем, кто первым обнаружит врага, быстрее определит дистанцию и еще быстрее и точнее откроет огонь.

Танки приближаются. Сколько их? Восемь... Но это только заслон, который прикрывает движущиеся по шоссе основные силы... Быстро сокращается дистанция. В схватку не на жизнь, а на смерть вступают пушки. Капитан Слюсаренко уверен: батальон сейчас сильнее, чем в первых боях, хотя и техники у него меньше. Сильнее опытом, умением, духом. А врага уже начинает пугать активная тактика.

Вспыхнул первый немецкий танк. Его поджег младший лейтенант Яков Заваруха. Это опытный танкист. Дважды выбирался он из горящих машин и снова возвращался в строй. На какую-то долю секунды немецкий танк появляется в оптическом прицеле комбата. Мозг, руки, направляющие орудие, — все сливается в одно стремление: уничтожить врага. Определены дистанция, поправка на отклонение. Выстрел — и фашистский танк, будто напоровшись на выпущенную болванку, вспыхивает.



Из восьми танков у врага теперь осталось шесть. Два из них наваливаются на Слюсаренко. Выручает старшина Анастас Саакян. Он поджигает один танк, но и его «тридцатьчетверка» получила серьезное повреждение. Слюсаренко, подбив вторую машину, с тремя своими, оставшимися в строю, прорывается к Царскому. Только тут завязывается бой с главными силами фашистов. Хаты, узкие улицы стесняют маневр, но все же наши танкисты в нескольких местах намертво перекрывают шоссе. Где только удается, заходят в тыл врагу, вытесняют его на открытую местность, расстреливают...

В октябре начались решающие сражения за нашу столицу. Тяжелые бои вела в те дни на Орловско-Курском шоссе незадолго перед тем сформированная 133-я отдельная танковая бригада, одним из батальонов которой командовал капитан Слюсаренко. В районе Фатежа она отбила десятки вражеских атак, уничтожила свыше сорока его танков, отбросила два полка пехоты. Значительными были и наши потери.

Наконец немцам удалось охватить Фатеж. У них было явное превосходство в силах. Неравный бой продолжался двое суток. На третий день, под вечер, батальон Слюсаренко, оторванный от остальных подразделений бригады, оказался в глубоком мешке. Танкисты удерживали часть города, но их положение [387] ухудшалось с каждым часом. Надо отходить, иначе будет поздно. Выбор один из двух: или взорвать материальную часть и с наступлением темноты выйти из окружения, или пробиться через центр города, овладеть мостом и через него выйти на соединение с бригадой. Комбат избрал последнее.

Быстро сгустились осенние сумерки. Несколько смельчаков во главе с начальником штаба Андреем Кожемячко незаметно проникли к мосту, Основные силы батальона, выстроившись в колонну, двинулись через захваченный врагом город. Мощный поток света от фар танков и автомашин усыпил бдительность немцев — они приняли советских танкистов за своих. Около моста колонну ждала группа Кожемячко.

— Ну как? — спросил комбат.

— Все в порядке, — доложил начальник штаба. — Немецкие автоматчики там, — показал он в темноту, где под мостом катилась река. — Их оружие и документы у нас...

Так, не сделав ни единого выстрела, батальон вышел из окружения и соединился с бригадой. Оставляя Фатеж, не забыли взорвать мост.

В декабре 1941 года большой группе бойцов и командиров бригады, награжденных за боевые заслуги, вручали ордена и медали. Орден Ленина был вручен и командиру батальона майору Слюсаренко.

Первая и к тому же высшая награда Родины. С огромным волнением принимал ее прошедший десятки боев и сражений комбат. Думалось об одном: «Заслужил ли? Ведь этой наградой страна отмечала лучших из лучших. А кто такой он? В недавнем прошлом — обыкновенный рабочий из Мерефы, что под Харьковом, теперь — обыкновенный командир батальона».

Невольно вспомнилось тяжелое, безрадостное детство. Захар был тринадцатым ребенком в семье. В голодном 1921 году он вместе с младшей сестрой Тоней, наслушавшись рассказов старого шарманщика о чудесном городе Одессе, ушел из дому. С собой прихватил любимую гитару. Ведь в Одессе, как уверял шарманщик, все обожают музыку и песни, щедро платят тем, в ком видят талант.

Но профессия бродячих музыкантов не принесла желанной удачи. Пришлось вернуться из Одессы снова в Мерефу. Здесь Захар поступил на стекольный завод, прошел путь от чернорабочего до машиниста электростанции, настойчиво учился своей профессии, труду, жизни. Здесь крепко и навсегда подружился со старым большевиком, бывшим черноморским матросом Андреем Торяником. От него и его товарищей из заводской партячейки [388] воспринял рабочий паренек то великое и святое чувство, которое привело его сначала в комсомол, а потом в ряды Коммунистической партии. С сознанием партийного долга пошел он в бронетанковую школу, командовал взводом, ротой. Сознание долга перед Родиной, партией, народом ни на минуту не угасало в его сердце даже в самых жестоких боях.

И вот — награда. Орден Ленина. Захару Карповичу думалось, что эта честь оказана не ему, а всему батальону, боевым товарищам — и тем, кто отдал за Родину свои молодые жизни, и тем, кто завтра рядом с ним пойдет в новые бои.

Обо всем этом хотелось сказать майору Слюсаренко сейчас, получая орден, но волнение настолько захватило мысли и чувства, что в ответ на поздравление командира бригады полковника Полякова он произнес только три полных огромного значения слова:

— Служу Советскому Союзу!..

Летом 1942 года гитлеровцы двинулись на Сталинград. Их клин, образованный сотнями танков, прикрытый армадами самолетов, рассек оборону наших частей. Танковая бригада, в которую входил батальон Слюсаренко, находилась тогда в районе станции Шевченко, недалеко от Купянска. Утром на земле и в воздухе начал нарастать грохот. Вот появилась вражеская авиация, горизонт потемнел от силуэтов танков. Они приняли боевой порядок острым углом вперед и двигались неторопливо. Ждали, пока авиация «обработает» фланги. Противно выли бомбы, сотрясая землю глухими взрывами. В бинокль комбат видел, как взлетает в воздух земля, падают деревья, чернеет трава. Фашистские танки рванулись вперед. Но танкисты батальона Слюсаренко молчали.

— Огонь вести только по бортам, — передал комбат по рации.

С каждой минутой нарастало напряжение боя. Один танк шел прямо на машину Слюсаренко. Огонь! Танк остановился, окутанный клубами огня и дыма. А в наушниках голос комбрига:

— Что там у тебя, докладывай.

— Все в порядке.

Потери несут и немцы, и наши танкисты. Комбат насчитывает уже 13 пылающих вражеских машин. Неподалеку горят три наших «тридцатьчетверки», одна крутится на месте с перебитой гусеницей. В наушниках снова голос комбрига:

— Не нуждаетесь ли в помощи?

— Сами управляемся...

Большая группа фашистских танков прорывается через огневой заслон. Обогнув балку, она устремляется на луг, к тому месту, где за бугорком стоит машина старшины Ивана Королькова. Комбат поворачивает бинокль туда: выдержит ли этот опытный танкист неравную схватку? «Тридцатьчетверка» Королькова на минуту появляется из-за укрытия. Выстрел — и назад. Без промаха. Вражеский танк горит. Через минуту старшина повторяет свой маневр, и его снаряд точно поражает вторую цель. Да, скорострельность у наших танковых пушек выше, чем у фашистских, и если не медлить, то после выстрела всегда можно успеть уйти за укрытие. Это знает и умело использует Корольков. Да и не один он.

Более 40 часов с небольшими перерывами продолжался этот бой между свежими силами гитлеровцев и нашими измотанными непрерывными боями частями. Враг понес крупные потери. Только старшина Корольков со своим экипажем подбил 14 танков. Тот самый Корольков, который позже, под Берлином, стал подполковником, командиром полка, Героем Советского Союза...

1944 год. Война откатилась далеко на запад. Бои идут уже на Правобережной Украине. Гвардии полковник Слюсаренко получил новое назначение — командиром 56-й гвардейской танковой бригады. Бригада, сформированная в Иванове и укомплектованная в основном рабочими города и сельской молодежью области, уже имела опыт боев под Ленинградом, Тулой, освобождала Россошь, Чугуев, Харьков, совершила стремительный рейд к Днепру, участвовала в захвате Букринского и Лютежского плацдармов. Да и опыт нового командира этой славной части заметно пополнился в огне боев под Сталинградом и Ленинградом. Командовал он полком, был заместителем командира, а затем командиром бригады.

Короткая беседа с командующим 3-й гвардейской танковой армией генерал-полковником Павлом Семеновичем Рыбалко. Об обстановке на фронте, что проходит западнее Киева. О тактике не раз уже битого, но еще сильного врага. О месте командира-танкиста в бою. И напутствие командарма: воевать не. лбом, а умом. Героизм командира бригады — не в самопожертвовании, он — в грамотном руководстве, в том, чтобы умело направить усилия подчиненных на достижение главной общей цели.

Бригада снова в боях. Под Проскуровом, Тернополем. Через узкий пролом во вражеской обороне — так называемый Колтовский коридор — стремительный прорыв к Золочеву и Львову. Гитлеровцы бросали против бригады сильные подвижные резервы — танки, противотанковую артиллерию, не раз пытались отсечь [390] от основных частей армии. Но мужество, героизм и умение наших танкистов сокрушали сопротивление врага. Бригада вместе с другими частями 1-го Украинского фронта вступила во Львов.

...После больших дождей река вышла из берегов. Бурное течение несет обломки разрушенных мостов. Плывет перевернутая вверх днищем лодка. Она попадает в водоворот, останавливается, вертится на месте, задрав нос.

Висла. Комбриг Слюсаренко стоит на берегу. Рядом — начальник штаба, начальник политотдела, командиры танковых батальонов. Они тоже волнуются, глядя на реку. Дума у всех одна: как быстрее и с наименьшими потерями форсировать ее? Кто пойдет первым? Выбор падает на батальон майора А. И. Жабина. Почему? Комбриг знает: в боевой обстановке нет ничего опаснее слабоволия. А у Жабина воля особенная. Он сделает все, абсолютно все, чтобы достичь цели. Такие у него и подчиненные.

Переправа идет под непрерывным воздействием авиации противника. На противоположном берегу батальон Жабина с ходу вступает в бой по расширению плацдарма. Враг подтягивает резервы. Сил у него в два, а может, и в три раза больше, он предпринимает новые и новые контратаки. В боевых порядках батальона находится и комбриг. Он внимательно, чутко следит за ходом боя. Вот гитлеровцы обрушили на танкистов бомбовый удар с воздуха, вслед за ним двинулась армада «тигров» и «пантер». Казалось, ни броня, ни люди не могут выдержать этого ада. Но советские танкисты выдержали. Врагу не удалось даже потеснить их. Оставив на поле боя десятки подбитых и сгоревших танков, фашисты откатились.

Сандомирский плацдарм держится, живет жестокой и страшной жизнью войны. Вот большая группа бомбардировщиков под прикрытием истребителей обрушивает удар на бригады З. К. Слюсаренко, А. А. Головачева и Д. А. Драгунского. Следом — сильный минометный и артиллерийский обстрел. Неожиданно грохот обрывается. Из своего наскоро закопанного в землю танка, что стоит недалеко от блиндажа, только что разнесенного на куски, Захар Карпович смотрит на перелесок. Оттуда выползают танки. Набирая скорость, приближаются к позициям бригады.

Внимание и нервы комбрига напряжены до предела. За несколько секунд надо рассчитать все: скорость вражеских машин, место встречи с ними, направление, с которого можно ударить не в лоб, а по бортам. Подана команда на контратаку. Теперь [391] быстрее в третий батальон — там час назад тяжело ранило комбата. Механик-водитель делает короткую остановку на пригорке. Комбриг откидывает люк, осматривает местность, прислушивается. Сквозь гул моторов, грохот выстрелов улавливает: вражеские танки идут слева, как и предвидел, на батальон Жабина.

— Огонь по моему сигналу, — передает по радио. До фашистской колонны метров четыреста. Рассредоточившись, наши танки останавливаются.

— Огонь!

Немцы не ожидали этого. Их головной танк круто разворачивается и подставляет борт снаряду. Следом окутывается дымом еще один. Остальные обходят пылающие машины и продолжают путь. Что задумал враг? Ясно. Эта группа хочет сковать наших танкистов, чтобы дать возможность другим выполнить более важную задачу.

По приказу комбрига три «тридцатьчетверки» завязывают с этой группой бой, а сам он с остальными машинами устремляется наперерез главным силам врага. Фашисты остановлены. Они отходят, чтобы перегруппироваться и снова обрушить на наших танкистов и пехотинцев лавину огня...

Больше двух месяцев кипели бои на Сандомирском плацдарме. Перемалывая новые и новые вражеские дивизии, наши войска упорно продвигались вперед. В этих победах была "немалая доля и 56-й гвардейской танковой бригады, которой командовал гвардии полковник 3. К. Слюсаренко. Там, на плацдарме, в один из осенних дней командующий армией П. С. Рыбалко от имени Президиума Верховного Совета СССР вручил ему первую «Золотую Звезду» Героя Советского Союза.

От Вислы к Одеру. Главное направление теперь — Берлин. Что такое направление будет, советские воины верили еще в первые дни войны, верили, когда враг дошел до Москвы, до Волги, до гор Кавказа. Теперь наступило оно, время близкой победы, во имя которой было пролито столько крови, отдано столько жизней, пережито столько страшного и трудного на фронте и в тылу.

Берлинское направление. Последние сотни километров войны. Как и все наши войска, бригада брала их в непрерывных ожесточенных боях. Форсировала водные преграды, проламывала и пробивала бреши в бесчисленных оборонительных рубежах, наносила жестокие поражения последним танковым резервам Гитлера, сама несла потери. Горели боевые машины, погибали в них танкисты, что еще вчера, сегодня, час или два назад шутили, [392] смеялись, пели песни, писали письма матерям, отцам, любимым, детям, жили мечтой о скорой встрече с ними... Осколок вражеского снаряда прервал жизнь командира соседней бригады дважды Героя Советского Союза полковника Александра Головачева. Большая, крепкая дружба связывала Слюсаренко с этим замечательным человеком. При каждой встрече Головачев с увлечением рассказывал о своих командирских замыслах, поражавших дерзостью, прозорливостью, расчетом. А закончив служебные разговоры, обязательно просил:

— Возьми-ка, Захар, гитару да сыграй...

Слушал внимательно, тихо подпевал, думая о чем-то своем. И всегда светилась в его больших умных глазах огромная любовь к жизни, к людям...

В этих последних боях комбриг Слюсаренко, как и всегда, появлялся на самых опасных участках, нередко сам водил батальоны в бой. Как-то подбили танк. К счастью, отделался легкими ожогами. В одном из боев, когда открыл люк, чтобы окинуть взглядом местность, вражеский осколок ударил прямо в орден Ленина, что находился против сердца. Был ранен и снова возвращался в строй. В районе Лаубана гитлеровцы неожиданно нанесли сильный контрудар и прорвались к штабу корпуса. С одним из батальонов гвардии полковник Слюсаренко поспешил на выручку. Штабу удалось уйти, но комбриг остался в окружении. Положение создалось такое, что пришлось вызывать огонь на себя.

И вот начался бой в пригородах Берлина, штурм последних рубежей фашизма. Дрожит земля от тысяч взрывов. Наша тяжелая артиллерия бьет по строениям северного берега Тельтов-канала, авиация наносит сильные бомбовые удары. В небо поднимаются тучи пыли, смешанной с пороховым дымом. Огрызаются и фашисты.

Ночью бригада вместе с другими частями прорвала оборону гитлеровцев, прикрывавшую Берлин с юга, и ворвалась в город. Еще один рывок, и падет последний бастион фашизма. Но не так легко его сделать. Враг в предсмертной лихорадке. Ожесточенные бои идут за каждую улицу, за каждый дом.

К исходу 27 апреля основные силы корпуса ушли на другое направление. Положение бригады еще больше осложнилось. На участке ее наступления у фашистов явное превосходство в силах: наших 500, а их тысячи, у нас 12 танков и 4 самоходки, у них 29 танков и 38 штурмовых орудий.

В бой с отчаянно сопротивлявшимся врагом комбригу пришлось бросить танкистов, оставшихся без машин, ремонтников, [393] хозяйственные подразделения, даже телефонистов. Гремит, грохочет сражение, все ближе оно к центру Берлина. Гвардии полковник Слюсаренко — вместе с танковыми ротами, В тяжелом кровопролитном бою воины бригады подбили и сожгли девять фашистских танков, много орудий, уничтожили около тысячи солдат и офицеров. На одном из участков противнику все же удалось прорваться к реке Хафель, но там его разгромили соседние части...

Берлин пал, но война продолжалась. В ночь с 2 на 3 мая 56-я гвардейская танковая бригада, как и весь 7-й танковый корпус, совершила 150-километровый марш-бросок к Дрездену, чтобы массированным ударом отрезать пути отхода засевшей в Чехословакии группировке гитлеровцев и освободить Прагу.

Эта операция потребовала от воинов бригады исключительной отваги, огромного мужества. Отстали тылы, тяжелое положение сложилось с горючим. А впереди — вершины Рудных гор, вражеские части прикрытия и узлы сопротивления. Бригада идет в передовом отряде корпуса, атаками и контратаками расчищает путь нашим основным силам. В сердце каждого танкиста будто стучит призыв восставших в Праге чехов, захвативших радиостанцию: «Помогите Праге», «Помогите Праге»...

Сопротивление врага все яростнее. Наперерез нашим танкам он бросает сильные подвижные резервы, из засад их встречают огнем «тигры» и самоходки, тяжелая и зенитная артиллерия. На перекрестках дорог, у населенных пунктов внезапно вспыхивают ожесточенные схватки. Комбриг всегда там, где танкистам всего труднее.

Вот и Рудные горы. Узкие извилистые дороги, проложенные по крутым склонам, а на них — лесные завалы. И все же танки с пехотой на броне пробиваются вперед и вперед. Наконец заняты перевалы, но это еще не значит, что Рудные горы преодолены. На их спусках у врага мощная противотанковая оборона: каменные завалы, надолбы, каменно-земляные заборы. И все они под огнем. Пробиться через все это танкистам помогли опыт, искусство механиков-водителей, неодолимое стремление к победе.

Когда наши танковые части ворвались в Прагу, в ее отдельных районах еще продолжались схватки между участниками героического восстания и эсэсовцами. Советские танкисты с ходу вступили в бой и выбили гитлеровцев из города. Прага была спасена от разрушений.

Славный боевой путь прошла гвардейская танковая бригада. Она получила почетное наименование Васильковско-Шепетовской, [394] была награждена орденами Ленина, Красного Знамени, Суворова и Кутузова 2-й степени. Ее командир гвардии полковник Слюсаренко был второй раз удостоен звания Героя Советского Союза.

* * *

Несколько лет назад генерал-лейтенант танковых войск Захар Карпович Слюсаренко уволился в запас. Живет он в Киеве. Недавно написал книгу воспоминаний. Посвятил ее благодарным сынам — преемникам боевой славы своих отцов Достойный пример молодому поколению — вся его жизнь.

В. Погребной

Меч и щит

СМИРНОВ АЛЕКСЕЙ СЕМЕНОВИЧ

Алексей Семенович Смирнов родился в 1917 году в деревне Пальцево- Рамешковского района Калининской области в семье крестьянина. По национальности карел. Член КПСС с 1941 года. В Советской Армии с 1938 года. В том же году окончил военную школу пилотов.

В годы Великой Отечественной войны летчик-истребитель А. С. Смирнов воевал на Ленинградском, Волховском, Воронежском, Северо-Западном, Калининском, 1-м и 2-м Прибалтийских, 3-м Белорусском фронтах. Был командиром звена, затем командовал эскадрильей. Совершил 457 боевых вылетов, провел 72 воздушных боя, лично сбил 34 самолета противника.

28 сентября 1943 года А. С. Смирнову присвоено звание Героя Советского Союза. 23 февраля 1945 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

В 1947 году окончил Высшие офицерские летно-тактические курсы. С 1954 года полковник А. С. Смирнов находится в запасе, живет и работает в Москве.

То, что произошло в тот день, Алексею Смирнову казалось невероятным. Он был всегда уверен, что ни с ним, ни с его ведомым, Петром Углянским, ничего плохого не случится. И эта уверенность в себе, в своем ведомом и непоколебимая вера в победу над врагом помогали сражаться и выходить невредимыми из довольно сложных ситуаций воздушного боя. Но Смирнов знал и то, что на войне никто не огражден от смерти, сколько раз сам встречался с ней, на его глазах гибли товарищи, и все же верил в свою звезду...

Верил и после того злосчастного дня в первое лето войны, когда его ведомый, его щит, младший лейтенант Петр Углянский, был тяжело ранен.

В том бою Петр, прикрывая атаку Смирнова, вынужден был вступить в поединок с ведущим пары истребителей противника. Углянский сам навязал ему лобовую атаку, чтобы тот не помешал Смирнову сбить его напарника. Смирнов же увидел в стремительном сближении «чайку» и «мессершмитта», как только оторвался от прицела и огляделся вокруг, а сбитый им истребитель, сильно дымя, беспорядочно падал, объятый пламенем. Тут уж ведущий не мог помочь своему ведомому предрешить исход поединка в лобовой атаке, но, используя превышение в высоте, он направил «чайку» на предполагаемую точку встречи истребителей на тот случай, чтобы прикончить фашиста, если у того сдадут нервы и он попытается спастись неожиданным выходом из атаки, а Углянский не успеет в тот миг всадить в него решающую дозу огня.

Фашист оказался упорным и опытным. Стрелять не торопился. Не стрелял и Углянский. Смирнов, глядя со стороны, весь напрягся — через две-три секунды самолеты столкнутся и... [397] Они открыли огонь одновременно, немец и Углянский. «Чайка» от отдачи оружия при стрельбе на какую-то долю секунды резко потеряла скорость, словно кто придержал ее сзади, и эта доля секунды спасла ее от удара в нырнувшего под нее горящего «мессершмитта». Но и она, «чайка», тут же с разворотом на восток круто пошла на снижение.

Алексей догнал «чайку» Углянского, подошел к ней вплотную. Петр сидел в кабине какой-то обмякший, лицо бледное. Он глянул на своего командира, скупо улыбнулся, будто хотел сказать: «Ничего, брат, дотянем». Смирнов понял — с другом стряслась беда, а помочь ему невозможно. На земле раненного в бою можно перевязать, оттащить в укрытие, отправить в медсанбат. А в небе? Смирнов в отчаянии хотел жестом показать Углянскому: садись, мол, на вынужденную. Но ни под ними, ни впереди, ни по сторонам не было ни одной поляны, вокруг, сколько глаз охватит, — лес, лес и лес да небольшой пятачок круглого озера, от которого — ни дорог, ни стежек. И все же должна где-то тут близко быть поляна с пятачок, Алексей хорошо ее помнил. Они вышли на нее неожиданно над самыми макушками сосен. Углянский с ходу пошел на посадку, не выпуская шасси. Смирнов кружил над поляной и видел: машина Углянского проползла несколько метров по траве и загорелась. Петр с трудом выбрался из кабины, его подхватили на руки сбежавшиеся красноармейцы и унесли в лес, в сторону приютившейся у горы маленькой деревни.

Смирнов приземлился на своем аэродроме, доложил о случившемся командиру полка. Полковой врач и комиссар тут же выехали к месту посадки Углянского, но ни его, ни кого-нибудь из тех, кто спасал летчика, там уже не было. В деревне узнали, что летчику сделали перевязку и отправили машиной на санпоезд, но вряд ли довезут — ему «пробило грудь насквозь».

А на рассвете Смирнов снова ушел в бой. И потекли дни — один тяжелее другого. Немцы подошли к Ленинграду. Истребители чаще применялись для штурмовки войск и аэродромов противника.

Вернется, бывало, Смирнов с задания и пока докладывает на командном пункте о выполнении задачи, машина уже снова готова к бою: заправлена горючим и маслом, пробоины заклеены перкалью, подвешены четыре бомбы и восемь реактивных снарядов (РС), заполнены патронные ящики свежими лентами, даже щелчки успевают сосчитать оружейники — проверить синхронность спускового механизма оружия с вращением винта, чтобы летчик не прострелил в бою лопасть, ведь все четыре [398] сверхскорострельных пулемета стреляли через диск вращающегося пропеллера.

Быстрота и четкость работы технического состава ободряли летчиков. Механик даже помогал пристегнуть парашютные лямки. И садясь в кабину, Смирнов уже улыбался.

А через пятнадцать минут он снова в бою. На передовой земля кипела от взрывов. Все в дыму, гарь забиралась в кабину истребителя. Смирнов сбрасывал в скопления немецкой пехоты осколочные бомбы, реактивными снарядами подавлял огневые точки, бил из пулеметов по срывавшимся в атаку гитлеровцам. С бреющего полета хорошо видны падающие, скошенные им фигурки автоматчиков. Не видно лишь с первого захода, что немцы тоже стреляют по нему, — так быстро проскакивает он над ними. Затем второй заход сквозь море огня, и он уже видит, как захлебывается их атака и как поднимается в контратаку наша пехота, как стараются немцы сбить его, и он стреляет по ним, пока не умолкнут пулеметы. И так до восьми раз за день, до густых сумерек... И не каждый раз все возвращались домой.

Как только добирался до нар, падал замертво и спал до самого подъема беспробудно, без сновидений. А другой раз проснется среди ночи — не смыкаются глаза, да и только. И лезут в голову всякие мысли, особенно когда рядом пустая постель друга — вчера не вернулся с задания... Чего только не вспомнишь в ночной тиши, сквозь которую едва слышатся вздохи дальнобойных орудий с переднего края или приглушенный гул ночных бомбардировщиков. И все время перед глазами жена — Катю он видел в последний раз до войны — и мать. Как они теперь там без него? Отца он совсем не помнил, не стало его еще в восемнадцатом, когда Алеше было полтора года. А то вспоминается детство, тихая деревенька Пальцево, до которой отсюда, от полевого аэродрома, далеко-далеко. Комсомольская юность в Калинине, первые шаги в небо — аэроклуб, Одесская школа пилотов, боевое крещение на Карельском перешейке в лютую зиму тридцать девятого года... И снова суровая действительность Великой Отечественной, штурмовки, схватки с «мессершмиттами», отступление... И тут выплывал из темноты Петр Углянский и становился рядом с Катей и матерью, словно брат родной. «И жену Петра Катей зовут, — отмечал про себя Смирнов. — Сколько с ним поутюжил небо, сколько раз прикрывал меня Петр в минуты опасности...» А однажды, в первые дни войны, Алексей чуть не потерял Углянского при возвращении с боевого задания. На них из-за облаков напали два «мессершмитта». [399]

Начали драться на вертикалях. И вдруг Алексей заметил — при наборе высоты отстает от него ведомый. А бой идет, немцы не ждут, пока ведомый русской пары подтянется к своему ведущему. Минуту спустя Углянский совсем оторвался, на него тут же набросился противник. Смирнов поджег ведущего МЕ-109 и поспешил на помощь Углянскому.

. На земле попробовали разобраться: в чем дело, почему машина Углянского не добирала высоту на вертикалях?

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.