Мастер стремительных рейдов 9 глава

Забегая на много лет вперед, скажу, что Валя Бадаш, гражданка Венгерской Народной Республики, преподаватель Будапештского университета, и генерал-полковник Александр Родимцев являются почетными гражданами города Терезин в Чехословакии и встречались там на праздновании очередного Дня Победы.

Но тогда их встреча в медсанбате 13-й гвардейской дивизии была одноминутной. Войска ринулись к Праге и через несколько часов уже сражались за ее освобождение.

Но и здесь Великая Отечественная не закончилась для Александра Родимцева и корпуса, находившегося под его командованием. Надо было спешить на помощь пылающему городу Кладно.

Лишь 13 мая раздалась команда зачехлить орудия.

Боевой путь десантной бригады, затем 87-й стрелковой дивизии, ставшей 13-й гвардейской, и, наконец, корпуса, в который входили 13, 95 и 97-я гвардейские дивизии, исчислялся семью с половиной тысячами километров. К этим семи с половиной в Чехословакии прибавилось еще пятьсот.

Победы бригады, дивизии, а затем корпуса не были только личным успехом их командира.

Всегда, когда я бывал в штабе Родимцева, я видел его окруженным верными товарищами — политработниками и штабистами, начальниками служб и родов войск. Принимая решение, командир подолгу советовался с ними, совместно с ними вырабатывал план операции.

И не случайно, что политработники 13-й гвардейской дивизии М. С. Шумилов, Г. Я. Марченко, А. К. Щур стали генералами в огне боев.

Бывают подвиги, делающие бойца героем в удивительно короткий срок: один день — форсирование реки, одна ночь — горящий танк, мгновенная, беспримерно смелая атака. Но есть [271] подвиги, которые не определишь днем, мгновением. Вторая «Золотая Звезда» загорелась на груди генерала Александра Родимцева как отсвет тысячи подвигов, совершенных бойцами его соединения, выпестованными и руководимыми им. Разумеется, Родина учла и личную храбрость генерала — героя всегда и во всем.

Все эти годы генерал занимался воспитанием войск, воспитанием солдат. Выпестованный армией, ставший в ее рядах комсомольцем и коммунистом, он считается в военной среде человеком легендарной личной храбрости. Как свидетель подтверждаю: да, для генерала Родимцева понятия «страх» не существует. Но не безрассудство, а спокойный, точный расчет всегда руководил им в боевой обстановке. По счастливой случайности ни одна пуля, ни один осколок ни разу не задел его. Он вышел из войны молодым человеком, с едва серебрящейся головой и веселыми юными глазами в тяжелых, словно набухших от четырехлетней бессонницы веках. Он и сейчас продолжает службу в наших Вооруженных Силах. Второй ромб, свидетельствующий об окончании Высшей военной академии, появился на его мундире рядом со многими орденами, которыми наградила его Родина, крестами и звездами, которыми отметили его доблесть иностранные государства.

Посещая своего старого боевого товарища, я всегда вижу на его письменном столе стопы исписанной бумаги, папки с рукописями. Когда вырвется свободное время, генерал записывает малые и великие события своей боевой жизни. Это не мемуары в узком смысле этого слова, а скорее рассказы бывалого человека. Немало книг Александра Родимцева уже пришло к читателю. Это — итог пятнадцатилетнего труда — книга «Под небом Испании», это рассказы для детей «Машенька из Мышеловки», документальные повести «На последнем рубеже», «Люди легендарного подвига», «Твои, Отечество, сыновья».

Меня всегда удивляет память генерала. Когда в 1968 году на берегах Волги праздновалось 25-летие Сталинградской победы, на места боев приехало более ста бывших гвардейцев 13-й дивизии. Каждого из них генерал называл при встрече по имени, с каждым ему было о чем вспомнить.

Торжества в Волгограде подошли к концу. Мы уже собрались отправляться из гостиницы на вокзал, когда в дверь номера постучали. Вошел немолодой, чуть сгорбившийся человек, представился:

— Гвардии рядовой.

Генерал сразу узнал его — встречались в полку, которым командовал И. А. Самчук.

Бывший гвардеец легендарной дивизии, оказывается, последние четыре года работает на Мамаевом кургане, там, где был ранен и награжден когда-то. Он теперь принял участие в создании монумента на Мамаевом, на его долю выпало высекать на граните имена его товарищей в зале Вечной Славы.

Гвардеец вынул из авоськи большую банку варенья и вручил ее генералу со словами:

— От нашей гвардейской семьи.

О том, как хорошо знает Родимцев каждого своего солдата, свидетельствует и новая его книга. Генерал пишет о рядовом артиллеристе Быкове, отличившемся еще в сражениях под Харьковом, воевавшем в Сталинграде и погибшем на Курской дуге. Первые публикации о Герое Советского Союза Быкове вызвали отклик — нашлась жена героя, тоже бывший гвардеец 13-й, сообщила, что сын героя служит сейчас в армии. Родимцев поехал в Киевский военный округ, нашел солдата и сына солдата, выступил в части с воспоминаниями об отце рядового срочной службы.

Книга о Быкове называется «Останутся живыми».

И сейчас, приезжая в войска, генерал считает своим долгом звать солдат, учить их так, чтобы им передалась непреклонность защитников Мадрида, Киева, Сталинграда, героев Сандомирского плацдарма и освобождения Праги.

Леонид Кудреватых

Зрелость таланта

РОКОССОВСКИЙ КОНСТАНТИН КОНСТАНТИНОВИЧ

Видный советский военный деятель Константин Константинович Рокоссовский родился в 1896 году в городе Великие Луки в семье железнодорожного машиниста. По национальности поляк. Член КПСС с 1919 года. Участник первой мировой войны 1914 — 1918 годов и гражданской войны 1918 — 1920 годов. В 1929 году окончил курсы усовершенствования высшею начальствующего состава при Военной академии имени М. В. Фрунзе. В этом же году принимал участие в боях на КВЖД.

В годы Великой Отечественной войны К. К. Рокоссовский командовал корпусом, армией и войсками Брянского, Донского, Центрального, 1-го и 2-го Белорусских фронтов. 29 июля 1944 года ему было присвоено звание Героя Советского Союза, 1 июня 1945 года он удостоен этого звания вторично. Награжден орденом «Победа», семью орденами Ленина и многими другими орденами и медалями СССР, а также многими иностранными орденами. В июне 1944 года К. К. Рокоссовскому присвоено звание Маршала Советского Союза.

После войны был главнокомандующим Северной группой войск. С 1949 по 1957 год К. К. Рокоссовский — заместитель председателя Совета Министров и министр национальной обороны Польской Народной Республики, член Политбюро Польской объединенной рабочей партии, депутат сейма. С 1957 по 1968 год он находился на ответственной работе в Министерстве обороны СССР. Был депутатом Верховного Совета второго, пятого, шестого и седьмого созывов. На XXII и XXIII съездах партии избирался кандидатом в члены ЦК КПСС. В 1968 году из печати вышла его книга «Солдатский долг». В том же году К. К. Рокоссовский умер.

Первое впечатление, пожалуй, самое верное, самое надежное. Добрый, умный или злой, неукротимый в работе или равнодушный к окружающим, грубый, не терпящий возражений или мягкий в беседе, умеющий слушать, но непреклонный в решениях — эти и многие другие качества человеческой натуры порой раскрываются при первой встрече, при недолгом разговоре, а потом при каждом новом случае свидания проясняются, становятся более отчетливыми и зримыми, но, как правило, подтверждают первое впечатление.

В годы Великой Отечественной войны корреспондентские фронтовые дороги не раз приводили меня к К. К. Рокоссовскому. Встречались мы с ним и после войны. Многое о Константине Константиновиче я слышал от командармов, армии которых находились под его фронтовым руководством, от офицеров и солдат, бывших свидетелями и участниками многих операций, вдохновителем которых он был.

И все же первая или первые встречи с К. К. Рокоссовским неизгладимы в памяти. Они относятся к лету 1941 года.

В начале августа мы, группа журналистов-известинцев, приехали в штаб 101-й танковой дивизии, которая держала оборону возле Минского шоссе, под Ярцевом. Дивизия входила в недавно сформированную армейскую группу. В боевых донесениях, да и в наших корреспонденциях это соединение часто именовалось «группа генерала Рокоссовского».

Перед группой генерала Рокоссовского была поставлена задача: сорвать намерения немцев продвинуться в сторону Дорогобужа и Вязьмы. С первых же дней сформирования этой группы в ее штаб зачастили военные журналисты и писатели. [275]

Это и понятно: армейская группа блестяще решала поставленные перед ней задачи активной обороны. Люди, встречавшие в газете два слова: «активная оборона», особенно те, кто жил и трудился в тылу, не представляли себе, что такое активная оборона во всей ее сущности. Даже многие из нас, военных журналистов, свободно употреблявших термин «активная оборона», не всегда отчетливо понимали ее смысл и значение. Я, например, подробно и обстоятельно о значении активной обороны впервые услышал из уст Константина Константиновича Рокоссовского.

Но вначале о первой встрече.

Мы пробирались в боевые подразделения, державшие оборону в левой зоне от Минского шоссе. Петляя по тропинкам, что избороздили фронтовой лес, мы набрели на артиллерийские батареи, расчеты которых вели огонь по противнику, укрывшемуся за лощиной и обстреливавшему наши части. В районе нашей батареи тут и там рвались снаряды. Увидев, как мы блуждаем в этой кутерьме, артиллеристы просто втащили нас в блиндаж.

Пока шла горячая артиллерийская перестрелка, мы, естественно, отсиживались в укрытии. А потом вышли к расчетам орудий. Вот тут-то и услышали первый рассказ о генерале Рокоссовском. Командир дивизиона, узнав, кто мы такие, спросил:

— Вы нашего генерала еще не видели? Не беседовали с ним?

— Пока не довелось.

— Обязательно побывайте у него. Рокоссовский — это настоящий боевой генерал! Такой будет любим, за ним бойцы пойдут в огонь и в воду. Я давно в армии и знаю, с чего начинается любовь бойцов к своему командиру.

— Откуда у вас такая уверенность в генерале Рокоссовском? — спросил я командира дивизиона.

В ответ собеседник поведал историю об утреннем бое. Западнее, километра за полтора отсюда, большая лощина. За эту лощину разыгрался настоящий танковый бой.

С противоположных опушек леса на лощину вышли и схлестнулись в лобовую сотни две танков, почти поровну с каждой стороны. Это была схватка горячая, молниеносная, с обоюдными большими потерями. Никакого выгодного результата она не принесла ни нам, ни немцам. Лощина, как была, так и осталась ничейной. Передовые подразделения — советские и немецкие — сохранили за собой опушки леса по обе стороны, а в лощине и по ее склонам догорали десятки танков. [276]

Вскоре после танкового боя на передний край прибыл командующий группой генерал-майор К. К. Рокоссовский. Изучив обстановку, он сказал: «Лощина будет за тем, кто сегодня влезет в остовы танков, оставшихся тут. А за кем будет лощина, под контролем того будет и противоположная опушка леса. Мы первыми должны овладеть лощиной. Нам необходимо первыми забраться в остовы танков. И мы это сейчас сделаем!»

Пехотным подразделениям, укрывшимся в окопах на восточной опушке лощины, был отдан приказ: «С боем ворваться в металлические чрева танков!»

— Приказ — приказом, а дело — делом, — продолжал рассказывать командир артиллерийского дивизиона. — Несколько раз пехотные подразделения пытались подняться в атаку, но тщетно. Вся лощина простреливалась противником. Вот тут-то и проявил себя как боевой начальник командующий нашей группой. Генерал Рокоссовский появился на опушке леса во весь рост. Его увидели все. «Бойцы, за мной, в атаку!» — крикнул генерал. И точно какая-то магическая сила подняла всех бойцов. Всех, до единого! С криками «ура!» пехота ринулась в лощину. Командиры подразделений как бы приняли эстафету от генерала и повели бойцов вперед. А генерал вскоре был уже на командном пункте и оттуда руководил всей операцией. После такой атаки, конечно, лощиной прочно завладела наша пехота. А теперь вот мы, артиллеристы, выкуриваем фашистов и с западной опушки.

Рассказ командира артиллерийского дивизиона был для нас как бы иллюстрацией к понятию «активная оборона». Но не только это запало в память. После сообщений Совинформбюро о поражениях и потерях, которые терпели части и соединения Красной Армии в конце июня и в июле, после того, как мирное население, бойцы и младшие командиры с горькой обидой осуждали многих военачальников, не сумевших подчинить своей воле войска и удержать их на оборонительных рубежах, от командира артиллерийского дивизиона мы услышали рассказ о генерале, рассказ, в котором прозвучали не только искренний восторг поведением старшего командира, но и глубокое уважение к нему.

Побеседовав с артиллеристом, мы, естественно, захотели во что бы то ни стало встретиться с К. К. Рокоссовским, поговорить с ним. В тот же день, к вечеру, мы оказались в лесу, где прятались от немецких воздушных пиратов танки 101-й дивизии, которой командовал известный по Халхин-Голу бравый офицер Герой Советского Союза полковник Г. М. Михайлов. Полковник [277] принял нас радушно, но рассказать о минувших здесь боях ничего не мог — дивизия только что вышла на рубеж обороны.

На полянке был оборудован своеобразный стол: в центре круговой траншейки, глубиной до полуметра, прямо на земле, покрытой газетами, стояли незатейливые яства для ужина. Опустив ноги в траншейку и присев на ее бровку, мы оказались как бы за столом. За этим столом мы и слушали неторопливый рассказ полковника Михайлова об известных боях на Халхин-Голе. К импровизированному столу подбежал адъютант полковника:

— Прибыл генерал-майор Рокоссовский.

Вскоре на полянке показался высокий, худощавый, как говорят, ладно скроенный и крепко сшитый генерал. Мы поднялись, представились. Рокоссовский присел за стол и начал беседу. И его выправка, и речь, строй речи, лексикон — все как-то подчеркивало высокую культуру. Ласковый взгляд. Крупные руки с пальцами рабочего. Мягкий голос, сдержанная улыбка. Во всем чувствовалось что-то застенчивое и удивительно привлекательное. Слушая Константина Константиновича, мы забывали, что находимся на войне, что перед нами командующий армейской группой.

Вернувшись в штаб фронта, мы с радостью рассказывали товарищам по перу о том, что видели Рокоссовского, что разговаривали с ним, что узнали, как он ведет себя на переднем крае, и конечно же передали сказанное им за ужином.

«Командир любой степени, — говорил Рокоссовский, — должен обладать большой силой воли и чувством ответственности. Важно, чтобы он мог преодолеть боязнь смерти, заставить себя находиться там, где его присутствие необходимо для дела, для поддержания духа войск, даже если по занимаемому положению там ему не следовало бы появляться». Мы понимали, что этими словами генерал для нас и в первую очередь для себя объяснял собственное сегодняшнее поведение на опушке леса у лощины, когда он поднимал пехоту в атаку.

Вскоре К. К. Рокоссовский был назначен командующим 16-й армией, представлявшей уже значительную силу: в нее входили шесть дивизий, танковая бригада, тяжелый артиллерийский дивизион и другие части. Теперь мы ездили в 16-ю армию, встречались с командармом, как со старым знакомым. Сколько интересных и глубоких по мысли бесед осталось в памяти от встреч с ним. Вот одна из них.

Дождливый сентябрьский день 1941 года. Штаб 16-й армии расположился в лесу. Командующий жил в палатке. Там он нас и принял. Мы сидели за столом, командарм — на койке. Как раз [278] над его плечом в брезенте палатки была дырка. Через дырку на плечо генеральского кителя одна за другой падали капли. Рокоссовский, разговаривавший с нами, ни разу не шевельнулся, не сдвинулся, он как бы не замечал этих капель. Он веско излагал перед нами свою точку зрения на причины неудач и поражений в первые недели войны. Помню, Константин Константинович, загибая один за другим пальцы, говорил при этом: «во-первых», «во-вторых», «в-третьих», подробно обосновывая каждое свое положение. Выдержки из этой беседы позднее появились в газете «Известия» — они легли в основу статьи генерала. Тогда Рокоссовский говорил нам и такое:

— И вы, журналисты, а с вами и наша печать в какой-то мере тоже повинны в неудачах и поражениях первых недель войны. В чем эта вина? Вы способствовали распространению паники как в армии, так и в народе. Примеры? Пожалуйста. Я помню, в дни финской войны в первых корреспонденциях с фронта, напечатанных в газетах, кое-кто нагонял страх: везде финские «кукушки», они остаются в тылу наших наступающих войск, прячутся на деревьях и подстерегают воинов; эти «кукушки» неуловимы, бьют наших почем зря; больше того, кое-кто уверял читателей: все финны — снайперы. Потом, видимо, поняли, что такое повествование о войне ничего хорошего принести не может, и печатание подобных «водевилей», нагоняющих тоску и страх, прекратилось. А в эту войну? В первые ее недели? О чем кричали многие журналисты? О немецких парашютистах, высадившихся в тылу наших войск; о немецких мотоциклистах, прорвавшихся в наш тыл. Выбросились три парашютиста, а нам казалось — уже сотня, тысяча, а то и целый полк. Об этом шумели, кричали везде. Прорвались пять немецких мотоциклистов в наш тыл, а мы кричали: окружены!..

У страха всегда глаза велики, — продолжал генерал. — Паника в наших рядах — первый помощник противника. Иногда, делая из мухи слона, мы своими баснями помогали сеять панику и в армии, и в тылу. Поэтому возьмите и на себя часть вины в неудачах и поражениях в первые недели войны. Роль печати велика во всех условиях жизни, а во время войны в особенности. Ведь не случайно у нас печать зовут мощным оружием партии. Нехорошо приукрашивать победы, но еще хуже сеять панику, раздувать легенды о поражениях.

Позднее мы часто вспоминали эту беседу с К. К. Рокоссовским. Она как-то по-своему осветила роль военного журналиста и еще раз утвердила необходимость определенной тенденции при подборе фактов, взятых из окружающей нас действительности, [279] при оценке событий, непременно такой оценки, которая укрепляла бы боевой моральный дух читателей как в армии, так и в тылу.

Но вернемся еще раз к термину «активная оборона». В той же памятной беседе в сентябре 1941 года генерал К. К. Рокоссовский говорил:

— На рубеже 16-й армии происходит нечто символическое: мы стоим в районе деревни Кровопусково. Деревня, можно сказать, ничейная. Чтобы не давать немцам покоя, то есть вести активную оборону, мы часто беспокоим противника, ведем боевые действия, создаем впечатление о возможности серьезной и большой операции именно на этом участке. Вольно или невольно немцы вынуждены держать здесь солидные силы и постоянно вводить их в бой. А схватки у нас происходят как раз в деревне Кровопусково. Вот в этой-то деревне мы и пускаем немцам кровь.

В героические недели и месяцы зимних сражений 1941/42 года, получивших в военной истории название «Битва под Москвой», 16-я армия, которой командовал К. К. Рокоссовский, была на одном из самых горячих участков. В этой армии действовали и своими подвигами заслужили бессмертную славу 3-й кавалерийский корпус под командованием Л. М. Доватора, 316-я стрелковая дивизия, которой командовал И. В. Панфилов, прибывшая из Сибири 78-я стрелковая дивизия — в ту пору ею командовал полковник А. П. Белобородов — и многие-многие другие.

Этот период в военной биографии К. К. Рокоссовского можно назвать решающим. Здесь, в битве под Москвой, проявился человеческий и полководческий характер будущего Маршала Советского Союза. Примечательно и то, что на это время судьба свела К. К. Рокоссовского с Г. К. Жуковым, назначенным командующим Западным фронтом. Оба генерала — командующий фронтом и командующий армией — не только хорошо знали друг друга, но и долгие годы дружили, хотя время часто их разлучало. Встретились они еще в 1924 году в Ленинграде, в Высшей кавалерийской школе. В тридцатые годы К. К. Рокоссовский в Минске командовал дивизией в кавалерийском корпусе С. К. Тимошенко, а Г. К. Жуков был командиром полка в этой дивизии. За полгода до войны генерал армии Г. К. Жуков командовал округом, а генерал-майор К. К. Рокоссовский — корпусом в том же округе.

В начале марта 1942 года, когда 16-я армия, развивая наступление, освободила город Сухиничи, К. К. Рокоссовский [280] был тяжело ранен осколком снаряда, влетевшим в окно штаб-квартиры армии. Командарма доставили в Москву, в госпиталь. Это было его третье ранение за годы службы в армии. А служить в армии сын варшавского железнодорожного машиниста начал еще в годы первой мировой войны. Первое пулевое ранение К. К. Рокоссовский получил в ночь на 7 ноября 1919 года, когда он командовал отдельным уральским кавалерийским дивизионом. Дивизион зашел в тыл колчаковцев, разгромил штаб их группы, захватил много пленных. В минуту схватки с колчаковским генералом Воскресенским К. К. Рокоссовский был ранен в плечо. Не поздоровилось и Воскресенскому. Рокоссовский нанес ему смертельный удар шашкой. Второе ранение — в июне 1921 года на границе с Монголией, когда 35-й кавалерийский полк, которым командовал К. К. Рокоссовский, атаковал унгеровскую конницу. Командир красного полка зарубил несколько вражеских всадников, но и сам был тяжело ранен в ногу. И вот — третий раз, через двадцать с лишним лет...

Первый год войны был годом тяжелых испытаний и невозвратимых потерь. Но этот год был и великой школой мужества. В боевых условиях армия воспитывала и выделяла из своей среды такие командные кадры, которые, встав во главе дивизий, корпусов, армий и фронтов, не только удержали свои войска перед полчищами гитлеровцев, но и наносили врагу удар за ударом, а потом повели свои войска на запад вплоть до победного окончания войны в Берлине.

В числе талантливых военачальников был, конечно, и К. К. Рокоссовский. В июле 1942 года он стал командующим Брянским фронтом. Гитлеровцы уже вышли к Дону, рвались к Волге. Шли упорные бои за Воронеж. Брянский фронт прикрывал оголяющиеся тылы с севера и вел отвлекающие боевые действия, врезаясь во фланги немецких соединений, рвущихся на восток.

Однажды, вернувшись из передовых частей в деревню Нижний Ольшанец, расположенную в пятнадцати километрах восточное Ельца — здесь размещался штаб Брянского фронта, — я пришел к недавно принявшему командование фронтом К. К. Рокоссовскому. Часовые и адъютант меня знали, поэтому сразу пропустили в комнату, служившую кабинетом и спальней генерала. Я вошел без предупреждения. За столом генерала не было. Не было его и в постели. Я осмотрелся. Из-под кровати торчали ноги. А вскоре появился и сам генерал. Он, немного смущенный, поздоровался и [281] сказал:

— Лежал, читал книгу. Задремал, а она вывалилась из рук. Между стеной и кроватью провалилась. Вот достал...

Очень хотелось узнать, какая это была книга. Пока шла наша беседа, я несколько раз бросал взгляд на лежавшую на столе книгу. Она очень напоминала томик известных изданий «Академия», выходивших у нас в конце двадцатых годов. А беседа наша, если можно сказать так, носила общий характер.

Расспросив, где я был и что видел, — а был я в войсках армии генерала Н. Е. Чибисова и наблюдал активную оборону в районе деревни Сурикова в действии, где наши части здорово поколошматили противника, — Рокоссовский посоветовал:

— Съездите в 13-ю армию к Николаю Павловичу Пухову. Отличный генерал, энергичный, предприимчивый. У него хорошая военная подготовка и богатый практический опыт. В его армию недавно прибыла стрелковая бригада. Посмотрите, как воюет эта бригада.

Конечно, я поехал в 13-ю армию и в «беспокойную», как ее звали на фронте, бригаду. И был очень рад рекомендации. С 13-й армией я подружился надолго, и с командиром бригады, тогда полковником А. А. Казаряном, впоследствии генерал-майором, Героем Советского Союза, фронтовые пути-дороги сводили меня не раз. Поездка в бригаду дала мне многое, я увидел смелых воинов, которые не давали противнику передышки: то шли в разведку боем, то бесшумно подкапывались под окопы противника, заставляя его уступать позиции, то отправлялись в глубокую разведку и приволакивали с кляпами во рту немцев самых различных воинских званий.

Командование Брянским фронтом для К. К. Рокоссовского было недолгим, послужило как бы своеобразной школой. Потом он командовал фронтами на многих решающих рубежах битвы с германским фашизмом.

В сентябре 1942 года, когда обстановка на Сталинградском направлении резко обострилась и противник, развивая наступление в междуречье между Доном и Волгой, кое-где даже прорвался к Волге, К. К. Рокоссовский был вызван в Ставку Верховного Главнокомандования. Ему приказали принять командование Сталинградским фронтом, который вскоре был переименован в Донской.

Как известно, впоследствии на воинов Донского фронта под командованием К. К. Рокоссовского выпала историческая миссия: принять участие в ноябрьском наступлении под Сталинградом, закончившемся полным окружением 6-й немецкой армии, а потом в разгроме и пленении окруженной армии немецкого [282] фельдмаршала Паулюса. С этой миссией войска фронта справились отлично, а командовавший ими генерал Константин Константинович Рокоссовский снискал любовь и уважение не только в руководимых им войсках, но и у всего советского народа.

2 февраля 1943 года сдались в плен остатки окруженной в районе Сталинграда немецкой группировки — всего свыше 90 тысяч пленных, в том числе 2500 офицеров, 24 генерала во главе с фельдмаршалом Паулюсом. Да и трофеи оказались огромными. 3 февраля командующий Донским фронтом допрашивал пленных, разъезжал по полям минувших боев. На 5 февраля в Сталинграде готовился городской митинг в ознаменование одержанной победы. Но Рокоссовскому не довелось не только выступить, даже присутствовать на этом митинге. 4 февраля он был вызван в Ставку. Штаб и управление Донского фронта переименовались в Центральный. Нужно было спешно передислоцировать огромное штабное хозяйство из-под Сталинграда в район Ельца, куда также перебрасывались 21-я, 65-я общевойсковые армии и 16-я воздушная армия, входившая до этого в Донской фронт.

Перед командующим новым фронтом была поставлена задача: развернуться между Брянским и Воронежским фронтами, которые в это время развивали наступление, и нанести глубоко охватывающий удар во фланг и тыл орловской группировки врага.

Через несколько дней штаб и управление Центрального фронта были уже в районе Ельца. 12 февраля правый сосед — Брянский фронт — перешел в наступление и местами продвинулся на 30 километров, но вскоре вынужден был остановиться, в частности на подступах к Малоархангельскому. 13-я армия в ходе боев была передана из Брянского в Центральный фронт.

В это время я находился в частях 13-й армии. По глубоким снежным траншеям, проложенным в разных направлениях, мы на «эмке» пробрались в городок Малоархангельск и попали в штаб полковника А. А. Казаряна. Его бригада получила значительное пополнение и была переформирована в дивизию.

Закончив бой за городок, полки дивизии, выполняя приказ командования, закреплялись на занятых рубежах, окапывались. Гостеприимный Андроник Абрамович Казарян угостил обедом. Обычно лаконичный в суждениях, он за обедом разговорился:

— Вы уже знаете, что наша 13-я армия из Брянского фронта передана в Центральный? А кто командует Центральным? [283] Тоже знаете. Должен вам сказать, Рокоссовский — необыкновенный человек! Человечище! Вот уже третьи сутки я нахожусь под впечатлением встречи с ним. Дело было так: нашей дивизии и соседним — справа и слева — было приказано с ходу штурмом овладеть Малоархангельском. Но этот городок оказался твердым орешком. Когда мы вышли к нему и начали штурм, немецкий гарнизон этого узла обороны получил большие подкрепления, сюда были переброшены егерские батальоны. «Любой ценой удержать Малоархангельский плацдарм», — последовал приказ из Берлина. Почти две недели мы и наши соседи вели тяжелые бои. А городок взять никак не могли. Командарм Николай Павлович Пухов и усовещивал, и ругался, звонил по телефону и сам несколько раз приезжал на наблюдательный пункт дивизии. А мы все топчемся и топчемся на месте. Точно в стену уперлись. Морально были подавлены. Везде успехи, а у нас... Вдруг командарм позвонил: «Немедленно выезжайте в штаб фронта. Будет вам взбучка по первое число». Созвонился я с соседями, оба комдива — генералы. Поехали вместе. По пути в штаб фронта я им и говорю: «Я — полковник, дадут мне полк, буду им командовать. А вам, генералам, неудобно в полки-то идти. А?» День был вьюжный, морозный. В пути мы немного продрогли. Встретил нас член Военного совета и говорит: «Идите к командующему, он вас так согреет, что жарко будет!» Идем, молчим, углубились в тяжкие размышления. Адъютант, доложив, пригласил нас в комнату командующего. Рокоссовский вместе с начальником штаба Малиыиным работал над картой. Встретив нас, взглядом приказал адъютанту: «Организуйте чаек». Ну, думаю, вначале чайком побалует, а потом... А потом вот что было. Выпили мы чай, сидим, молчим. Командующий фронтом, закончив работу над картой, подходит к нам. Высокий, стройный, ну просто обаятельный. С первого взгляда я в него влюбился. Поздоровался с каждым за руку и спросил: «Догадываетесь, зачем я вас пригласил сюда?» «Так точно», — отвечаем мы. «Раз знаете, то стоит ли тратить время на разговоры? Быстрее добирайтесь до своих частей. Завтра жду хороших сообщений. Счастливого пути!» Не знаю, как поступили командиры соседних дивизий, а я, не заезжая в штаб дивизии, сразу пошел в полки и батальоны, рассказал все, что мог рассказать о встрече с К. К. Рокоссовским. Штурм Малоархангельска был назначен на шесть утра. А в полдень я уже находился здесь, подписывал рапорт командующему фронтом. Такой метод руководства войсками смело можно назвать классическим. [284]

На Центральном фронте я провел много месяцев, не раз слышал рассказы о своеобразном характере К. К. Рокоссовского в руководстве войсками и подчиненными, о все углубляющемся уважении к нему в войсках. Как известно, полководческий талант проявляется не только в способах руководства войсками — это одна сторона таланта. Полководческий талант проявляется в точной и единственно верной оценке обстановки и необходимых решениях, вытекающих из этой обстановки. Знание сил противника, его потенциала, ближайших и дальних намерений. Умение предугадать возможный ход событий и подготовиться к ним. Упредить врага, сорвать его замысел. А в ходе боевой операции умело распоряжаться резервами, оперативно менять направление ударов. Совмещать риск с наименьшей затратой сил и средств. Одним словом, полководческий талант всеобъемлющ. Настоящий полководец превосходит противника во всех отношениях, и это обеспечивает ему победу.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: