К. Тараданкин, С. Ковалев 7 глава

Теперь же Баланов сидел в кабине с окровавленным лицом, и, когда встретился взглядом со своим командиром, по его побелевшим губам скользнула виноватая улыбка. Он с досадой сказал:

— Вот так, командир...

У Сергея еще сильнее сжалось сердце. Взволнованным, дрогнувшим голосом он крикнул:

— Но почему, почему не вышел из боя?!

Пересиливая боль, Баланов ответил негромко:

— А ты сам, Сережа, разве поступил бы иначе?..

У самолета остановилась санитарная машина, в которую бережно положили потерявшего сознание летчика.

Нет, не покинул Никита Баланов боевой строй. А ведь в самом начале воздушной схватки разрывными пулями ему пробило шею и оторвало два пальца правой руки. Той руки, которая держала штурвал. Но он сражался! 20 минут длился тот бой.

Об этом тяжком бое, о своем верном боевом друге думал сейчас Сергей Денисов. Вместе с Никитой Балановым они добровольцами приехали сюда, в Испанию, как и многие сотни бойцов-добровольцев из разных стран, чтобы с оружием в руках помочь испанскому народу в его борьбе против фашизма. За этой самоотверженной героической борьбой все человечество следило с восхищением, затаив дыхание.

.Мадрид и Гвадалахара... Брунете и Бельчите... Да и сколько других таких слов уже стали для него, летчика Денисова, не просто понятными, а знакомыми и близкими! Такими, как простые люди этой далекой земли, над которой такая необыкновенная, точно дивный хрусталь, небесная синь.

Как-то не хотелось верить, что вот в эту светлую лазурь, на эту землю благословенной красоты вторглась разрушительная война. Но она повсюду напоминала о себе: руинами городов, всполохами пожарищ, горем людским. И еще: могучим пламенем духа народного. Потому что вся трудовая Испания и ее друзья из других стран взялись за оружие, чтобы защитить республику, отстоять ее свободу. В этом строю борцов и он, коммунист Сергей Денисов. За плечами более 200 боевых вылетов, 13 лично сбитых фашистских самолетов.

Сегодняшний — тоже нелегкий. Двое не вернулись на свой аэродром, выпрыгнули из подожженных машин.

А с Никитой Балановым, надо же, такое стряслось... Эти испанцы-механики, кажется, повидали всякое. Но и они оцепенели, потрясенные случившимся. Раненый летчик продолжал бой. Еще достало у него сил самолет привести на аэродром. Да, таков он, наш советский человек. И сказал-то как удивленно, словно не было ничего особенного: «А ты сам, Сережа, разве поступил бы иначе?..»

Задумался Сергей и не заметил, как подошел к нему механик Бенито. Это был худощавый рослый юноша с голубыми глазами. Родился он в Андалузии в многодетной семье горняка. Учиться было не на что, и Бенито сызмальства работал на шахте. Когда Сергей впервые знакомился с ним у самолета на аэродроме, о себе Бенито сказал скупо:

— Обреро...

Летчик понимающе кивнул, ответил:

— Я тоже обреро, рабочий.

Потом они часто беседовали. А вот сейчас механик хмур и задумчив. Хотелось ему, как видно, сказать своему русскому другу что-то утешительное, да понимал, что слова здесь бессильны. И он молча присел на скамейку.

Вечерело. Набежавший с моря ветерок уносил нестерпимый зной. И эта вдруг наступившая безмятежная тишина перенесла Сергея в далекие родные края, в село Развилки, что затерялось в перелесках и степях Воронежской области.

Суровым и нелегким было Сергеево детство. Как сон, пролетело, промчалось сквозь свист пуль, стук пулеметов гражданской войны. То белые, то красные занимали село. Тогда же, в девятнадцатом, Сергей впервые в жизни увидел самолет. Пас на выгоне скот и вдруг услышал нарастающий гул. Он приближался из-за леса. А потом, внезапно, вынырнула и сама диковинная железная птица. От неожиданности мальчонка страшно испугался.

Сергей хорошо помнит, как на рассвете вихрем влетели на улицу лихие тачанки. То был отряд легендарных буденновцев, которые вышибли врагов из села, водрузили здесь алый стяг и, преследуя врага, волной унеслись вперед.

Вскоре отец привез из города новенький букварь, еще пахнувший типографской краской, и торжественно вручил его сыну. И Сергей, счастливый, пошел в школу. Но недолгое учение пришлось заканчивать уже без отца, умершего в двадцатом году. Сергей, младший в семье из десяти человек, пошел работать. В районном центре, Россоши, его приняли учеником в тракторные мастерские. [351] А над райцентром все чаще пролетали самолеты. Их звеневшие на высокой ноте моторы, казалось, пели протяжную песнь высоты. И Сергей, как завороженный, долго смотрел им вслед. Сокровенная мечта о крыльях привела в военкомат. Там, узнав о просьбе, сказали:

— Так и быть, Денисов. Будете служить в авиации!..

Нет, его не послали учиться на летчика: не было разнарядки в школу пилотов. Но просьбу уважили и направили в один из авиационных парков.

Однажды позвал его в свой кабинет политрук батальона Дорошенко. Посмотрел пытливо в глаза, загадочно улыбнулся:

— Ну, как жизнь молодая, моторист?

— Нормально! — по-авиационному, как заправский пилот, отчеканил солдат. — Самому бы научиться летать!

— Желание, значит, твердое? — улыбнулся политрук.

— Да!

— Что ж, в добрый путь, Денисов. О вашей мечте давно знаю. Потому и позвал...

Направили в тренировочный летный отряд. Здесь первыми курсантами и новыми друзьями Денисова стали такие же, как и он, влюбленные в небо парни, уже знакомые с авиацией. Степан Супрун (впоследствии знаменитый летчик-испытатель), оказалось, тоже служил мотористом. Они крепко подружились. Вместе штудировали теорию, а затем учились летать у одного инструктора — Алексея Макарова.

Сперва поднимались в воздух на У-1, или «аврушке», как называли этот неказистый самолетишко. Лучше всех в отряде умел посадить «аврушку» летчик-инструктор Алексей Макаров. Это был коренастый и подвижный, всегда подтянутый, аккуратный до щепетильности человек. Любил чистоту. А пилотировал так чисто, что никто не мог с ним сравниться. Впрочем, и самолет он знал безупречно, лучше техника. Уже с первых полетов Макаров заметил способности Сергея Денисова. В воздухе тот был спокоен внимателен; ориентировался хорошо, пилотаж усваивал быстро и прочно. Потому-то первому в своей группе инструктор разрешил ему самостоятельный полет. По его же, Алексея Макарова, ходатайству, когда весной 1931 года программа летного обучения была закончена, молодые пилоты Сергей Денисов и Степан Супрун получили путевки в истребительную авиацию.

И вот боевой полк, 9-я эскадрилья. Все летчики в ней опытные, сильные, как на подбор. На груди у командира эскадрильи Счеснулевича сиял орден Красного Знамени. Немногим посчастливилось [352] иметь такую награду в ту пору! В новом коллективе прибывшие пилоты сразу включились в боевую учебу. Начали осваивать лучший по тому времени истребитель. Пилотировали в зоне. Стреляли по воздушным и наземным целям. Летали ночью. Были радости, случались и неудачи.

Однажды, уже в другом подразделении, в полете строем Денисов шел левым ведомым, крыло в крыло с командирской машиной. Стоял погожий зимний день, горизонт таял в синей дымке. Полет протекал нормально, и ничто не предвещало беды. Внезапно машину резко подбросило. В тот же миг раздался оглушительный скрежет, и самолет, кувыркаясь, ринулся вниз. Инстинктивно повернув голову назад, Сергей онемел: почти по самую кабину обрублен хвост его машины. Понял сразу: правый ведомый врезался на догоне. «Прыгать немедленно!» — мелькнула мысль. Но выбраться из кувыркающегося самолета в меховом комбинезоне и унтах не так просто. А земля надвигалась неотвратимо. Малейшая заминка, растерянность — и все кончено. Денисов не спасовал, он нашел в себе волю и силы выбраться из кабины. А затем, когда мимо пронесся падающий самолет, рванул вытяжную скобу парашюта.

То был первый прыжок в жизни Сергея Денисова. Приземлился удачно, на заснеженный берег реки в нескольких десятках километров от своего аэродрома. Оттуда за летчиком приехала санитарная машина. Денисов стал докладывать о случившемся командиру.

— Видел все, знаю, — прервал тот. — В полете и в аварийной ситуации действовали правильно. Объявляю благодарность! — Подумав немного, добавил: — А за то, что в воздухе не смотрели назад, пятнадцать суток ареста...

В тот же день на гауптвахту к другу пришел Степан Супрун. Попробовал ободрить:

— Не горюн, Серега. Просто для острастки наказал тебя командир. Педагогический прием, понимаешь? И летчики так говорят.

— Брось чепуху городить. Сам я тоже виноват; ведомый этот, сам знаешь, какой летчик. Плохо он держался в строю, за ним в оба надо было смотреть...

Сергей Денисов и Степан Супрун служили в одной эскадрилье. Дружили, как и прежде, водой не разольешь, зато в учебных воздушных боях это были ярые противники; там, в небе, между ними всегда шел страстный спор и негласное состязание. Оба с незаурядными способностями, прирожденные летчики, они пилотировали отменно и, выполняя любое задание, стремились [353] ни в чем не уступать друг другу. Но это было доброе соперничество, в нем крепчало и оттачивалось боевое мастерство. За пять лет службы в строевой части Сергей Денисов вырос от рядового пилота до командира летного отряда. Бывший слесарь-механик стал искусным, зрелым воздушным бойцом. И когда его рапорт с просьбой послать добровольцем в Интернациональную бригаду Испании, где шел кровопролитный бой за свободу, поступил к старшему начальнику, тот написал: «Не возражаю...» Высокое доверие летчик-коммунист оправдал с честью. Смело и бесстрашно сражался он с фашистами в небе Испании. За проявленные мужество и героизм Сергей Прокофьевич Денисов был удостоен высшей награды — звания Героя Советского Союза. По возвращении на Родину ему доверили командование авиационной истребительной бригадой. У опытного, закаленного в ожесточенных воздушных схватках авиатора было чему поучиться летной молодежи. Вместе с другими нашими командирами он обучал и воспитывал кадры бойцов, настойчиво ковал воздушную мощь Страны Советов.

Началась Великая Отечественная война. С. П. Денисов — на посту начальника Качинского авиаучилища летчиков. Суровая, тревожная то была пора. Буквально на ходу требовалось осваивать новые, более совершенные типы самолетов. Но прежде чем обучать курсантов, надо было переучить инструкторский состав. А тут нехватка топлива, перебои с доставкой техники, запчастей. Да и многие другие, большие и малые, безотлагательные заботы легли на плечи начальника училища. Но коммунист Денисов по собственному опыту знал, как ценен каждый воин в боевом строю. Он делает все от него зависящее, чтобы в сжатые сроки готовить для фронта умелые летные кадры. Окончив училище, качинцы отправлялись на аэродромы действующей армии. Молодые, необстрелянные, они дрались, как львы, дерзко и отважно, под стать героям. И в этом, конечно, была немалая заслуга их наставников, старших товарищей, тех, кто учил летать.

Вышло так, что Сергей Прокофьевич Денисов встретился со своими питомцами уже на фронте, в 1943 году, когда был назначен командиром истребительной авиационной дивизии. В полках соединения немало было выпускников-качинцев; многие из них прославились в боях. Как-то в перерыве между боевыми вылетами на полевом аэродроме к комдиву Денисову подошел рослый блондин, весь в орденах. Сразу же узнали друг друга. Разговорились. Летчик Бондаренко в разговоре полушутя [354] сказал:

— А помните, товарищ генерал, как мне «четверку» с натяжкой вкатили?

— За учебный воздушный бой?

— Да.

— Зато теперь ставлю «пять». И без всякой натяжки!..

Комдив часто потом встречался с этим летчиком, радовался его боевым успехам. За подвиги, совершенные в боях, Бондаренко был представлен к присвоению звания Героя. Только не суждено ему было узнать о высокой награде. Утром, на рассвете, где-то под Черниговом он вел тяжкий и неравный бой с группой фашистских истребителей. Из того боя отважный летчик не вернулся. А через день пришел Указ о награждении его «Золотой Звездой»...

Из-под Сталинграда, когда советские войска наголову разгромили 300-тысячную армию фельдмаршала Паулюса, 283-я истребительная авиационная дивизия под командованием генерала Денисова перебазировалась под Курск. Началась подготовка к новой грандиозной битве. Полки доукомплектовывались летным составом, пополнялись боевой техникой. Готовясь к предстоящим воздушным схваткам с врагом, летчики интенсивно тренировались в боевом применении самолетов, отрабатывали более эффективные тактические приемы уничтожения воздушных и наземных целей.

Но не прекращалась и боевая работа. С рассвета и до темна с фронтовых аэродромов дивизии стартовали в небо войны группы истребителей. Они сопровождали эскадрильи бронированных «илов» из 2-й гвардейской штурмовой авиадивизии полковника Комарова. Барражируя над полем боя, прикрывали свои сухопутные войска. Вели воздушную разведку объектов противника. Отражали налеты вражеской авиации.

Трудно было в те напряженные дни застать генерала Денисова в штабе. Он вылетал на полковые аэродромы. На месте, в частях и подразделениях, контролировал организацию боевой работы. Помогал командирам быстрее вводить в строй пополнение летного состава. А когда требовалось лично убедиться в боевой выучке авиаторов или же проверить, насколько результативен тот или иной способ тактики действий, добивался разрешения и в составе групп истребителей поднимался во фронтовое небо.

Однажды, находясь на аэродроме полка, базировавшегося на окраине Курска, Денисов и комиссар дивизии Шарохин знакомились с условиями размещения авиаторов. Летчики квартировали у местных жителей рабочего поселка. Комдив и комиссар [355] зашли в небольшой дощатый домик. Дверь отворила пожилай женщина. Ответив на приветствие, заволновалась, чувствовалось, очень ей хотелось принять гостей по русскому обычаю, да только откуда было в ту тяжелую военную пору найтись угощению, и она предложила чаю. Комдив и комиссар поблагодарили женщину и уже собрались было уходить.

Денисов задержал взгляд на семейных фотографиях, что висели на стене. Внимание комдива привлек снимок лейтенанта в летной форме. Присмотревшись, генерал изумленно воскликнул:

— Никак, Алферов?!

— Да, это мой сын, — коснувшись краешком платка глаз, тихо ответила женщина.

— Хороший у вас сын! — взволнованно проговорил Денисов.

Такой, совсем неожиданной, была эта встреча с боевым другом. А первая — намного раньше, еще в Испании, где они вместе вылетали в бой с фашистами. Алферов тоже был летчиком-истребителем. Воевал отважно.

Настанет день, это будет вскоре после праздника Победы, и Сергей Прокофьевич так же нежданно-негаданно встретится с Никитой Балановым. Радостной и взволнованной будет их короткая встреча. Полковник, Герой Советского Союза, бывший ведомый шагнет навстречу генералу Денисову. И, как когда-то перед боевым вылетом в огненное небо Испании, начнет свой рапорт словами: «Товарищ командир! Вверенная мне дивизия готова выполнить любое задание!» Но это будет позже.

А в тот день, когда Денисов и Шарохин, распрощавшись с хозяйкой, вышли на улицу, комдив долго шагал молча. Он все еще был во власти нахлынувших воспоминаний и не сразу ответил на вопрос, с которым обращался к нему комиссар. Наконец, прервав размышления, проговорил:

— Какие вести, спрашиваешь, привез с совещания? Хорошие вести! Вот-вот начнется сражение. Будем спрямлять Курскую дугу. Дивизии нашей поставлена задача прикрывать с воздуха армию Батова...

— Что ж, люди рвутся в бой. У всех одна мысль — только вперед, на разгром врага, — задумчиво заметил комиссар. И, будто вспомнив о чем-то, круто переменил разговор: — Сергей Прокофьевич, а ведь с Павлом Ивановичем Батовым у тебя, кажется, давнее знакомство?

— Да, это верно, началось оно тоже в Испании. Павел Иванович тогда не раз бывал на нашем аэродроме. Вместе уточняли вопросы взаимодействия. Но в предстоящем сражении потребуется [356] в еще больших масштабах, а значит, еще более высокая согласованность в действиях наземных войск и авиации. — По тону, каким были сказаны эти слова, нетрудно было понять, что комдива уже занимали новые заботы в связи с предстоящим Курским сражением.

Среди отличившихся в этой битве соединений Советской Армии была и авиадивизия, руководимая генералом Денисовым. За образцовое выполнение боевых заданий она была награждена орденом Красного Знамени. Почти 40 летчиков этого соединения были удостоены высокого звания Героя Советского Союза.

— С чудесными людьми шел я в боевом строю...

Так говорил генерал-лейтенант авиации запаса Сергей Прокофьевич Денисов. Беседовали мы с ним в его московской квартире. Вспоминая о ратных делах, этот скромный человек скупо, немногословно рассказывал о себе и с гордостью, уважением называл имена боевых друзей, всех тех, с кем рядом ему довелось шагать. А я, слушая его, невольно думал о нем самом, его славном боевом пути. О суровой и нелегкой ратной дороге, что огненным маршрутом пролегла сквозь всю его жизнь.

В. Смирнов

Комбриг

ДРАГУНСКИЙ ДАВИД АБРАМОВИЧ

Давид Абрамович Драгунский родился в 1910 году в селе Святск Новозыбковского района Брянской области в семье бедного ремесленника. По национальности еврей. Член КПСС с 1931 года.

Д. А. Драгунский был одним [357] из первых комсомольских организаторов колхозного движения. В 1933 году призван на военную службу в Советскую Армию, в 1936 году окончил Саратовскую бронетанковую школу. В 1938 году участвовал в боях у озера Хасан. С 1939 года учился в Военной академии имени М. В. Фрунзе.

С первых дней Великой Отечественной войны Д. А. Драгунский на фронте. Командовал танковым батальоном, а затем бригадой. Начав войну старшим лейтенантом, закончил ее в звании гвардии полковника.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 23 сентября 1944 года Давиду Абрамовичу Драгунскому присвоено звание Героя Советского Союза. 31 мая 1945 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

В 1950 году окончил Академию Генерального штаба. Ныне гвардии генерал-полковник танковых войск Д. А. Драгунский продолжает службу в рядах Советской Армии. Был делегатом XXII съезда КПСС. На XXIV съезде КПСС избран членом Центральной ревизионной комиссии КПСС.

В 1973 году из печати вышла книга Д. А. Драгунского «Годы в броне».
Близился к концу шестой месяц пребывания подполковника Драгунского в военных госпиталях. Врачи буквально вырвали его у смерти: ранение было очень тяжелое.

Во многих боях и сражениях участвовал Драгунский с начала войны. Под Смоленском и на подступах к Москве, на Курской дуге и под Харьковом танкисты, которыми он командовал, наносили врагу сокрушительные удары. Осенью 1943 года танковая бригада Драгунского принимала участие в освобождении Киева, а затем Правобережной Украины.

...9 декабря 1943 года в районе Малина, под Житомиром, разгорелся танковый бой. Враг непрерывно контратаковал. На 500 метров и ближе сходились танки и вели огонь в упор. Силы были почти равные. Исход битвы определяли выдержка, упорство, воля сражавшихся людей. В критический момент боя комбриг Драгунский на своем танке вырвался вперед. По опыту он знал, как важен в такие минуты личный пример командира.

И вдруг тупая боль в правом боку. Дальше он уже ничего не помнил. Очнулся на второй день в полевом эвакогоспитале. Оказалось, большой осколок снаряда, пройдя под ребрами, рассек печень. Медленно продвигалось лечение. Плохо заживала рана. Тревожила и судьба близких. На Брянщине осталась вся его семья. Как только освободили родные края, он написал письмо. А через некоторое время пришло страшное известие от друзей: фашисты расстреляли отца, мать, двух сестер. В боях за Родину погибли и два брата.

Много часов в полубреду провел Драгунский. Когда горе немного поутихло, решил еще энергичнее хлопотать об отправке на фронт.

Однажды утром, когда врачи делали очередной обход, к нему подошел начальник отделения. [359]

— Ну вот, товарищ Драгунский, пора вас и выписывать, — сказал он. — Направим вас в Железноводск, в санаторий для выздоравливающих. Там попьете минеральной водички, и печень будет совсем как новая.

Ничего не поделаешь, пришлось подчиниться. Но постоянно одолевала тревога: неужели отныне он инвалид? А ведь так велик у него счет к врагу.

И снова потянулись скучные, однообразные дни. Трудно было тогда Драгунскому. Порой начинало казаться, что о нем забыли, что, пока воевал, был нужен, а теперь никто и не вспоминает. Но он ошибался. В конце июня 1944 года в Железповодске Драгунскому вручили коротенькую записочку: «Милости прошу вместе кончать войну. Рыбалко».

Эта немногословная записка командующего армией оказалась самым лучшим лекарством. Драгунский ожил, воспрянул духом,

Перед новыми боями Драгунский вернулся в гвардейскую танковую армию. Радушно, тепло встретил его П. С. Рыбалко. Поздравил с присвоением воинского звания полковника, справился о здоровье.

— Куда пойдешь? — поинтересовался генерал. — Хотелось бы в свою родную бригаду попасть, товарищ командующий, — ответил Драгунский.

— Ну и быть по сему!

Рыбалко поехал вместе с Драгунским в бригаду представить его. И хотя комбрига там хорошо знали, генерал сказал:

— Я привез командира бригады. Он только что вернулся из госпиталя. Скоро мы снова будем громить врага. Прошу вас, поберегите командира. Он уже и так весь искалечен.

В середине июля 1944 года Драгунский снова повел свою танковую бригаду в бой. Вместе с другими соединениями бригада вышла в район западнее Львова, овладела местечком Грудек Янгельонский. Путь отхода на запад крупной вражеской группировке был отрезан.

Перед войсками встала новая, чрезвычайно сложная задача — форсировать широкую, полноводную Вислу.

Командующий армией генерал Рыбалко лично поставил задачу бригаде. Уже одно это говорило о ее важности. Действуя в передовом отряде, танкистам предстояло стремительно вырваться вперед, выйти к реке и с ходу, без задержки, форсировать ее.

И вот по лесным тропам и просекам, обходя болотистые участки, танковые батальоны двинулись вперед. [360] Однако путь бригаде преградила глубокая река Санок. Средства переправы не могли угнаться за танками по бездорожью и оказались где-то позади. Как быть? В расчеты командира не входило задерживаться здесь. Остановиться — значит позволить врагу уйти, организовать где-то оборону и встретить наши наступающие войска. Опытный командир знал, что успех танковых частей — в стремительности, внезапности действий, что реки — давний враг танкистов. Драгунскому вспомнилось, как еще в мирные дни они мечтали о том, чтобы танки ходили по дну или переплывали реки сами. Кое-что в этом направлении делалось, но довести дело до конца не успели. Посоветовавшись с начальником политотдела, с техниками, комбриг принимает смелое, хотя и рискованное, решение. Высота танка с башней — два с половиной метра, а глубина реки — два.

— Значит, пройдем, — уверенно говорит Драгунский.

И закипела работа. Танкисты затыкали все щели паклей и ветошью. Затем промазали эти места солидолом так, чтобы вода не попала в танк.

Разведчики и саперы отыскали удобный брод с твердым грунтом, без ям. Еще немного времени, и первый танк вошел в воду. Погрузившись почти с башней, он медленно полз через реку, оставляя за собой бурлящий водоворот. Кто-то от радости крикнул «ура». Переправа началась. За первым танком двинулись остальные.

Потребовалось всего лишь два часа, чтобы вся танковая бригада переправилась через Санок. Снова рокот десятков моторов слился в единый сплошной гул.

30 июля 1944 года танкисты бригады полковника Драгунского увидели Вислу. Спокойно катила она свои зеленоватые воды. Тихо было в то утро на ее берегах. Последний бросок бригады к реке был так стремителен, что остатки разбитых войск противника не успели отойти на западный берег. Не подтянулись и резервы из глубины. Но вот беда: опять задерживались в пути средства переправы. А Висла — это не Санок. Но и здесь танкисты проявили находчивость. Драгунский приказал собрать рыбачьи лодки, сделать плоты из бревен и досок и перебросить на тот берег батальон автоматчиков. На следующий день утром удалось переправить четыре танка. Паром уступили на несколько часов танкисты М. Е. Катукова, которые вышли к реке немного ниже. Уступили как «своему» человеку: ведь с ними Драгунский воевал на Курской дуге.

Сравнительно легко захватили наши войска Сандомирский плацдарм. Но фашистское командование понимало, что он [361] явится хорошим трамплином для нового мощного наступления Советской Армии. Вот почему в жаркие дни августа 1944 года на плацдарме развернулись кровопролитные бои. Враг бросал в бой все новые и новые силы, подтягивал резервы из тыла, снимая части с других участков фронта, контратаковал по нескольку раз в день, но безуспешно: наши войска стояли насмерть.

В районе Опатува крепко держали оборону и танкисты под командованием полковника Драгунского. Уже более десяти дней вели они неравные бои. Враг стремился сбить их с плацдарма, опрокинуть в Вислу.

Небольшого роста, подвижный и энергичный, с покрасневшими от бессонницы и пыли глазами, Драгунский появлялся во взводах и ротах, нередко ползком добираясь к ним.

Вот создалось опасное положение в районе, где оборонялся первый танковый батальон. Драгунский срочно выехал туда. На месте разобрался в обстановке. Уже четыре атаки отразил батальон. Враг откатился на исходные рубежи, но надолго ли? Поговорил с танкистами, с командиром батальона Федоровым. Батальон тоже понес потери, и немалые. Осталось в строю всего восемь машин. Обещал помочь, а про себя подумал: «Положение не лучше и в других батальонах».

Во второй половине дня противник возобновил атаки. Замполит первого батальона капитан Кузьмин докладывал:

— Федоров ранен, принял командование на себя. Фашистские танки обходят слева.

Драгунский перевел свой наблюдательный пункт ближе к боевым порядкам первого батальона. В прицел из башни танка наблюдал за ходом боя. Да, враг обходил небольшую группу наших танкистов. Все чаще был слышен в эфире голос Кузьмина: «Огонь! Смерть фашистам!». Уже больше часа дрался с врагом первый батальон.

«Может быть, ввести в бой свой резерв? Может, пора?» — думал Драгунский.

Он видел, как тяжело танкистам Кузьмина, но враг яростно наседал и на участке второго батальона. А если он прорвется и там? Резерва уже не будет. Что тогда? На лбу у комбрига выступили капельки пота.

Но вот перед участком бригады сосредоточила огонь артиллерия корпуса. В небе появились наши штурмовики. И в этот момент Драгунский ввел свой последний резерв — танковую роту. На большой скорости врезались советские танки в боевые порядки фашистов. Нельзя было разобрать, где враг, где свои. Пылали танки и бронетранспортеры. [362] К вечеру бой утих. Противник отступил, оставив на поле девять танков. Дорого досталась эта победа и нашим танкистам. На командный пункт прибуксировали подбитый танк капитана Кузьмина, павшего в этом тяжелом сражении смертью храбрых.

Весь август не затихали упорные бои на плацдарме.

Солнечный день 17 августа. Тихо на переднем крае. Немецкие «юнкерсы» летят куда-то на восток через наши боевые порядки. Очевидно, бомбить переправы на Висле. Редкий взрыв нарушает тишину.

Но тишина на фронте обманчива, она настораживает. Комбриг приказывает усилить наблюдение.

Прочно обосновались танкисты в обороне. Окопались. Хорошо замаскировали боевые машины. Зорко следят они за каждым движением врага.

В 16.30 около сотни самолетов обрушили свой смертоносный груз на боевые порядки наших войск. Заухала вражеская и наша артиллерия. Скрипящий пронзительный звук шестиствольных минометов прорезал воздух.

Вслед за этим выползли и танки с бронетранспортерами. Тяжелые «тигры», поводив стволами длинных орудий, открыли ураганный огонь. Не жалели снарядов и наши танкисты и артиллеристы. Но снова и снова атакует враг. Атаки приходились во фланг соседям — мотострелкам полковника Головачева. И вот на одном из участков противнику удалось прорваться. Вышла из строя артиллерийская батарея. Танки врага устремились в эту брешь. И хотя на участке бригады Драгунского танкисты удерживали свои позиции, нельзя было не помочь и соседям. Но помощь огнем оказалась недостаточной. Враг уже начал выходить в тыл мотострелкам.

Драгунский решил контратаковать вклинившегося на стыке двух бригад противника. Он ввел в бой танковый батальон второго эшелона и сам возглавил контратаку.

Стремителен был натиск танкистов. С ходу они врезались в боевые порядки врага. Уже через полчаса более десяти вражеских танков пылало на поле.

Положение у соседа было стабилизировано. Когда стало потише, в телефонной трубке раздался зычный голос полковника Головачева:

— Ну, спасибо, дружище, спасибо, земляк!

— Ладно, ладно. Как-нибудь вернешь долг. Это не последняя атака и не последние танки у немцев, — отшутился Драгунский. [363]

Так, плечом к плечу с воинами других родов войск били врага танкисты. Помогали другим, когда им было трудно, не отказывались от помощи, когда самим было тяжело.

В те дни танкисты полковника Драгунского доказали, что они умеют не только стремительно преследовать противника, с ходу захватывать важные узлы и выгодные естественные рубежи, но и прочно удерживать их, когда это необходимо.

27 дней длились бои. Ни разу не дрогнули танкисты Драгунского, не уступили ни пяди отвоеванной земли.

...Окраина маленького польского городка Тарнобжег. Замерли в ровном строю гвардейцы-танкисты. Ветер колышет алое гвардейское знамя. Торжественно звучит гимн Советского Союза. К боевому знамени бригады прикрепляется еще один орден, которым отмечен ее славный боевой путь. Многим танкистам вручают правительственные награды за героизм и воинское мастерство, проявленные во время форсирования реки Вислы, за удержание Сандомирского плацдарма. А на груди командира гвардейской танковой бригады полковника Д. А. Драгунского засверкала «Золотая Звезда» Героя Советского Союза.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: