Сталь норка говядина музыка

Она дышит глубоко и спокойно; говядина в пластиковой упаковке приятно холодит ей щеки.

Больше всего повезет тем, кто уснет во сне, думает Лоис. Блаженство дремоты перейдет в вечное путешествие в страну снов, в рай, в страну холодных холмов под безоблачным небом, где прошло ее детство.

Когда началось массовое засыпание, Лоис была в «Супер-Вэлью», универсаме «Парк-Рояла». Она целеустремленно шествовала посреди роскошно оформленных и роскошно освещенных гор роскошных продуктов, наслаждаясь восхищенными взглядами продавцов и посетителей магазина, узнававших ее после прошедшей накануне передачи.

– Вы такая мужественная, – сказала ей одна молодая женщина.

– Вы святая, – сказала другая.

Лоис покраснела от удовольствия.

Лоис первой заметила одну из уснувших навеки – молодую женщину, упавшую между грудами кочанов цветной капусты и брокколи. Лоис наклонилась, чтобы потрясти соню за плечо; волосы отлетели с ее лица, обнаружив безмятежную маску смерти.

Вызвали доктора и санитара из медпункта, но не успели они унести женщину куда-то во внутренние помещения магазина, как с другой стороны торгового зала вновь послышались крики – обнаружили еще одного мертвеца. Покупатели встревоженно загомонили.

– Очень странно, – заметила женщина, стоявшая в очереди перед Лоис. – Я в том смысле – пожалуйста, мешки для мусора, – что не каждый день встречаешь такое, и к тому же…

Лоис широко распахнула глаза. Кассирша, обслуживавшая их очередь, глубоко зевнула и в следующую секунду преспокойно заснула прямо за кассой.

– Эй, девушка!

Кассирша из соседней кассы окликнула подругу:

– Сюзан! Сюзан!

Затем она подняла взгляд и посмотрела в глаза Лоис.

– Нет, – постаралась убедить себя Лоис, – этого не может быть.

Стоявшая перед ней женщина перегнулась через стойку, нажала клавишу внутренней связи и срочно вызвала представителя дирекции к кассам. Тем временем еще один покупатель уснул на холодном полу отдела замороженных продуктов. Когда это известие разнеслось по магазину, началась легкая паника. Покупатели, побросав тележки, стали пробираться к выходу. По громкой связи было объявлено, что по техническим причинам магазин будет немедленно закрыт.

Лоис стала наблюдать, кто как ведет себя в такой ситуации. Вот один мужчина с сосредоточенным видом протолкнул тележку за линию контроля, воспользовавшись отсутствием охраны, и укатил ее на улицу, не заплатив. Лоис отошла от кассы и вместе с несколькими другими покупателями встала посередине одного из проходов, откуда было прекрасно видно, как разворачивается действие. Еще два человека упали на пол. Магазинный медпункт не мог вынести такой нагрузки. Откуда-то из-под потолка перепуганным, надтреснутым голосом завыла сирена, молчавшая со времен холодной войны.

У одного из прилавков Лоис заметила соседку – Элейн Бьюкенен. Та резво забрасывала в тележку упаковки со стейками и курятиной. Лоис подошла и окликнула ее:

– Элейн!

– А, это ты, Лоис. Если у тебя башка соображает, ты поступишь точно так же. Смотри, что творится. Неизвестно, чем вообще все обернется.

С усилием засунув здоровенную упаковку гамбургеров на нижнюю полку тележки, Элейн добавила:

– Вот так. А теперь пора сматываться отсюда. И тебе, кстати, то же советую.

– Элейн, но откуда ты знаешь, что все это – не частный случай в одном магазине?

– Да ты только сирены послушай!

У Лоис возникает ощущение, что она перенеслась обратно, в шестидесятые годы, когда продуктовые магазины устраивали конкурсы, победители которых получали приз: забрать бесплатно все продукты, какие им удастся покидать в тележку за шестьдесят секунд. Лоис всегда хотелось выиграть такой приз.

Многие покупатели также принимают стратегию Элейн, как руководство к действию. Лоис молча наблюдает за тем, как рушится ее маленький мир: люди опустошают прилавки и полки быстрее, чем успевают рассыпаться пирамиды консервных банок. Слышны крики, вопли, грохот сталкивающихся тележек, бьются стеклянные банки. Вдруг гаснет основное освещение, его заменяет мигание аварийной подсветки. Лоис смотрит, как вокруг нее мелькают серые силуэты – словно тени из потустороннего мира. Основное направление внешне беспорядочного метания проглядывается четко – выход, где брезжит серый дневной свет. Еще кто-то падает замертво.

Свет включается вновь. Магазин почти пуст. Покупатели разбежались, лишь несколько спящих мертвым сном лежат на полу. Вполне умиротворенный у них вид, отмечает про себя Лоис. Она наклоняется над ними, чтобы заглянуть им в лица и пожелать спокойной ночи. Она возвращается ко входу, и никто не останавливает ее и не подгоняет вперед. Противные звонки и гудки сработавшей сигнализации раздаются чуть ли не из каждого угла. Оглядевшись, Лоис отмечает, что магазин почти пуст. Свет снова гаснет, и Лоис отправляется в обход универсама, на ее лице пляшут оранжевые сполохи аварийного освещения. Элейн спит на полу, ее надгробный памятник – магазинная тележка, доверху забитая мясом.

«Супер-Вэлью» был империей Лоис. Сегодня двадцать восьмое? – на этот день и приходится предсказанный ее дочерью конец света или что-то вроде того. Карен. Кто она – мой ребенок? Чем я ее заслужила? Что я сделала такого, что привело нас вот к этому, к концу света? Лоис перебирает воспоминания о детстве Карен – и не находит ничего такого, что даже сейчас, задним числом, могло бы намекнуть о какой-то ее исключительности, особенности, о ее особом предназначении.

Лоис думает о Карен и о других детях, которые выросли такими дикими – наверное, потому, что росли в лесу. Она помнит, что сказал агент по недвижимости в 1966 году, когда они покупали дом на Рэббит-лейн. Когда Джордж спросил, есть ли поблизости какие-нибудь детские учреждения, агент рассмеялся и обвел рукой лес. «Вот, – сказал он. – Это все, что вам нужно». Лоис всегда была уверена в том, что не делом там дети занимаются, в этом лесу. Колются. Трахаются. Пьют.

Она зевает и смотрит на прилавок с замороженными мясными продуктами. В голове под теменем у нее покалывает. Ей вспоминаются фотографии Элизабет Тейлор – остриженная наголо голова, вся в шрамах, – сразу после операции на мозге. По-моему, я получила от этого мира как раз столько, сколько могла переварить. Я устала. Вымоталась вконец. Я хочу спать. Хочу домой . Она подтягивает ноги и переваливается внутрь мясного прилавка. Ее дыхание спокойно и глубоко; говядина в пластиковой упаковке приятно холодит ей щеки. Она закрывает глаза и отправляется домой.

Лайнус и Пэм на съемках. Сегодня выезд на объект в нескольких милях от города. Огромное оштукатуренное бетонное сооружение – нечто среднее между больницей и логовом южноамериканского наркобарона. Несколько зданий были построены в начале девяностых с единственной целью – максимально увеличить полезную площадь. На окружающую среду – наплевать, сохранить только прекрасный, открыточный вид из окон. Нужна панорама – значит, долой окрестные деревья. В общем, даже при хорошей погоде проезжать по безлюдным улицам между рядами глухих белых коробок было невесело, а сейчас, при сумеречном декабрьском освещении, здесь просто жутковато.

Снимается очередной шедевр из разряда «полицейский и его верный друг». Без предательств и перестрелок сюжет не обходится, и под конец почти всем актерам предстоит превратиться в то, что Лайнус называет «газонополивалками». Съемка идет вяло, главный герой – с праздничного похмелья – забывает слова, натыкается на стены и умудряется перетоптать половину заложенных пиротехниками взрывпакетов. На то, чтобы привести все заготовки в божеский вид, а заодно и дать актеру очухаться, уходит целый час. Лайнус и Пэм тем временем выдают ему свежие «секретки» с кровью, штаны и рубаху, заново причесывают и гримируют. По мере того, как день подходит к концу и множится количество отснятых дублей, взгляды членов съемочной группы все чаще оборачиваются в сторону города.

Снято!

Пэм обходит гостиную, наводя последний марафет на массовку: «погибшие» в перестрелке, они будут вынуждены проваляться большую часть съемочного дня на полу и на мебели в самых противоестественно-живописных позах. Пэм улыбается и подбадривает статистов, но мысли ее далеко: она вновь и вновь вспоминает вчерашнее интервью с Карен. Они там столько сахара намешали. Словно и не Карен это была. Да и Меган получилась этакая усредненная девочка-подросток. Эх, знали бы зрители правду! А Лоис – просто образцовая домохозяйка. Что ж, телевидение – на то оно и телевидение.

После обеда и у съемочной группы, и у актеров настроение поднимается. Раскладывая по старым местам якобы покойников, Лайнус говорит:

– Пэм, посмотри, какой дым над городом. Пожар, похоже.

Пэм смотрит в окно. Над городом действительно стоит столб дыма – внизу тонкий, почти сосредоточенный в одной точке, выше он расширяется и становится похож на воронку смерча.

– Какой-нибудь бизнес-центр горит?

– Не знаю.

Съемки продолжаются. Главный герой, ошибочно полагающий, что его враги уже схвачены ЦРУ, едва ли не впервые в жизни спокойно открывает входную дверь своей квартиры и, разумеется, тотчас же попадает под ураганный автоматный огонь. Каким-то чудом ему (само собой) удается избежать неминуемой смерти, после чего целая банда одетых в черные свитера вооруженных мордоворотов отправляется на тот свет посредством коротких очередей из его оружия. Выживает, как все уже поняли, только он один.

– Знаешь, Лайнус, – говорит Пэм, – жаль, что мыло не получается снимать без остановок, одним дублем.

– Труп номер три. Срочно сбрызнуть!

Пэм быстро подходит к «трупу номер три», чтобы освежить кровь на ранах.

– Давай, наркоделец, подъем, – говорит она.

Актер продолжает старательно изображать покойника. «Клоун», – бормочет Пэм, заливает его «кровью» и выходит из кадра. Через окно она видит, что над городом встает уже несколько столбов дыма. Она толкает Лайнуса локтем:

– Смотри.

Кадры, в которых требовались «трупы», отсняты. Пэм помогает им встать, освободиться от реквизита и смыть грим.

– Эй, клоун! Съемка закончена.

«Клоун» неподвижен.

– Господи, ох уж мне эти актеры! Уж и не знают, как привлечь к себе внимание. Эй, Гарет, пора к другой сцене готовиться.

Гарет по-прежнему лежит не шелохнувшись. Уперев руки в бока, Пэм смотрит в окно. Над городом уже чуть не два десятка дымных колонн, подпирающих небо. Пэм становится не по себе. Она опускается на колени перед лежащим актером. Где-то в глубине сознания она уже знает правду.

– Гарет, Гарет! Черт! Дорри! Где Дорри?

Подбегает Дорри, ассистент режиссера.

– Он умер!

– Что? Что случилось? – Это Дон, режиссер.

– Срочно «скорую»!

– Как это – умер? На съемках не умирают.

– Дон, как ты можешь? Что за шутки в такой момент!

Около фургона-буфета слышен какой-то шум. Нашли одну из уборщиц, полную даму лет сорока: она лежала мертвая прямо под обеденным столом. Кто-то врывается с криком:

– Сандра умерла! Звоните девять-один-один! Быстро, кто еще обедал в буфете?

Все начинают обсуждать возможность пищевого отравления.

– Нет, не сходится. Подружка Гарета готовит ему макробиотическую еду. Он никогда не обедает в буфете.

– А что же тогда? То есть ты хочешь сказать, что это не отравление?

– Девять-один-один не отвечает. Ни наш, ни штатовский.

– Дон, телефоны не работают.

– Черт!

Актеры и рабочие начинают исчезать с площадки. Пэм и Лайнус вытирают с Гарета грим и искусственную кровь. Пожаров над Ванкувером теперь столько, что не сосчитать. Они выходят на балкон.

– Карен, – говорит Лайнус.

– Оно самое.

– Поехали домой.

Внутри здания режиссер доказывает что-то на повышенных тонах оставшимся на месте членам группы. Увидев на балконе Пэм и Лайнуса, он грозно смотрит на них, потом на город и во весь голос кричит, уже не обращаясь ни к кому конкретно.

– Пора смываться, – говорит Пэм.

Но в конце концов именно Пэм и Лайнус остаются на площадке дольше остальных. Работа. Долг. Лайнус говорит:

– Мои поехали к родственникам во Фрейзер-вэлли. Час на машине – не меньше. Посмотри в бинокль – сплошные пробки по всему городу.

Пэм смотрит в сторону города, затем опускает бинокль и говорит:

– А мои поехали вместе с родителями Ричарда в Беллингем. Рождественские распродажи.

– Гамильтон?

– Дома. А Венди?

– У нее в больнице суточное дежурство.

Они снова глядят друг на друга. В глазах обоих – страх.

Небо уже темнеет, а тело Гарета все так же лежит на полу. Несколько человек из группы, которым не удалось прорваться в город из-за безумных пробок, вернулись на съемочную площадку. Вместе они заматывают тело Гарета в брезент и переносят в защищенный от животных сарайчик в саду. Через несколько минут после того, как Лайнус и Пэм садятся в машину и выруливают на шоссе, во всем районе гаснет свет. Дальше они едут под серым, в копоти, небом.

Когда в больницу привезли первую жертву неведомой болезни, рабочий «день» Венди уже перевалил за двадцать шесть часов. Во время обеденного перерыва к ним доставили домохозяйку из Северного Ванкувера. Ее обнаружили соседи: женщина словно уснула на пороге собственного дома, держа на поводке скулящую колли. Венди осматривала тело, когда в больницу привезли еще двоих: девочку восьми лет, уснувшую прямо на качелях, и пожилого мужчину, который вместе с супругой ехал в магазин за звериным кормом. Женщина решила, что у мужа инсульт.

А затем привычное течение жизни было не просто нарушено, но сметено: в течение нескольких часов Венди пришлось подписать заключения о смерти чуть не ста человек, заснувших беспробудным сном. Большинство из них были доставлены в больницу друзьями или родственниками, потому что «скорая» к тому времени уже перестала справляться с таким количеством вызовов. К тому же вскоре стало ясно, что на каждого привезенного в больницы приходятся сотни, если не тысячи тех, кого привезти было некому.

Потом по радио объявили просьбу не привозить больше пострадавших в больницы, которые уже физически были не в состоянии принять всех уснувших. Ни лекарств, ни каких-либо способов профилактики неизвестной болезни врачи рекомендовать не могли.

И вот врачи и медсестры – перепуганные, не знающие, чем помочь людям, – все же остаются на своих местах. Венди отработала уже тридцать четыре часа кряду и валится с ног от усталости. Ей обязательно нужно поспать, но еще ей нужно домой, узнать, как Лайнус. Лайнус. А еще… еще… что? Телефоны не работают. Сотовые тоже.

Что происходит – это только Карен знает. И еще все это как-то связано со стереоснами Гамильтона и Пэм. Ответ не здесь, не в больнице. Ответ – на Рэббит-лейн.

Венди перешагивает через груды трупов; она устала и хочет спать ничуть не меньше, чем заснувшие покойники. Она начинает понимать их – понимать, почему они без тени страха ложатся там, где застала их болезнь, и, не сопротивляясь, отдаются сну. Венди чувствует себя так же, но при этом она твердо осознает, что ей нужно просто выспаться, не умереть.

Накануне Лайнус подвез Венди до работы, потому что ее машина в ремонте. Теперь ей не остается ничего другого, как идти пешком. «Такси нет, а как угоняют машины, я понятия не имею» . Идти придется несколько часов, но «голосовать» она не решается. Даже на Лонсдейле все, похоже, забыли об элементарных нормах человеческого поведения. Она идет в темноте по направлению к Трансканадскому шоссе, по которому машины несутся с умопомрачительной скоростью. По пути она видит две аварии: уснули водители или превысили скорость – неясно. Рядом с разбитыми машинами ни «скорой помощи», ни спасателей, никого. Никто не останавливается даже из примитивного, столь свойственного людям любопытства. Пока Венди размышляет над этим, прямо у нее на глазах, без всякого предупреждения, взрывается бензоколонка «Эссо» у развязки Вествью. В небо взлетают человеческие тела, совсем как тряпичные куклы в шоу чревовещателя. Все так ярко и ясно видно, будто в каком-нибудь боевике.

Движение машин замедляется, а затем и вовсе останавливается – насовсем. «Неужели все стремятся попасть домой? А что там, дома, – безопаснее? Или просто привычнее? Интересно, а что могло бы внушить им чувство безопасности, куда им ехать, чтобы почувствовать себя сильными?»

Венди идет к взорвавшейся заправочной станции. Вокруг пожарища, на приличном расстоянии, лежат шесть обгоревших трупов. Выживших нет. Виден перевернутый остов автобуса-«фольксвагена». А еще на газоне вокруг заправки валяются покореженные винтовки и помповые ружья. Венди здесь делать нечего. Да и устала она так, что и думать-то ей удается с трудом, не то что действовать.

Она поднимает с травы пакетик «М&М» и идет дальше. Здесь спасать некого. А что ей еще остается делать. Странное дело, электричество пока подается нормально – горят фонари на улице, светится огнями уже разграбленный торговый центр «Вествью». Повсюду лежат уснувшие – мертвые тела. Вокруг – разбитые наворованные бутылки со спиртным и осколки витринного стекла. Сколько же людей уже умерло? Сколько еще умрет? Почему так все получилось? А я – не заразилась ли я? А как там Лайнус? Где все наши-то? Доберутся ли до дома?

Венди видит, как по шоссе бредут люди, оставшиеся, как и она, без машин. В свете фар они выбираются на обочины и плетутся куда-то. Прямо под пешеходной эстакадой спит мужчина средних лет в желтом плаще. С моста через Москито-крик срывается и падает в ущелье электричка.

Венди решает уйти с магистрали и пробираться домой по тихим улицам жилого квартала Эджмонт-виллидж. Она проходит мимо универсама «Супер-Вэлью», уже взятого под охрану военными. Один из солдат сидит в кресле у входа в «Старбакс»[20]. Он уснул.

На одной из темных улочек она натыкается на десятискоростной велосипед, валяющийся на земле просто так. Поблизости никого не видно. Венди поднимает велосипед, садится на него и катит в сторону дамбы. Главное – добраться до нее, переехать, а там уж она найдет дорогу домой. Этот лес она знает с детства – как свои пять пальцев.

Прошлое – паршивая затея

Наклонившись над цветочной кадкой, Меган пытается выблевать угря, извивающегося у нее в животе. Скрывать беременность становится все труднее. Вся земля в кадке усеяна крышками от пивных бутылок и окурками. Бр-р! Скиттер – тот еще сосед, не подарочек. Загаженные, промасленные трупы машин ржавеют в гараже. Двор и лужайка – форменная помойка.

Угорь, по всей видимости, вышел. Вместо него в животе Меган запорхала крохотная птичка. Может быть, это и есть частичка новой жизни? Меган гадает, каким будет ее ребенок. Неужели, получив Cкиттеровскую ДНК, он обречен быть таким же уголовником? Она не сказала Скиттеру, что беременна, и не собирается этого делать. Как только он об этом узнает, ребенок перестанет принадлежать ей одной; придется делиться им со Скиттером. А ей этого совершенно не хочется. Когда на прошлой неделе ее показывали по американскому каналу, она подумала было сказать им, но сдержалась. И считает, что правильно сделала.

Передача: Меган даже не верится, что она вышла такой пай-девочкой. Но, в конце концов, лучше так, чем наоборот. Ей понравилось, что они с Карен выглядели скорее как подружки, чем как мама с дочкой. А еще Меган просто счастлива тем, что Лоис выделили совсем мало эфирного времени, ну самую капельку. То-то же!

Зайдя в хибару Скиттера, она замечает свое отражение в осколке зеркала, прислоненном к стене. Вчера, по телевизору, она показалась сама себе толстой. Зато Карен, худющая в жизни, выглядела почти по-модельному стройной. Похоже, что телевизионщики не наврали, говоря, что камера добавляет человеку фунтов десять веса. Скорее уж все двадцать.

Пройдя на кухню, Меган находит чистую чашку и намешивает себе растворимого кофе. Она включает приемник, настроенный на привычную рок-станцию; одновременно с музыкой она слышит доносящиеся откуда-то издалека завывания сирен. В водянистом дневном свете Меган смотрит на свои руки. Она стала сильнее во всех смыслах. Она правильно питается. Делает зарядку. Она больше не колется и не курит траву, ей даже как-то смешно находиться в этом свинарнике. Словно окунулась в детство, седьмой класс, что ли… Глупо было вообще сюда ехать. Из спальни доносятся приглушенные хрипы, возня, стоны. Там Скиттер и Дженни.

Первый глоток обжигает ей язык. Приходится убивать время, занявшись вылавливанием или раздавливанием о стенки чашки нерастворившихся кофейных гранул. Потом она листает байкерские журналы. Время идет. Меган снова тошнит. Она опять выходит во двор и склоняется над кадкой. Разогнувшись, она замечает торчащие из-за угла соседнего дома ноги во фланелевых брюках. Она подходит ближе: перед ней лежит пожилой – лет шестидесяти? – мужчина. Судя по всему, сердечный приступ. Меган звонит в дверь дома. Никто не отвечает. Она возвращается к Скиттеру, чтобы вызвать «скорую». Телефон молчит.

По радио передают «Грустный понедельник» – заунывную, почти как траурный марш, песню восьмидесятых годов. Вдруг сигнал пропадает, в эфире остаются только помехи. Меган пытается настроить приемник на другую волну. Но все, даже самые знакомые, станции передают не то, что обычно. Музыки нет совсем. Одни дикторы. Тревожные голоса сообщают о каком-то кризисе. Даже власти не знают, что именно происходит и что нужно делать. В общих чертах суть в том, что люди мрут, как мухи, по всему городу. Паника нарастает лавинообразно, что уже спровоцировало волну насилия и мародерства. Меган смотрит в окно: по пихтовым веткам прыгают какие-то птички. Чуть заметно моросит дождик. Какой, к черту, кризис. А не шутка ли все это?

Все радиостанции убрали из эфира музыку. Любую. По всем каналам сплошной чередой идут объявления. Городские власти просят население соблюдать спокойствие и не пользоваться телефонами, а также не включать электричество без крайней необходимости. Подумав, Меган решает, что эта новость достаточно важна, чтобы сообщить ее Скиттеру и Дженни. Она направляется к спальне и стучит в дверь. Ответа нет. Меган снова стучит, уже настойчивее. Слышен вой Скиттера:

– Твою мать! Занят я, ясно? Пошла ты на хрен!

Меган стучит еще раз. Дверь распахивается, на пороге Скиттер:

– Ну что тебе?!

На заднем плане Дженни, она вызывающе смотрит на Меган и закуривает сигарету, демонстративно не прикрывая голую грудь.

– Кризис какой-то случился.

– Что? И ты из-за этого меня дергаешь?!

– Дело серьезное. Чума, что ли, какая-то. Люди сплошь и рядом умирают. Как в кино.

– Пошла ты в задницу! Шутки у тебя идиотские.

Скиттер захлопывает дверь прямо перед носом Меган. Та изо всех сил лупит в нее кулаками. Скиттер снова открывает и орет в лицо Меган, чтобы она проваливала куда подальше. В этот момент во входную дверь вваливаются Рэнди и Скотт – соратники Скиттера по ремонту старых колымаг. Оба парня заметно бледны.

– Здорово, Меган. Скиттер дома?

– Ага.

– Слышь, Скиттер, – кричит Рэнди, – в городе – полная задница. По радио не лапшу грузят.

– Рэнди, я… – Скиттер высовывается из двери и переводит взгляд с Меган на друзей и обратно. Обматывает вокруг пояса полотенце.

– Ладно, врубайте «ящик».

– Скиттер, – пищит из спальни Дженни, – иди сюда!

– Погоди, не до тебя сейчас. Похоже, настало время действовать.

– Скотина ты все-таки, Скиттер, – говорит Меган. – Ничему не веришь, пока кто-нибудь из парней не подтвердит.

Вскоре все уже сидят в гостиной у телевизора. Кадры, снятые CNN, намертво приковывают внимание: панорама с вертолета – сплошь дымящиеся кварталы, явно центр какого-то большого города. Атланта? Лос-Анджелес? Нью-Йорк? Все города агонизируют одинаково: ключевые мосты, тоннели, развязки забиты машинами. На дорогах везде аварии. Сверху улицы и площади похожи на содержимое вывернутой наизнанку детской сумки после обхода соседских домов под Хэллоуин. Местные новости: те же съемки с вертолета, те же наглухо закупоренные машинами автострады и мосты, но уже в Ванкувере. Люди, словно беженцы, бредут пешком из центра к жилым районам. Время от времени им приходится перешагивать через трупы. Мародерство само собой сошло на нет. Люди слишком боятся заразы, чтобы что-либо украсть.

Пятеро сидящих в доме Скиттера одновременно смотрят в окно, на зеленый задний двор. Может быть, это просто дурной сон? На всех один? Рэнди и Скотт собираются разъезжаться по домам. Скиттер теребит усы и ухмыляется.

– А я, пожалуй, пойду прошвырнусь по магазинам. Меган, Дженни, поедете со мной?

– Подкинь меня до дома, – просит Меган.

– Что? Туда, к твоему папаше?

– Да нет же, чудило. На Рэббит-лейн.

Через несколько минут они уже в пути. На дорогах действительно полный бардак – на светофоры все плюют, машины мчатся по тротуарам и газонам. Автомобили с покойниками сталкивают к обочине другие машины, водители которых оказались более живучими. В дверях углового магазинчика стоит его хозяин с обрезом помпового ружья в руках. Тип оружия Меган узнаёт – чего-чего, а боевиков по ящику она насмотрелась предостаточно.

Дженни верещит что-то с переднего сиденья. Она отказывается верить своим глазам. Масштабы бедствия действительно ужасны. Трупы повсюду – в машинах, на тротуарах, на парковочных площадках.

– Скиттер, мне страшно. Я хочу домой!

– Поедем, поедем. Только сначала я собираюсь кое-чем затариться.

– Все рвутся домой, – говорит Меган и задумывается над тем, что будет потом, когда все эти люди попадут домой. Будут сидеть и ждать смерти? Попытаются как-то защититься? Она понимает, что никакого преимущества в том, чтобы быть дома, нет. Дома ты больше ничего не можешь сделать. А с другой стороны – куда еще деваться?

Машина подъезжает к универмагу в Линн-вэлли. Стоянка у магазина похожа на трассу, где проходят гонки на выживание. Все окна в машинах задраены, и многие водители пытаются любым способом, иногда даже грубым тараном, пробиться к выезду. Света нет. Скиттер выскакивает из машины, карманы его куртки оттягивают два пистолета. У входа в универмаг стоит полицейский. Меган и Дженни видят, как он требует, чтобы Скиттер уходил. В ответ тот стреляет ему в голову. Обе девчонки визжат от страха и выскакивают из машины. У Скиттера крыша поехала!

Меган подбегает к полицейскому, пытается приподнять его простреленную голову. Кровь. Еще один выстрел, уже внутри здания. Из дверей выбегают перепуганные воришки, старательно прижимающие к себе здоровенные коробки с сигаретами и какой-то бытовой техникой. «Дженни!» Меган оборачивается. Дженни спит, успев лишь присесть на ближайшую скамейку. Голова запрокинута, рот широко открыт.

Снова слышен выстрел. Меган отбегает на другую сторону стоянки и пытается собраться с мыслями. Скиттер выходит из аптечного отдела с грудой коробок – лекарства, содержащие наркотические вещества. Он озирается, явно высматривая возможного вооруженного противника, а не разыскивая Меган. Подбежав к машине, он через окно забрасывает в салон добычу, садится за руль и – ничего.

Меган подходит поближе: Скиттер заснул прямо на водительском сиденье. Сама она так потрясена всем происходящим, что за себя бояться у нее просто не хватает сил. «Ой, ужас! Ужас». Людей вокруг не видно, все, кто успел, разъехались, на парковке почти пусто. На шоссе творится что-то невообразимое. Везде мигают фары, слышны гудки, то и дело доносятся удары металла о металл.

Как теперь добираться домой?

Небо темнеет. Меган прислушивается к собственному дыханию. Всего неделя прошла после зимнего солнцестояния, и это чувствуется во всей мрачной атмосфере. Потрясенная смертью Скиттера, Меган не решается вытаскивать его из машины и шарить по его карманам в поисках ключей. Она заходит в универмаг, в котором теперь работает только аварийное освещение. В спортивном отделе она забирает горный велосипед, в аптеке – тайленол-3, потом – пару девятивольтовых фонариков и жевательную резинку. В какой-то момент ее чуть не до смерти пугает оставшийся без хозяина спаниель, тявкнувший у нее за спиной. Выйдя на улицу, она достает из машины Скиттера два пистолета. Засунув их в карманы, она отправляется в неблизкий путь домой по обезумевшему от паники шоссе.

Пара миль от Линн-вэлли до Вествью оказывается куда более страшной, чем она предполагала. Дорога парализована. Двигаться удается только мотоциклистам, да еще тем сумасшедшим водителям, что съезжают на обочину, на боковую насыпь и стараются пробраться по ней, тараня все, что попадается на пути. Трижды Меган пытаются остановить, чтобы отобрать велосипед, и трижды ей приходится защищаться, стреляя куда-то в сторону ног нападающих. С каждым выстрелом Меган ощущает себя все слабее и безумнее. Ей понятно, что оставшийся до Рэббит-лейн участок шоссе не одолеть. Она останавливается, чтобы подумать, как быть дальше. Рядом притомаживает мотоциклист на здоровенной «ямахе». Парень подмигивает Меган, откидывает подножку, слезает с мотоцикла и делает шаг ей навстречу. В следующую секунду он, заснув, оседает на землю.

Меган, не раздумывая, бросается к мотоциклу и гонит вниз по Делбрук-роуд, через Эджмонт, на Кливлендскую дамбу. Уже совсем темно. Меган выруливает на объездную дорогу через Гленмор, сворачивает на Стивенс и как бомба влетает на Рэббит-лейн. Все. Она дома.

Господи, как же оно хреново-то на следующий день!

Гамильтон просыпается со страшной головной болью, в мучительном похмелье. Его голова – будто товарный вагон, доверху набитый разлагающимися под жарким солнцем трупами инопланетян. Этот образ всплывает в его голове, навеянный одним из давно снятых фильмов. Около полудня он заставляет себя встать, чтобы доковылять до кухни и попить воды. По дороге он ударяется ногой о кресло, матерится, понимает, что погорячился с такой бурной деятельностью, и, сделав пару глотков, отправляется в свою спасительную берлогу – лежбище из простыней и пуховых одеял. Потом, уже ближе к обеду, раздается звонок телефона. Гамильтону на него плевать. Часа в три он выпивает стакан апельсинового сока и честно пытается проглядеть утреннюю газету. Бесполезно. Он сдается, выключает свет и ложится досыпать. В шесть придет Пэм, разбудит.

Венди заблудилась. Она устала. Казалось бы, найти здесь верную дорогу домой – пара пустяков, так нет же, она совсем заплутала, и теперь только приглушенный гул у Кливлендской дамбы, доносящийся с севера, может служить ей приблизительным ориентиром. Ни луны, ни зарева над центром города – слишком плотно небо затянуто тучами. Велосипед давно брошен – переднее колесо погнулось при первом же наезде на корни деревьев. Со стороны города время от времени доносятся какие-то удары, видимо – приглушенные расстоянием взрывы.

Тропинка петляет. Попадавшие во время осенних бурь деревья сбивают с толку, делают знакомые места неузнаваемыми. Вот вроде бы знакомый ручей, но вместо ожидаемых камней – мягкий илистый берег и папоротники. Венди опускается на колени – сил больше нет. Она даже не способна заново сосчитать, сколько часов она уже не спит. В голове крутится полубредовая мысль: нарвать побольше папоротника и сделать что-то вроде гнезда. Тогда будет теплее, и можно дождаться рассвета. И поспать. Детский сад, полная глупость. Это она понимает.

Колено расцарапано о какой-то твердый бугор. Венди наклоняется, чтобы потереть ссадину, и вдруг боковым зрением видит бледно-золотистое свечение – что-то вроде фосфоресцирующего облака. Оно бесшумно скользит вдоль стволов деревьев, золото на зелени, все ниже, ниже, ниже. Венди внимательно следит за тем, как свет, словно стеклянный, подсвеченный изнутри лифт, опускается к земле.

– Привет, Венди.

Перед ней стоит Джаред, невероятно юный, нисколько не изменившийся с того дня, когда угодил мячом прямо в перепуганную Венди, тихо жевавшую свой обед на пустой трибуне школьного стадиона.

– Джаред? Зайка, это ты?

Свет переливается – это Джаред подносит палец к губам и шикает на Венди. Он вытягивает перед собой руку, и Венди чувствует прикосновение света. Нет, телесного контакта не происходит, но Венди вдруг становится тепло. О большем она никогда и не мечтала.

Венди говорит:

– Джаред, я так по тебе скучаю. Я ведь… все мы… – Она начинает шмыгать носом. – Я так любила тебя, мне тебя не хватает, мир стал другим с того дня, как тебя не стало. И вот я здесь – заблудилась, перепугалась до смерти, да, похоже, еще и конец света намечается, дождались. Я ведь теперь врач и сегодня дежурила в больнице… Ой, Венди, да хватит тебе причитать.

Джаред целует свои пальцы, шлет ей воздушный поцелуй и жестом приглашает ее следовать за ним. Он идет, а его золотистые волосы не шелохнутся, несмотря на движение и повороты головы. Венди идет следом, путь ей освещает исходящее от Джареда сияние. Ее ноги шлепают по грязи, по раскрасневшимся щекам то и дело ударяют хлысты ягодника. Они петляют по незнакомым тропинкам и вдруг выходят на утоптанную дорожку, которая ведет из леса прямо к их улице. Джаред останавливается. Движением бровей – точь-в-точь как двадцать лет назад – он дает понять, что собирается уходить.

– Уходишь? Нет, не надо! Останься, прошу тебя. Джаред! Останься со мной. Поговори. Как же я по тебе соскучилась! Как я ждала тебя. Без тебя жизнь – не жизнь, и от мира только половина.

Но Джаред отводит руку и делает три шага назад. Улыбнувшись, он уходит в землю, как гвоздь в масло. Венди снова одна. Она подбирает камешек с того места, где скрылся под землей Джаред, и сжимает его в кулаке изо всех сил – до крови. Долгие годы она думала, что жизнь идет нормально и даже хорошо, что она добилась того, чего хотела, что ее существование наполненно и осмысленно. Теперь ей абсолютно ясно, что все это совсем не так.

Венди выходит на темную улицу. В ее доме темно, но она и не собирается туда. Вдалеке, в окне дома Карен, горит свечка. Венди идет в ту сторону. Зайдя в дом и увидев знакомые лица в непривычном освещении, она говорит:

– Я пойду посплю. Устала так, что хоть помирай. Да не бойтесь, не в этом смысле. Я просто вымоталась до предела.

Венди сворачивается калачиком на диване. Лайнус приносит мохеровый плед и укрывает ее. От его прикосновения она вздрагивает.

Это глупо

– Королева умерла.

– Давай дальше, – говорит Ричард.

Карен продолжает:

– Оба принца в темных очках, совсем черных. Гроб опускают в могилу. Через дворцовую ограду за похоронами наблюдают всего несколько человек. Там мрачно, пасмурно. Дождь идет. Могила больше похожа на залитую грязью яму.

Пауза.

– Карен, неужели без этого бумажного пакета на голове ты действительно ничего не видишь?

– Надо быть внимательнее, Ричард. У меня на голове не один пакет, а целых три. Если хоть один лучик света попадает мне на лицо, мне становится почти ничего не видно. Достаточно даже свечки. Это общепризнанный паранормальный факт.

– Выглядит это так, будто ты над нами прикалываешься.

– Ага, первоклассная трижды-мешочница.

– Слушай, Ричард, – вступает в разговор Гамильтон. – Сделай одолжение, заткнись. Дай Карен договорить.

– А ты, Гамильтон, не строй тут героя-заступника обиженных и отвали от Карен.

– Ой, Венди, ты уж прости меня, наглеца, что осмелился поинтересоваться, насколько глубоко нас всех засосало в эту задницу. А что касается тебя, то ты вроде спать собиралась.

– Уснешь тут, когда такое творится.

– Венди, он прав, – говорит Пэм. – Положение действительно не из лучших.

– Да замолчите же вы все! Хотите, чтобы я вам что-то рассказала, так сидите тихо. Можете вы хоть в такой день не выпендриваться друг перед другом?

Карен пытается рассказать, как гибнет мир. Она обращается к друзьям, которые прячут страх под броней черного юмора, цинизма, иронии. Обычное защитное средство.

– Ладно, давайте посмотрим… Эй, Пэм, ты что там – зеваешь?

Пэм так и подпрыгивает.

– Кто? Я? Нет-нет. Я и спать-то не хочу, и не устала вовсе.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: