Космополис. Часть 1. Глава 9

Что-то произошло позади них. Ближайший к ним бармен разговаривал по-испански, и в его фразе содержалось слово "крыса”. Эрик повернулся на стуле и увидел двух мужчин, одетых в серые спандексы, стоящих в узком проходе между барной стойкой и столами. Они стояли неподвижно, спиной к спине. Каждый из них в правой руке держал крысу за хвост, высоко подняв. Они начали кричать что-то, что он не мог разобрать. Крысы были живыми и изворачивались изо всех сил. Эрик был очарован увиденным, потеряв всякий интерес к Элис. Он хотел понять о чем говорили эти мужчины и зачем они это делали. Они были молоды, одеты в костюмы крыс, он понял, что загораживает путь к выходу. Он стоял перед большим зеркалом, висящим на дальней стене и мог видеть все что происходило в зале в отражении зеркала. Бармены у стойки стояли в нелепом смятении.
Двое мужчин отделившись от толпы посетителей, сделав два больших шага в сторону, начали размахивать крысами над головами, вразнобой крича что-то о призраке. Человек, который резал копченую говядину, топтался около своей машины для резки, взгляд застыл в нерешительности, а хозяева заведения не знали как реагировать на это. Несколько людей протиснувшись через кухонную дверь, скрылись, после чего началось всеобщее столпотворение, с перевернутыми стульями и упавшими с них людьми.

Эрик был восхищен и заворожен. Он восхищался этим поступком, каков бы он ни был. Телохранитель был за стойкой и разговаривал по рации. Эрик вытянул руку, показывая ему, что все в порядке. Пусть ситуация развивается. Люди выкрикивали угрозы и проклятия, которые заглушали голоса двух молодых мужчин. Он смотрел на стоящего рядом парня. Он заметно нервничал. Угрозы одна за другой звучали в воздухе, на жестком и вульгарном жаргоне, даже замечания на английском обретали эпический смысл. Он хотел поговорить с парнем, спросить в чем причина и смысл всего происходящего.
Бармены вооружились столовыми приборами.

Внезапно мужчины швырнули крыс в зал, заставляя всех замолчать. Животные рассекали хвостами воздух, ударяясь и отскакивая от разнообразных поверхностей, скользя на спинах по столешницам. Два зловещих клубка шерсти долетели до стены, испуская ужасный писк. Мужчины выбежали из кафе громко крича, проклиная всех.

Автомобиль двигался медленно по Шестой авеню, проезжая мимо брокерской фирмы на углу. Окна здания были на уровне улицы, поэтому можно было наблюдать, как в маленьких кабинках работают люди. Женщины и мужчины смотрели на свои мониторы и работали. Внезапно он почувствовал беспечность их обреченности, быстротечность их жизни, полную деградацию личности. Они были ручными сущностями, живущими по команде. Он думал о людях, которые посещали его веб-сайт еще в те дни, когда он прогнозировал падение или взлеты акций, когда прогнозирование было в цене. Тогда он продавал технологию, систему жизни акций на рынке. Он практически благословлял весь сектор, он прямо влиял на удвоение цен на акции и менял мировоззрение. В то время он фактически творил историю рынка, пока эта история не стала монотонной и расплывчатой. Пока эта история не заставила его искать что-то новое, более эффективное. Поиск метода технического анализа коньюктуры рынка, путем экстраполяции уже существующих, его же методов прогнозирования движения денег - вот что стало смыслом его жизни.

Он торговал валютой всех государств, даже стран третьего мира, от современных демократических, до отставших султанатов, от параноидальных народных республик до адских повстанческих регионов, которыми правили обкуренные фанатики.
В этом он нашел красоту и точность, скрытые ритмы в колебаниях данной валюты.

Он вышел из кафе с недоеденным сэндвичем в руке. Он доедал и слушал неистовый рэп по стерео системе: вокал Brutha Fez, и в качестве соло-сопровождения скрипка Bedouin. Но изображение на одном из мониторов отвлекло его. На экране был президент в своем лимузине. Это было особенностью администрации президента Мидвуда, президент в "живом” телевещании, доступном во всем мире. Эрик изучал человека. Он спокойно наблюдал за ним в течение десяти минут. Он неподвижно изучал его, не двигался и президент, за исключением машинальных жестов. Глава был без пиджака и сидел не двигаясь. Его мелкие движения были едва уловимы. Эрик изучал его с неистовым интересом. Вот он дернулся и моргнул несколько раз. Его взгляд был пустым, бессмысленным и направленным в никуда. Это был скучный эфир, в котором можно было услышать, как муха прожужжит. Он не чесался и не зевал, и стал напоминать человека, сидящего в скрытой комнате отдыха и ждущего когда его пригласят в эфир на ТВ. Только выглядело это еще более мрачно, потому что в его глазах не отражалось никаких признаков индивидуальности или характера. Казалось, что он существует в какой-то временной дыре, потому что он – президент. Эрик ненавидел его за это. Он разговаривал с ним несколько раз. Он ждал его в желтой гостиной в западном крыле. Он советовался с ним по вопросам определенной важности, и его попросили постоять в сторонке, пока кто-то другой фотографировался с президентом. Он ненавидел Мидвуда за то, что он был вездесущим, таким, каким был он сам. Он ненавидел его за то, что президент был реальной угрозой его безопасности. Он издевался над ним за его женский тип фигуры с отвисшей грудью под чистой белой рубашкой. Эрик мстительно смотрел на экран, думая, что изображение приукрашивает президента. Он был как живой мертвец. Он жил в состоянии непонятного покоя, ожидая пока его оживят.

-"Мы должны думать об искусстве получения прибыли”, сказала она.
Она сидела на заднем сидении, на своем месте в мягком кресле, он смотрел на нее и ждал.

-" такое слово есть в греческом языке?”.
Он ждал.

-"Хрематистика”, сказала она. "Но мы должны более свободно трактовать это слово, адаптировать его к текущей ситуации. Потому что деньги вращаются. Деньги делают деньги. Богатство ради богатства. И нет никакого другого богатства. Деньги потеряли статус национальной идеи, с тех пор как когда-то давно их стали рисовать. Деньги говорят сами за себя.”

Она обычно носила берет, но сегодня была с непокрытой головой. Вия Кински, его руководитель отдела анализа - маленькая женщина в консервативной деловой рубашке, жилете с вышивкой, в длинной и сто раз стиранной, плиссированной юбке опаздывала на их еженедельное совещание.

-"И конечно они прямо связаны с собственностью. Концепция собственности меняется каждый день, каждый час. Огромные деньги, которые люди вкладывают в землю, дома, яхты и самолеты. Это не имеет ничего общего с самоуверенностью. Собственность больше не имеет власти, индивидуальности и господства. Дело не в вульгарной демонстрации или демонстрации тонкого вкуса, а дело в том, что она больше не имеет веса или формы. Единственное, что имеет значение – это цена, которую ты платишь. Подумай, Эрик. Что ты купишь на свои сто четыре миллиона долларов? Не множество квартир с невероятными видами и частными лифтами. Не вращающуюся спальню с кроватью, напичканной электроникой. Не бассейн или акулу. Разве это права на воздушное пространство? Различные регулирующие датчики и программное обеспечение? И не зеркала, которые говорят тебе, как ты выглядишь утром. Ты платишь деньги, чтобы купить деньги. Сто четыре миллиона. Вот что ты купил. И это того стоит. Количество денег оправдывает себя.”

Машина застряла в пробке между улицами на полпути до места, где Кински должна была сесть к ним в машину, выходя из церкви Святой Марии Богородицы. Это странно, хотя может быть, и нет. Он смотрел на нее. Вия сидела на откидном сиденье. Эрик недоумевал, почему он не знает, сколько ей лет. Ее волосы были пепельно-серые и выглядели так, как будто в них ударила молния, но ее лицо было едва заметным, за исключением большой родинки на щеке.

-"Ох, и эта машина, которую я так люблю. Сияние мониторов. Я люблю мониторы. Блеск кибер капитала. Такой сияющий и соблазнительный. Я ничего не понимаю ни на одном из них.”

Она говорила почти шепотом, и улыбка не сходила с ее лица, загадочно меняясь.

-"Но вы знаете, насколько беспардонной я могу быть, когда дело касается того, что зовется идеей. Идея – это время. Жизнь в будущем. Посмотрите на эти бегающие цифры. Деньги делают время. Хотя обычно говорят, что все наоборот. Показания часов ускоряют рост капитализма. Люди перестают думать о вечности. Они начинают концентрироваться на часах, измеримых часах, человеко-часах, использующих труд более эффективно.”

-"Я хочу кое-что показать вам”, сказал он.

-"Подождите. Я думаю.”

Он ждал. Ее улыбка слегка скривилась.
-"Это кибер-капитал создает будущее. В чем измеряются так называемые наносекунды?”

-"Десять в минус девятой степени.”

-"Что это?”

-"Одна миллиардная секунды”, сказал он.

-"Я ничего не поняла, но это говорит мне, насколько строги мы должны быть, для того, чтобы предпринять адекватные меры в мире вокруг нас.”

-"Есть еще зептосекунды.”

-"Хорошо. Я рада.”

-"Йоктосекунды. Одна септиллионная секунды.”

-"Потому что время – это активы корпорации. Время принадлежит системе свободного рынка. Настоящее – гораздо труднее обнаружить. Настоящее высасывается из мира, чтобы дать дорогу будущим неконтролируемым рынкам и огромному инвестиционному потенциалу. Теперь будущее требует нашего настойчивого внимания. Вот почему в ближайшее время что-то произойдет, возможно сегодня”, сказала она, странно посмотрев на свои руки. -"Нужно исправить бег времени. Вернуть мир к более или менее естественному состоянию.”

На южной стороне улицы было мало пешеходов. Они прошли от машины к тротуару, откуда было видно табло с биржевыми сводками. Электронное табло с бегущей строкой, было расположено на офисном здании на другой стороне Бродвея. Кински замерла. Цифры на этом табло сильно отличались от легких, непринужденных новостей, которые крутились на здании Times Tower в нескольких кварталах к югу отсюда. В сотне футов над землей, на экране, одновременно бежали три ряда данных. Финансовые новости, цены на акции, валютные рынки. Деловая активность не прекращалась не на минуту. Неустанный бег цифр и символов, части акции, дроби, значки доллара, потоки информации, международных новостей, все это пробегало слишком быстро, чтобы понять это. Но он знал, что Кински все это поняла.

Ниже, под бегущей строкой, висели часы, показывающие время в крупных городах мира. Он знал, о чем она думает. Не обращает внимания на скорость, при которой становится трудно уследить за тем, что пробегает перед глазами. Скорость – это главное.

Не обращать внимание на необходимое и бесконечное обновление данных, на то, как цифры исчезают с одной стороны бегущей строки и появляются с другой. В этом смысл, толчок, будущее. Мы не рассматриваем поток информации, как спектакль в чистом виде, или информацию, как нечто сакральное, традиционно нечитаемое. Маленькие мониторы в офисе, дома и в машине стали предметом идолопоклонничества, и на удивление собирали толпы людей вокруг себя.
Она сказала, "Поток информации когда-нибудь останавливается? Может ли он двигаться медленнее? Конечно, нет. Почему так? Фантастика.”

Он увидел знакомое имя, пробежавшее в бегущей строке. Каганович. Но он упустил контекст, в котором это имя упоминалось. Дорожная пробка начала рассасываться, и они вернулись обратно в машину, с двумя телохранителями, обеспечивающими незаметное сопровождение. На этот раз он сел на банкетку, лицом к мониторам, и из них узнал, что тот контекст, который он упустил в связи с именем Николая Кагановича – была его смерть. Это человек, хвастающийся своим богатством и темной репутацией, владелец крупнейшего российского медиа-конгломерата, чьи интересы варьировались от порно журналов до сделок со спутниками.

Он уважал Кагановича. Этот человек был умным и жестким, даже жестоким в лучшем смысле этого слова. Он и Николай были друзьями, он сказал об этом Кински. Он взял из холодильника бутылку апельсиновой водки и аккуратно налил в два невысоких бокала, и они смотрели новости сразу на нескольких экранах.
Она слегка раскраснелась, потягивая свой напиток.

Человек лежал ничком, лицом в грязи, около своей подмосковной дачи. Убитый несколькими выстрелами, после того как вернулся из своей поездки в компанию Albania Online, где он создал сеть кабельного вещания и подписал соглашение о создании тематического парка в Тирании – столице Албании. Эрик и Николай охотились на кабана в Сибири. Он рассказал Кински об этом. Они видели там тигра, мельком, на расстоянии и впечатление от силы чистого превосходства, превосходящую весь его предыдущий опыт. Он описал ей этот момент, драгоценные чувства прошлой жизни, этот вид находящийся под угрозой уничтожения, и бескрайние молчаливые просторы вокруг них. Еще долго эти двое мужчин оставались неподвижными, после того как тигр ушел. Появление огненного тигра в глубоком снегу заставило их почувствовать неясную связь, братство красоты и потери.

Но он был рад видеть этого человека мертвым, в грязи. Репортер продолжал использовать слово "дача”. Он стоял под углом к камере, обеспечивая ясный обзор на дачу, видимую через сосновую аллею. На другом экране комментатор давал расплывчатые справочные материалы о сомнительных деловых партнерах, антиглобалистстких элементах и локальных войнах. Затем она спросила о даче. Найден мертвым, около дачи. Они искали защиты в этом слове, искали уверенность в себе. Это было все, что они знали о человеке и преступлении, что-то русское, что он был убит на своей «подмосковной даче».
Эрик был доволен тем, что увидел его, с бесчисленными пулевыми ранениями в тело и в голову. Это было тихое удовлетворение, облегчение от неопределенного давления на плечи и грудь. Смерть Николая Кагановича расслабила, успокоила его. Этого он не сказал Кински. Но он позволил ей порассуждать. Почему нет? Она была его директором по анализу. Так вот пусть и теоретизирует.

"Ваш гений и ваша враждебность были всегда связаны между собой”, сказала она. "Ваш ум превосходит над неприязнью по отношению к другим. Это же относится и к телу, я думаю. Неприязнь способствует долгой жизни. Он был конкурентом в некотором смысле, да? Возможно, он был физически силен и был большой личностью. И несметно богат, этот малый. Все женщины в его власти. Достаточные причины для того, чтобы чувствовать скрытую эйфорию, когда ужасно умирает такой человек. Всегда, всегда есть причины. Не углубляйся в этот вопрос”, сказала она. "Он умер, поэтому вы можете жить”.
Автомобиль доехал до угла и остановился. Туристы протискивались сквозь толпу, разговаривая на разных языках. Они двигались то в водовороте, то ползли в толпе, входя и выходя из супермаркетов, кружили торговые тележки. Они стояли ломаной линией, отвернувшись друг от друга, чтобы достать по сниженной цене билеты на Бродвейские щоу. Эрик смотрел, как они переходят улицу, мелкие людишки, по сравнению с богами в нижнем белье на рекламных щитах. Это были андройдные фигуры, очаровательные женщины в мужских шортах, богоподобные мужчины с их рельефными мускулами и выпуклостями в промежности.

Огромные грузовики проезжали через центр, направляясь то ли в швейный квартал, то ли в сторону мясоперерабатывающих доков. Никто не обращал на них внимания. На улице они увидели коренного лондонца продающего детские книги из огромной картонной коробки, то и дело демонстративно рекламирующего свой товар. Эрику показалось, что этот торговец, коренной лондонец был таким же как и старый китаец рядом с ним, который делал акупунктурный массаж. Все были из одного теста, даже бригада ремонтников, которые пытались провести волоконно-оптический кабель из огромной желтой катушки, протягивая его сквозь канализационный люк. Эрик почему то задумался о толпе, о материальном крахе, каждодневном круговороте событий. Красный свет, зеленый свет, закономерность происходящего, неподвижность и износ, исчезновение тех или иных вещей, которое не заметно в быстротечности нашей жизни. Он наблюдал за стариком, который делал лечебный массаж женщине. Поработав над ее спиной, он стал массажировать ей виски, когда она села на кушетку. Ее голова опиралась на специальную мягкую подушку с отверстием для лица. Эрик посмотрел на рекламное объявление, написанное от руки, которое гласило: " Избавление от усталости и паники". Как же все таки, все взаимосвязано, наши потребности и привычки постоянны и неизменны, несмотря на постоянно изменчивую реальность бытия. Старый лондонец повернулся и сказал: "Я же не спрашиваю, где ты взял свои деньги, так и не спрашивай меня, откуда мои книги". Туристы остановились и быстро просмотрели книги, лежащие в коробке. Старый китаец выпрямился, разминая акупунктурные точки женщины за ушами.

Эрик увидел, как люди останавливаются у обменника валюты на юго-восточном углу улицы. Это побудило его открыть люк на крыше и высунуть голову наружу, чтобы посмотреть на курсы валют, пробегающие впереди на здании. Йена по-прежнему росла, вызывая обострение конкуренции по отношению к доллару.
Он сидел на откидном кресле лицом к Кински, и в целом описывал ей ситуацию, что он заимствовал йену под крайне низкие процентные ставки и использовал эти деньги, чтобы спекулировать на акциях, что приведет к потенциально высокому уровню доходности.
"Пожалуйста. Это ничего не значит для меня.”

Но чем сильнее становится йена, тем больше денег ему нужно, чтобы погасить кредит.

"Стоп. Я не поняла.”
Он продолжал так поступать, потому что знал, что йена не поднимается выше. Он объяснял это тем, что есть определенный уровень, которого она не достигнет. Рынок это знал. Существуют колебания и потрясения, которые рынок переносит определенным образом, но не более того. Сама йена знала, что не поднимется выше. Но она поднималась выше, снова и снова.
Она покручивала бокал с водкой между ладонями, пока думала. Он ждал. Она носила легкие кожаные мокасины с кисточками и белые носки.

"Мудрым решением было бы отступить, держаться на расстоянии. Я советую вам сделать это”, сказала она. "Да”.
"Но есть кое-что, что ты знаешь. Ты знаешь, что йена не может подняться выше. И если ты знаешь что-то и не действуешь в соответствии с этим, тогда ты ничего не знаешь. Это часть китайской мудрости”, сказала она " Если только знать, но не действовать, то это равносильно нечего не знать.” Он любил Вию Кински.
"Отступить сейчас будет верным решением. Это была бы цена за жизни других людей. Изложение разумной фразы, которая заставляет тебя поверить, что есть правдоподобные реалии, которые можно отследить и проанализировать”.

"Тогда собственно, что это?”

"Это то, что заставляет вас верить, что есть прогнозируемые тенденции и силы. Когда на самом деле все это - случайные явления. Вы применяете математику и другие точные дисциплины, да. Но, в конце концов, вы имеете дело с неконтролируемой системой. Истерия нарастает высокими темпами, день за днем, минута за минутой. Люди в свободных обществах не должны бояться патологии государства. Мы создаем наше собственное безумие, наши собственные массовые катаклизмы, управляемые умными машинами, над которыми мы уже больше не властны. Безумие большую часть времени едва заметно.

Это просто наш образ жизни” - Закончила она смеясь.
Да, он восхищался ее даром убедительной речи, строгой и аргументированной, до конца продуманной. Это то, что ему было нужно в ней. Организованные мысли, вызывающие комментарии. Но было что-то грязное в ее смехе. Он был презрительным и грубым.

"Конечно же, ты знаешь это”, сказала она.
Он знал и не знал. Не знал о таком нигилистическом качестве, где все суждения являются необоснованными.

"Порядок есть на каком-то глубинном уровне”, сказал он. "Образец, который хочет, чтобы его увидели”.

"Тогда увидь его”.
Он слышал где-то голоса людей.

"Я всегда видел. Но в данном случае он неуловим. Мои эксперты боролись и почти сдались. Я работал над этим, работал, когда спал и когда не спал. Есть сходство между рыночными колебаниями и природой”.

"В эстетике взаимодействия?”

"Да. Но в данном случае я начинаю сомневаться, что найду это сходство”.

"Сомнения. Какие сомнения? Вы не верите в сомнения. Вы говорили мне об этом. Власть компьютеров исключает сомнения. Все сомнения произрастают из прошлого опыта. Но прошлое исчезает. Мы должны знать прошлое, но не будущее. Оно изменяется”, сказала она. "Нам нужна новая теория времени”.

Машина двинулась вперед, в южном направлении, но останавливаясь на следующей улице в ограниченном пространстве, где пересекаются Седьмая авеню и Бродвей. Теперь он более четко услышал голоса, несущиеся над дорожной пробкой, и увидел бегущих людей. Часть толпы шла сюда, а часть рассыпалась по тротуару, испуганная и растерянная, а пенопластовая крыса уклонялась от таксиста на улице. Он высунул голову из люка и посмотрел. Что происходит? Сложно сказать.
Обе улицы теперь были заполнены, машины заблокированы и везде люди. Пешеходы убегали на соседние улицы, от бегущей вперед толпы. Толпа не представляла собой четкую линию, а была деформирована, изломана. Были те, кто бежал и те, кто пытался бежать, ища свободное пространство для движения, расталкивая руками спины, чтобы протиснуться сквозь толпу.
Он хотел понять, отделить одно от другого, на основе детального наблюдения. Звучали сирены и клаксоны. Многочисленные голоса перекрывали отдельные крики из толпы. Это только затрудняло наблюдение.

Он смотрел на юг, в центр Таймс Сквер. Он слышал, как разбилось стекло, рассыпавшись осколками на тротуаре. Разрозненные беспорядки происходили в нескольких кварталах от Nasdaq Center. Изменялась форма и цвет толпы. Они кишели у входа, и он представил, какое столпотворение было внутри, люди неслись по коридорам в поисках информации, они вламывались в диспетчерские, ломали видеопанели и тикеры.

Что это прямо перед ним? Люди на островке безопасности на дороге покупали со скидкой билеты в театр. Они по-прежнему стояли в очереди, большинство из них, не желали потерять место в очереди, и только вся картинка в целом давала четкое представление.

Голоса, несущиеся из громкоговорителей, были похожи на пение, ту же тональность он слышал в криках молодых людей за обедом. Пенопластовая крыса была теперь на тротуаре, ее несли на носилках, на плечах четыре или пять человек в костюмах крыс, они двигались сюда.

Он увидел Торвала на улице с двумя телохранителями, все трое с разной скоростью осматривали территорию… впечатляюще. Женщина, в профиль похожая на египтянку, или китаянку, наклонилась к левой груди и разговаривала по телефону. Пришло время отправить на пенсию слово "телефон”.
Бегущие люди начали появляться с обеих сторон от места, где продавали билеты, большинство в лыжных масках, некоторые останавливались, когда видели машину. Машина заставила их остановиться. Там были полицейские машины, которые двигались по границе поперечных улиц. Он начал чувствовать себя вовлеченным в это. Автобус был набит людьми в защитной экипировке и закрывающих лицо масках.

Водитель-азиат стоял у своего такси, курил, сложив руки на груди, и терпеливо ждал, когда же в этой мировой столице вещи обретут хоть какой-то смысл.

Люди приближались к машине. Кто они? Это были протестующие, анархисты, да кто бы они ни были, хоть разновидность уличного театра или любители настоящих беспорядков. Автомобиль был заблокирован, окружен со всех сторон, машинами с трех сторон и билетной очередью с четвертой стороны. Он видел, что Торвал конфликтовал с человеком, несущим кирпич. Он повалил его, скрутив. Эрик залюбовался этим.

Затем Торвал посмотрел на него. Мимо проехал ребенок на скейтборде, отражаясь от лобового стекла полицейского автомобиля. Было совершенно ясно, что хотел от него его начальник охраны. Двое мужчин долго и злобно смотрели друг на друга. Затем Эрик залез обратно из люка в машину и закрыл люк.
По телевизору разъясняли ситуацию. Он налил себе еще водки, и они смотрели, полагаясь на то, что они увидят. Это была акция протеста, и они громили окна сети магазинов и выпускали батальоны крыс в ресторанах и вестибюлях гостиниц.
Фигуры в масках передвигались по городу на крышах автомобилей, бросая дымовые шашки в полицейских.
Теперь он более четко слышал монотонный звук, который транслировали спутниковые антенны на грузовиках телевизионщиков. Этот звук состоял их шума сирен и автомобильных сигнализаций.
Призрак бродит по миру, они плакали.
Он наслаждался этим. Подросток на скейтборде рисовал граффити на рекламном дисплее на боку автобуса. Пенопластовая крыса упала и полицейские плотным строем продвигались вперед, скрываясь за щитами. Люди в шлемах двигались с особой жестокостью, что заставило Кински вздохнуть.
Протестующие раскачивали автомобиль. Он посмотрел на нее и улыбнулся. По телевизору крупным планом показывали лица, обожженные перечным газом. Объектив камеры поймал человека с парашютом, прыгнувшего с вершины башни неподалеку. Парашют и человек были раскрашены в анархистские, черно-красные полосы а его член был выставлен напоказ, и точно так же раскрашен. Они снова и снова стучали по машине. Снаряды взрывались слезоточивым газом, и полицейские в противогазах бросались в атаку на толпу, как в каком-то страшном мультике.

"Вы знаете, что производит капитализм по Марксу и Энгельсу?”

"Своих собственных могильщиков”, сказал он.

"Но это не могильщики. Это свободный рынок сам по себе. Эти люди фантастическое порождение рынка. Они не существуют вне рынка. Для них не существует места вне рынка, куда они могли бы пойти”.
Камера поймала полицейского, преследующего молодого человека сквозь толпу, картинка казалась оторванной от реальности, от настоящего момента.

"Культура рынка всеохватывающая. Она порождает этих мужчин и женщин. Они необходимы для системы, которую презирают. Они дают ей энергию и определяют ее суть. Они ориентированы на рынок. Они торгуют на рынках всего мира. Вот почему они существуют, чтобы укрепить и увековечить систему”.
Он смотрел на выплескивающуюся из ее стакана водку, в то время как автомобиль качался туда-сюда. Люди стучали в окна и по капоту автомобиля. Он увидел Торвала и телохранителей, которые вытаскивали людей из-под колес. Он мельком подумал о перегородке между ним и водителем. Она была из кедра, инкрустированная фрагментом мусульманской рукописи на пергаменте конца десятого века, Багдад, бесценна.
Она сжала ремень безопасности.

"Вы должны понять”.

"Что?”, сказал он.

"Чем более иллюзорна идея, тем больше людей она захватывает. Вот откуда все протесты. Концепция технологии и богатства. Сила кибер капитала повергает людей в сточную канаву, где они корчатся и умирают. В чем недостаток человеческой рациональности?”
Он спросил:"В чем?”

"Он стремится не видеть ужаса и смерти в конце системы, которую строит. Это протест против будущего. Они пытаются сдержать будущее. Они хотят нормализовать его, не дать ему превзойти настоящее”.
На улице были горящие машины, металл шипел и плавился, ошеломленные люди медленно двигались в клубах дыма, бродя между машинами и телами, другие бежали, полицейский упал на колени около магазина с фаст-фудом.
"Будущее всегда целостно и единообразно. Мы все счастливы там”, сказала она. "Вот почему будущее обманывает надежды. Оно никогда не сбывается. Оно никогда не будет очень счастливым местом, которое мы хотим сделать”.
Кто-то бросил мусорную корзину в заднее стекло автомобиля. Кински чуть вздрогнула. Прямо на запад через Бродвей, протестующие построили баррикады из горящих шин. С самого начала казалось, что есть система, цель. Полицейские стреляли резиновыми пулями сквозь дым, который висел высоко над рекламными щитами. Другие полицейские стояли в нескольких футах позади, помогая охране Эрика защищать автомобиль. Он не знал, что думать по этому поводу.

"Откуда мы знаем, когда официально закончится эпоха глобализма?”
Он ждал.

"Когда лимузины исчезнут с улиц Манхэттена”.
Мужчины мочились на автомобиль. Женщины били наполненные песком бутылки.
"Это контролируемый гнев, я бы сказала. Но что случится, если они узнают, что в машине сидит глава Packer Capital?”
Она сказала это со злостью, глаза горели.
Глаза протестующих тоже горели между красно-черными банданами, которые они носили на головах и лицах. Завидовал ли он им? Ударопрочные стекла покрылись микротрещинами, и он даже подумал, что ему лучше быть там снаружи.
"Они работают с вами, эти люди. Они играют по вашим правилам”, сказала она. "И если они убьют вас, то если только вы это им позволите, с вашего молчаливого согласия, как способ вновь подчеркнуть идею, с которой мы живем”.

"Какую идею?”
Машина раскачивалась все сильнее, и он смотрел, как ее стакан качался из стороны в сторону, прежде чем она была в состоянии сделать хоть глоток.

"Разрушение”, сказала она.
На одном из мониторов он увидел фигуры, спускающиеся по вертикальной поверхности. У него заняло всего лишь мгновение, чтобы понять, что они спускались вниз по веревке по фасаду здания, где висели тикеры.

"Вы знаете, во что всегда верили анархисты?”

"Да”.

"Скажите мне”, спросила она.

"Желание уничтожать - это творческий порыв”.

"Это тоже признак капиталистического мышления. Насильственное разрушение. Старые отрасли промышленности должны быть решительно устранены. Новые рынки должны быть насильственно утверждены. Старые рынки должны быть вновь разработаны. Уничтожить прошлое и создать будущее.”
Она улыбнулась, как всегда незаметно, лишь мышцы дернулись в углу рта. У нее не было привычки выказывать симпатию или антипатию. Как он думал, у нее не было возможности ни для того ни для другого, но сомневался, не ошибся ли он.
Они раскрашивали машину из баллончиков, делая адажио на своих скейтбордах. На другой стороне авеню мужчины качались на прикрепленных веревках, пытаясь разбить окна. Башня носила название основного инвестиционного банка, о чем гласила скромная надпись под раскидистой картой мира, и цены на акции танцевали в тускнеющем свете.
Совершались массовые аресты, люди из сорока стран с окровавленными головами и лыжными масками в руках. Они не хотели бросать свои маски. Он увидел женщину, снимающую маску и ругающуюся, полицейский тыкал ее под ребра своей дубинкой, и она наотмашь ударила его своей маской по шлему, когда они вышли из объектива камеры, а все экраны дрожали от того что машина качалась.

Его собственное изображение попалось ему на глаза на овальном экране под скрытой камерой. Прошло несколько секунд. Он увидел себя и в шоке отпрянул. Прошло еще чуть больше времени. Он чувствовал себя в подвешенном состоянии, он ждал. Потом был взрыв, громкий и сильный, достаточно близко, чтобы поглотить все вокруг него. Он отпрянул в шоке. Каждый сделал так же. Фраза была частью жеста, знакомым выражением, воплощенным в движении головы и конечностей. Он отпрянул в шоке. Фраза отозвалась в теле.

Машина прекратила раскачиваться. В созерцании есть глубокий смысл. Теперь все кто были там, на улице, были связаны между собой гораздо сильнее.

Бомба была заложена рядом с инвестиционным банком. Он увидел мутные кадры с другого экрана, фигуры бежали по коридору, спотыкаясь, картинка шла с задержкой в десятые доли секунды. Это была зона наблюдения камер башни. Протестующие штурмовали здание, вламываясь в искореженный вход, захватывая лифты и коридоры.
Борьба с полицией возобновилась снаружи, стражи порядка направляли пожарные шланги на горящие баррикады, а протестующие скандировали снова, более энергично, с вновь обретенным бесстрашием и духовной силой.
Но казалось, что они наконец-то закончили с его машиной. Они притихли на минутку.
Он сказал, "Ты видела это?”

"Да. Что это было?”

Он сказал - "Я сидел. Ты говорила. Я смотрел на экран. И вдруг”.
"Вы отпрянули в шоке”.

"Да”.

"Потом взрывная волна”.

"Да”.

"Такое раньше случалось?”
"Да. Я тестировал нашу систему компьютерной безопасности”.

"Все в порядке?”

"Да. Никто и ничто, во всяком случае, не может произвести такой эффект, не может предвидеть такие вещи”.

"Вы отпрянули в шоке”.

"На экране”.

"Потом взрывная волна. И потом”.

"Отпрянул по-настоящему”, сказал он.

"Чтобы это могло означать”.

Она провела пальцами по родинке на щеке, покручивая ее пока думала. Он сидел и ждал. "Вот еще одна мысль по поводу гениальности”, сказала она. "Гений изменяет условия своей среды обитания”.
Ему это понравилось, но он хотел большего.

"Подумайте об этом. Редкие умы могут управлять, только люди с энциклопедическими знаниями, истинные футуристы. Сознание – такое как ваше, сверх помешанное, может иметь точки соприкосновения за пределами общего восприятия.”
Он ждал.

"Технология имеет решающее значение в истории цивилизации, а почему? Потому что она помогает нам определять нашу судьбу. Нам не нужен Бог или чудеса, хотя технологии приземлены и в каком-то смысле неизбежны. Они сами по себе, неподвластны никому. Технологии творят будущее и будущее за технологиями".
Тикеры прекратили работать после штурма.

"Ты говорила, что будущее нетерпеливо, что оно давит на нас.”
"Это теория. Я говорила о теории”, сказа она резко.

Он отвернулся от нее и посмотрел на мониторы.
В верхней строчке электронного дисплея на авеню напротив, транслировалась строка следующего содержания:

ПРИЗРАК БРОДИТ ПО МИРУ

ПРИЗРАК КАПИТАЛИЗМА.

Он узнал вариант известного высказывания коммунистического манифеста. Призрак коммунизма не дает покоя Европе с 1850 года.
Они были смущены и сбиты с толку. Но его уважение к изобретательности участников протеста быстро росло. Он высунул голову в люк, к дыму и газу, которые витали в воздухе от горящих шин, и подумал, что он астронавт, высадившийся на газовую планету. Фигура в мотоциклетном шлеме взобралась на капот автомобиля и начала ползти через крышу. Торвал поднялся и стащил его на землю, где за него принялись телохранители. Они были вынуждены использовать электрошокер, чтобы усмирить его, и разряд тока отправил мужчину в другое измерение. Эрик едва заметил треск и электрический разряд тока, который пробежал между электродами. Он взглянул на второй тикер, тот начал работать, по нему помчались слова:

КРЫСА СТАЛА ДЕНЕЖНОЙ ЕДИНИЦЕЙ.

У него заняло мгновение, чтобы понять и осмыслить слова. Он, конечно, узнал их. Они были из поэмы, которую он недавно читал, одну из более длинных поэм, которую он выбрал для исследования. Эта реплика, часть реплики была из хроники осады города. Это было волнующее чувство, его голова была в клубах дыма, он видел борьбу и гибель вокруг себя, видел как мужчины и женщины продолжали неповиноваться, размахивая трофейными футболками Nasdaq, он понял, что они читали ту же поэму, что и он.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: