Сделай Сам Свою Работу на 5

РАЗВИТИЕ ГУМАНИЗМА В КОНЦЕ XIV И В XV ВЕКЕ





Начатое Петраркой и Боккаччо гуманистическое движение развивается уже во второй половине XIV в. в кругу их ближайших учеников и последователей. Центром гуманистического движения становится Флоренция, игравшая крупнейшую роль в экономиче­ской и политической жизни Италии. Наиболее видными из флорен­тийских гуманистов второго поколения были Марсили и Салутати.

Луиджи Марсили (Luigi Marsili, умер в 1394 г.), ученый, монах августинского ордена, был восторженным почитателем ан­тичных писателей. Он создал нечто вроде платоновской академии, в которой происходили ежедневные беседы по вопросам филосо­фии, науки и нравственности; здесь он поражал друзей и учеников своими обширными познаниями в области римской литературы. Хотя Марсили был монахом, он восставал против церковной зави­симости Флоренции от Рима. Им было написано известное «Посла­ние против пороков папского двора», послужившее идеологическим оружием в происходившей в это время борьбе флорентийской бур­жуазии против папской курии.

Сходную с Марсили позицию занимал Колуччо Салутати (Colluccio Salutati, 1331 — 1406), посвятивший свою гуманистическую ученость государственно-политической деятельности. Салутати за­нимал в течение нескольких лет должность папского секретаря, ко­торая дала ему возможность хорошо изучить нравы папской курии и накопить аргументы против нее. Этот опыт он использовал, ког­да, став государственным секретарем флорентийской республики (1375), он повел энергичную борьбу с папами, отстаивая независи­мость Флоренции. Салутати первый начал пользоваться для дипло­матической переписки классической латынью.



Несмотря на всю свою занятость государственными делами, Са­лутати находил время и для филологических занятий. Он воспитал целое поколение ученых-гуманистов. Занимался он также и художе­ственным творчеством и написал по-латыни 8 эклог и дидактиче­скую поэму «О судьбе и счастье», в которой выступал против астрологических суеверий. Будучи ярым республиканцем и тирано­борцем, Салутати после восстания «чомпи» все же занял враждеб­ную восставшему народу позицию и приветствовал поражение «чомпи».

Гуманизм Марсили и Салутати, преемников Петрарки и Боккач­чо, еще сохранял связь с демократическими традициями свободных городов-коммун, пронизывающими все творчество великих флорен­тийцев. Это видно хотя бы из той жесточайшей борьбы, которую Салутати вел против миланского тирана Висконти, одного из первых представителей новой формы государственной власти — принципата, приходящей в XV в. почти повсеместно на смену республиканскому строю.[248]



Ученый гуманизм, порывающий все связи с народным движе­нием, утвердился в Италии в XV в. вместе с установлением прин­ципата, или тирании, в бывших городах-коммунах. Новая власть выкорчевывала вместе с городскими вольностями также и старые культурные традиции городов. Она охотно использовала в своих целях антинациональные и антидемократические настроения второ­го поколения гуманистов, мечтавшего о возрождении античного язычества и проводившего последовательную латинизацию италь­янской литературы. Почти все гуманисты XV в. являлись идеолога­ми принципата, консультантами и панегиристами князей. Переходя от одного двора к другому, подчас торгуя своим пером, они поль­зовались поднявшимся значением писательского труда. Так как гу­манистическая литература укрепляла и возвеличивала новый поря­док вещей, то правители сами стремились приобщиться к ней. Многие князья, кардиналы, даже папы, становились под знамена гуманизма, создавали при своих дворах академии (во Флоренции, в Неаполе, в Риме) и поощряли литературное творчество на латин­ском языке.

Гуманисты стремятся теперь сделать науку достоянием верхуш­ки общества, связанной с правящими классами. Одним из первых симптомов аристократизации гуманизма является разрыв его с на­родным творчеством, отказ от народного языка в пользу латин­ского и создание ученой литературы, недоступной широким чита­телям.



Латинская литература гуманистов XV в. носила главным обра­зом научно-философский и публицистический характер. В центре внимания гуманистов стояло собирание и изучение рукописей древ­них писателей, среди которых все большее значение приобретали греческие авторы. После падения Константинополя (1453) эмигри­ровавшие в Италию византийские ученые познакомили гуманистов со всеми писателями древней Греции. Это значительно расширило кругозор поздних гуманистов по сравнению с Петраркой и Бок­каччо.

Гуманисты XV в. окончательно эмансипируются от учения като­лической церкви и вступают в решительную борьбу со средневеко­вой схоластикой. Они ощущают себя подлинными язычниками и возрождают целый ряд течений античной философии. Сначала у гуманистов пользуется большой популярностью стоическая фило­софия, разработанная Леонардо Бруни и Поджо Браччолини. Затем на смену ей приходит увлечение эпикурейским учением, крупней­шим представителем которого был Лоренцо Балла. Во второй по­ловине XV в. во Флоренции начинается увлечение платонизмом; начало ему положил Марсилио Фичино, который становится во главе учрежденной Козимо Медичи Платоновской академии. После Платона в XVI в. наступает очередь Аристотеля, освобожденного от средневековой схоластической оболочки. Пропаганда его в Ита­лии является заслугой Помпонацци.[249]

К наиболее видным гуманистам XV в. принадлежит Леонар­до Бруни (Leonardo Bruni, умер в 1444 г.), ученик Колуччо Салутати, который, подобно своему учителю, был одно время папским секретарем, а затем государственным секретарем Флоренции. С юных лет он изучил греческий язык и перевел на латинский язык ряд сочинений греческих авторов. Он написал по-гречески «Историю Флоренции», которую осветил в духе истории Афин, но к движению народных масс относился отрицательно и объ­явил восстание «чомпи» «бунтом бессмысленной черни». Он вел энергичную борьбу с аскетизмом и с феодальными предрас­судками («Спор о дворянстве») и дал первое систематическое изложение гуманистических воззрений, основанное на учении стоиков.

Это учение было затем развернуто Поджо Браччолини (Poggio Bracciolini, 1380—1459), который также в течение многих лет служил секретарем папской курии. Он много путешествовал по Европе и открыл ряд новых рукописей античных писателей. Он на­писал несколько философских трактатов («О скупости», «О благо­родстве», «О несчастье государей»), посвященных пропаганде гуманистической морали. В своем трактате «О благородстве» он утверждал, что «кичиться своим древним дворянским происхожде­нием — значит кичиться происхождением от закоренелых разбойни­ков» и что источником истинною благородства следует считать личные достоинства человека. Наиболее популярным произведе­нием Поджо являются «Фацетии» (1452) — собрание остроумных бытовых анекдотов, в которых он высмеивает нравы папского дво­ра, местами в духе острой антиклерикальной сатиры.

Весьма плодовитым писателем-гуманистом был Энеа-Сильвио Пикколомини (Enea Silvio Piccolomini, 1405 —1464), сде­лавший блестящую карьеру и в конце жизни избранный папой под именем Пия II. В юности он сочинял игривые стихи и написал весь­ма вольную комедию «Хризида» (1444). Ему же принадлежит «Ис­тория Эвриала и Лукреции» — чувствительная новелла, основанная на действительном происшествии и написанная в манере Боккаччо. Впоследствии он написал ряд исторических и географических трудов.

Одним из крупнейших гуманистов XV в. был Лоренцо Bал­ла (Lorenzo Valla, 1405 — 1457). Он составил себе славу трактатом в диалогической форме «О наслаждении и об истинном благе» (1431), в котором он развернул эпикурейскую доктрину, объявив наслаждение конечной целью всех человеческих стремлений и утверждая, вразрез с учением церкви, что душа умирает вместе с телом. Воззрения Валлы отличались глубоким критицизмом по отношению ко всем явлениям жизни и культуры, в том числе и по отношению к гуманистической доктрине. Так, Балла опровергал ве­ру гуманистов во всемогущество знания, хотя в то же время актив­но боролся вместе с ними против остатков средневековой лженау­ки. Балла был также историком, достигшим больших успехов в области критического исследования первоисточников.[250]

Большое влияние в эпоху Реформации имел его памфлет «О ложности дара Константина» (1440), в котором он доказал подложность так назы­ваемой грамоты императора Константина, на которую папы ссыла­лись, предъявляя свои притязания на светскую власть. Тем самым Bалла нанес папству сильнейший удар, выбив из его рук мощное орудие политического воздействия.

Гуманисты писали не только латинской прозой, но и латински­ми стихами. Стремясь воскресить латинский язык как живой язык художественной литературы, они возродили многие жанры антич­ной лирики, сочиняли дидактические и описательные поэмы, делали попытки возродить античную эпопею. Так, Веджо написал продол­жение «Энеиды», а Филельфо — «Сфорциаду», в которой изложил высоким эпическим стилем жизнеописание знаменитого миланского кондотьера Сфорца.

Некоторые гуманисты добивались больших ху­дожественных успехов. Особенно процветали занятия поэзией среди неаполитанских гуманистов. Из них широко прославился своими стихами Джовиано Понтано (Gioviano Pontano, 1426 — 1503), крупнейший неолатинский поэт во всей Европе. Понтано оставил целую серию больших дидактических поэм («Урания», «Метеоры», «Сады Гесперид») и множество лирических стихотворений, испол­ненных великолепных описаний природы, прославляющих чувствен­ную красоту и наслаждения чувства. Латынью Понтано пользовал­ся, как своим родным языком, с такой непринужденностью и непосредственностью, какую можно встретить только у античных поэтов.

Несмотря на торжество в гуманистической литературе XV в. ученого, аристократического течения, оттесняющего литературу на народном языке, разрыв гуманистов с национальной литературой XIII —XIV вв. не был полным. Даже самые ярые сторонники ан­тичности и латинского языка не могли полностью подавить интере­са к достижениям итальянской национальной литературы. Так, Фи­лельфо комментирует «Божественную комедию», Манетти пишет биографии Данте, Петрарки и Боккаччо, многие гуманисты подра­жают Петрарке, а некоторые пишут даже итальянские стихотворе­ния в народном стиле (например, венецианец Джустиниан).

Но самым ревностным защитником напиональной литературы и итальянского языка среди гуманистов XV в. был Леоне-Баттиста Альберти (Leone-Battista Alberti, 1407 — 1472). Типичный для эпохи Ренессанса «универсальный человек», он одновременно был писателем, архитектором, художником, музыкантом, матема­тиком, физиком, механиком. Ему принадлежит несколько тракта-юв о различных искусствах (живописи, скульптуре, архитектуре), а также по вопросам морали. Среди последних выделяется об­ширный трактат «О семье» (1437—1441), рисующий идеал буржуаз­ной семьи XV в. с ее лозунгами «святой семейственности» и дело­вой морали. Книга Альберти представляет собой мозаику мыслей и сентенций, заимствованных у античных авторов. Но все это по­ставлено на службу чисто ренессансному универсализму и культу гармонически развитого человека.[251]

Трактат «О семье» написан в диалогической форме, живым и выразительным народным языком.

Помимо прозаических трактатов, Альберти писал также италь­янские стихи. Он первый перенес в итальянскую поэзию гекзаметр, первый сочинял по-итальянски элегии и эклоги. С целью содей­ствия развитию итальянской поэзии он убедил правителя Флорен­ции Пьеро Медичи организовать в 1441 г. конкурс на сочинение итальянских стихов. Хотя конкурс этот и не имел практических ре­зультатов, он все же интересен проявившимся в нем новым для гу­манистов отношением к итальянскому языку в литературе.

 

ГЛАВА

ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

КРУЖОК ЛОРЕНЦО МЕДИЧИ

Во второй половине XV в. заканчивается период безраздельного господства ученого гуманизма и вызванной им латинизации италь­янской литературы. Гуманистическое движение теряет свою академическую замкнутость и дает толчок новому расцвету националь­ной литературы. Начинается период так называемого «высокого» Ренессанса, который характеризуется стремлением примирить в новых, социально-исторических условиях античную и националь­ную, ученую и народную традицию итальянской литературы.

Новый период в развитии литературы итальянского Возрожде­ния начинается опять-таки во Флоренции, игравшей ведущую роль на всех этапах культуры Ренессанса. Предпосылкой для очерченных процессов литературного развития является своеобразный полити­ческий строй, установленный во Флоренции ее некоронованными правителями, богатейшими банкирами Медичи. Начало грандиоз­ной политической карьеры этой знаменитой буржуазной семьи от­носится еще ко второй половине XIV в., когда Сильвестро Медичи во время восстания «чомпи» пытался использовать это народно-ре­волюционное движение против своих конкурентов, представителей торгово-промышленного капитала. В начале XV в. Медичи, став­шие едва ли не самыми богатыми людьми в Евроие (они вели все денежные дела папской курии), продолжали ожесточенную борьбу с этими группами, демагогически разжигая недовольство ими в на­родных массах.

Придя к власти, Медичи сумели создать себе огромную попу­лярность у народа всякого рода подачками бедноте, снижением на­логов на беднейших горожан и т. д. В результате такой тактики Козимо Медичи, правивший Флоренцией без всякого официального титула в течение тридцати лет (1434-1464), заслужил прозвище «отца отечества». Козимо вед очень простой, скромный образ жиз­ни и в то же время тратил огромные деньги на украшение города, на сооружение общественных зданий, на поощрение наук и искусств.[252]

Он основал Платоновскую академию и способствовал превращению Флоренции в крупнейший центр интеллектуальной и ху­дожественной жизни Италии.

Тактику Козимо Медичи продолжали его сын Пьеро и в особен­ности его внук Лоренцо, прозванный Великолепным (Lorenzo il Magnifico, 1448-1492). Время Лоренцо Великолепного бы­ло периодом величайшего могущества Флоренции, ее влияния на политическую жизнь почти всех стран Европы. Экономический и политический расцвет Флоренции обусловил также высший подъ­ем ее культуры. Лоренцо окружил себя выдающимися поэтами, фи­лософами и художниками. При его дворе жили такие великие ху­дожники, как Ботичелли, Донателло, Леонардо да Винчи и Микельанджело, такие видные философы-платоники, как Марсилио Фичино и Пико делла Мирандола. Вместо прежней простоты нравов, господствовавшей при Козимо, Лоренцо Медичи заводит при своем дворе невиданную пышность, роскошь, щегольство. Он организует блестящие пиры и маскарады; устраивает грандиозные празднества, во время которых по улицам Флоренции разъезжают колесницы с мифологическими и аллегорическими персонажами, а также происходят театрализованные рыцарские турниры — свиде­тельство тяготения купеческой аристократии к рыцарскому быту. В празднествах времен Лоренцо Великолепного непринужденно переплетаются средневековые и античные элементы, но ведущую роль играет языческая тематика и образность, культ земной жизни и наслаждения, за что впоследствии сурово порицал Лоренцо зна­менитый религиозный проповедник Савонарола.

Сам Лоренцо был выдающимся поэтом, пробовавшим силы в различных жанрах. Он получил блестящее образование и уже в возрасте 18 лет преподнес принцу Фридриху Арагонскому составленный им сборник лучших итальянских стихотворений. Вскоре по­сле этого он сам начал писать стихи и сочинил ряд канцон, сонетов и секстин с философским комментарием. Вслед за тем Лоренцо во­спел в стиле Петрарки свою платоническую любовь к Лукреции Донати в сборнике стансов «Леса любви». Стихотворения эти отли­чаются большим изяществом, но в то же время манерны и неглубоки.

Лоренцо сочинил также пастушеские идиллии «Коринто» и «Ам­бра», освоив жанр, разработанный Боккаччо. Его «Амбра» даже по сюжету напоминает «Фьезоланских нимф» Боккаччо. Но если у Боккаччо этот жанр имел реалистический характер, то Лоренцо придает ему жеманную манерность. В то же время Лоренцо обна­руживает интерес к народной поэзии и делает первую попытку ис­пользования народных мотивов и размеров в ряде шутливых стихо­творений на бытовые темы, а также в поэмах «Ненча из Барберинс» и «Пир, или Пьяницы». В первой из этих поэм Лоренцо переводит идиллию в житейско-реальный план, рисуя грубовато-комическими черточками любовь горожанина Валеры к крестьянке Ненче. В поэме «Пир, или Пьяницы» он дает целую серию реально нарисованных народных персонажей.[253]

К числу лучших произведений Лоренцо относятся его «Карна­вальные песни», распевавшиеся во время карнавальных шествий — «триумфов». В этих песнях антич­ная тематика нередко облекается в форму, заимствованную из на­родной поэзии. Одной из знамени­тейших карнавальных песен Ло­ренцо является «Триумф Вакха и Ариадны». Ее основное настро­ение выражено в повторяющемся несколько раз припеве:

Бурно молодость резвится

В вечном вихре и круженье.

Веселей лови мгновенье!

Кто ж за завтра поручится?

Лоренцо дает здесь вариацию горациевской темы «Лови мгнове­ние». Гедонистическая тематика карнавальных песен Лоренцо временами перебивается меланхоли­ческими нотками, выражавшими неуверенность Лоренцо в устой­чивости насаждаемого им праздничного мира.

 

К поэзии Лоренцо Медичи очень близко подходит поэзия Полициано, который был самым талантливым из поэтов его кружка. В деятельности этого замечательного мастера, виртуоза поэтической формы, наиболее полно выражается эстетическая культура позднего гуманизма, поставленного на службу флорентийской бур­жуазной аристократии.

Анджело Амброджини, принявший имя Полициано (Angelo Poliziano, 1454 — 1494), был сыном провинциального юри­ста. В возрасте 14 лет он прибыл во Флоренцию, где получил выс­шее образование и изучал греческий язык под руководством учено­го-грека Аргиропуло. Еще подростком он обратил на себя внимание Медичи своими огромными способностями. В 17 лет он уже свободно писал по-гречески оды, элегии и эпиграммы. С Ло­ренцо Медичи он сблизился еще в школьные годы. Их дружба про­должалась до самой смерти Лоренцо. Полициано называли «тенью» Лоренцо, который недаром поручил ему воспитание свое­го сына.

Подобно Петрарке, Полициано был одновременно поэтом и ученым-гуманистом, блестящим знатоком античной литературы. Он перевел на латинский язык «Илиаду» и опубликовал несколько работ об античных писателях (о Гомере, Аристотеле, Вергилии и других). Кроме того, он был образцовым комментатором ан­тичных текстов.[254]

Полициано был восторженным почитателем классической древно­сти. Он жил мыслями и чувствами в античном мире и стремился об­лекать окружавшую его действи­тельность в античные одежды. Но в то же время Полициано, при­надлежа, к поэтическому круж­ку Лоренцо, приобщился к господ­ствовавшим в нем художествен­ным интересам, в частности к борьбе за восстановление прав итальянского языка в литературе н к культивированию тем и мо­тивов народной поэзии.

Одним из ранних произведе­ний Полициано является мифологическая драма «Сказание об Орфее» (1471), начинающая исто­рию гуманистической драмы в Италии. Полициано воспользовал­ся в «Орфее» формой итальянских мистерий, но вложил в нее античное содержание. Центральный образ пьесы — мифический певец Орфей, укрощающий своим дивным искусством людей, животных и даже силы ада,— является символом культуры Возрождения, торже­ствующей победу над мрачным миром средневековья. Античная мифологическая фабула используется Полициано для утверждения ренессансного культа земной жизни, противопоставленного ее аскетическому отрицанию. После того как Орфей вывел из подземного мира свою умершую жену Эвридику и затем снова утратил ее, нарушив приказ Плутона не смотреть на нее, пока они не вернутся на землю, он совершает в порыве отчаяния преступление перед приро­дой, отказываясь от женской любви. За такое нарушение законов природы его разрывают на куски неистовые вакханки. Пьеса завер­шается гимном в честь Вакха, который символизирует упоение ра­достями жизни:

Вакх, о Вакх,— сильней кричите!

Правьте бег хмельной пяты!

В буйной пляске бубны мчите!

Пей и ты, и ты, и ты!

Все кричите: эу, оэ!

Все, о Вакх, вослед тебе!

Вакх, о Вакх, Эвой, Оэ!

Поэтическая форма «Орфея» отличается огромным мастер­ством. Однако действия в пьесе совсем нет.[255] Дарование Полициано было не драматическим, а чисто лирическим. В основе его понима­ния поэзии лежал созерцательный момент. Эта особенность поэзии Полициано ярко выразилась в его незаконченной поэме «Стансы для турнира» (1475), написанной для турнира, устроенного Джулиано Медичи в честь его возлюбленной Симонетты. Описания самого тур­нира в поэме нет; Полициано ог­раничился описанием любви Джу­лиано к Симонетте.

«Стансы для турнира» написа­ны в полупасторальном, полуал­легорическом стиле. Поэма представляет собой серию отдельных эпизодов, блестящих описаний природы и женской красоты. Полициано обнаруживает здесь боль­шой живописный дар при отсутствии особой психологической глу­бины. Целый ряд эпизодов поэмы напоминает картины художников Ренессанса. Так, описание рождения Венеры из моря кажется пересказом картины Ботичелли на эту те­му, а появление Симонетты напоминает картину «Весна» того же Ботичелли. Полициано обращается своими мыслями в далекое про­шлое, к легендарному золотому веку. Такое «возвращение к приро­де» являлось одним из лозунгов кружка Медичи, для которого бы­ло столь типично увлечение народной поэзией. Это увлечение сказалось и в ряде превосходных лирических стихотворений Поли­циано, выдержанных в народном духе («Баллада о розах», «Май­ская песня»).

Значительно более демократический характер имело творчество другого поэта кружка Лоренцо Медичи ― Луиджи Пульчи (Luigi Pulci, 1432—1484). Он родился во Флоренции в купеческой семье и был связан узами личной дружбы с Лоренцо Велико­лепным, который спас семью Пульчи от разорения после банкрот­ства его старшего брата. Пульчи воспевал в стихах победы Лорен­цо на турнирах, увеселял его шутливыми сонетами и в то же время выполнял дипломатические поручения Лоренцо в различных горо­дах Италии.

Пульчи разделял симпатию Лоренцо и Полициано к народной поэзии, весьма искусно используя ее сюжеты, мотивы и ритмы. Но он шел гораздо дальше Лоренцо и Полициано, так как вносил в обрисовку явлений реальной действительности струю буффонного реализма. Так, продолжая разработку жанра комической идиллии типа «Ненчи из Барберино» Лоренцо, Пульчи превращает легкую шутку Лоренцо в острый шарж.[256] В его «Бека из Дикомано» крестьянин Нуто воспевает свою возлюбленную, которая мала ростом, хрома, имеет бельмо на глазу, бородата и бела, «как старая моне­та». Юмор Пульчи носит сочный, грубоватый, плебейский харак­тер. Эти черты дарования Пульчи особенно ярко отразились в его тучшем произведении — комической рыцарской поэме «Морганте» (1483).

В этой поэме Пулъчи, с одной стороны, отразил тяготение купе­ческой и финансовой знати Флоренции к рыцарскому быту и тема­тике, а с другой стороны, преподнес этот сюжетный материал в ко­мической трактовке, отчасти навеянной изучением наивного искус­ства флорентийских уличных сказителей, так называемых кантасториев (cantastorie), развлекавших народ на площади Сан-Мартино своими повествованиями о подвигах героев поэм каролингского цикла и романов Круглого стола.

Эти французские сюжеты проникли во Флоренцию через север­ную Италию, где они получили большое распространение благода­ря сходству североитальянских диалектов с французским языком. Рыцарские поэмы кантасториев писались октавами и отличались огромными размерами. Они разделялись на песни, каждая из ко­торых начиналась религиозным воззванием, а заканчивалась приглашением слушателей вернуться на следующий день, для чего по­вествование в конце каждой песни обычно прерывалось на самом интересном месте. В содержании поэм кантасториев на первое ме­сто был выдвинут сказочный, авантюрный и романический эле­мент, отвечавший вкусам народного слушателя. Наивная фантасти­ка сочеталась с комической, бытовой трактовкой некоторых персонажей и эпизодов; забавные черточки должны были как бы разряжать атмосферу, созданную серьезностью основной фабулы. Этот комический элемент был чрезвычайно усилен Пульчи, потому что он соответствовал общему шутливому, ироническому складу его ума, а также присущему ему стремлению к демократизации ры­царской поэзии.

«Морганте» состоит из 28 песен. В первых 23 песнях Пульчи точно следует сюжету анонимной народной поэмы «Орландо» (около 1380 г.), представляющей итальянскую переделку «Песни о Роланде», а в последних 5 песнях он более вольно использует поэму кантасториев «Испания», повествующую о Ронсевальской битве.

 

Вслед за кантасториями Пульчи повествует о вражде между родом Кьярамонте, к которому принадлежат герои Орландо (Роланд) и Ринальдо, и родом Маганца, к которому принадлежит предатель Гано (Ганелон). Гано удается оклеветать героев перед глупым стариком, императором Карлом, который сам посылает на гибель своих верных вассалов. Последняя интрига Гано, приведшая к Ронсевальской битве, губит его самого, так как у Карла наконец открываются глаза на его измену. Поэма завершается описанием мести Карла за гибель Роланда.

 

Поэма названа именем второстепенного персонажа — крещенно­го Роландом и беззаветно преданного ему добродушного великана Морганте, обладающего колоссальной силой и не меньшим аппети­том. (Он съедает за ужином слона, которого предварительно поджаривает на вертеле, сделанном из вырванной из земли ели, и т. п.).[257]

Морганте, вооруженный огромным языком от колокола, с по­мощью которого он совершает чудеса храбрости, всюду следует за Роландом. В качестве гротескного контраста Пульчи заставляет этого великана умереть от укуса рака в пятку. Наименование по­эмы именем Морганте является не простым капризом Пульчи, как думали некоторые критики, а сознательным приемом, подчеркивающим ведущую роль в поэме буффонного элемента и сравни­тельную несущественность ее основной рыцарской фабулы.

Буффонада Пульчи находит особенно яркое выражение в двух комических эпизодах поэмы, изобретенных самим Пульчи, — эпизо­де с Маргутте (песни XVIII—XIX) и эпизоде с Астаротом (песнь XXV). Если Морганте — воплощение грубой силы, то Маргутте — воплощение хитрости, плутовства и всяческих пороков. Это отъяв­ленный циник, развратник, богохульник, вор и обжора, издеваю­щийся над христианскими верованиями и привлекающий симпатии читателей своим редкостным остроумием и откровенностью. Образ Маргутте дает Пульчи возможность развернуть во всю ширь свое ироническое отношение к феодально-религиозным идеалам. Мар­гутте умирает также не вполне обычным образом — он лопается со смеху, увидав, как обезьяна надевает утащенные у него сапоги.

Еще более ярко проявилось насмешливое отношение Пульчи к религии в образе дьявола Астарота, которого Пульчи заставляет проповедовать христианские догматы и защищать истинность като­лической веры. Знаменитым стал эпизод поэмы, в котором Пульчи вселяет Астарота в коня Ринальдо и тот совершает бешеную скачку из Египта в Ронсеваль, чтобы поспеть на поле битвы Роланда с не­верными. Во время этой дикой скачки Астарот читает рыцарю лек­цию о существовании других материков, замечательную тем, что она написана за десять лет до открытия Колумбом Америки. Воз­можно, что эти рассуждения Астарота навеяны беседами Пульчи с знаменитым математиком и астрономом Паоло Тосканелли, ко­торый поддерживал Колумба в его смелых замыслах.

Но буффонада проникает не только в комические эпизоды по­эмы, она окрашивает и ее основной сюжет. Излюбленным комиче­ским приемом Пульчи является чудовищное преувеличение, нагромождение самых невероятных происшествий и подвигов. Пульчи сначала делает вид, что рассказывает совершенно серьезно, а затем неожиданно разрушает иллюзию читателя ироническим замеча­нием. Такое разрушение иллюзии имеет место в самых патетиче­ских местах поэмы, например в рассказе о Ронсевальской битве, во время которой архангел Гавриил, напутствующий умирающего Ро­ланда, сообщает ему новости с того света о Морганте и Маргутте, а дряхлый апостол Петр обливается потом, ежеминутно открывая двери рая душам праведников, и глохнет от громкого пения «Осанны», которым встречают в раю погибших на поле битвы героев.

Весь «Морганте» по существу является грандиозной буффона­дой, направленной против рыцарского мира, которым так увлекалась аристократизировавшаяся верхушка флорентийской буржуа­зии.[258]

Это и обеспечивает Пульчи особое место в ряду поэтов кружка Лоренцо Медичи. Поэма Пульчи оказала влияние на ряд крупней­ших поэтов Ренессанса других стран, в первую очередь — на Рабле, работавшего сходным методом систематической буффонной гипер­болизации.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.