ЛИРИКА ТРУБАДУРОВ И ТРУВЕРОВ 6 глава

Таким образом, на протяжении всего долгого развития эпопеи Ренар последовательно принимает обличье различных обще­ственных сил, угнетавших народные массы.

Французский «Роман о Лисе» полностью или частично стал из­вестен почти во всех странах Европы и был переведен на нидерландский, итальянский, английский, немецкий и скандинавские язы­ки. К его нижненемецкой версии восходит знаменитый «Рейнеке Лис» Гете.[150]

Другое, столь же крупное создание городской литературы во Франции — « Роман о Розе». Это — очень сложное произведение. Первая часть романа, которую успел написать в 30-х годах XIII в. Гильом де Лоррис, выдержана в куртуазных тонах. Сорок лет спустя труд Гильома продолжил и закончил ЖандеМен, но уже в диаметрально противоположном духе.

Гильом рассказывает историю любви возвышенной и нежной, хотя и не лишен­ной элемента чувственности. Когда поэту было двадцать лет, ему приснилось од­нажды, что, гуляя поберегу реки, он внезапно попал в сад и увидел там необычай­ной красоты Розу. В то время, как он любовался ею, Амур пронзил его сердце стрелой, и юноша страстно влюбился в Розу, которую он мечтает сорвать. Ему бе­рется помочь в этом деле Привет, но против них выступают Отказ, Злоязычие, Стыд, Страх. Их усилиями первая атака отбита. Тогда Привет призывает новых союзников — Великодушие и Сострадание. Но и Злоязычие пополняет ряды своей армии Завистью, Унынием, Ханжеством и т. п. Происходит ряд стычек, в резуль­тате которых нападающие разбиты. Привет заключен в башню под надзором злой старухи, и Юноша приходит в полное отчаяние. Здесь рассказ Гильома де Лоррис обрывается.

Как форма видения, в которую облечено повествование, так и аллегоризм образов почерпнуты из религиозной поэзии эпохи. В данном случае, однако, то и другое являются лишь оправой для развернутой Гиольмом теории утонченной любви, причем главны­ми источниками и образцами послужили ему Овидий, трактат Ан­дрея Капеллана и романы Кретьена де Труа. Автор проявил известную наблюдательность, способность к психологическому ана­лизу, изящество оборотов мысли и языка. Но все же, хотя труд его получил в последующие два столетия высокую оценку, он был решительно превзойден второй частью романа, написанной Жаном де Меном, который проявил в ней выдающуюся образованность, а главное — смелость мысли.

В смысле фабулы и ее аллегорической оболочки Жан де Мен идет вполне по стопам своего предшественника. Продолжая повествование с того места, на кото­ром остановился Гильом де Лоррис, он рассказывает, что Разум безуспешно убе­ждает Юношу бросить любовь. Появляется Друг, дающий Юноше добрые советы. Не приводят к цели, также наставления Природы. Наконец, в дело вмешивается сам Амур: враги побеждены, Юноша срывает Розу и просыпается.

В этой огромной второй части романа (примерно 18 000 стихов) главную ценность представляют длинные вставные рассуждения, вложенные в уста Разума и Природы и имеющие характер самостоятельных дидактических поэм. В целом они образуют своего ро­да энциклопедию свободомыслия, побудившую некоторых исследо­вателей назвать Жана де Мена «Вольтером средневековья». Поэт смеется над доктриной утонченной любви, разоблачая истинные побуждения женщин, которые больше всего стремятся к выгоде.[151] Надо им предоставить, говорит он, полную свободу, потому что, как с ними ни обращайся, они всегда найдут способ обмануть му­жей. Вообще не следует слишком привязываться к одной женщине и быть с ней особенно щедрым, ибо это противно природе, «соз­давшей каждого для каждой и каждую для каждого». Жан де Мен вздыхает о золотом веке, когда не было ни власти одних людей над другими, ни собственности, ни брака и связанной с ним ревно­сти, и царила свободная любовь. Все зло пошло от Язона, который добыл золотое руно: с тех пор у людей появилась страсть к обога­щению, и они установили королевскую власть, чтобы закрепить имущественное неравенство. Между тем все люди по природе равны между собой. Глупо, например, думать, что кометы своим появлением предвещают смерть королей, ибо, как заявляет Приро­да, короли ничем не отличаются от последних бедняков: «Я создаю их всех одинаковыми, как это видно при их рождении». Она приба­вляет: «Нет подлых иначе, как по своим порокам, и благородство зависит от доброго сердца, без которого ничего не стоит родовое дворянство». Люди ученые благороднее королей и князей, потому что о каждой вещи они способны судить правильно и в состоянии различать добро и зло.

Природа и Разум для Жана де Мена — основные принципы всего сущего и высшие критерии человеческих суждений. Надо во всем следовать природе. Пороки плохи потому, что сокращают жизнь человека, а жизнь — это первый закон природы. От имени Разума и Природы поэт разоблачает всевозможные суеверия, предлагая вместо этого научные объяснения всех явлений. Он смеется над ве­рой в то, что бури вызываются нечистой силой, что некоторые жен­щины являются ведьмами, обладающими способностью носиться по воздуху. Он объясняет ряд зрительных иллюзий, кажущихся чу­десными, вполне естественными оптическими причинами.

Рисуя картину человеческого общества, Жан де Мен нападает на всякого рода глупость и насилие. Особенно сильную ненависть он питает к монахам так называемых «нищенствующих» орденов, изо­бличая их мракобесие выразительно введенной фигурой Лицемерия.

Жан де Мен не в состоянии освободиться от схоластических терминов и форм мышления, однако в эти рамки он вмещает чрезвычайно прогрессивные идеи, намного превосходящие общий уровень сознания его времени. В частности, своим использованием античных авторов, у которых он берет не только отдельные сентен­ции, но и общие, принципиальные мысли, он является отдаленным предшественником гуманистов. В натурфилософии Жан де Мен следует преимущественно Аристотелю, в моральной философии — Платону. Своим учением о суверенитете природы он предвосхи­щает идеи Рабле.

Дидактический элемент очень силен во многих из перечисленных выше произведений. Наряду с ними в XIIIв. развивается литерату­ра дидактическая в собственном смысле слова. [152]

Здесь следует различать дидактику моральную и научную, хотя элементы той и другой нередко переплетаются между собой в одном и том же произведе­нии.

Научная дидактика, иначе говоря научно-популярная литература эпохи, свидетельствует о еще продолжающемся господстве рели­гиозно-схоластического мировоззрения (см. главу 12, § 2). Космография и естественная история почти полностью подчинены би­блейским легендам. В лучшем случае к этому примешиваются без всякой связи в разрозненном и искаженном виде сведения и объяс­нения, почерпнутые из древних авторов.

Кроме множества трактатов в стихах и прозе на самые разно­образные частные темы, еще в XIIIв. возникает ряд энциклопеди­ческих сочинений, охватывающих чуть ли не все области человече­ского знания. Во Франции примером такой энциклопедии может служить поэма лотарингского монаха Готье из Меца «Картина мира» (около середины XIIIв.). У этого автора можно найти немало здравых мыслей и толкований, свидетельствующих о его незау­рядной по тем временам образованности. Он сообщает, что мир имеет форму шара, что небесный свод — разреженный воздух, ко­торый греки называли «эфиром», что облака образуются из влаги, которую притягивает к себе солнце, и т. д. Но наряду с этим мы находим у Готье баснословные рассказы о «чудесах мира» — об острове близ Ирландии, где могут жить только мужчины и самцы животных, о реке Шабаш, которая перестает течь по субботам.

Моральная дидактика представлена огромным количеством сти­хотворных рассуждений, озаглавленных: «Книга о нравах», «Наста­вление князьям», «Милосердие» и т. п., в которых обычно содер­жатся жалобы на упадок доблести и благородства среди князей и рыцарства, на развращенность духовенства, на пороки горожан, на притеснение мелкого люда. Сентенции и выражение чувств чере­дуются здесь с конкретными примерами, иллюстрирующими ска­занное.

Одно из наиболее замечательных произведений такого рода — «Разумение» немецкого поэта Фрейданка (около 1230 г.), серия моральных изречений, почерпнутых в значительной степени из на­родных пословиц. Фрейданк сетует на угнетение бедняков знатью. «Князья, — говорит он, — силой захватили землю и воды, луга и ле­са; скоро они захватят и воздух, который принадлежит всем». Он добавляет: «Князья похожи на ослов: пока их не ударишь дубиной, ничего от них не добьешься». Власть и богатство достаются в удел отнюдь не самым достойным: «Мне думается, что если бы положе­ние каждого человека определялось по уму, то много господ стало бы слугами, а слуг господами». Фрейданк обличает корыстолюбие папы и двора; Рим представляется ему бездонной ямой, куда сте­кают все богатства мира. Лучшая защита против князей и папы — император; но и он, по мнению Фрейданка, подвержен всем челове­ческим слабостям: «Какой ему прок от всей его власти силы и хитрости, когда блоха — его госпожа? Смерть постигнет еготак же, как и меня; поэтому я могу сравнить себя с императором». [153] [154 ― илл.]

В Англии дидактические аллегории средневековой поэзии стано­вятся средством выражения насущных социальных стремлений и чаяний народных масс накануне крестьянского восстания 1381г.

В XIV в. английская деревня испытывала затяжной кризис, в особенности усилившийся после опустошительной эпидемии чумы («черная смерть», 1348 г.), которая значительно уменьшила населе­ние Англии и вызвала недостаток в сельскохозяйственных рабочих. Феодальная эксплуатация, рост налогов, появление неимущих в де­ревне, безземельных батраков, жестокое «рабочее законодатель­ство» привели к крестьянскому восстанию 1381 г. (под предводи­тельством Уота Тайлера, Джона Болла и других), носившему антифеодальный характер; некоторые группы требовали лишения феодалов их привилегий, отобрания у них земельных угодий и уравнения сословий.

Французский хроникер Фруассар пересказывает одну из проповедей Джона Болла: «Зачем, по какому праву те, которых мы называем сеньорами, считают себя нашими господами? Чем заслужили они это? Зачем держат они нас в рабстве? Раз­ве мы не дети одного и того же отца и одной матери, Адама и Евы? Чем могут они доказать, что они лучше нас, разве тем, что они заставляют нас наживать им и зарабатывать то, что они растрачивают? Они одеты в бархат и камку, подбитые разноцветными мехами, а мы ходим в лохмотьях. Они пьют хорошие вина, едят пряности и белый хлеб, мы же питаемся ржаным хлебом пополам с мякиной и пьем простую воду. Они живут в прекрасных жилищах, мы трудимся на полях под дождем, на ветру, и, что мы зарабатываем, идет от нас на поддержание их же достоинства...»

Одновременно как в крестьянской среде, так и среди горожан стали возникать религиозные ереси, начавшие борьбу против гос­подства феодальной римско-католической церкви. Стало расти дви­жение, наметившее широкую реформу католической церкви, перво­начально получившее поддержку и королевской власти, и парла­мента, с завистью смотревших на богатства английской церкви и стремившихся освободить ее из-под опеки папского престола и подчинить своей власти. Идеологом этих ранних реформационных течений явился оксфордский богослов Джон Уиклиф (John Wycliff, 1324 — 1387), сочинения которого вызвали оживленную по­лемику с ним католического лагеря и были осуждены в Риме. Про­возгласив «священное писание» единственным источником веры, Уиклиф вместе со своими сотрудниками перевел библию с латин­ского языка на английский; этот перевод сыграл известную роль в формировании английской литературной прозаической речи.

Ученики Уиклифа, получившие прозвание «лоллардов», в тече­ние последней четверти XIV в. продолжали вести энергичную, но безуспешную борьбу за демократическую реформу церкви и всего феодального общества.

Самый выдающийся памятник морально-дидактической поэзии в Англии тесно связан с общественным движением второй поло­вины XIV в. Это — «Видение о Петре Пахаре», большая аллегори­ческая поэма на среднеанглийском языке в старых аллитерационных стихах. [155]

Она приписывается Вильяму Ленгленду, жизнь которого нам плохо известна. Мы знаем только то, что ро­дом он был, вероятно, из крестьянской среды, воспитан при мо­настыре, а затем жил ряд лет в Лондоне, сильно нуждаясь и не имея определенных занятий.

Поэма дошла до нас в большом количестве рукописей, подтвер­ждающих ее значительное распространение среди английских чита­телей накануне великого крестьянского восстания 1381 г. Она суще­ствовала в нескольких редакциях, время возникновения которых относится приблизительно к 1362, 1377 и 1393 гг.; вероятно, сам автор переделывал и дополнял свое произведение в различные этапы своей жизни.

Поэма состоит из одиннадцати видений, различно расчлененных в различных редакциях, но всюду явственно распадающихся на две части, из которых наиболее интересна первая — аллегорическое повествование о странствовании паломников к Правде, во второй помещены «Жития» своеобразных аллегорических фигур, «Ви­дение» открывается «прологом». Автору снится, что вдали от городского шума, в сельской тиши он заснул на холмах, озаренных солнцем майского утра. Он видит обширное поле, полное народа, людьми всех званий и состояний: есть тут пахари и отшельники, купцы, нищие и бродяги, менестрели и паломники, монахи, священ­ники и епископы, рыцари и сам король. Это конечно, аллегория. Башня, виднею­щаяся вдали пейзажа — башня Правды, темница в долине — обиталище Зла, поле — «полное людьми» — человечество. [156] Но это не только аллегория, это в то же время — картина эпохи, нарисованная подлинным и наблюдательным художником, который сумел обогатить свои аллегорические образы конкретным жизненным со­держанием. Центральными фигурами первого видения являются женщина в про­стых холщовых одеждах, долженствующая изображать «Святую церковь», и ее со­перница, пышно и богато наряженная «леди Взятка», «Церковь» показывает автору отдельных представителей грешной человеческой толпы, характеризованных очень жизненными чертами, и разъясняет ему, что зло прочно утвердилось в мире во всех общественных классах. Далее развертывается аллегорическая картина сзадьбы Взятки с Обманом, дающая повод автору еще подробнее характеризовать испорченность всех сословий. Во втором видении автору вновь спится родное поле, полное народа, расположившегося вокруг Разума и Совести. Разум произносит по­каянную проповедь, а Совесть держит его посох. Вслед за тем описана исповедь семи смертных грехов, в которой искусство Ленгленда проявляется особенно явствен­но. Каждый из грехов воплощен в очень типичную житейскую фигуру: Чревоугодие, например, представлено в образе пьяницы-ремесленника, который шел на исповедь, попал в кабак, откуда его с трудом извлекли жена с дочерью; не менее характерны Леность, «вся в грязи и со слипшимися веками», и особенно Гнев, «сопящий носом и кусающий губы», который изображен в виде монастырско­го повара. Вслед за исповедью «грехов», составляющей как бы интермедию, весе­лую жанровую сценку, Разум обращается к покаявшимся с призывом — «искать Правду». Но куда идти в ее поисках? Никто не знает к ней дороги. Спрашивают об этом паломника, побывавшего и в Риме и в Палестине: «Знаешь ли ты святого, именуемого Правдой?» — «Нет,— отвечает тот,— никогда не встречал я паломника, который бы искал такого святого». В этот момент всеобщего разочарования все ззоры обращаются на человека, молча стоявшего в толпе. Это Петр, простой сель­ский пахарь. Он один знает Правду и ее местопребывание. В течение сорока зим работал он у этого доброго хозяина, и тот заставил его выучить все ремесла, какие должен знать человек, ходящий за плугом, справедливо и часто с лихвой получал он от него свою плату, так как хозяин этот самый добросовестный плательщик, ка­ких только встречали бедняки. «И кто хочет знать, где живет этот святой,— заклю­чает Петр,— тех поведу я прямо к его дому». В этом месте и сосредоточивается главная идея «Видения» вообще. Простой деревенский пахарь ставится выше всех людей, как единственный человек, который может показать путь к Правде, о кото­рой никогда не слыхали ни паломники, нн рыцари, ни монахи, никто из тех, кто не трудится в поте лица своего.

Поэма должна была производить сильное впечатление на крестьянскую массу накануне восстания 1381 г., слушавшую, как один из руководителей восстания, Джон Болл, наизусть читает от­рывки из нее и заключает их популярным двустишием: «Когда Адам пахал и Ева пряла, кто был тогда господином?» Проник­нутый чувством глубокой социальной справедливости, Ленгленд устами своего Петра Пахаря защищает идею всеобщего труда и объявляет простой физический труд земледельцев основой обще­ственного благополучия и нравственного исцеления для всех клас­сов общества. В этом заключался и главный интерес произведения, и его главная притягательная сила для современников крупных со­циальных потрясений в Англии второй половины XIV в. Образ Пе­тра Пахаря сделался очень популярным, а его имя надолго оста­лось в Англии нарицательным собирательным именем кресть­янина.

В конце XIV в. появилось много подражений «Видению» Ленгленда, из которых наиболее известны «Верую» Петра Пахаря» и «Жалоба Петра Пахаря»; оба они вышли из среды приверженцев Уиклифа и предъявляли требования религиозного обновления и связанных с ним социальных реформ.[157]

В первом из них рассказывается о том, как некий человек, желая вдуматься в смысл христианского «символа веры» («Верую»), напрасно старался среди мона­хов всех орденов найти человека, который оказал бы ему помощь; всякий требовал от него платы за наставление или ругал других. Печально бредя по дороге, стран­ник увидел, наконец, простого человека, склонившегося над плугом. Это тот же Петр Пахарь, который, хотя и был неученым и неграмотным человеком, сумел, од­нако, разъяснить страннику правду жизни и правила христианского поведения.

Интерес этого произведения заключается не только в возвеличе­нии и идеализации образа крестьянина — в чем именно и можно ус­мотреть влияние поэмы Ленгленда, — но и в его описании, которое составляет одно из правдивых и самых красноречивых описаний ан­глийского крестьянина XIV столетия.

Оборванный, весь в лохмотьях, в грязи, в башмаках, из которых выглядывают пальцы, шагает он по полю за своей хилой запряжкой, а рядом, с длинным бодилом в руках плетется жена пахаря, завернувшаяся простой холстиной, чтобы защи­титься от непогоды. «Босыми ногами ступала, она по голому льду, так что после нее оставался кровавый след. Вдали, на краю ноля, лежала маленькая люлька, з ней — грудной ребенок, завернутый в тряпки, а рядом — двое двухлетних ребят. Все они пели свою унылую, за сердце хватающую песню, они кричали во все горло — печальный признак! — а бедняк тяжело вздыхал и говорил: «Дет, молчите!»

Эта яркая картина английской общественной действительности, необычная в средневековой литературе по своей художественной си­ле, перекликается с обличительными проповедями Джона Болла и с идеями проповедников народной реформации.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

ЛИРИКА

Первые образцы лирической и публицистической городской по­эзии появились в XII в. на латинском языке. Создателями этой своеобразной поэзии были деклассированные, большей частью бро­дячие клирики, оторвавшиеся от духовной среды, в которой они во­спитались, и проникшиеся вольным, бунтарским духом городской бедноты.

Оппозиционные настроения и известное свободомыслие были свойственны низшему духовенству, стоявшему близко к народу, еще в VIII—IX вв. Уже в это время появляются в его среде озорные песни, пародирующие богослужение, прославляющие чув­ственную любовь и вино. С XII в. во Франции, Италии, Германии, Англии это течение значительно усилилось в связи с ростом школ — церковных и особенно нецерковных — и университетов и чрезвычайным увеличением числа школяров-латинистов. Эти школяры, в большинстве своем бедняки, во время вакаций скита­лись по стране, живя подачками, которые они получали за исполне­ние своих латинских песен. [158]

Кроме того, многие из них, окончив ученье, вследствие перепроизводства кандидатов на церковные должности, оставались без мест и вынуждены были поддерживать свое существование таким же способом или другими случайными дохо­дами. С XII в. они называют себя вагантами (от латинского слова vagantes — «бродячие люди») или голиардами. Второе на­звание они сами в насмешку производили от имени библейского ве­ликана-язычника Голиафа, которого убил царь Давид. Однако все это — лишь позднейшее переосмысление имени голиардов, которое, вероятно, происходит от латинского слова gula — «глотка»; таким образом, слово «голиарды» первоначально означало «крикуны» или же «любители поесть и выпить».

Творчество голиардов по самому своему характеру близко к на­родной поэзии, из которой оно черпает очень многие мотивы и образы, но вследствие образованности авторов в нем замечается и сильное влияние древнеримской поэзии. У голиардов нередко встречаются имена языческих богов, приемы описаний, заимство­ванные у Вергилия, понимание любви, целиком взятое у Овидия.

Поэзия голиардов состоит главным образом из сатирических пе­сен и воспевания радостей жизни. Голиарды беспощадно клеймят лицемерие, обман, жадность, скупость, подкупность, разврат, царящие на папском престоле и вокруг него. Они обличают порочность и корыстолюбие епископов, богатых прелатов, а также тунеядство и лицемерие монахов. Один из голиардов, в качестве едкой сатиры, сочинил пародийное евангелие не «от апостола Марка», а от «мар­ки серебром». Всему этому голиарды противопоставляют не су­ровый, аскетический идеал, а беспечное веселье, упоение радостями жизни, культ Бахуса и Венеры. Любовь в песнях голиардов имеет всегда откровенно чувственный характер. Предметом ее почти ни­когда не является замужняя женщина; обычно это девушка, но иногда также куртизанка. В легких ритмических стихах, полных за­дора и лукавых шуток, голиарды воспевают наслаждения, доста­вляемые любовью и вином. Вакхическая тема занимает в их поэзии очень видное место. «Пей!» — одна из главных заповедей голиарда. Сохранилась голиардическая пародия на мессу, которая обращена не к «богу всемогущему», а «Бахусу всепьющему». Таверна, игра в кости, любовь красотки, добытая уговорами или силой, песни, шутки, вино — вот идеал жизни голиарда. Ничто так ему не отвра­тительно, как скупость, серьезность, аскетическое настроение. Этот идеал, почти «языческий», в своих самых дерзких проявлениях гра­ничит с кощунством, никогда, однако, не переходя в сознательный атеизм. Анархический эпикуреизм и наивная религиозность ужива­лись рядом в мировоззрении голиардов.

Голиардические песни сочиняли также, кроме бродячих, деклас­сированных клириков, некоторые сходно с ними настроенные клирики, имевшие определенные должности. Таков, например, один грамматик и университетский репетитор Гюг Орлеанский (первая половина XII в.), известный под гордым прозвищем, кото­рое он себе дал, «Примас» (почетный титул некоторых архиеписко­пов). Он писал очень легкие и остроумные стихи, полные злых, са­тирических выпадов против своих знатных врагов и циничных признаний по поводу его собственных любовных неудач. [159]

Еще более выдающимся поэтом был немецкий голиард, прозвавший себя Архипиитой; он состоял около 1160 г. на службе у архиепископа Кельнского. Сохранилась, между прочим, его поэма «Исповедь ваганта», в которой он дает шуточное перечисление своих грехов, делая такой вывод:

Яиду широкою юности дорогой

И о добродетели забываю строгой,

О своем спасении думаю не много,

И лишь к плотским радостям льну

душой убогой. <...>

В кабаке возьми меня, смерть,

а не на ложе!

Быть к вину поблизости мне

всего дороже.

Поэзия голиардов нашла известное отражение в мировой лите­ратуре. Цитированное стихотворение было обработано на немец­ком языке Бюргером и подсказало Гете его «Застольную песню». Из другого анонимного стихотворения некоторые строфы перешли в студенческую песню «Gaudeamus igitur, juvenes dum sumus» («Бу­дем же веселиться, покуда мы молоды»), дожившую до наших дней. В свое время поэзия голиардов оказала некоторое, хотя до­вольно слабое, влияние на лирику трубадуров и миннезингеров.

В середине XIII в. духовные и светские власти начинают при­нимать суровые меры против «бесчинств» бродячих клириков, по­эзия которых в XIV в. окончательно замирает. Последнее объясняется, однако, не столько гонениями на голиардов, сколько тем, что рост светского образования в эпоху расцвета городов подни­мает престиж живых литературных языков и многие мотивы Поэзии голиардов преемственно переходят в творчество поэтов-горожан.

Городская лирика на живых языках возникла раньше всего во Франции, преимущественно в северных и северо-восточных наиболее промышленных районах ее. В городах Аррасе, Дуэ, Турне, Лилле расцветают объединения поэтов-горожан, подобные ремёсленно-цеховым организациям, со строгим уставом, постоянным председате­лем и регулярными поэтическими состязаниями. В этой поэзии частично сохраняются формы и техника рыцарской лирики, кото­рые, однако, связываются с совершенно другим содержанием. Культ «прекрасной дамы» сменяется поклонением богоматери, вос­певаемой в качестве «идеальной возлюбленной». В связи с этим кодекс рыцарской доблести сменяется кодексом добродетели. Одна­ко религиозный элемент является в городской поэзии, конечно, не единственным. Усиленно культивируется пастурель, но центр тя­жести переносится с ухаживания рыцаря за пастушкой на изображе­ние простой и радостной жизни пастухов на лоне природы. Равным образом в тенсону проникают мотивы бытовые и шуточные: два горожанина-стихотворца спорят, откажется ли один из них ради ожидаемого наследства от любимого своего блюда — гороха с са­лом. [160]

Вообще происходит эволюция поэзии в сторону естественности и простоты; все чаще встречаются в ней темы обыденной жизня, семейные и бытовые подробности, сочный юмор, сатира на рыцар­ские чувства.

Крупнейшим явлением городской лирики было творчество Рютбефа, парижского поэта второй половины XIII в. Будучи профессиональным жонглером, он не принадлежал к городским объединениям поэтов и часто писал по заказу, никогда, однако, не отказываясь от своей творческой индивидуальности. Рютбеф из­гоняет из своей поэзии и любовную тему, и музыкальное сопровождение. Он окончательно сводит поэзию с небес на землю, отра­жая в своих стихах самые тривиальные и интимные стороны че­ловеческого существования. С полной откровенностью он описывает свои домашние невзгоды, слабости и пороки, мрачные и комические моменты в своей жизни. В стихотворении «Женитьба Рютбефа» он описывает в самом неприглядном виде свой второй брак. Его жена бедна, стара, костлява, уродлива. Невесело у него в доме.

Дверьдома вечно заперта.

Царит в нем всюду пустота,

Он беден, гол.

Порою внем и хлеба нет:

Вот отчего не домосед.

Конечно, я.

В других стихотворениях Рютбеф рассказывает о своей болезни, о болезни жены, жалуется на безденежье. Кормилица, которой он отдал на воспитание ребенка, грозит вернуть его, если ей не заплатят. Но когда у Рютбефа заводятся деньги, он скова становится весел и беспечен: забыв обо всем, он бежит в таверну, пьет вино с приятелями и играет в кости, пока не проигрывает всего, до последнего гроша.

Рютбеф — певец не только своей жизни: он откликается на все происходящее вокруг него, и поэзия его носит живой, злобод­невный характер. Рютбеф — создатель публицистической по­эзии. Всякое лицемерие и насилие задевают его за живое. В его вре­мя в Парижском университете разыгралась борьба между двумя группами профессоров: принадлежавшими к белому духовенству во главе с ректором, либеральным и просвещенным Гильомом де Сент Амур, и монахами нищенствующих орденов, ставленниками папы. Рютбеф вмешался в эту борьбу и в ряде стихотворений резко напал на обскурантов. После поражения партии, к которой он при­мкнул, Рютбеф добился немалой чести: соответствующие его сти­хотворения вместе с «еретическими» писаниями неугодных папе профессоров были сожжены в Риме рукой палача.

Рютбеф — жестокий враг монахов. В одном из своих стихотво­рений он говорит: «У нас теперь развелось столько монашеских ор­денов! Не знаю, кто их выдумал. Любит ли их бог? Нет, они не из его друзей». И за этим следует припев: «Ханжи и святоши испорти­ли весь мир». Рютбеф обличает также и белое духовенство, но при этом он отчетливо различает князей церкви, жирных прелатов, и мелких, особенно сельских священников.[161] [162 ― илл.]

Он красочно изображает, как один из таких сановников милостиво объявляет бедному священнику, который от него всецело зависит, что он придет к не­му в воскресенье обедать — и бедняк разрывается на части, за­кладывает свою одежду, чтобы выставить гостю «такие кушанья, которые не показаны в писании». Наряду с духовенством и монаха­ми Рютбеф не дает спуску и представителям других сословий — злым и жестоким рыцарям, хищным торговцам, жадным разбогатевшим крестьянам.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: