Сделай Сам Свою Работу на 5

ФРАНЦУЗСКИЙ ГЕРОИЧЕСКИЙ ЭПОС





Гораздо богаче, чем остатки старой народной лирики и драмы, отражения в письменных памятниках эпического народного творче­ства. Лучше всего сохранился французский героический эпос. Он дошел до нас в виде поэм (общим числом около 100), из которых древнейшие — в той форме, в какой мы их сейчас имеем, — возник­ли в самом конце XI в., а наиболее поздние относятся к XIV в. Од­нако даже самые ранние из сохранившихся поэм представляют со­бой переработку более старых поэм или песен, развивавшихся перед тем в течение двух или трех столетий. Это длительное разви­тие, в котором принимали участие различные общественные слои — дружинная среда, широкие народные массы, жонглеры и грамотеи-клирики, — имело результатом глубокое изменение как формы и стиля песен-поэм, так и их содержания.

Сохранившиеся до нас поэмы носят название шансон де жест (chansons de geste, буквально — «песни о деяниях»). Они имеют различный объем — от 1000 до 20 000 строк и состоят из не­равной длины строф, или «тирад», содержащих каждая от 5 до 40 десятисложных, с цезурой после 4-го или 6-го слога, стихов, свя­занных ассонансами, которые в более поздних редакциях обычно за­менены точными рифмами. Поэмы эти предназначались для пения, причем, как и в наших былинах, одна и та же мелодия была сквоз­ной для всей поэмы, повторяясь из строки в строку. Их исполните­лями, а нередко и авторами были жонглеры, которые разносили их по всей Франции. Привлекши к себе внимание присутствующих и собрав вокруг себя сначала небольшой, но постепенно возра­стающий кружок слушателей, жонглер энергичным возгласом при­глашал их к молчанию и затем начинал петь речитативом, акком­панируя себе на маленькой арфе или, чаще, на виоле. Если он не успевал до наступления ночи закончить всю поэму, он прерывал пе­ние и откладывал до следующего дня. Если поэма была очень об­ширна, ее хватало иногда на неделю.



Три темы составляют основное содержание французского эпоса:

1) оборона родины от внешних врагов — мавров (или сарацин), норманнов, саксов и т. д.;

2) верная служба королю, охрана его прав и искоренение изменников;

3) кровавые феодальные распри.

Выбор этих тем соответствует тогдашнему политическому созна­нию народных масс, инстинктивно тянувшихся к национальному единству, видевших в феодалах главное зло, терзавшее родину, и утопически мечтавших найти в короле защиту от их самоуправ­ства и жестокости.



Первые две темы всегда связаны в поэмах с образом доброго и мудрого короля.[64]

В большинстве поэм король называется Карлом Великим, ибо воспоминание об этом могучем властителе (768 — 814), одержавшем множество крупных побед и короновавшемся в 800 г. императором, закрепилось в потомстве, заслонив в эпическом предании многие другие имена. Карл в поэмах пред­стает в идеализированном виде: он всегда справедлив и обычно ласков, хотя, когда нужно, умеет быть и суровым. Он грозен для изменников и непобедим в бою. Враги трепещут перед ним, и бог ему помощник во всех делах.

В некоторых поэмах Карл выступает активно, лично совершая разные подвиги. В них описывается, как в молодости, спасаясь от изменников, он бежит в Испанию, доблестно там сражается, за­воевывает любовь дочери сарацинского царя, затем возвращается во Францию и, одолев злодеев, коронуется и т. д. Но в других по­эмах, притом художественно более значительных, Карл отходит на задний план; объединяя и освещая своим присутствием все дей­ствие, он уступает активную роль паладинам (приближенным славным витязям), в частности двенадцати «пэрам» (самым знатным лицам в государстве), в первую очередь — Роланду.

Не только из поэм этой «королевской» группы, но и из всего французского эпоса вообще самой замечательной является «Песнь о Роланде», поэма, имевшая европейский резонанс и представляющая собой одну из вершин средневековой поэзии.



Поэма эта (4002 стиха) повествует о героической гибели графа Роланда, пле­мянника Карла Великого, во время битвы с маврами в Ронсевальском ущелье, о предательстве отчима Роланда, Ганелона, которое явилось причиной этой ката­строфы, и о мести Карла Великого за гибель Роланда и двенадцати пэров.

«Песнь о Роланде» возникла около 1100 г., незадолго до перво­го крестового похода. Неизвестный автор был не лишен некоторой образованности (в объеме, доступном многим жонглерам того времени) и, без сомнения, вложил в свою переработку старых песен на ту же тему, как в сюжетном, так и в стилистическом отношении, немало своего; но главная его заслуга состоит не в этих добавле­ниях, а именно в том, что он сохранял глубокий смысл и вырази­тельность старинного героического предания и, связав его мысли с живой современностью, нашел для их выражения блестящую художественную форму.

Идейный замысел сказания о Роланде выясняется из сопоставле­ния «Песни о Роланде» с теми историческими фактами, которые ле­жат в основе этого предания. В 778 г. Карл Великий вмешался во внутренние раздоры испанских мавров, согласившись помочь одно­му из мусульманских царей против другого. Перейдя Пиренеи, Карл взял несколько городов и осадил Сарагосу, но простояв под ее стенами несколько недель, должен был ни с чем вернуться во Францию. Когда он возвращался назад через Пиренеи, баски, раз­драженные прохождением через их поля и села чужих войск, устроили в Ронсевальском ущелье засаду и, напав на арьергард французов, перебили многих из них;[65] по словам историографа Кар­ла Великого Эгинхарда, в числе других знатных лиц погиб «Хруотланд, маркграф Бретани». После этого, добавляет Эгинхард, баски разбежались, и покарать их не удалось.

Непродолжительная и безрезультатная экспедиция в северную Испанию, не имевшая никакого отношения к религиозной борьбе и закончившаяся не особенно значительной, но все же досадной военной неудачей, была превращена певцами-сказителями в картину семилетней войны, завершившейся завоеванием всей Испании, да­лее — ужасной катастрофы при отступлении французской армии. Причем и здесь врагами оказались не христиане-баски, а все те же мавры, и, наконец, мести со стороны Карла в форме грандиозной, поистине «мировой» битвы французов с соединенными силами все­го мусульманского мира.

Помимо типичной для всякого народного эпоса гиперболизации, сказавшейся не только в масштабе изображаемых событий, но и в картинах сверхчеловеческой силы и ловкости отдельных персона­жей, а также в идеализации главных образов (Роланд, Карл, Турпин), характерно насыщение всего рассказа идеей религиозной борьбы с мусульманством и особой миссии Франции в этой борьбе. Эта идея нашла свое яркое выражение в многочисленных молитвах, небесных знамениях, религиозных призывах, наполняющих поэму, в очернении «язычников»-мавров, в неоднократном подчеркивании особого покровительства, оказываемого богом Карлу, в изображе­нии Роланда рыцарем-вассалом Карла и вассалом господа, которо­му он перед смертью протягивает, как сюзерену, свою перчатку, наконец, в образе архиепископа Турпина, который одной рукой благословляет на бой французских рыцарей и отпускает грехи уми­рающим, а другой сам поражает врагов, олицетворяя единение ме­ча и креста в борьбе с «неверными».

На дошедшую до нас редакцию «Песни о Роланде» оказала яв­ное влияние пропаганда первого крестового похода, увлекшая весь­ма широкие слои населения Франции. Но в основе самой ранней формы эпического предания о Роланде (которая до нас не дошла, но которую мы можем с некоторым вероятием реконструировать) лежит та же самая идея крестового похода, только в другом, более старом и ограниченном варианте ее, заключавшемся не в завоева­нии Палестины, а в оказании помощи испанским христианам, при­тесняемым маврами, и в конечном изгнании последних из Испании. Этот момент был связан с актуальнейшей проблемой французской политики VIII —IX вв. В 732 г. Карл Мартелл, дед Карла Велико­го, разбив арабов при Пуатье, остановил наступление их на Евро­пу. Однако и после этого, в конце VIII и особенно в начале IX в.. т. е. именно в ту пору, когда происходило поэтическое оформление предания о Ронсевальской битве, между французами и арабами шла упорная борьба как в форме походов французов в северную Испанию (где около 800 г. Карл Великий основал Испанскую мар­ку), так и в форме защиты населения южной Франции от постоянных набегов арабов.[66] Эти войны очень рано начали истолковываться как дело патриотическое, а вместе с тем и «богоугодное», клонящееся к искоренению «язычества», и в одной из хроник экспе­диция 778 г. была задним числом переосмыслена как стремление «с помощью Христа поддержать церковь, страдающую под жесточайшим игом сарацин». Эта идея ожила снова в последней четверти XI в., когда под влиянием агитации французских монахов наряду с подготовкой похода в Палестину французские рыцари и монахи во множестве устремились в Испанию, чтобы там сражаться под знаменем Альфонса VI, короля Кастилии, с маврами и организовы­вать церковь в отвоеванных у мусульман областях. Из этого двой­ного корня — патриотического и религиозного — и развилось народно-героическое и вместе с тем рыцарское содержание поэмы.

Однако содержание «Песни о Роланде» далеко не исчерпывается одушевляющей ее национально-религиозной идеей. В ней с огром­ной силой отразились социально-политические противоречия, характерные для интенсивно развивающегося в X—XI вв. феодализ­ма. Эта вторая проблема вводится в поэму эпизодом предательства Ганелона. Поводом для включения этого эпизода в сказание могло явиться желание певцов-сказителей объяснить внешней и роковой причиной поражение «непобедимой» армии Карла Великого. Но образ Ганелона не только определяет перипетии сюжета. Он не просто эпизодический изменник, но выражение некоего мощного зловредного начала, враждебного всякому общенародному делу,— олицетворение феодального, анархического эгоизма. Это начало в поэме показано во всей его силе, с большой художественной объективностью. Ганелон изображен отнюдь не каким-нибудь фи­зическим и нравственным уродом. Это величавый и смелый боец. Когда Роланд предлагает отправить его послом к Марсилию, Гане­лон не пугается этого поручения, хотя и знает, насколько оно опас­но. Но, приписывая и другим те же побуждения, которые являются основными для него самого, он предполагает, что Роланд имел на­мерение погубить его. Ганелон открыто и смело выражает свой гнев:

Он плащ, подбитый горностаем, сбросил,

Остался только в шелковом камзоле,

Лицом он горд, сверкают ярко очи,

Широкий в бедрах стан на диво строен,

Граф так хорош, что пэры глаз не сводят.

Он принимает поручение и выполняет его с достоинством и самоотвержением. Хотя в дороге он почти уже договорился обо всем с послом Марсилия Бланкандрином, все же, прибыв в Сара­госу, он не открывает своих намерений Марсилию и надменно предъявляет ему ультиматум Карла, вызывая ужасный гнев сарацинского царя и подвергая себя смертельной опасности. Лишь по­сле этого Ганелон вступает с ним в соглашение, а до тех пор он ведет себя как смелый и гордый барон.

Точно так же он по-своему величав в финальной сцене суда над ним.[67]

Хотя предательство Ганелона ясно всем и каждому, Карл обязан до конца выполнить феодальные юридические процедуры. На суде Ганелон (который «Лицом румян и вид имеет храбрый: будь честен он, так был бы рыцарь славный»), признавая, что он ненави­дит Роланда, решительно отвергает, обвинение в измене («И я же­лал его смерти и гроба; Но нету здесь предательства лихого»). В его защиту выступает многочисленная его родня, во главе с грозным Пинабелем, — и бароны Карла колеблются, а потом и вовсе отступают. Они советуют Карлу оставить это дело, про­стить Ганелона: ведь «златом, казной нам не вернуть потери; Тот будет глуп, кто бой теперь затеет», а Ганелон, уверяют они Карла, будет служить ему впредь «и верно и любовно». И если бы в дело не вмешался смелый Тьерри, сразившийся с Пинабелем и посред­ством «божьего суда» доказавший его неправоту, Ганелон, навер­ное, избегнул бы наказания. Силу Ганелона составляет не столько то, что бароны Карла боятся Пинабеля, сколько шаткость феодаль­но-юридических норм, нечеткость границ обязанностей вассала по отношению к своему сюзерену и полное отсутствие указаний на ка­кие-либо его обязанности по отношению к общему делу, к народу и к родине. С точки зрения правовых отношений того времени ви­новность Ганелона не столь уже несомненна, ибо, выполнив честно свой вассальный долг перед Карлом на поле битвы (срок обяза­тельного пребывания в войске сеньора в походе считался обычно сорок дней в год) и во время посольства к Марсилию, Ганелон, рассуждая формально, мог считать себя вправе после этого свести личные счеты с Роландом, своим пасынком. В «Песни о Роланде» не столько раскрывается чернота отдельного предателя — Ганело­на, сколько разоблачается гибельность для родной страны того феодального, анархического эгоизма, представителем которого, в некоторых отношениях блестящим, является Ганелон.

Наряду с этим противопоставлением Роланда и Ганелона через всю поэму проходит другое противопоставление, менее острое, но столь же принципиальное, Роланда и его любимого друга, наречен­ного брата Оливье. Здесь сталкиваются не две враждебные силы, а два варианта одного и того же положительного начала. Когда французский арьергард подвергается внезапному нападению и Оливье видит несметные полчища сарацин, устремляющихся на них, он советует Роланду затрубить в рог, чтобы призвать Карла на помощь. Но Роланд отказывается, считая это позором для себя, для своего рода, для всей Франции. Трижды Оливье возобновляет свои уговоры (повторение, типичное для стиля народной поэзии), и трижды Роланд отвергает его предложение, не желая «терять свою славу в милой Франции». Эта черта в характере Роланда не­сколько раз обозначена в поэме выразительным словом «безмер­ность» (démesure), в смысле необузданной, безрассудной смелости. Этой «безмерности» Роланда противопоставлено «благоразумие» Оливье, но так, что из этого ни для одного из них не вытекает осуждения:

Разумен Оливье, Роланд отважен.

И доблестью один другому равен. [68]

Автор поэмы отражает здесь две доступные сознанию того времени формы рыцарской и человеческой доблести, не разрешая спора прямолинейно в пользу той или другой из них, но показывая красоту и достоинство каждой.

Роланд в поэме — могучий и блестящий рыцарь, безупречный в выполнении вассального долга, сформулированного поэтом так:

Вассал сеньеру служит своему,

Он терпит зимний холод и жару,

Кровь за него не жаль пролить ему.

(Так в учебнике. Верно ― сеньору. Л.Р.)

Он в полном смысле слова образец рыцарской доблести и благо­родства. Но глубокая связь поэмы с народно-песенным творче­ством и народным пониманием героизма сказалась в том, что все рыцарские черты Роланда даны поэтом в очеловеченном, освобо­жденном от сословной ограниченности виде. Роланду чужды эгоизм, жестокость, алчность, анархическое своеволие феодалов. В нем чувствуется избыток юных сил, радостная вера в правоту своего дела и в свою удачу, страстная жажда бескорыстного подви­га. Полный гордого самосознания, но вместе с тем чуждый какой-либо спеси или своекорыстия, он целиком отдает свои силы служе­нию своему королю, своему народу и своей родине. Горячая любовь к родине характеризует в поэме всех воинов Карла. Поки­нув Испанию и достигнув Гасконии, т. е. родной земли,

Припомнились родные земли им,

Невест и жен припомнили они.

Сбегают слезы по щекам у них.

Но сильнее всех проявляется патриотическое чувство у Роланда, для которого нет более нежного и священного слова, чем «милая Франция»; с мыслью о ней он умирает.

Все это делало Роланда, несмотря на его рыцарское обличье, подлинным народным героем, понятным и близким каждому. В этом заключается главная причина огромной популярности ска­зания о Роланде не только на его родине, но и почти во всех дру­гих европейских странах. Переводы французских поэм о Роланде, их пересказы или подражания им существовали в средние века на немецком, английском, итальянском, испанском, скандинавских и кельтских языках.

Суровый стиль «Песни о Роланде», ее величавая строгость и энергичная сжатость изложения, отсутствие темы любви (Роланд даже в момент смерти не вспоминает о своей невесте Альде, о которой лаконично сообщается только, что она не смогла его пере­жить), мотивов интимных, комических, бытовых и т. п. находится в полном соответствии с характером сюжета и идейного замысла.

Вторая большая эпическая тема — тема верного служения коро­лю, выручаемому из беды, — представлена главным образом ци­клом поэм о Гильоме д'Оранж. [68]

Граф Гильом воюет на юге Франции с маврами, совершая чудеса храбрости, освобождая от «неверных» города и целые области и не получая за это от короля никакой другой награды, кроме тех земель, которые он сам себе добывает силой своего меча. Тем не менее в трудную для короля минуту Гильом д'Оранж всегда сам спешит на помощь королю и выручает его, наказывая бунтовщиков и изменни­ков-феодалов или сокрушая вторгшихся в страну сарацин. Этим Гильом укрепляет престол и спасает целостность родины.

 

Несколько сложнее обстоит дело с трактовкой темы фео­дальных распрей. При изображении раздоров между феодалами и королем симпатии авторов нередко как бы колеблются. Даже там, где мятежные феодалы показаны в конечном счете неправыми, король часто все же изображен их оскорбителем и нарушителем их законных прав или просто слишком слабым для того, чтобы быть мудрым правителем. Это отчасти объясняется наличием у неко­торых певцов симпатий к феодальной вольнице, но еще более — ос­трой критикой личности короля. Несмотря на распространенность в народе представления о короле как о защитнике от самоуправ­ства феодалов и носителе некоей правды, многим здравым умам была ясна иллюзорность такого взгляда.

В некоторых поэмах феодальная природа королевской власти раскрывается до конца в образах вероломных, деспотичных и хищных королей, которые нисколько не лучше своих разнуз­данных и корыстных вассалов.

 

В поэме о Жираре Руссильонском рассказывается о том, что король и граф Жирар посватались к двум дочерям византийского императора. Когда обе прин­цессы приехали во Францию, королю больше приглянулась невеста Жирара, и он предложил ему устроить обмен, обещав за это уступить Жирару замок Русснльон. Жирар согласился, но король обманул его и не дал замка. Это вызвало многолет­нюю войну между ними. Наконец, Жирар был разбит и принужден был скрываться в Арденском лесу и вести там жизнь угольщика. После двадцати двух лет тяжких лишений жена Жирара выхлопотала ему у короля прощение, и он получил обратно свои земли и титулы.

В поэме об Ожье Датчанине изображена борьба между этим героем и Карлом Великим. Сын императора, поссорившись с сыном Ожье во время шахматной пар­тии, убил его, ударив доской по голове. Разъяренный Ожье в происшедшей после этого свалке убил племянника Карла и затем бежал в Италию. После ряда битв и осад Карл захватил Ожье в плен и посадил в темницу. Но вскоре на Францию на­пали «язычники» во главе с великаном Брейе, и Карл вынужден был освободить Ожье, так как никто, кроме него, не в силах был сразиться с Брейе. После победы над великаном Ожье помирился с Карлом.

 

В обеих этих поэмах восстание вассалов против короля оправдывается его вероломством или по меньшей мере несправед­ливостью. Кровавые раздоры между самими феодалами — причем король играет пассивную и очень жалкую роль — изображены в по­эме «Рауль де Камбре».

Рауль, племянник короля Людовика, после смерти отца остался без надела, ибо феод его отца, Камбре, король отдал другому вассалу. Под влиянием второго своего дяди, Герри Рыжего, Рауль требует у короля владений, и тот готов дать ему земли только что умершего графа Вермандуа, но так как сыновья последнего не хотят добровольно уступить их, король предлагает Раулю силой взять эти владе­ния. Не слушая увещеваний своей матери, Рауль начинает беспощадную войну. Его правая рука — оруженосец Бернье, верно ему служащий, несмотря на то что его со­бственный отец находится в лагере противников Рауля. [70]Когда в припадке ярости Раульсжигает женский монастырь, в котором находится мать Бернье, погибающая в пламени, Бернье, глубоко страдая, терпит это во имя вассальной верности. И лишьпосле того как Рауль, напившись, ссорится с Бернье и избивает его до кро­ви Бернье покидает его и переходит на сторону сыновей графа Вермандуа. В одном из сражений он встречается со своим бывшим господином и убивает его. Но война этим еще не кончается; её продолжает племянник Рауля, Готье, жажду­щий отомстить за дядю. Наконец, происходит примирение. Бернье женится на до­чери Герри Рыжего, и мать Рауля прощает его. Через некоторое время Бернье от­правляется вместе с Герри в паломничество. Возвращаясь оттуда, они проезжают мимо того самого места, где был убит Рауль. Старая обида снова припоминается Герри, и, пропустил вперед Бернье, он предательски убивает его сзади ударом стремени по голове. Начинается новая война сыновей Бернье против Готье, ко­торый погибает в сражении, и Герри, который пропадает без вести.

Рауль, павший в междоусобной войне около 950 г., король (Лю­довик IV Заморский), сыновья графа Вермандуа и еще ряд других персонажей поэмы взяты из действительности. Певцы-сказители тонко разработали дикий характер Рауля и присочинили историю Бернье, раскрывающую трагические противоречия эпохи (человече­ские, родственные и вассальные чувства) и показывающую всю же­стокость и безысходность феодальных распрей, порождающих одна другую до бесконечности. Совершенно ничтожным представлен ко­роль, в своем бессилии перед натиском жадных феодалов невольно обездоливший собственного племянника и затем предлагающий ему самому отвоевать себе надел — даже не у сарацин (как в по­эмах о Гильоме д'Оранж), а у своих же земляков и собратьев — ба­ронов.

Французский героический эпос проделал длинный и слож­ный путь. Наиболее вероятно, что он прошел следующие этапы.

В основе всего развития лежат, без сомнения, краткие песни и предания о выдающихся событиях, сложившиеся среди участни­ков или близких наблюдателей этих событий — среди знатных дружинников или простых ополченцев и обозников, народных певцов и рассказчиков, принадлежавших к местному населению. Эти пер­вичные эпические предания, — как показывает изучение эпоса у на­родов, находящихся на сходной ступени развития, — были неболь­шого объема, кратки, просты по языку и близки к историческим фактам. Эти предания быстро распространились среди широких масс населения, привлекая сказителей и певцов из народа своим во­лнующим содержанием и побуждая к дальнейшей их обработке в виде все новых и новых вариантов. При такой обработке фактиче­ская основа предания стиралась и исторически точные черты все более сменялись легендарными. Но эти легендарные черты предста­вляли собой в основном обобщенное и поэтически-образное выра­жение характера эпохи, ее отношений и противоречий, и потому они историчны в более глубоком смысле, чем точное воспроизведе­ние отдельных эпизодов исторической действительности. Такие песни или прозаические сказания становились в значительной мере выяснением политического и морального мировоззрения народа, выражением его оценок и заветных чаяний. [71] [72 ― илл.]

Наконец, третий этап в жизни французского эпоса наступил с завершением феодальной структуры общества, когда эпический материал перешел в руки жонглеров. Он был подвергнут ими си­стематической переработке, которая коснулась как внешней формы, так и идейного содержания. Прежде всего эпос приобрел масштаб­ность,— поэмы стали обширными и разработанными. Сюжеты ус­ложнились и циклизировались, были добавлены вставные эпизоды, разговорные сцены, картины душевных переживаний, все повество­вание сделалось обстоятельным, замедленным, широким по сравне­нию с обрывистостью и сжатостью древней эпической песни. Эпи­ческая песня на данной ступени развития, расширяясь в картину устоявшегося общественного уклада, превращается в эпопею. Наря­ду с этим, однако, в ней сохранились многие общие черты и при­емы устной народной поэзии, как например постоянные эпитеты, готовые формулы для «типических» положений, прямое выражение оценок и чувств певца по поводу изображаемого, простота языка, особенно синтаксиса, совпадение конца стиха с концом предложе­ния и т. п.

В отношении идеологии для жонглерских версий наиболее ха­рактерно проникновение в них, во-первых, упомянутых выше фео­дальных критериев и симпатий, а во-вторых, обильного религиоз­ного элемента в виде христианских чудес, молитв, описаний благочестивой кончины героев и т. п.

Второе объясняется близким общением в XI —XII вв. жонглеров и духовенства на почве церковных праздников и монастырских ярмарок, где жонглеры высту­пали увеселителями собравшейся толпы и вместе с тем пропаганди­стами святынь, местного монастыря или церкви. Однако оба новых элемента, внутренне связанные между собой, носят все же на­носный и второстепенный характер, не заслоняя героической и на­родной основы.

Взятый в целом, французский героический эпос обнаруживает огромный диапазон чувств, жизненных положений, характеров, от­тенков. Наряду с чертами исключительными, возвышенными мы встречаем в нем моменты интимные, бурлескные; обыденные кар­тины сражений и поединков чередуются в нем с изображением не­жной любви, горячих родственных чувств, супружеской верности, суровость часто сочетается с ласковой шуткой. Но все эти черты и мотивы, при всем их разнообразии, являются типическими для морального и общественного сознания людей того времени. Фран­цузский героический эпос с его большой политической проблемати­кой представляет собой «поэтическую историю» Франции за три с лишком столетия (IX —XII вв.) и вместе с тем критику самых ос­нов ее общественно-политического устройства с народной точки зрения. Он дает целостную картину жизни нации и рисует муже­ственную борьбу за лучший миропорядок.

Героический народный эпос, как огромная прогрессивная идеоло­гическая сила, пользовался необычайной популярностью и жил глубокой, интенсивной поэтической жизнью вплоть до XIII в., когда в условиях новой, зарождающейся городской культуры его функции переняла историография и общественно-моральная ди­дактика. [73]

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.