И АНГЛОСАКСОНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Германские племена в период своего столкновения с римляна­ми, как показал Энгельс¹, находились на высшей ступени варвар­ства. Основной ячейкой общества был род. Германцы селились ро­дами. Скотоводство еще преобладало над примитивным, пере­ложным земледелием. Земля находилась во владении родовой общины и обрабатывалась ею сперва коллективно, позднее отдельными семьями, с ежегодными переделами между ними. (¹ См.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2, т, 21, с. 130-155.) [23]

Однако в «военной демократии» патриархально-родового обще­ства из общей массы свободных уже выделяется наследственная ро­довая аристократия, владеющая рабами. Вышедшие из ее среды во­енные вожди (так называемые «герцоги») окружают себя дружина­ми из молодых воинов для грабительских воинских набегов на соседние племена. Вождь и его дружина связаны взаимной верностью. С течением времени власть такого вождя становится на­следственной. Дружинный быт, как указывает Энгельс, содейство­вал появлению королевской власти и в дальнейшем упадку старинной народной свободы. После захвата германцами римских провинций королевские дружины послужили одним из главных эле­ментов, из которых сложилось позднейшее феодальное дворянство.

Поэзия древних германцев, как и других народов в период родо­вого строя, имела песенный характер и передавалась исключитель­но в устной традиции. Латинская письменность проникает к гер­манцам вместе с принятием христианства. В более раннюю эпоху (начиная с III в. н. э.) среди германцев было распространено так на­зываемое руническое письмо. По характеру отдельных букв оно представляет некоторое сходство с латинским и греческим алфави­том и, несомненно, также восходит к образцу, заимствованному у культурных народов Средиземноморья. Однако рунами пользова­лись только для кратких надписей на оружии и предметах домаш­него обихода, сделанных из дерева, рога и металла, на каменных плитах (могильных памятниках) и т. п. Подобно другим первобы­тным народам германцы приписывали письму магическое значение и употребляли его преимущественно в сакральных целях для заго­воров, заклинаний, прорицаний. Самое слово рунаозначает «тайна» (ср. нем. raunen — «таинственно шептать»). Как сообщает римский историк Тацит, оставивший в своей «Германии» (конец I в. н. э.) наиболее полное описание общественного быта древних германцев, германцы вырезали знаки на деревянных палочках и, разбросав их на белом платке, пользовались ими для гадания; в качестве толко­вателя священных знаков выступает жрец или отец семейства, про­износящий заповедную формулу (облеченную в форму стиха).

Наиболее ранние сведения о поэзии древних германцев сохрани­лись в сочинениях римских историков, писавших в период первых столкновений германцев и римлян (Юлий Цезарь, Плиний, Тацит и другие). «Они восхваляют,— пишет Тацит,— в старинных песнях, которые представляют у них единственный вид воспоминаний и хроник, Туиско — бога, рожденного Землей, его сына Манна, про­исхождение народа и его родоначальников. Манну они приписы­вают трех сыновей, по имени которых называются их племена — ингевоны, истевоны и герминоны». Это сообщение Тацита говорит о песнях мифологических, рассказывающих о происхождении богов и людей. Основные западногерманские племенные группы назы­ваются по имени племенных богов, сыновей Манна, почитаемых в качестве предков племени.

В другом месте Тацит упоминает о песнях в честь «Геркулеса». Этим именем римляне обозначали германского бога-громовника Донара.[24]

Древнейшая скандинавская поэзия (песни «Эдды») действи­тельно сохранила нам песни мифологического содержания, в част­ности песни о боге Торе (Донаре), подобно Геркулесу сражавшемся с великанами.

Встречается у Тацита упоминание и о героических песнях исто­рического содержания. Говоря об Арминии, герцоге херусков, побе­дившем римлян в Тевтобургском лесу, Тацит сообщает, что о нем «до сих пор еще поют у варварских племен». Это первое свидетель­ство об историческом событии, отраженном в героической песне.

В дальнейшем упоминания римских писателей о песнях герман­ских народов, связанных с теми или иными событиями воинского характера, становятся все более многочисленными. Подобные свидетельства существуют о большинстве племен, участвовавших в «великом переселении народов». Существует известие, что Карл Великий интересовался этими памятниками старины и приказал записать «древнейшие варварские песни, в которых воспевались деяния и войны старых королей». Однако такой интерес к языче­ской древности со стороны христианского монарха представляется фактом исключительным. Христианская церковь вела систематиче­скую борьбу против остатков язычества в песне, в особенности в народной обрядовой поэзии, уходящей своими корнями в дохристианские верования. Известны многочисленные соборные постано­вления и церковные проповеди, направленные против «плясок, пе­сен, прыжков, увеселений и игрищ бесовских» вокруг церквей и на кладбищах, на площадях и в домах, в особенности в праздничные дни: «ибо все это осталось от обычаев языческих». Но наравне с остатками народной обрядовой поэзии, которая, приспособив­шись к новой вере, просуществовала в течение многих столетий, а иногда и до наших дней, преследованиям духовенства подверга­лась и поэзия эпическая: ее героические идеалы были теснейшим образом связаны с языческими представлениями и старыми, дофео­дальными народными вольностями.

Вот почему у континентальных германцев, в том числе и у нем­цев, в условиях более ранней и глубокой христианизации почти не сохранилось письменных памятников эпической поэзии в ее древ­нейшей языческой форме. Лишь значительно позднее, в XII— XIII вв., старинные эпические песни, передававшиеся в народе, ста­новятся достоянием письменности в христианизованной и феодализованной форме средневерхненемецкого героического эпоса («Песнь о Нибелунгах» — около 1200 г., поэмы о Дитрихе Бернском и др.). Сравнительно богаче древнегерманская эпическая традиция пред­ставлена в англосаксонской литературе («Поэма о Беовульфе» и др.). Но только на севере Европы, в Скандинавии, куда хри­стианство и феодальные отношения проникли сравнительно поздно, сохранилась богатейшая и чрезвычайно архаическая по своему ха­рактеру эпическая традиция, важнейшим памятником которой являются песни древнеисландской «Эдды» (IX—XII вв.) и поздней­шие прозаические переложения некоторых исландских саг (XIII в.).[25]

Сюжеты древнегерманского эпоса подсказаны событиями «вели­кого переселения народов». Однако в устной песенной традиции ис­торические факты и лица подвергались поэтической стилизации и героизации. Эпос создает из фактов исторического прошлого свою поэтическую историю, географию и хронологию, относя со­бытия разного времени к тому же идеальному героическому веку. Подвиги различных исторических личностей переносятся на одного эпического героя, между героями устанавливаются новые генеало­гические связи, и отдельные сказания постепенно объединяются в циклы. При всем том эпические сказания и песни, живущие в уст­ном предании, в противоположность сказке или позднейшему ро­ману, продолжают восприниматься как подлинная память о герои­ческом прошлом.

Так, гибель остготского царства Эрманарика в Причерноморье, разрушенного нашествием гуннов (в 375 г.), живет в германском эпосе в сказании об Эрманарике и Сванхильде.

В песнях исландской «Эдды»Эрманарик (Иормунрек) посылает к Сванхильде сватом своего сына Рандвера. Злой советник Бикки оклеветал молодую королеву, обвини» ее в измене Эрманарику с его сыном. Эрманарик велит казнить сына и растоптать копями Сванхильду. Мстителями, за сестру выступают ее братья Сорли и Хамдир. Они наносят Эрманарику смертельные раны, но сами при этом по­гибают. В позднейшем немецком эпосе Эрманарик — злой и жадный властитель, свирепый по отношению к своим собственным родичам. Это создает повод для сближения сказания о нем с песнями оДитрихе Бернском.

В 437 г. бургундское королевство на Рейне, с центром в г. Вормсе, было разрушено гуннами. При этом погиб, как сооб­щают римские историки, король Гундикарий «вместе со своим на­родом и родичами». Король гуннов Аттила в этой битве не уча­ствовал, но в воспоминании потомства он остался жить как эпический'«властитель гуннов». В сказании о гибели Нибелунгов Аттила зазывает к себе бургундского короля Гунтера с его дружи­ной и убивает их, чтобы завладеть сокровищем («кладом Нибелун­гов»).

Смерть Аттилы последовала в 453 г. в мирной обстановке, по­сле пира, на ложе германской пленницы Ильдико. В позднейших эпических сказаниях германская пленница убивает короля гуннов, чтобы отомстить за истребление своих родичей. Имя Ильдико представляет собой уменьшительное от Хильды. Кримхильдой в сказании о Нибелунгах прозывается жена Аттилы, которая была сестрой бургундского короля Гунтера. Она убивает своего мужа, мстя за истребление родичей. Эта древнейшая форма сказания о ги­бели бургундов сохранилась в песнях «Эдды».

Очень рано историческое сказание о гибели бургундских коро­лей сближается с франкским: сказанием о Зигфриде, которое не имеет прямых исторических источников и, по-видимому, восходит к древней богатырской сказке.

Сказания о молодом Зигфриде рассказывают о чудесных подвигах героя, ко­торый убивает дракона и становится владельцем несметного сокровища («клада Нибелунгов»). В сказании о Зигфриде-свате Зигфрид, породнившись с Гунтером, который отдает за него свою сестру Кримхильду (а «Эдде» - Гудруну), помогает названному брату добыть богатырскую деву Брюнхильду, совершая за него подвиг, который не по силам самому Гунтеру. [26]Когда обман раскрывается, Гунтер, по наущению Брюнхильды, велит убить Зигфрида. Клад Нибелунгов переходит от Зигфрида во владение Гунтера и бургундов. Он вызывает алчность Аттилы, выступающего в сказании в качестве второго мужа Кримхильды (Гудруны), и становится причиной гибели бургундских королей. В немецкой «Песни о Нибелунгах» исторические события подвергаются дальнейшему переосмыслению: здесь Кримхильда убивает братьев, мстя им за убийство Зигфрида, своего первого мужа (см. гл. 8)

В 476 г. предводитель германских наемников Одоакр сверг с престола последнего римского императора и объявил себя коро­лем Италии. В 488 г. Италия подверглась нашествию остготов под предводительством короля Теодорика, который после трехлетней борьбы с Одоакром победил своего соперника и воцарился на его месте (493 — 526). Остготское королевство в Италии просуществовало более шестидесяти лет. Германские эпические сказания рассматривают Италию как исконную вотчину Теодорика, из которой он был несправедливо изгнан Одоакром. В позднейшем немецком эпосе король Теодорик воспевается под именем Дитриха Бернского. Bern — средневековое немецкое название города Вероны, одного из опорных пунктов владычества остготов, входивших при Аттиле (состав гуннского царства в качестве вассального племени. В более поздних немецких эпических песнях происходит сближение двух сказаний готского цикла: место Одоакра занимает Эрманарик, изгнанный им Теодорик становится его племянником. Это характерный пример эпической циклизации, не считающейся с исто­рической хронологией.

Идеологическое содержание древнегерманского эпоса характер­но для всякого народа, находящегося на высшей ступени варвар­ства. Героический эпос прославляет воинские подвиги. Идеальный эпический герой — образец исключительной физической силы, му­жественной красоты и храбрости. Или, напротив, это героический злодей, страстный в своей ненависти и мести. Независимо от своих исторических источников сюжеты героических песен повторяют в традиционной эпической стилизации определенные бытовые по­ложения, подсказанные самой жизнью: боевая поездка может быть связана с родовой местью или распрей между родичами (Нибелунги), с умыканием невесты или добычей клада. Дружинников и во­ждя дружины соединяет взаимная верность. Боевые товарищи свя­заны «побратимством», древним обычаем принятия в род, широко распространенным в эпических сказаниях. Содержание краткой эпи­ческой песни составляет отдельный подвиг, приписываемый герою: песня полностью исчерпывает данный сюжет, останавливаясь лишь на драматически эффектных вершинах действия и достигая при этом максимальной концентрации. Развитие эпоса идет от такой краткой героической песни в 200 — 300 стихов, примером которой могут служить песни «Эдды» или немецкая «Песнь о Хильдебранте», к большой эпической поэме, обогащенной сюжетными подроб­ностями, эпизодами, введением второстепенных действующих лиц, описанием обстановки и т. п. Этот процесс может быть прослежен особенно отчетливо на последовательных редакциях сказания о Нибелунгах.[27]

Древнегерманские эпические песни пелись или, вернее, сказыва­лись музыкальным речитативом под аккомпанемент арфы. Эпиче­ский стих состоит из двух полустиший с двумя ударениями в каждом. Число неударных между ударениями может быть раз­личным. Полустишия объединяются аллитерацией, т. е. повторе­нием начальных согласных ударных слогов. Ср.:

Хильдебрант и Хадубрант меж двух храбрых войск.

Hiltibrant enti Hadubrant undar herium tuem.

Принцип аллитерации характеризует все древнейшие памятники германской поэзии (немецкие, англосаксонские, скандинавские). Он связан с особенностью ударения в германских языках, которое па­дает на начальный (коренной) слог слова. Счет слогов и рифма проникают в германскую поэзию из романских образцов. Народная песня до сих пор сохраняет традиционную свободу акцентного сти­ха (счет по ударениям).

Сочинителем и в то же время исполнителем германской эпиче­ской песни является дружинный певец, носящий у западных герман­цев название «скоп». Англосаксонская поэзия (в особенности «Поэма о Беовульфе») оставила нам изображение скопа. Это дружин­ник, участвующий в боях вместе со своими товарищами, но имеющий песенный дар. Во время пира он воспевает подвиги, совершенные в бою, или поет старые песни, деяния эпической ста­рины, сохраненные песенным преданием. В последнем случае, как всегда в устной поэтической традиции, повторение старой песни связано с творческой импровизацией. Каждый племенной вождь, или конунг, имеет своего певца. Певец окружен почетом, он пирует вместе с дружиной за «медовыми скамьями»; в награду за песню он получает дары — золотые кольца или запястья из королевской сокровищницы. Таким образом, скоп — певец полупрофессио­нальный: его основной профессией продолжает оставаться воин­ская служба дружинника. То же самое засвидетельствовано и о «скальдах», дружинных певцах скандинавского севера.

С другой стороны, песни знали и умели слагать не одни дру­жинные певцы. В родовом обществе, при отсутствии письменности, дар песенной импровизации и память на песню распространены очень широко. Существует ряд свидетельств в исторических источ­никах и в эпических сказаниях, что песню исполняет сам конунг или кто-нибудь из рядовых дружинников. Исландские бытовые саги показывают, насколько большое распространение имело искусство скальдов среди скандинавских викингов и в их дружинах. Посколь­ку в условиях патриархальной военной демократии дружина тесней­шим образом связана со всей массой «свободных», дружинный пе­вец эпохи «великого переселения народов» не выделяется из круга своих сородичей ни по своему общественному положению, ни по своей идеологии. Его воинские идеалы не имеют классово ограниченногохарактера, как позднейшая поэзия феодальной аристокра­тий XII—XIII вв.; эпическое творчество «героического» века является вподлинном смысле народным творчеством.[28]

Вследствие относительно ранней христианизации западных гер­манцев древненемецкая письменность с начала своего возникнове­ния (VIII в.н. э.) имеет в основном клерикальный характер и слу­жит практическим целям монастырского преподавания и пропа­ганды христианской веры.

Единственным памятником древнегерманской эпической поэзии, который сохранился на немецкой почве в случайной записи клирика на страницах богословского трактата, является отрывок «Песни о Хильдебранте».

Сюжет поединка отца с сыном известен в героическом эпосе многих народов: русский былевой эпос рассказывает о поединке Ильи Муромца с Сокольником, ирландский — о Кухулине и Конлайхе, персидский («Шах-Намэ» Фирдоуси) — о Рустеме и Сохрабе и др. Бытовой основой этого древнего сюжета являются отношения материнского рода (матриархата), при котором отец принадлежит другому роду, чем мать и дети. [29]

В позднейшей эпической тради­ции сюжет связывается с именами различных эпических героев. Во всех перечисленных сказаниях сын рождается в чужой стране от встречи героя с чужеземной женщиной; возмужав, он отправляется во главе дружины разыскивать своего отца. Обычно отец побе­ждает сына и убивает его раньше, чем произошло признание. Осо­бенности немецкой версии связаны со включением ее в сказание об «изгнании и возвращении» Дитриха Бернского. «Старый Хильдебрант», воспитатель молодого Дитриха и начальник его дружины, является типичной фигурой этого сказания. В древненемецком от­рывке окончание отсутствует; вероятно, оно было также трагиче­ским. О популярности сюжета в немецкой эпической традиции сви­детельствуют его отражения в норвежской саге о Тидреке (XIII в.) и в позднейшей немецкой народной балладе, записанной в XVI в. В этих позднейших версиях трагический конфликт смягчается и по­единок заканчивается примирением.[30― Рукопись «Песни о Хильдебранте» VII в.]

Единственным образцом древнегерманского эпоса большого масштаба является англосаксонская «Поэма о Беовульфе».

«Англосаксонской» называется литература на англосаксонском (или древнеанглийском) языке, которая возникла в среде герман­ских племен, переселившихся в Британию. Переселение этих племен (англов, саксов, ютов) с континента (из прибрежных областей юж­ной. Ютландии, Фрисландии и северной Германии) в Британию, со­провождавшееся ожесточенной борьбой с кельтским населением острова, началось в середине V в. и завершилось примерно через два столетия; однако уже к середине VI в. англосаксами был занят весь юг, центр и северо-восток нынешней Англии. С момента за­воевания началось самостоятельное развитие политического и общественного быта, культуры и языка англосаксов, стоявшее в тес­нейшей зависимости от новых условий их исторического существо­вания к прежде всего от общего процесса феодализации и христианизации англосаксонского общества.

На исходе VI столетия англосаксы не имели еще письменной ли­тературы. Тем большее значение в ранние века англосаксонской ис­тории имела, устная словесность. Мы имеем много свидетельств о существовании у англосаксов богатой песенной традиции. Среди различных племен распространены были песни, связанные с языче­ским религиозным культом, магические заговорные формулы и заклинания, первоначально имевшие метрический характер, а также песни свадебные, застольные, рабочие, военные, погребальные плачи и т. д. Со всеми подобными произведениями, прочно вошедшими в быт англосаксов, христианская церковь вела долгую и безуспеш­ную борьбу.

Особой популярностью пользовалась, по-видимому, устная эпи­ческая поэзия, следы которой сохранились в географических назва­ниях и в позднейших литературных памятниках.[31]

Искусство слагать песни и исполнять их в сопровождении музы­кальных инструментов пользовалось у англосаксов большим поче­том. Искусный певец, по-видимому, рано получил у англосаксов профессиональный облик. Наряду с певцами-музыкантами народ­ного типа («глеоманами») на ранней стадии англосаксонской куль­туры встречается также профессиональный дружинный певец («скоп»), выделившийся из состава дружинников. Он был храните­лем исторического предания рода, племени, княжеской дружины, близко стоял к королевской или вообще знатной семье и получал щедрые дары. Такой певец изображается в ряде произведений англосаксонской поэзии.

Один из наиболее ранних памятников этого рода — «Видсид» (т. е. «Много-странствовавший») рассказывает о таком странствующем певце, «объехавшем много дружин и народов», и упоминает о его песенном репертуаре, вращавшемся в круге сказаний континентально-германских эпических циклов.

Самым значительным произведением англосаксонской поэзии является «Поэма о Беовульфе». Произведение это, в основе которо­го, вероятно, лежат древние эпические песни, дошло до нас в более или менее полном виде в единственной рукописи, написанной в на­чале X в. Поэма (объем около 3000 стихов) распадается на две ча­сти, связанные между собой лишь личностью главного героя Беовульфа. Развитие основной темы прерывается рядом вставных эпизодов в обеих частях; эти эпизоды имеют, однако, важное зна­чение для выяснения происхождения поэмы, времени ее возникнове­ния и т. д.

Вместо вступления рассказывается о легендарном родоначальнике датских ко­ролей Скильде Скефинге, который в младенчестве чудесным образом приплыл к берегам Дании в ладье, полной сокровищ, вырос, стал королем и долго и сча­стливо правил страной; счастливо правили и его потомки. Правнук Скильда, ко­роль Хротгар, был удачлив в войнах и скопил большие богатства. Он воздвиг об­ширную и богато изукрашенную палату для пиров со своей дружиной, назвал ее «Хеорот», т. е. палатой оленя (так как она, вероятно, украшена была оленьими ро­гами). Недолго длилось веселье в этой палате. Вскоре каждую ночь стал появлять­ся в Хеороте Грендель, страшное чудовище, жившее в соседнем приморском «боло­те»; он увлекал за собой и пожирал десятки лучших хротгаровых дружинников; никто не мог отвратить эту беду; палата опустела, пиры прекратились, овладела датчанами великая скорбь. Весть об этом достигла земли геатов (скандинавское племя гаутов, населявшее южные области Швеции). Услышал об этом и Беовульф, храбрейший из витязей короля геатов Хигелака, велел снарядить корабль и отпра­вился на помощь датчанам вместе с четырнадцатью лучшими воинами. В первую же ночь их пребывания в гостях у Хротгара произошла страшная битва между Беовульфом и Гренделем. Грендель явился в Хеорот в полуночный час, подкрался к геатам, схватил одного из них, разорвал пополам, раздробил его кости, стал со­сать кровь из его жил и глотать мясо огромными кусками. Не успел он потянуться за другим, как схватила его могучая рука Беовульфа, и началась между ними борь­ба. Напрасно Грендель пытался вырваться: жилы в плече его порвались, лопнули кожа и мясо, кости выскочили из суставов, и вся рука Гренделя осталась у Беовуль­фа; смертельно раненное, повлеклось чудовище издыхать в свои болотные топи. На другой день Хротгар устраивает богатый пир в честь победителя и щедро ода­ривает Беовульфа.

Мстительницей за убитого Гренделя в следующую ночь является мать чудовища, которая вновь наносит ущерб дружине Хротгара, пока Беовульф с товарищами от­дыхал в других покоях. [32]Наутро Беовульф совершает второй свой подвиг: он спу­скается в страшную водяную бездну и убивает там мать Гренделя тем чудодейственным мечом («издельем великанов»), который висит в ее водных покоях, тем же мечом отрубает он и голову Гренделя и хочет унести оружие в память битвы; на меч, как лед, тает в его руках до самой рукоятки. Хротгар устраивает новый великий пир и еще более щедрыми дарами награждает Беовульфа, провожая его на родину. Покрытый славой, возвращается Беовульф к королю Хигелаку.

Во второй части поэмы Беовульф представлен уже стариком. По смерти Хигелака и его сына, погибших в бою против франков, он мирно царствует над геатами в продолжение пятидесяти зим, но когда в его землях появляется страшный огнедышащий дракон, то Беовульф решает убить его в единоборстве. Беовульф пора­жает дракона, но и сам умирает от ядовитых ранений, попрощавшись с дружиной и установив распорядок своих похорон. Торжественно сжигают его тело на костре, над пеплом воздвигают высокий могильный холм, вокруг которого двенадцать могучих витязей поют славу погибшему вождю.

«Поэма о Беовульфе» отличается чрезвычайно сложным соста­вом. В том виде, в каком она дошла до нас в единственной рукопи­си, она, несомненно, является памятником позднего происхожде­ния. Однако в основе сохранившейся письменной редакции, вероятно,лежат более древние редакции одного или нескольких сказаний, восходящие, по-видимому, к народно-песенному преданию.Отсюда и все трудности анализа и датировки поэмы и серьезныеразногласия среди ее исследователей. Ученые старой школы рассматривали «Беовульф» как единственный в своем роде англо­саксонский памятник, свидетельствующий о богатой эпической традиции языческих поэм, уничтоженной нетерпимым отношением к ней христианской церкви. Ранние исследователи полагали, что по­эмав своих наиболее существенных чертах создана была еще до принятия англосаксами христианства или даже до их переселения в Британию и что в основе ее лежат подвергшиеся впоследствии обработке более краткие героические песни. В настоящее время сложение поэмы принято относить не раньше чем к началу VIII в., и она рассматривается как книжный эпос, написанный христиан­ским клириком; это, впрочем, не исключает предположений о раз­нообразных первоисточниках поэмы, в числе которых, вероятнее всего, были также и устные героические песни.

Центральные эпизоды первой части поэмы — о битвах Беовуль­фа с Гренделем и его матерью — имеют ряд параллелей в на­родных сказках, а также в исландских сагах; рассказ второй части о битве Беовульфа с огнедышащим драконом также представляет аналогии с другими германскими сказаниями. Существенно также, что Беовульф не англосаксонский герой; действие поэмы также не приурочено к Англии и происходит в первой части в Дании или Зе­ландии, во второй — в южной Швеции. Беовульф — личность не ис­торическая, но в поэме можно найти отголоски действительных ис­торических событий — распрей и войн северогерманских народов между собой или с их западногерманскими соседями, правда, в ви­де кратких эпизодов или даже только случайных намеков. Так, в короле геатов Хигелаке усматривают сходство с датским королем Хохилайком, о походе которого против франков (515) упоминается в хронике Григория Турского. Историко-географическая номенкла­тура в «Беовульфе» скорее всего указывает на то, что обрабо­танные в поэме сказания могли сложиться в первой половине VI в.в области, лежавшей к северу от континентальной родины племени англов.[33] [34― Страница рукописи «Беовульфа»]

Однако в дошедшем до нас виде поэма о Беовульфе уже значи­тельно отклонилась от этой своей предполагаемой основы и по всем данным свидетельствует не об одной, а о нескольких ступенях ее литературной обработки. В дошедшей до нас редакции поэма доносит на себе следы довольно значительных изменений христиан­ского книжника, который выбросил имена языческих богов и слиш­ком явные намеки на германскую мифологию, а также сделал ряд вставок, легко отличимых в произведении, имеющем в общем до­христианский характер. Этот редактор поэмы называет Гренделя потомком Каина, морских чудовищ — исчадием ада, сожалеет об язычестве датского короля; в различных местах поэмы упоминают­ся имена Авеля, Ноя, библейское предание о потопе и т. д. Даже сам Беовульф превращен в своего рода христианского святого, змееборца, который жертвует своей жизнью для того, чтобы изба­вить страну от огнедышащего дракона, и произносит чисто христианские наставления. Вмешательством того же книжника следует объяснить некоторые черты близости «Беовульфа» к античной ли­тературе (например, к «Энеиде» Вергилия). Поэму отличает весьма изысканная литературная техника. Как и все произведения англо­саксонской поэзии, она написана древнегерманским аллитера­ционным стихом, отличающимся, однако, особой изощренностью и обилием книжно-поэтических приемов (нанизывание синонимов, метафор, косвенная речь вместо прямой и т. д.).

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ДРЕВНЕСКАНДИНАВСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Гораздо более архаические формы поэзии сохранила древней­шая литература скандинавских стран, в особенности Исландии.

В эпоху раннего средневековья скандинавский север предста­вляет область, отдаленную от центров экономической и культурной Жизни Европы и потому наиболее отсталую в общественном и куль­турном отношении. Начало феодализации и христианизации скан­динавских стран относится к концу X—XI вв.; до конца первого тысячелетия н. э., а частично и позже, скандинавские народы живут в условиях родового строя, напоминающих общественные отноше­ния континентальных германцев в период, непосредственно предше­ствующий падению Римской империи. Природные условия Скан­динавского полуострова, мало благоприятные для развития земле­делия, ограниченность территории, пригодной для поселения, послужили причиной усиленных передвижений и военной экспансии скандинавов, повторяющей аналогичные явления, имевшие место на Континенте в эпоху «великого переселения народов». [35]

Передвижения эти носят характер морских набегов воинских дружин скан­динавов на территории, расположенные по морскому побережью и по течению больших судоходных рек; пиратские набеги сопрово­ждаются морской торговлей, а в дальнейшем — захватом и колони­зацией обширных территорий. Этот период в истории скандинав­ских народов получил название «эпохи викингов» (800 — 1050): слово «викинг» первоначально обозначало морской набег на при­брежные поселения (от слова «вик» — «поселение», «бухта»), поз­же — участников такого набега, самих скандинавских дружинников и их предводителей; обычно, однако, скандинавов в континенталь­ной Европе называли «норманнами» («северными людьми»).

Морским набегам норманнов особенно часто подвергались Франция и Англия. В 911 г. норманнский герцог Роллон получил в лен от французского короля обширную территорию на севере Франции, получившую название Нормандии; переселившиеся сюда норманны быстро ассимилировались с местным населением и при­няли французский язык. С IX в. начинаются набеги скандинавов на Англию; в северной и восточной Англии возникают многочис­ленные поселения завоевателей. Одно время вся Англия находится под владычеством датчан (при короле Кануте Датском, 1016—1035). В IX—X вв. норвежцам удалось подчинить своей вла­сти значительную часть кельтской Ирландии. Норвежцами также была открыта и заселена Исландия (870 — 930) и колонизованы рас­положенные к северу от Шотландии острова. Исландцы в свою оче­редь открыли и колонизовали побережье Гренландии (990) и добра­лись до берегов Северной Америки (около 1000 г.), где их поселения просуществовали, по-видимому, до XIV в.; однако это первое открытие Америки по условиям времени не имело историче­ских последствий. Дружины шведов под именем «варягов» из­вестны были в древней Руси: по «великому пути из варяг в греки» (т. е. из Балтийского в Черное море) варяги доходили до Констан­тинополя, совершая набеги на побережье, и в качестве наемников поступали на службу Византии.

Особенно важное значение для истории скандинавских стран имела колонизация Исландии. Значительная часть первых поселен­цев состояла из родовой знати Норвегии, недовольной возвышением королевской власти, которая в лице короля Гаральда Прекрасноволосого, установившего единодержавие (872), с жесто­костью подавляла самостоятельность мелких племенных вождей («херсов»). Такие херсы покидали Норвегию со своими дружинами, семьями и движимым имуществом, в сопровождении большого числа свободных крестьян («бондов»), недовольных королевскими налогами и охотно переселявшихся на новые земли. Население Ис­ландии, разбросанное по побережью и речным долинам, жило не­большими округами, во главе которых стояли «годы» — старей­шины округа из представителей родовой знати, соединявшие обязанности жреца и судьи. В Исландии дольше, чем в Норвегии, сохранялся патриархальный родовой строй и связанные с ним учре­ждения и обычаи. [36]Свободное крестьянское население собиралось на народные собрания («тинги»), решавшие дела данного округа; с 930 г существовало общее народное собрание всего острова «альтинг») Свою политическую независимость исландская народ­ная республика сохраняла до 1262 г.; она была присоединена к Норвегии в результате внутренних раздоров, связанных с ростом в XII—XIII вв. экономического могущества и политической власти родовой аристократии. Однако тесная связь между Исландией и Норвегией никогда не порывалась и раньше. Молодые исландцы, которые, достигнув совершеннолетия, отправлялись в обычное тор­говое или военное плавание за море, прежде всего навещали своих родичей и друзей в Норвегии и часто служили в дружине норвеж­ских королей. Постоянная связь поддерживалась и с другими скандинавскими поселениями, разбросанными по островам Атлантического океана и по побережью Северного и Балтийского морей.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: