Единицы языка. Фраза как единица высказывания и её психологическая проблема.

Известно, что слово является основным элементом языка. Однако некоторые психологи и лингвисты говорят о том, что основной единицей речи, а может быть и языка, является не отдельное слово, а целое высказывание или его наиболее простая форма – предложение (фраза).

Например, если к отдельным словам: «стол», «собака», «уголь», «страдание», обозначающим определенный предмет или состояние, присоединяются другие слова: «бежать», «идти» или «красный», «горький», обозначающие определенные действия или качества, то они вводят это слово в определенную систему отношений (в иерархическую систему понятий). Однако отдельное слово еще не выражает целого суждения или целой мысли. Фраза, даже самая простая: «Дом горит», «Собака лает», «Сомнение полезно», не просто обозначает какой-то предмет или явление, а выражает определенную мысль, сообщает об определенном событии. Именно поэтому ряд психологов, и лингвистов (В. Гумбольдт, Ф.Соссюра, А. Потебней) утверждают, что не слово, а именно фраза или предложение является основной единицей живой речи, основной единицей общения[2].

Положение о первичности высказывания или первичности предложения подтверждается историей языка. На первом этапе праистории язык состоял из одних только звуков или «слов», которые получали свое значение лишь в контексте действия или ситуации. Они носили симпрактический характер, и если в одной ситуации слово обозначало предмет, то это же слово, сопровождаемое интонацией и включенное в другую ситуацию, могло выражать целое суждение, целое однословное предложение.

В этих случаях только одна часть предложения (подлежащее) выражается в слове, в то время как вторая часть предложения (сказуемое) заключается в жесте или в практическом действии.

В других случаях имело место и обратное отношение: указательный жест, направленный на внешний предмет, получал функцию подлежащего, в то время как словесная формулировка относилась к действию с этим предметом. Лишь на дальнейших этапах развития языка роль действия и жеста переходит к глаголу и симпрактическая связь слова с действием заменяется синсемантической связью, т. е. связью двух слов. На этом этапе развития языка единицей живой речи уже является не изолированное слово, а целая фраза или оформленное речевое высказывание. В более наглядных формах этот путь можно проследить при анализе развития речи ребенка. Как уже говорилось, отдельные слова, с которых начинается развитие речи ребенка, на самом деле являются «однословными предложениями», будучи вплетенными, в действенную ситуацию. Так, слово «кукла» может обозначать у ребенка: «Дай куклу», «Хочу куклу» и т. д.

Чем определяется переход от отдельных слов к фразам, которые составляют основную единицу целого высказывания?

Классическая психология прошлого, исходившая из традиций ассоциационизма, ограничивалась лишь самыми общими утверждениями о том, что фраза или предложение является результатом ассоциации отдельных слов, что каждое слово вызывает ряд ассоциаций, т. е. другие слова, связь которых и представляет собой целое предложение.

Однако совершенно очевидно, что подобные попытки понять порождение целого связного высказывания из отдельных денотативных или коннотативных значений слова несостоятельны: ни обозначение, ни обобщение предметов, действий и свойств, ни актуализация «смысловых полей», стоящих за словом, еще не приводит к появлению связного высказывания, основной формой которого является фраза. Фразу следует, скорее, рассматривать как единую систему, относящуюся к тому типу процессов, о которых говорил Ф. Лешли (1951), впервые поставивший вопрос о «серийно организованных формах поведения», или как сложную «динамическую структуру», о которой говорили ранние представители гештальтпсихологии. Как известно, представители Вюрцбургской школы в психологии считали, что в основе таких динамических образований, вызывающих целое суждение, лежит некая общая интенция или установка, которая в дальнейшем и приводит к возникновению целых организованных логических структур [2].

Однако подобные предположения лишь подчеркивают своеобразие тех процессов, которые обеспечивают порождение фразы. Они лишь формулируют проблему, но еще ни в какой степени не раскрывают ее сущность. Потребовалось, длительное время, чтобы понять процесс порождения целой фразы, этой единицы речевого сообщения.

Некоторые слова являются лишь элементами сложной, организованности. Например, слово «любить» требует дополняющего слова, отвечающего на вопрос «кого» и т. д.; слово «купить» с той же необходимостью вызывает дополняющее его слово, отвечающее на вопрос «что именно» или «у кого»; слово - «одолжить» - «что именно», «у кого», «кому» и «на какое время».

Факт существования подобных глаголов, требующих дополняющих их слов, был внимательно изучен как в классической, так и в современной лингвистике и получил название «валентности» слова, которая измеряется числом - слов, дополняющих предшествующее слово до языкового (синтаксического) целого.

Подобные элементарные синтаксические связи слов (или «синтагмы») с необходимостью возникают у ребенка, как только слово, входящее в неразрывную связь с практическим намерением, действием или жестом ребенка («симпрактический контекст»), начинает приобретать самостоятельность, т. е. когда «симпрактический контекст заменяется «синсемантическим контекстом». Можно, следовательно, думать, что появление подобных «синтагм», дополняющих изолированное слово до связного целого и превращающее «однословное предложение» ребенка в сцепление по крайней мере двух, а затем и нескольких связанных в единую речевую систему слов, по своему происхождению связано с первоначальной «симпрактической» речью, всегда имеющей строение «желание - имя» или «имя - действие». Подобная связь иногда принимает более сложные формы («имя - действие - объект»), требующие уже более сложных по своему строению синтагм, что является переносом на - речевой уровень тех действенных связей, которые выступали на ранних этапах развития ребенка.

Таким образом, синтагмы (цепи синтагм), в которых одно слово требует дополнения другим словом, являются порождением практической деятельности, лишь перенесенной в речевой план. Эти высказывания имеют совершенно иное психологическое происхождение и строение, чем процессы ассоциативного введения обозначенного предмета в определенную категорию или в определенные «семантические поля».

Согласно современным лингвистическим представлениям, в языке можно выделить два принципа организации словесных значений, из которых один, порождающий понятия, можно назвать парадигматическим, а другой, порождающий высказывания, - синтагматическим.

Парадигматическая организация языка - это включение данного элемента языка в известную систему противопоставлений или в известную иерархическую систему кодов. Так, например, каждый звук противостоит другому: звук «б» отличается от звука «п» звонкостью; такой же звонкостью отличается «д» от «т»; вместе они входят в систему согласных и противопоставляются гласным, а всё вместе составляет звуковую или фонематическую организацию языка как систему иерархически построенных отношений.

То же самое имеет отношение и к лексике. Слово «собака» противопоставляется словам «кошка», «корова», «лошадь»- все эти слова вместе входят в группу обозначений домашних животных, которые противопоставляются таким животным. И та, и другая группы входят в еще более высокую категорию - животные вообще, которые противопоставляются растениям-, а в свою очередь, и животные к растениям входят в еще более сложную группу - живое, которое противопоставляется неживому.

Этот принцип противопоставлений и организации лежит в основе образования понятий. Отдельные изолированные слова полностью подчиняются этому парадигматическому принципу организации. Этому же принципу организации подчиняются не только фонетические и лексические элементы слова, но и морфологические и семантические формы слова: существительные противопоставляются глаголам, глаголы - прилагательным, абстрактные слова - конкретным словам, и каждая из этих групп составляет иерархию, которая и образует понятие.

С переходом от слова к предложению возникает новый принцип организации языка и новый принцип организации речи. В лингвистике он называется синтагматическим принципом. Он заключается в, том, что в основе организации высказывания лежит не иерархия противопоставления, а плавные переходы от одного слова к другому. Например, если обратиться к самому простому предложению: «Дом горит», или «Собака лает», то увидим, что речь здесь вовсе не идет о противопоставлении слова «дом» слову «горит» или слова «собака» слову «лает»; речь идет и не о парадигматическом противопоставлении, не об иерархии элементов, а о плавном переходе от одного элемента к другому, об организации слитного высказывания. Известно, что предложения, как самые простые, так и более сложные, не появляются у ребенка сразу, а формируются в процессе длительного развития. Этот процесс изучался многими психологами.

На первых этапах ребенок обладает лишь отдельными словами и, рассказывая о сюжете, например о картине «Опять двойка», он говорит: «собака», «мальчик», одновременно, копируя выражение мальчика и великолепно разыгрывая ситуацию, которая изображена на картине. Это не стадия развития восприятия, а стадия развития того языка, с помощью которого ребенок выражает содержание картины. Лишь значительно позже, на стадии развитой речи, мы имеем дело не с изолированными словами, а с сериями слов, которые подчиняются не парадигматическому принципу строения, а входят в систему словесных рядов или в систему последовательных синтагматических цепей, составляя единицу выражения мысли или предложения.

Таким образом, слова, входящие в предложение, образуют высказывания, формулировку мысли или события и являются, следовательно, единицами суждения. Такие группы слов состоят из отдельных элементов синтаксиса и в простых случаях ограничиваются только объектом и предикатом («дом горит»), в более сложных случаях включают субъект, предикат, объект («мальчик ударил собаку», «девочка пьёт чай»); на этой основе образуются такие высказывания, которые практически могут выражать любую мысль. Во всех случаях мысль, выражаемая системой слов, подчиняется не столько принципу противопоставления и иерархической организации, сколько принципу последовательной синтагматической организации, и эти два принципа- парадигматический и синтагматический - являются основными принципами организации языка, имеющими для психологов решающее значение.

Существенным фактом является то, что синтагматическая организация связей, составляющих основу плавного высказывания, оказывается более естественной формой речи, чем парадигматическая система противопоставления.Можно даже думать, что парадигматическая система противопоставления или ассоциации отдельных слов, которая может казаться наиболее простой формой связи слов, является на самом деле не столько единицей речи, сколько логической единицей языка, и именно это делает синтагматическую связь существительного с глаголом особенно важной для порождения целого высказывания. В качестве примера можно привести результаты наблюдения, которые были сделаны много лет назад. Еще в 1928году учёные изучали, как образуются связи между отдельными словами в речи ребенка разных ступеней развития. Для этой цели предоставляли ребенку отдельные слова (например: «солнце», «окно», «собака») и просили назвать первые пришедшие в голову слова. Это был классический ассоциативный эксперимент. Получив соответствующие результаты, их обрабатывали, учитывая характер связи, которая может быть более простой или более сложной, и латентные периоды (время, которое нужно ребенку для ответа на данное слово).

Оказалось, что связи, возникающие у ребенка в ответ на слово, разделяются на два больших класса. Их назвали: «ассоциативными» и «предикативными». Одни дети отвечают на данное слово первым пришедшим в голову существительным, например: «собака - кошка», «солнце - луна», «крышка - труба», «стол - скатерть» и т. п. Этот тип связей получил название ассоциативных. Другие дети отвечают на данное им существительное глаголом или прилагательным, давая такого типа ответы: «собака лает», «девочка плачет», «дом горит», «луна светит». Такие ответы обозначались как предикативные.

Анализ показал, что у ребенка 5-7 лет наблюдается резкое преобладание или даже полное доминирование предикативных реакций; ассоциативные реакции очень редки, ребенок преимущественно делает из данного слова целую фразу. Лишь в более позднем возрасте начинают появляться ассоциативные ответы, а у подростка или взрослого ассоциативные ответы типа «солнце - луна», «собака - кошка» явно преобладают. Таким образом, предикативные ответы, которые являются единицами синтагматической организации речи, составляют прототип фразы и появляются в речи ребенка гораздо раньше, чем ассоциативные ответы.

Ассоциативные ответы являются не исходными, как это думали и до сих пор думают подавляющее число психологов, а поздними образованиями. Исходными, ранними образованиями являются предикативные ответы, возникающие чаще и имеющие более короткие латентные периоды, чем ассоциативные.

Таким образом, есть полное основание думать, что парадигматические (ассоциативные) ответы имеют совершенно иную природу и психологическую структуру, чем синтагматические (предикативные). Последние, составляют более раннюю форму речевой деятельности и связаны с практической жизнью ребенка [1].

Структурный анализ фразы

Каждое предложение имеет целостное строение, отличающееся известным единством: именно это смысловое единство, а не механическое совпадение по принципу наибольшей вероятности появления слов лежит в основе порождения фразы.

Есть все основания думать, что основную проблему нужно формулировать иначе. Вместо вопроса о том, как возникают фразы из отдельных слов, необходимо задавать вопрос о том, что приводит в дальнейшем к порождению фразы, выражающей определенную мысль. Следует задаться вопросом: «Не исходит ли высказывание из первичной мысли, или замысла, которые лишь затем превращаются в систему слов, образующих фразу?»

Синтагматическая организация высказывания обязательно включает в свой состав сочетания, по крайней мере из двух слов:

- субъекта (существительного),

- предиката (глагола).

Однако эта синтагматическая организация предложения может быть разной сложности. В самых простых случаях она ограничивается только двумя словами в других, более сложных случаях эта структура (субъект и предикат) сохраняется, но каждый из компонентов распадается на дополнительные группы. Примером таких более сложных фраз могут быть конструкции типа «Мальчик ударил собаку» или «Девочка пьёт чай», в которых рядом с подлежащим (S) и сказуемым (Р) выделяется еще объект (О), на который направлено действие, и фраза принимает более сложный характер (S- Р- 0). Словесные конструкции могут, как известно, принимать еще более сложные формы, когда каждый из основных составных компонентов фразы может составлять целую сложную группу.

Примером таких более сложных образований могут служить фразы типа: «Большая поляна заросла густой травой», «Красивый олень быстро пробежал по густому лесу», или «Когда я ночью услышал громкий стук в дверь, я очень испугался». Эти более сложно построенные конструкции включают уже не только отдельные элементы (субъект или подлежащее, действие или сказуемое и объект действия или дополнение), но целые группы слов, которые условно обозначаются в современной лингвистике как «группа существительного или подлежащего», «группа глагола или сказуемого». В свою очередь, каждая из них может распадаться на целый ряд подчиненных им дополнительных образований.

Эти сложные синтаксические конструкции имеют четкую грамматическую структуру, характерную для каждого языка (русского, немецкого, английского и т. д.). Этот факт привлек внимание лингвистов и вызвал предположение, что сама по себе грамматическая структура, которую в обычных наблюдениях трудно отделить от влияний, вносимых содержанием фразы, может существовать и независимо от значения входящих в ее состав слов. Так, известный русский лингвист Л. В. Щерба предложил грамматические конструкции, состоящие из одних только искусственных, бессмысленных слов, сохраняя, однако, грамматические формы (порядок слов, суффиксы и флексии), свойственные русскому языку, и показал, что, несмотря на полную бессмысленность каждого входящего в неё слова, общий смысл этой конструкции остается понятным.

На грамматическом анализе фраз, составленных из бессмысленных слов, Л. В. Щерба пытался показать самостоятельность существования грамматических форм русского языка и дать анализ тех формальных закономерностей, которые составляют синтаксис. Та же мысль о самостоятельных законах синтаксических структур имела место в работах известного американского лингвиста Н. Хомского, который внес существенный вклад в учение о грамматических структурах и был одним из основателей современной трансформационной лингвистики.

Прием, использованный Н. Хомским, является одним из способов формального анализа грамматической структуры фраз независимо от их значения; он показал, что с помощью такого приема можно выделить синтаксические структуры, составляющие основную схему фраз. В конструкциях легко угадывается группа подлежащего, группа сказуемого и входящие в их состав подчиненные структуры. Эти закономерные грамматические структуры Н. Хомский обозначил как «поверхностные синтаксические структуры языка», указав, что для каждого языка эти «поверхностные синтаксические структуры» специфичны.

Характерным является не только факт, что число таких «поверхностных синтаксических структур» в каждом языке чрезвычайно велико, но и то обстоятельство, что каждая из них выражается различным образом.

Например, фразу «Николай сомневался в правильности предложенной ему научной гипотезы» можно выразить иным образом: «Николай не был уверен в обоснованности предложенной ему научной гипотезы», или «Николай выражал сомнение в том, что предложенная ему научная гипотеза соответствует фактам» или «Николай не считал, что предложенную ему научную гипотезу можно считать правильной» и т. д.

Приведенные примеры показывают, что одна и та же мысль может быть выражена многими различными предложениями, однако существуют случаи, когда одно и то же предложение имеет различное значение.

Фраза «Мужу изменять нельзя» имеет двойное значение, и в одном случае означает, что «мужу не следует изменять жене», а в другом - что «жена не должна изменять мужу». Подобные фразы являются двузначными, или омонимическими, и для их расшифровки слушающий должен прибегать к соответственным маркерам (выделение слов ударением, применение различных пауз и т. д.).

Согласно гипотезе Н. Хомского, кроме «поверхностных синтаксических структур» (различных для разных языков), существуют «глубинные синтаксические структуры», отражающие общие схемы выражения мысли, число которых сравнительно невелико.

Одновременно Н. Хомский высказал предположение, о том, что омонимичность фраз, которые внешне являются идентичными, сводится к тому, что, обладая одинаковой «поверхностной синтаксической структурой», они имеют различную «глубинную структуру».

Н. Хомский разработал метод, позволяющий научно подойти к решению этих вопросов и дать анализ как «глубинных синтаксических структур» языка, так и той роли, которую эти структуры играют в порождении «поверхностных синтаксических структур» языка. Именно поэтому направление работ, начатое по инициативе Н. Хомского, можно в равной мере назвать и «порождающей» и «трансформационной» грамматикой языка.

Путь исследования «глубинных структур языка» и их, превращения в «поверхностные структуры», который предложил Н. Хомский, заключался, с одной стороны, в тщательном выделении тех компонентов, которые включены в состав« синтаксической структуры. С другой стороны - в описании тех сравнительно ограниченных по числу трансформаций, которые может претерпевать данная конструкция.

Такими трансформациями, описанными Н. Хомским и его единомышленниками Дж. Миллером, М. Бивером, Дж. Фодором были правила превращения исходного («ядерного») предложения.

Например, предложение: «Петя получил сливу» (положительная, активная форма), превращается в другое: «Слива получена Петей» (положительная пассивная форма), или в третье: «Петя не получил сливу» (отрицательная активная форма), или в четвёртое:«Слива не получена Петей» (отрицательная пассивная форма). Или предложение: «Получил Петя сливу?» (вопросительная положительная форма), превращается в другое предложение: «Получена ли Петей слива?» (вопросительная пассивная форма) и т. д. Наряду с этими допустимыми трансформациями, Н. Хомский описал и грамматически недопустимые предложения. К числу, которых относятся, например, такие, как: «Слива получила Петю», «Получила ли слива Петю?».

Описание этих «ядерных» грамматических структур и немногочисленных законов их трансформаций и составило основу трансформационной лингвистики, которая позволила перейти к научному описанию процесса порождения предложения и объяснить тот факт, что ребенок овладевает основными, многообразными и изменчивыми грамматическими формами языка в короткие сроки.

Однако соотношение «поверхностных» и «глубинных» грамматических структур фразы может быть различным. В некоторых фразах это соотношение «поверхностных» и «глубинных» структур языка является прямым и однозначным, и переход от «поверхностных» грамматических структур фразы к ее «глубинной» структуре не требует никакого труда. Это имеет место, например, в таких простых фразах: «Дом горит» или «Мальчик ударил собаку».

Однако в других фразах это соотношение оказывается уже гораздо более сложным, а иногда даже конфликтным, и переход от «поверхностных» к «глубинным» грамматическим структурам требует специальных усилий, связанных с трансформацией предложенной фразы в другие, подводящие эту «фразу ближе к «глубинным» грамматическим структурам.

Особенно отчетливо это может выступать в таких упомянутых выше фразах, которые внешне имеют сходное построение, но в которых их «глубинная» структура оказывается различной. Примером могут служить две фразы, структура которых была подробно исследована Н. Хомским:

1) «Петя предложил яблоко»

2) «Петя попросил яблоко».

Эти фразы кажутся внешне одинаковыми по своему строению, однако их «глубинные» грамматические структуры глубоко различны.

В первой фразе подлежащее «Петя» обозначает реально действующее лицо. Смысловое строение этой фразы можно обозначить, как движение «слева направо», в то время, как вторая внешне сходная фраза включает новое, прямо не обозначенное в ней лицо и может быть развернута как^ «Петя попросил, чтобы кто-нибудь дал ему яблоко», что требует ее осмысления, как бы «справа налево» (кто-то даст Пете яблоко, которое тот ожидает).

Различие «глубинной грамматики можно обнаружить и при анализе фраз, имеющих два различных значения.

Примером может служить такая фраза, как «They are flying planes», которая одинаково может обозначать и «Они летят на самолетах», и «Они (это) - летающие самолеты», или фраза «They are hunting lions», которая может иметь два различных смысла: «Они охотятся на львов» или «Они - охотящиеся львы». Во всех этих случаях, где фразы идентичны, различия их значений раскрываются лишь при анализе «глубинных грамматических структур». Таким образом, в приведенных выше примерах формально-грамматического анализа фраз, составленных из искусственных слов, предложенных Л. В. Щербой и Н. Хомским, и в разработанной Н. Хомским «трансформационной» лингвистике был сделан существенный шаг к анализу значения предложений и предпринята новая попытка подойти более глубоко к изучению «грамматических структур».

Указанное направление позволило значительно углубить анализ структуры предложений и создать основу для всестороннего изучения трудностей в порождении и понимании (или в «кодировании» и «декодировании») различно построенных предложений, что было недоступно для ранее разработанной классической (описательной) лингвистики.

В последних работах Дж. Миллеру и его сотрудникам , удалось создать целую шкалу конструкций, последовательно приближающихся к правильной грамматике английского языка, которую авторы обозначили как метод «аппроксимации». Этот метод позволяет объединять пары, тройки и более длинные группы слов в конструкции, в разной степени приближающейся к формализованным грамматическим структурам, что открывает возможности объективного измерения тех различных степеней трудности, которыми характеризуются различные по строению грамматические структуры [2].

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: