Шестое Правило Волшебника, или Вера Падших 36 глава

– Я понимаю, Виктор, правда, понимаю. И ты так ее описываешь, что я тоже ее вижу.

– Значит, мы оба будем любоваться моей статуей в таком виде, в каком она есть. К тому же видишь? – Виктор указал в основание камня. – В нем есть изъян. И идет по всему камню. Поэтому-то я и смог его приобрести – из-за изъяна. Если допустить ошибку при работе, то камень может просто рассыпаться. Я так и не додумался, как работать с этим камнем, чтобы использовать все преимущества его красоты, но при этом избежать трещину.

– Может быть, однажды тебя осенит, что сделать из этого камня, как создать из него благородное творение.

– Благородное. Ах, это будет нечто – самая возвышенная форма красоты. – Виктор покачал головой. – Но я не стану этого делать. Не стану до восстания.

– Восстания?

Виктор осторожно глянул на склон за дверью.

– Восстание. Оно грядет. Орден не может оставаться в силе – зло не может оставаться в силе. Вечно, во всяком случае. У меня на родине, когда я был молод, существовала и красота, и свобода. Но нас вынудили отдать жизнь и свободу, капля за каплей, делу справедливости для всех. Люди не понимали, чем обладают, и выпустили свободу из рук ради пустых обещаний лучшей жизни, жизни, где не надо прилагать усилий, стараться чего-то достичь, где нет производительного труда. Всегда найдется кто-то другой, кто будет все это делать, кто будет обеспечивать и сделает их жизнь легкой.

Когда-то наша страна была обильной. А теперь все, что произрастает, гниет, дожидаясь, пока комитеты решат, кому отдать, кто станет это перевозить и сколько это будет стоить. А народ тем временем голодает.

Мятежников – это те, кто недоволен Орденом – обвиняют в том, что это по их вине люди голодают, и все приходит в упадок, и все больше людей арестовывают и казнят. Мы – государство смерти. Орден вечно вещает о своей заботе о человечестве, но их политика не сеет ничего, кроме смерти. По пути сюда я видел тысячи и тысячи трупов, не считанных и не похороненных. Новый мир обвиняют во всех грехах, винят во всех неудачах, и молодежь, желая покарать угнетателя, идет на войну.

Однако многие начали понимать истинное положение вещей. Они и их дети – я и такие, как я – жаждут свободы, чтобы жить своей собственной жизнью, а не быть рабами Ордена и его царства смерти. У меня на родине неспокойно, да и здесь тоже. Грядет восстание.

– Неспокойно? Здесь? Что-то не замечал. Виктор лукаво улыбнулся.

– Те, у кого восстание в душе, не показывают своих истинных чувств. Орден, вечно боящийся мятежа, пытками выбивает признание из арестованных по ложному обвинению. Каждый день происходит все больше и больше казней. Те, кто хочет перемен у лучшему, вовсе не намерены преждевременно становиться мишенями. В один прекрасный день, Ричард, начнется восстание.

– Не знаю, Виктор, – покачал головой Ричард. – Восстание требует решимости. Сомневаюсь, что такая решимость тут имеется.

– Ты видел людей, недовольных существующим положением вещей. Ицхак, те люди на сталелитейном, мои люди и я сам. Все, с кем ты имеешь дело, за исключением чиновников, которым ты суешь взятки, жаждут перемен. – Виктор поднял бровь. – Никто из них не жалуется в комитет или комиссию на твою деятельность. Ты можешь не захотеть иметь с этим ничего общего и имеешь на это право, но есть и такие, кто прислушивается к слухам о свободе с севера.

Ричард напрягся.

– Свободе с севера? Виктор торжественно кивнул.

– Ходят слухи об избавителе: Ричарде Рале. Он возглавляет северян в борьбе за свободу. Говорят, что благодаря этому Ричарду Ралу мы восстанем.

Не будь это так трагично, Ричард расхохотался бы.

– А откуда ты знаешь, что этот самый Ричард достоин того, чтобы за ним идти?

Виктор уставился на Ричарда тем взглядом, какой тот запомнил еще с самой первой встречи.

– Человека можно оценить по тому, кто его враг. Ричарда Рала император, брат Нарев со ученики ненавидят так, как никого другого. Он тот самый. Это он несет факел революции.

Ричард смог выжать лишь виноватую улыбку.

– Он всего лишь человек, дружище. Не преклоняйся перед человеком, преклоняйся перед его делом.

На лице Виктора, полном эмоций и с горящим огнем свободы в глазах, снова появилась обычная волчья ухмылка.

– А, так ведь именно так сказал бы Ричард Рал. Поэтому-то он и есть тот самый.

Ричард посчитал за лучшее сменить тему. Он заметил, что уже становилось светло.

– Ладно, мне пора. Не сомневаюсь, ты придумаешь, что делать с камнем, Виктор. Оно само придет в нужное время.

Кузнец метнул на него деланно сердитый взгляд, но это был лишь бледный отблеск гневного взора.

– Я именно так всегда и считал. Ричард почесал затылок.

– А ты хоть что-нибудь изваял, Виктор?

– Нет, ничего.

– А ты уверен, что умеешь ваять? Что у тебя есть способности?

Виктор постучал по виску, словно желая разубедить скептика.

– Вот тут у меня есть способности. Вот этим я вижу красоту. И для меня лишь это важно. Пусть я даже никогда не прикоснусь резцом к этому камню, я все равно всегда буду видеть заключенную в нем красоту, и этого Орден никогда не сможет отнять у меня.

Глава51

Никки прошла через двор, направляясь к веревке, где сохло белье. Она смахнула пот со лба. Лето еще не наступило, а уже такая жара. У нее ломило спину от утренней стирки и прочей домашней работы. Другие женщины весело сплетничали под теплым солнышком, то и дело хихикая над какой-нибудь забавной историей из семейной жизни. Казалось, все обитатели дома начали оживать вместе с весной.

Впрочем, Никки знала, что весна тут ни при чем.

И это ее здорово злило. Сколько она ни пыталась, никак не могла понять, почему у Ричарда все получается. Никки уже начала думать, что если утащить его в самую глубокую пещеру, какую только сможет отыскать, то солнечные лучи все равно сумеют пробиться в самую темную яму, чтобы осветить Ричарда. Можно подумать, что тут задействована какая-то магия, но она-то точно знала, что никакой магией Ричард не пользуется.

Задний двор, такой запущенный, заросший, грязный и заваленный кучами мусора и отбросов, теперь превратился в огород. Живущие в доме мужчины вечерами после работы очистили двор от грязи. Даже некоторые из тех, кто не работал, вышли вместе со всеми, чтобы помочь с расчисткой. А потом женщины вскопали землю и устроили огород. Так что теперь у них будут овощи. Овощи! И поговаривают о том, чтобы завести кур.

Раньше был один-единственный туалет в самом дальнем углу, переполненный и жутко грязный, а теперь у них две новые кабины в отличном состоянии. Больше не нужно подолгу дожидаться своей очереди, и не стало настойчивых просьб побыстрей освободить помещение и скандалов. Камиль с Набби помогли Ричарду сколотить кабинки из деревяшек, вытащенных из мусорных куч в собственном дворе или принесенных с других помоек.

Никки глазам своим не поверила, когда увидела, как Камиль и Набби – оба в рубашках – копают ямы для новых уборных. Все их сердечно благодарили, а парни сияли от гордости.

Очаг во дворе тоже привели в порядок, и теперь женщины могли ставить несколько горшков одновременно, и дров уходило значительно меньше. Ричард вместе с другими мужчинами сделали подставки для корыт, чтобы их женам не приходилось при стирке сгибаться в три погибели или стоять на коленях. Сделали они и простенький навес из обнаруженных в мусоре обрывков брезента, чтобы женщины не мокли под дождем, когда занимаются стиркой или готовкой.

Обитатели соседних домов, сперва весьма скептически относившиеся к такой активности, начали проявлять любопытство. Ричард, Камиль и Набби охотно объясняли, чем занимаются и что соседи тоже могут привести свои дома в порядок, и даже помогли им начать. Никки орала на Ричарда за то, что он тратит время на чужие дома. А он ответил, что именно она, Никки, все время ему твердила, что помогать другим – его долг. И Никки не нашла, что ответить. Во всяком случае, так, чтобы не выглядеть идиоткой.

Показывая людям, как можно улучшить свой быт, Ричард не читал лекций и не поучал. Он просто – и Никки совершенно не понимала, каким образом – ухитрялся заражать других своим энтузиазмом. Ричард не говорил людям, что им нужно делать, чтобы улучшить свой быт. Он приучал их думать самостоятельно и находить свои решения. И получилось так, что Ричарда полюбили все. И Никки оставалось только молча скрежетать зубами.

Никки сложила белье в плетеную корзину – Ричард научил женщин плести такие корзины. Никки вынуждена была признать, что плести корзины довольно просто, и в них удобней носить белье.

Она поднялась по ступенькам, теперь она не боялась свернуть себе шею на лестнице. Коридор сиял чистотой, полы помыты. Ричард где-то раздобыл ингредиенты для краски, и удалось покрасить стены. И смешивать краску, и красить – оказалось очень увлекательным занятием. Один из обитателей дома умел чинить крыши, и он залатал крышу так, чтобы она не протекала и стены снова не залило.

В коридоре Никки заметила Гейди. Он сидел на ступеньках, и был, как всегда, без рубашки. Он сосредоточенно строгал деревяшку, всем своим видом показывая, какой он опасный парень. Позже женщины поцокают языком и уберут стружки. Гейди, явно недовольный тем, что теперь его все ругают, уставился на Никки. Никки немного набрала вес, ему было на что пялиться.

Вторая работа Ричарда давала возможность покупать больше еды. Он приносил домой всякие вкусные вещи, по которым она тосковала многие месяцы, – кур, масло, приправы, бекон, сыр и яйца. Никки ни разу не удалось найти эти товары в городских лавках. Никки полагала, что во всех магазинах города продают одно и то же, но Ричард говорил, что, разъезжая с фургоном, он попадает в такие места, где ассортимент шире.

На нижних ступеньках сидели Камиль и Набби. Они заметили Никки через открытую дверь, вежливо встали и поклонились.

– Добрый вечер, госпожа Сайфер, – поздоровался Камиль.

– Помочь вам донести? – спросил Набби. Никки их вежливость не на шутку раздражала, поскольку она знала совершенно точно, что они искренни. Парни хорошо к ней относятся, потому что она жена Ричарда.

– Нет, спасибо. Я уже пришла.

Они придержали для нее двери и закрыли, когда она прошла в свою комнату.

Никки подумала, что Ричард, похоже, обзавелся персональной армией, каждый солдат которой всякий раз, завидев его, расплывается в улыбке. Они прямо из кожи вон лезут, чтобы понравиться Ричарду. Камиль с Набби, попроси он их, охотно бы взялись за стирку пеленок – только бы Ричард взял их с собой развозить ночью товары по всему Алтур’Рангу. Но Ричард брал их в эти поездки крайне редко, говоря, что может нажить неприятности, если кто-нибудь заявит в рабочий комитет. Парни не хотели, чтобы у Ричарда были неприятности и он потерял работу, поэтому терпеливо ждали тех редких случаев, когда он звал их с собой.

Комната тоже преобразилась. Потолок вымыли и побелили. Засиженные мухами стены отскребли и покрасили в цвет сомон. Этот цвет выбрала сама Никки, думая, что Ричард ни за что не сможет отыскать необходимые для этого оттенка редкие ингредиенты. И вот теперь стены, словно в насмешку над ней, были цвета сомон.

А однажды заявился мужичок с инструментами. Камиль сообщил, что его прислал Ричард, чтобы привести комнату в порядок. Говорил он на языке, который Никки не понимала. Он много жестикулировал, что-то лопотал и добродушно смеялся, словно Никки хотя бы немного понимала то, что он говорит. Он тыкал пальцами в стены и задавал вопросы. А Никки не имела ни малейшего представления, зачем он здесь, и что должен сделать.

Наконец она сообразила, что, возможно, он пришел починить колченогий стол. Никки постучала по крышке стола ладонью и показала, как он шатается. Мужчина кивнул, ухмыльнулся и залопотал. В итоге Никки предоставила ему разбираться самому и отправилась выстаивать очередь за хлебом. И простояла всю первую половину дня. А вторую – в очереди за просом.

Когда Никки наконец вернулась домой, этот непонятный человек уже ушел. В старое разбитое окно, не только закрашенное, но залитое краской так, что не открывалось, вставлено новое стекло. А в другой стене появилось еще одно окно. Оба окна открыты. Прохладный сквознячок продувал душную комнату.

Никки застыла посреди комнаты, ошарашено глядя в окно на соседний дом. Потом долго таращилась на окно в стене, где прежде никакого окна не было. Теперь была видна улица. Мимо проходила соседка, госпожа Ша-Рим. Она улыбнулась и помахала Никки рукой.

Поставив на пол корзину, Никки закрыла боковое окно, решив что комната достаточно проветрилась. И задернула занавески. Она решила, что следует повесить занавески и на первое окно. Ричард каким-то образом раздобыл ей немного ткани. Когда Никки сшила занавески, он сказал, что она молодец. И Никки вдруг обнаружила, что улыбается в точности, как каждый, кого хвалил Ричард.

Она приволокла Ричарда в самое паршивое место Древнего мира, в самый поганый дом, какой только смогла отыскать, а он в конечном итоге каким-то образом умудрился все улучшить. В точности следуя ее наставлениям, что в этом его долг.

Но она-то затевала совсем другое.

Она сама не понимала, что затевала.

Единственное, что Никки понимала – что живет только ради тех часов, когда Ричард рядом. Пусть она и знала, что он ее ненавидит и больше всего на свете хочет убраться от нее подальше и вернуться к своей Кэлен, Никки ничего не могла с собой поделать: когда он возвращался домой, ее сердце бешено колотилось. Ей иногда казалось, что через волшебные узы с Кэлен она чувствует тоску этой женщины по нему. И каждой частицей своего тела понимала тоску Кэлен.

Начало темнеть. Никки ждала. Жизнь начиналась только тогда, когда Ричард возвращался домой. На смену дневному свету пришел огонек лампы. Теперь у них имелась настоящая лампа, а не плавающий в льняном масле фитилек.

Дверь распахнулась. Ричард ступил на порог. Он разговаривал с Камилем, направлявшимся к себе домой, этажом выше. Было уже довольно поздно. Наконец, продолжая улыбаться, Ричард вошел в комнату и закрыл дверь. И улыбка тотчас испарилась, как всегда.

Он держал набитый мешок.

– Мне по дороге попался лук, морковь и немного свинины. Я подумал, что ты, возможно, захочешь приготовить жаркое.

Никки слабо махнула на просо, в очереди за которым провела полдня. В просо водились жучки и оно было старым.

– Я купила проса. Думала сварить тебе суп.

– Если хочешь, – пожал плечами Ричард. – Твой суп помог нам пережить довольно паршивые времена.

Никки на мгновение ощутила вспышку гордости, что он оценил ее старания.

Она закрыла окна. На улице было темно. Стоя спиной к окнам и не сводя с Ричарда глаз, она плотно задернула занавески.

Ричард стоял посреди комнаты и смотрел на нее. Он недоуменно нахмурился. Никки подошла ближе. Она отлично осознавала, как вздымается над корсажем черного платья ее открытая грудь. Гейди только что пялился на ее бюст. Она хотела, чтобы и Ричард так же смотрел на нее. Но Ричард смотрел только ей в глаза.

Ее пальцы впились в его мускулистые руки.

– Займись со мной любовью, – прошептала она. Он удивленно поднял брови.

– Что?

– Ричард, я хочу, чтобы ты занялся со мной любовью. Сейчас.

Он целую вечность пристально глядел ей в глаза. В ушах Никки грохотала кровь. Каждая частичка ее существа вопила, умоляя его взять ее. Она трепетала в предвкушении.

И он заговорил. Голос его звучал совсем не грубо. Наоборот, очень ласково, но решительно.

– Нет.

Никки показалось, что мириады ледяных иголок вонзились ей в руки. Его отказ поразил ее. Ни разу в жизни ей не отказывал ни один мужчина.

Боль поразила ее в самое сердце, куда худшая, чем та, которую Джегань или кто другой когда-либо ей причиняли. Она-то думала...

Кровь прилила к лицу, холод мгновенно сменился жаром. Никки настежь распахнула дверь.

– Выйди в коридор и жди, – дрожащим голосом приказала она.

Он стоял посреди их комнаты, глядя Никки в глаза. Лампа отбрасывала тени на его лицо. Его плечи были такими широкими, а талия такой узкой... Ей отчаянно хотелось обвить эту талию руками. Никки хотелось завизжать. Но вместо этого она заговорила тихо, но властно.

– Ты выйдешь в коридор и подождешь, иначе...

Никки щелкнула пальцами.

Судя по выражению глаз, он понял, что она не блефует. Сейчас жизнь Кэлен висела на волоске, и если он не подчинится, то Никки, не колеблясь, оборвет этот волосок.

Не сводя с нее серых глаз, Ричард вышел в коридор. Надавив пальцем ему на грудь, она вынудила его отступить, пока он не уперся спиной в стену напротив их двери.

– Будешь ждать здесь, на этом самом месте, пока я не разрешу тебе двигаться. – Она скрипнула зубами. – Иначе Кэлен умрет. Все понял?

– Никки, ты ведь не такая. Подумай, что ты...

– Иначе Кэлен умрет. Понял? Он вздохнул.

– Да.

Никки направилась к лестнице. На ступеньках сидел Гейди, не сводя с нее темных глаз. Поднявшись, он с наглым видом спустился к ней. Никки прикинула, что он неплохо сложен. Парень подошел почти вплотную, она ощущала жар его тела.

Никки посмотрела ему в глаза. Он был одного с ней роста.

– Я хочу, чтобы ты занялся со мной сексом.

– Что?

– Мой муж недостаточно удовлетворяет мои потребности. Я хочу, чтобы это сделал ты.

Взгляд парня скользнул на Ричарда, и его физиономия расплылась в ухмылке. Он снова посмотрел на ее грудь, пожирая взглядом то, что было открыто взору.

Гейди был достаточно молод, нахален и глуп, чтобы считать себя неотразимым и думать, что его ребяческая кичливость настолько заводит ее, что она сходит с ума от похоти и жаждет заполучить его.

Одной рукой он привлек Никки к себе, а другой убрал в сторону ее волосы и узкими губами коснулся ее шеи. Когда его зубы скользнули по коже, Никки застонала, поощряя его быть грубым. Меньше всего на свете ей сейчас нужна нежность. Нежность не приносит искупления. Нежность не заставит душу Ричарда корчиться в мучениях. Нежность не причинит ему боли.

Гейди сжал ей ягодицы, притискивая к себе. Он похотливо потерся об нее. Никки тяжело задышала ему в ухо, чтобы придать ему уверенности в том, что он может полностью располагать ее телом.

– Скажи мне, почему.

– Меня тошнит от его телячьих нежностей, ласковых прикосновений и внимания. Совсем не это нужно настоящей женщине. Я хочу, чтобы он понял, что может настоящий мужчина. Я хочу того, чего он мне дать не может.

Она чуть не закричала он боли, когда он выкрутил ей сосок.

– Да ну?

– Да. Я хочу того, что настоящий мужчина вроде тебя может дать женщине.

Его грубые руки стиснули ей грудь. Никки изобразила стон. Гейди ухмыльнулся.

– С полным моим удовольствием. Никки мутило от его улыбки.

– Нет, с моим, – покорно выдохнула она.

Бросив еще один ненавидящий взгляд на Ричарда, Гейди засунул руки ей под подол, желая удостовериться, что она не врет и действительно позволит делать с собой все, что ему заблагорассудится. Его рука скользнула по ее обнаженным бедрам. Никки покорно раздвинула ноги.

Пока он ее лапал, Никки держалась за его плечи. Гейди горделиво усмехнулся. Пальцы безжалостно лапали ее. У Никки на глаза навернулись слезы. Она задрожала и закусила губу – только бы не закричать. Ошибочно приняв ее всхлипы за похоть, Гейди стал еще активней.

Джегань и Кадар Кардиф – и многие другие – брали ее против воли. Но ни разу она не испытывала такого ощущения насилия над собой, как сейчас, стоя в коридоре и позволяя этой ухмыляющейся маленькой гадине делать с ней все, что угодно.

Никки перехватила руку парня.

– Гейди, ты что, боишься Ричарда? Или тебе не хватит мужества взять меня, пока он будет стоять тут, в коридоре, возле нашей двери, все слыша и понимая, что ты ублажаешь меня куда лучше, чем он?

– Боюсь? Его? – хрипло прорычал он. – Ты только скажи, когда.

– Прямо сейчас. Я хочу тебя прямо сейчас, Гейди.

– Так я и думал.

Никки усмехнулась, увидев, как у него глаза горят от похоти.

– Только скажи-ка сперва «пожалуйста», маленькая шлюшка.

– Пожалуйста. – Ей до смерти хотелось проломить его голову. – Пожалуйста, Гейди.

Держа ее за талию, Гейди высокомерно фыркнул, проходя мимо Ричарда. Никки рукой подтолкнула Гейди в комнату, и попросила чуток обождать. Ухмыльнувшись ей через плечо, он выполнил просьбу. Никки ожгла Ричарда взглядом.

– Мы связаны. Все, что происходит со мной, происходит и с ней. Надеюсь, ты не так глуп, верно? Ты ведь понимаешь, что если хоть на дюйм сдвинешься с места, я заставлю тебя жалеть об этом все оставшуюся жизнь. Клянусь, она умрет нынче же ночью, если ты не будешь стоять тут.

– Никки, пожалуйста, не делай этого. Ты ведь только себе сделаешь хуже.

Он говорил так ласково, с таким сочувствием. Она едва не кинулась ему на шею, умоляя остановить ее... Но его отказ все еще жег стыдом душу.

Обернувшись в дверях, она злобно ухмыльнулась Ричарду.

– Надеюсь, твоей Кэлен это понравится так же сильно, как мне. После сегодняшней ночи она больше никогда тебе не поверит.

Кэлен ахнула. Глаза ее распахнулись. В темноте она различала лишь смутные тени.

Ощущение, которое она не могла определить, не могла понять, обрушилось на нее. Это было что-то совершенно чуждое и в то же время обманчиво знакомое. Что-то постыдное и одновременно желанное. Это ощущение наполнило ее своего рода чувственным ужасом, плавно переходящим в постыдное удовольствие, смешанное с ощущением острой опасности.

Она чувствовала тень над собой.

Ощущения, которые она не могла ни понять, ни контролировать, нахлынули на нее, хотя она и пыталась с ними бороться. Все казалось нереальным. Кэлен снова ахнула от непонятного ощущения. Ее это смутило. Было больно, но в то же время она чувствовала, как в ней просыпается дикий чувственный голод.

Впечатление было такое, словно сейчас с ней Ричард, тут, в постели. Ей снова было так хорошо. Кэлен тяжело дышала. Во рту пересохло.

В объятиях Ричарда она всегда испытывала такое удовольствие от того, что никогда не наступает пресыщение, что всегда остается что-то неизведанное, не испробованное, не найденное. Кэлен всегда приводили в восторг мысли об этом бесконечном поиске недостижимого.

Она резко выдохнула. Теперь она снова ощущала себя участницей этой скачки.

Но того, что происходило сейчас, она и представить себе не могла. Кэлен вцепилась в простыни, рот открылся в беззвучном крике боли.

Это было что-то нечеловеческое, жуткое. Полная бессмыслица. Она снова ахнула, ее охватила паника. Кэлен застонала от ужаса происходящего – от намека на удовольствие во всем этом и от растерянности, что чуть ли не наслаждается ощущениями.

И тут на нее снизошло озарение. Она поняла значение происходящего.

На глаза навернулись слезы. Кэлен каталась по кровати, разрываясь между радостью от того, что чувствует Ричарда, и болью от понимания, что Никки сейчас тоже вот так его чувствует. Ее отбросило на спину.

Кэлен снова ахнула, глаза расширились, все тело напряглось, как струна.

Она вскрикнула от боли. Она корчилась и извивалась, прикрывая груди руками. От боли, которую она не могла ни понять, ни точно определить, слезы хлынули ручьем.

Она так скучала по Ричарду. Хотела его до боли.

На нее накатывали волны оглушающей боли, смешанной с неудовлетворенным желанием, превратившимся в отвращение. Она не могла отдышаться...

И вот все закончилось, Кэлен разрыдалась, власть над телом вернулась, но она слишком измучилась, чтобы двигаться. Она и ненавидела каждое мгновение происходившего, и горевала, что все закончилось, потому что в те мгновения наконец-то снова чувствовала Ричарда.

Кэлен радовалась, что вдруг так неожиданно снова почувствовала его, и испытывала ослепляющую ярость из-за того, что все это означало. Зажав простыню в кулаки, она безутешно плакала.

– Мать-Исповедница? – В палатку скользнула темная фигура. – Мать-Исповедница?

Это появилась Кара. Она зажгла на столе свечку. Свет казался ослепительно ярким. Кара посмотрела на Кэлен.

– Мать-Исповедница, с вами все в порядке?

Кэлен отрывисто вздохнула. Она лежала в своей кровати, запутавшись в покрывале.

Может быть, это всего лишь сон. Ей очень этого хотелось. Но Кэлен знала, что это не так.

Сев, Кэлен провела рукой по волосам.

– Кара... – Это прозвучало, как задушенный всхлип. Опустившись на колени, Кара обхватила Кэлен за плечи.

– В чем дело?

Кэлен судорожно ловила воздух ртом.

– Что стряслось? Чем я могу помочь? Тебе больно? Ты заболела?

– Ох, Кара... Он был с Никки.

Кара немного отодвинулась, посмотрела с сочувствием.

– О чем ты говоришь? Кто был...

Она осеклась, сообразив, о чем идет речь.

Кэлен стала вырываться из рук Кары.

– Как он мог...

– Она наверняка вынудила его, – твердо отрезала Кара. – И он должен был подчиниться, чтобы сохранить тебе жизнь. Должно быть, она пригрозила ему.

Кэлен покачала головой.

– Нет, нет! Уж слишком он этим наслаждался. Он был как зверь. Меня он никогда так не брал. Никогда он не действовал... Ох, Кара, он запал на нее! Не мог больше устоять. Он...

Кара встряхнула Кэлен:

– Проснись! Да открой ты глаза! Мать-Исповедница, проснитесь! Ты спишь наполовину. Еще толком не проснулась.

Кэлен, моргнув, огляделась. Она все еще никак не могла отдышаться, но плакать перестала.

Кара права. Это действительно произошло, сомнений нет, но когда она спала, и во сне застало ее врасплох. И она неадекватно отреагировала.

– Ты права... – невнятно проговорила Кэлен, она охрипла от рыданий. Нос от слез так распух, что она могла дышать только ртом.

– Ну а теперь, – спокойно проговорила Кара, – расскажи, что стряслось.

Почувствовав, как заполыхало лицо, Кэлен пожалела, что горит свеча. Да как она может кому-либо рассказать? Жаль, что Кара услышала и примчалась.

– Ну, через узы, – Кэлен сглотнула, – я почувствовала, что... что... Ну, что Ричард занимается любовью с Никки. Кара скептически поморщилась.

– Ощущения были такими же, как... то есть я хочу сказать, ты уверена? Точно уверена, что это был он? Кэлен почувствовала, что краснеет еще больше.

– Ну, пожалуй, не совсем. Не знаю. – Она натянула покрывало на грудь. – Я чувствовала... его зубы на мне. Он кусал...

Кара, почесав в затылке, отвела взгляд, не зная, как сформулировать вопрос. Кэлен избавила ее от мучений.

– Ричард никогда со мной так не обращался.

– О! Ну, значит, это был не Ричард.

– То есть как не Ричард? Это наверняка должен быть Ричард.

– С чего вдруг? Ричард что, захотел бы заниматься с Никки любовью?

– Кара... Она могла вынудить его. Угрозами.

– Как по-твоему, Никки – порядочный человек?

– Никки? – Нахмурилась Кэлен. – Ты что, рехнулась?

– Вот мы и приехали. Почему это обязательно должен быть Ричард? Никки могла запросто отыскать какого-нибудь мужичка. Симпатичного селянина. Вполне возможно, что именно так они и было.

– Правда? Ты так считаешь?

– Ты же сама сказала, что это было непохоже на Ричарда. То есть ты еще толком не проснулась... и была в шоке. Ты сказала, он никогда...

Кэлен отвела взгляд.

– Да, пожалуй. – Она снова посмотрела в тусклом свете на Морд-Сит. – Извини, Кара. Спасибо, что побыла со мной. Мне бы не хотелось, чтобы на твоем месте оказался Зедд или кто-то еще. Спасибо.

– Думаю, лучше оставить это между нами, – улыбнулась Кара.

Кэлен благодарно кивнула.

– Если бы Зедд начал задавать мне подробные вопросы, я бы со стыда умерла.

Тут Кэлен сообразила, что Кара завернулась в покрывало, а под ним ничего нет. На груди виднелось темное пятнышко. И еще пятнышки – но посветлей. Кэлен не раз видела Кару обнаженной и что-то не припоминала этих. Вообще-то говоря, не считая шрамов, тело Морд-Сит было на зависть совершенным.

– Кара, что это? – нахмурившись, указала Кэлен. Кара опустила глаза и поплотней запахнула покрывало.

– Это... э-э-э... просто синяк.

Любовный синяк. Оставленный мужскими губами.

– Бенджамин сейчас в твоей палатке? Кара поднялась на ноги.

– Мать-Исповедница, вы еще толком не проснулись от сна. Засыпайте снова.

Кэлен улыбнулась, глядя вслед удалившейся Каре. Но улыбка исчезла, как только она снова улеглась. В спокойной тишине ее снова начали мучить сомнения.

Она обхватила груди ладонями. Соски болели и ныли. Чуть шевельнувшись, Кэлен поморщилась. Она только сейчас начала понимать, насколько сильно болит и где.

Она поверить не могла, что даже во сне часть этого... Она почувствовала, что снова покраснела. Ей вдруг стало чудовищно стыдно того, что она сделала.

Нет. Она ничего не сделала. Она просто чувствовала что-то через узы с Никки. Это не настоящее. На самом деле с ней ничего не произошло. Это было с Никки. Но Кэлен получила те же повреждения.

Как уже было не раз, Кэлен по-прежнему чувствовала связь с Никки через узы. Почему-то эта женщина вызывала неоднозначные чувства. То, что произошло, оставило какие-то отголоски печали. Кэлен чувствовала, что Никки отчаянно хочет... чего-то.

Кэлен коснулась рукой между ног и вздрогнула от боли. Она поднесла пальцы к свету. Они блестели от крови. Крови было много.

Несмотря на жгучую боль от внутренних разрывов, неловкость и некоторый стыд, Кэлен испытала огромное облегчение.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: