Здравый смысл как социокультурное основание науки

Здравый смысл как традиционная, обыденная ценностно-мировоззренческая форма оценивается в эпистемологической литературе неоднозначно. Разброс оценок велик. Так, одни авторы отказывают здравому смыслу в праве быть основанием науки, другие обусловливают его роль основания некоторыми рамками и уточнениями, третьи признают его ценностную роль. В истории философской мысли крайне негативные оценки здравого смысла (К. Маркс и последующая философская традиция «революционно-романти­ческой» диалектики) соседствуют с позитивной интерпретацией роли здравого смысла в познании (И. Кант, Гельвеций).

Оппонирующие стороны сходятся, как представляется, лишь в оценке форм воздействия здравого смысла на теоретическое знание: непосредственное влияние не имеет сколь-либо существенного значения, но сложноопосредованное, неявное влияние, воздействие в формате стихийно сложившегося общего мировоззрения ученого может быть значительным и существенным.

Часто основной упрек здравому смыслу состоит в указании на его консерватизм, «косность». Но, во-первых, один из принципов, образующих список методологических ценностей науки, а именно, принцип привычности имеет другое название – принцип консерватизма, и, во-вторых, что более важно: разве консерватизм всегда негативное определение? Консерватизм настаивает на традиции, но самая прочная и универсальная традиция – реальность. Утрата связи с реальностью означает конец адаптивных целей и приложений науки. Хочется присоединиться к тем авторам, которые здравый смысл представляют как неформальный, неопределенный, «неэксплицированный», но все же эффективный критерий рациональности всякого познания, оценки, решения и действия.

Он совершенно стихийно, спонтанно кристаллизует исторически и социально конкретное понимание меры ясного и неясного, возможного и невозможного, действительного и желаемого, осмысленного и бессмысленного, внятного и невнятного и пр. Критерии здравого смысла размыты, неопределенны, неявны, но они внятны, они работают тысячелетиями.

В режиме «нормальной науки» (Т. Кун), когда формализованный понятийный дискурс осуществляет экстенсивную экспансию знания на все новые и новые предметные области, роль здравого смысла как основания научного знания, видимо, никак не проявляется. Не так в периоды экспонентного роста «аномалий» и кризиса теории. В этой нервной, неопределенной, неформализуемой ситуации альтернативного выбора среди множества новых, конкурирующих гипотез, претендующих на объяснение непривычных фактов, аномалий, формальные и стандартно-определенные критерии правильности перестают выполнять свою функцию. Действительно, ведь выбор осуществляется из числа принципиально новых, еще слабо подтвержденных гипотез. В такие кризисные периоды, когда сложившиеся методологические ориентиры не работают, одним из оснований для выбора, а значит, и для стратегии дальнейшего развития становится здравый смысл. Видимо, в этом сюжете эпистемология доросла до плодоносного противоречия, которое состоит в том, что здравый смысл реализуют свою социально-культурную и нормативную роль в научном прогрессе посредством «размытых», неопределенных, часто противоречивых понятий. Необходимы систематические исследования социально-психологических, культурных механизмов подобного мировоззренческого режима.

Несомненно то, что здравый смысл – продукт культуры во всей тотальности ее проявлений – и аккумулировал множество общедоступных, в значительной мере неявных в силу их очевидности и повседневности принципов выбора правил, способов действия или «отказов» от действий, моральных убеждений и пр., которые выдержали великие и многовековые всевозможные проверки в культуре, и их можно оценивать как «человеческие универсалии» (М. Вартоловский).

Научная картина мира

Предпосылочное знание, которое было охарактеризовано, существует в форме относительно самостоятельных ценностно-мировоззренческих принципов: идеологических, философских и т.д. Но существуют и интегральные сложноорганизованные основания – научная картина мира, стиль научного мышления и др. Любое предпосылочное знание реализуется в форме ценностных (социальных, культурно-исторических и пр.) установок сознания, задает формат деятельности субъекта научного познания.

В картине мира как основания научного познания мыслится не субъективно-индивидуальная, невоспроизводимая форма реализации познавательной деятельности, но исторически конкретная, особенная субъектность знания, обусловленная сформировавшимся социально-историческим контекстом деятельности (цивилизация, эпоха, страна). Этот определенный исторический контекст эпистемология выявляет, систематизирует, структурирует и понятийно представляет в терминах научной картины мира. Речь таким образом идет не об индивидуально неповторимом, а о характеристиках субъекта деятельности как индивида некоторой определенной культурно-исторической эпохи (общности), его типичных общезначимых, тиражированных в данном сообществе ценностно-культурных ориентирах.

Научная картина мира обычно понимается в эпистемологических исследованиях как интегральное понятие, образующее универсальную мировоззренческую основу научного познания. Оно формируется как результат спонтанного взаимодействия и взаимовлияния научных аксиологических, философских антропологических и обыденных представлений, как результат («твердый остаток») осмысления фундаментальных онтологических констант: природы, общества, человека как субъекта познания, его возможностей и пределов.

Научная картина мира реализуется как неявная составляющая исторически особенных форм познавательной деятельности и социальной практики той или иной эпохи, взятой во всем ее объеме. Как и любая другая познавательная форма, научная картина мира схематизирует и форматирует действительность, задает координаты существенного в действительности и таким образом ориентирует субъекта познания в онтологическом многообразии на основополагающие структурные связи действительности, адаптивно полезные субъекту данной исторической эпохи (общности).

Как и другие ценностно-мировоззренческие формы знания, картина мира представляется сложной для исследования в силу неявного характера своих проявлений в научном познании: существует в виде оговорок, необязательных замечаний в текстах, публичных и кулуарных обсуждениях общего характера, случайного, незапланированного фрагментарного обсуждения научного и методологического контекста некоторой теории и пр.

Специальные, методологические корректные усилия по экспликации содержания данного понятия стали предприниматься эпистемологическим сообществом только во второй половине ХХ в., но и теперь для многих научная картина мира слишком метафорична, чтобы занять свое понятийное место в структуре теории знания.

Представляется возможным рассмотреть противоположные позиции понятийного статуса картины мира как обладающей собственным специфическим содержанием
в виде вопроса: «Понятие пока метафорично или же оно по природе своей метафора?». Действительно, должный логико-методологический анализ выявляет многозначность и философско-мировоззренческую неоднозначность (с точки зрения эпистемологии). Так, понятие «наука» для многих логико-методологических фундаменталистов применимо только к позитивной науке (естествознание и точные науки), но не к рефлексивному, гуманитарному знанию. Но тогда о какой «картине» может идти речь? Термин «картина» прочно связывается с чувственно-наглядным представлением. В лучшем случае «картина мира» может существовать только на общем интуитивно-содержательном уровне, недоступном для процедуры экспликации содержания данного понятия.

Историко-философские ретроспективы легко обнаружат понятие «мир» органично существующим в составе принципиально различных философских, научных, культурологических и прочих традиций.

М. Хайдеггером была предпринята серьезная попытка уточнить понятийное содержание термина «картина мира», но, по авторитетному мнению Л.А. Микешиной, успешная
и плодотворная в общефилософском формате, она не имела видимых эпистемологических, специально-методологических продолжений, а также консенсуальной поддержки научного сообщества.

Сомнения в понятийном статусе научной картины мира и переход науки, а значит, и эпистемологической рефлексии в постнеклассический режим привели к тому, что
в современной литературе появилась выраженная тенденция к вытеснению «картины» более нейтральными терминами: модель мира, интегральный образ, картина реальности, онтологическая схема. Познавательные доминанты постнеклассической науки (антропологизм, контекстуальность знания, экологическая и гуманистическая ценность научной информации и др.) значительно расширяют перечень вышеназванных понятий, замещающих метафоричную «картину мира».

В терминах «онтологической схемы» и пр. понятий данного ряда мыслятся как целое не только фундаментальные естественно-научные представления (взаимосвязь пространства и времени, каузальность разного режима, законы природы, дискретность и континуальность и пр.), но все чаще интегрируются антропологические и социально-культурные элементы: характеристики деятельности и коммуникации, познавательные инициативы, социо-культурные структуры и пр. элементы организации субъекта познавательной деятельности.

Эволюция «научной картины» к «онтологической схеме» обусловлена, видимо, двумя направлениями в развитии данной формы предпосылочного знания. Первое обстоятельство – объективная тенденция постнеклассической науки
к образованию принципиально новых интегральных (синтетических) форм знания в условиях прогрессирующего роста междисциплинарных исследовательских проектов. Вторая тенденция проявляется в стремлении, изменяя лексику, осуществить содержательный переход от «картины мира» как эвристически полезного образа к органичной для развитой рефлексии логической (понятийной) форме знания, представляющей мир в его противоречивой субъект-объект­ной целостности.

В любом лексическом оформлении, в любом историческом режиме наглядности (от образцов и моделей до «операционной наглядности», введенной соотношениями конструктивных принципов и методологических алгоритмов в современных «интегральных схемах», исследовательских программах) научная картина мира принимается как мировоззренческий каркас научной работы, систематизирующий знание, задающий видение предмета, определяющий особенности научных фактов и организацию теоретических построений, исследовательских программ. В этом своем мировоззренческом качестве картина мира обеспечивает междисциплинарную трансляцию фундаментальных, креативных идей и принципов и является органичной (собственно научной) основой бурно растущей интеграции наук.

«Научная картина мира»
и основные исторические этапы развития науки

Обычно выделяют три этапа в исторической эволюции картины мира, которые в основном соответствуют специфическим научным формам. Они были представлены в начале данной главы в формате исторической (диахронной) типологии науки, а именно: классическая, неклассическая
и постнеклассическая наука.

1. Картина мира зарождающейся современной науки, которую можно назвать механистической (редукционистской). Мировоззренческий скелет данной формы – механицизм дисциплинарно синкретичной (нерасчлененной) науки. Общенаучная основа знания образуется редукцией, то есть сведением явлений различной природы к механическим.

2. Растущая дисциплинарная определенность науки приводит к формированию специально-научных картин мира с их собственными, специфическими дисциплинарно-ориентированными онтологическими предпосылками.

3. Современное состояние картины мира понимается как «восстановление общенаучной картины мира как единого системного образа Универсума», формирующееся в единстве и многообразии различных дисциплинарных онтологий и в процессе беспрецедентного роста междисциплинарных исследований, методологических и прочих взаимосвязей[34].

Темы докладов и рефератов:

1. Многообразие типов научного знания.

2. Соотношение эмпирического и теоретического уровней естественно-научного познания.

3. Теоретические модели как элемент внутренней организации научной теории.

4. Естественно-научный факт.

5. Парадигма и идея.

6. Основания, идеи и нормы естествознания.

Глава 6

НАУЧНОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ, ПОНИМАНИЕ
И ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ЯВЛЕНИЙ ПРИРОДЫ

Объяснение как универсальная
познавательная процедура

Современная теория знания^[35] рассматривает объяснение и понимание как дополняющие, взаимостимулирующие друг друга универсальные мыслительные операции, проявляющие себя в любых научных дисциплинах – как гуманитарных, так и естественных.

Идентификация объяснения как мыслительной процедуры, однозначно приписанной исключительно к естественным наукам, трактовка объяснения как единственной, основной функции «позитивных наук» (позитивизм и его исторические продолжения), а понимания как задачи исключительно гуманитарного знания (герменевтики) в серьезной учебной, тем более научной литературе, отходит в прошлое. Сейчас становится общепризнанным тезис о том, что объяснение и понимание являются универсальными логическими операциями, которые обосновывают и систематизируют знание и присутствуют в любой сфере человеческой деятельности и коммуникации.

Как было показано в предшествующих главах, наука
в современном смысле этого слова (science) как форма сознания, предполагающая систематически организованное установление законов, по которым функционируют безличностные природные автоматизмы, начала складываться всего триста лет тому назад. Объяснение же, надо полагать, является атрибутом любого мышления. Было бы неправильным связывать объяснение только с научными законами, естественными или общественными, выражающими, если следовать эссенциалистской традиции, необходимые связи явлений. В основе объяснения могут быть и чаще всего бывают случайно истинные обобщения, которые законами науки
не являются, а большинство никогда ими не станет, но которые ситуативно приемлемы, адаптивно полезны.

Кроме того, объяснение универсально и применяется во всех сферах мышления. Науки же – и прежде всего естественные науки – ориентированы на рафинированную форму объяснения – номологическое объяснение. Полезно, однако, помнить: между необходимыми утверждениями и случайными обобщениями, законами науки и общими утверждениями, по своей структуре тождественным законам, но законами не являющимися, то есть случайными обобщениями, не найдено (и есть большие сомнения, что в принципе может быть найдено) четкой критериально определенной грани.

Понятие закона природы, тем более общественного закона, вообще не имеет ясного, четкого, общепризнанного
в научном сообществе определения. Несомненно одно: общие утверждения лишь постепенно приобретают статус научных законов, и сам процесс обретения статуса научности связан как раз с «объяснительными» возможностями некоего общего утверждения, практики его использования в многообразных объяснениях конкретных явлений, событий, состояний и т.п. Упрощенная схема «сначала закон, потом объяснение посредством данного закона» закрывает многосложный, диалектически противоречивый характер познавательных процессов, по существу, устраняет вопрос о генезисе самих научных законов. Наука предстает единственным источником, демиургом объяснения посредством закона: «Сначала был закон, а закон был у науки и закон был наукой». Кроме того, общие утверждения как приобретают статус научных законов, так и утрачивают его в ходе исторической эволюции науки и практически-познавательной деятельности в целом. Многие общие утверждения переходят в разряд случайно истинных обобщений, а некоторые даже получают негативный статус «заблуждений эпохи». Объяснения – слишком ценная атрибутивная операция мышления, и ее не следует ставить в жесткую зависимость от понятия научного закона, который не имеет консенсуально принятого определения.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: