ОБЪЯСНЕНИЕ НЕКОТОРЫХ ЧЕРТ ПОРЕФОРМЕННОЙ ЭКОНОМИКИ РОССИИ У г. СТРУВЕ

Последняя (шестая) глава книги г. Струве посвящена самому важному вопросу — экономическому развитию России. Теоретическое содержание ее распадается на сле­дующие отделы: 1) перенаселение в земледельческой России, его характер и причины; 2) разложение крестьянства, его значение и причины; 3) роль промышленного капита­лизма в разорении крестьянства; 4) частновладельческое хозяйство; характер его разви­тия и 5) вопрос о рынках для русского капитализма. Прежде чем перейти к разбору ар­гументации г. Струве по каждому из этих вопросов, остановимся на замечаниях его о крестьянской реформе.

Автор заявляет протест против «идеалистического» ее понимания и указывает на по­требности государства,

474__________________________ В. И. ЛЕНИН

которые требовали подъема производительности труда, на выкуп, на давление «снизу». Жаль, что автор не договорил своего законного протеста до конца. Народники объяс­няют реформу развитием в «обществе» «гуманных» и «освободительных» идей. Факт этот несомненен, но объяснять им реформу значит впадать в бессодержательную тав­тологию, сводя «освобождение» к «освободительным» идеям. Для материалиста необ­ходимо особое рассмотрение содержания тех мероприятий, которые во имя идей были осуществлены. Не было в истории ни одной важной «реформы», хотя бы и носившей классовый характер, в пользу которой не приводились бы высокие слова и высокие идеи. Точно так же и в крестьянской реформе. Если обратить внимание на действи­тельное содержание произведенных ею перемен, то окажется, что характер их таков: часть крестьян была обезземелена, и — главное — остальным крестьянам, которым была оставлена часть их земли, пришлось выкупать ее как совершенно чужую вещь у помещиков и притом еще выкупать по цене, искусственно поднятой. Такие реформы не только у нас в России, но и на Западе облекались теориями «свободы» и «равенства», и было уже показано в «Капитале», что почвой, взрастившей идеи свободы и равенства, было именно товарное производство. Во всяком случае, как ни сложен был тот бюро­кратический механизм, который проводил реформу в России, как ни далек он был, по-видимому , от самой буржуазии, — остается неоспоримым, что на почве такой рефор­мы только и могли вырасти порядки буржуазные. Г-н Струве совершенно справедливо указывает, что ходячее противоположение русской крестьянской реформы — западно­европейским неправильно: «совершенно неверно (в столь общей форме) утверждение, что в Западной Европе крестьяне были освобождены без земли или, другими словами, обезземелены законодательным путем» (196). Я подчеркиваю слова: «в столь общей форме», так как обезземеление крестьян законо-

На самом деле, как было указано выше, этот механизм только и мог служить буржуазии и по своему составу и по своему историческому происхождению.

__________________ ЭКОНОМИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ НАРОДНИЧЕСТВА________________ 475

дательным путем — несомненный исторический факт всюду, где была произведена крестьянская реформа, но это факт не всеобщий, ибо часть крестьян, при освобожде­нии от крепостной зависимости, выкупила землю у помещиков на Западе, выкупает и у нас. Только буржуа способны затушевывать этот факт выкупа и толковать о том, будто «освобождение крестьян с землей сделало из России tabula rasa» (слова некоего г. Яковлева, «от души приветствуемые» г-ном Михайловским, — см. стр. 10 у П. Стру­ве).

Перейдем к теории г. Струве о «характере перенаселения в земледельческой Рос­сии». Это — один из самых важных пунктов, в которых г. Струве отступает от «док­трины» марксизма к доктрине мальтузианства. Сущность его взглядов, развиваемых им в полемике против г. Н. —она, состоит в том, что перенаселение в земледельческой

России — «не капиталистическое, а, так сказать, простое, соответствующее натураль-

** ному хозяйству» .

Так как г. Струве говорит, что его возражение г. —ону «вполне совпадает с общим возражением Ф.-А. Ланге против теории относительного перенаселения Маркса» (183, прим.), то мы и обратимся сначала к этому «общему возражению» Ланге для его про­верки.

Ланге рассуждает о законе народонаселения Маркса в своем «Рабочем вопросе» в главе V (русск. пер., с. 142—178). Он начинает с основного положения Маркса, что «вообще каждому исторически особенному способу производства соответствует свой собственный закон возрастания народонаселения, имеющий только историческое зна­чение. Абстрактный закон размножения

Ежели бы говорить правду, то следовало бы сказать: предоставление части крестьян выкупать у помещиков часть их надельной земли за двойную цену. И даже еще не годится слово «предоставление», потому что за отказ крестьянина от такого «обеспечения наделом» ему грозила порка в волостном прав­лении.

" Так формулирует г. Струве в своей статье в «Sozialpolitisches Centralblatt» (1893, № 1, от 2 окт.). Он прибавляет, что не считает этого взгляда «мальтузианским».

476__________________________ В. И. ЛЕНИН

существует только для растении и животных» . Ланге говорит на это:

«Да будет нам позволено заметить, что и для растений и животных, строго говоря, не существует никакого «абстрактного» закона размножения, так как вообще абстракция есть только выделение общего в целом ряде однородных явлений» (143), и Ланге с под­робностью разъясняет Марксу, что такое абстракция. Очевидно, что он просто не понял смысла заявления Маркса. Маркс противополагает в этом отношении человека — рас­тениям и животным на том основании, что первый живет в различных, исторически сменяющихся, социальных организмах, определяемых системой общественного произ­водства, а следовательно, и распределения. Условия размножения человека непосред­ственно зависят от устройства различных социальных организмов, и потому закон на­родонаселения надо изучать для каждого такого организма отдельно, а не «абстракт­но», без отношения к исторически различным формам общественного устройства. Разъяснение Ланге, что абстракция есть выделение общего из однородных явлений, об­ращается целиком против него самого: мы можем считать однородными условия суще­ствования только животных и растений, но никак не человека, раз мы знаем, что он жил в различных по типу своей организации социальных союзах.

Изложивши затем теорию Маркса об относительном перенаселении в капиталисти­ческой стране, Ланге говорит: «с первого взгляда может показаться, что эта теория по­рывает длинную лить, проходящую через всю органическую природу вплоть до чело­века, что она объясняет основания рабочего вопроса так, как будто бы общие изыска­ния о существовании, размножении и совершенствовании человеческого рода для на­шей цели, т. е. для понимания рабочего вопроса, вполне излишни» (154) .

И в чем могут состоять эти «общие изыскания»? Если они будут игнорировать особенные экономи­ческие формации человеческого общества, — они сведутся к банальностям. А если они должны обнять несколько формаций, тогда очевидно, что им должны предшествовать особенные изыскания о каждой формации отдельно.

__________________ ЭКОНОМИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ НАРОДНИЧЕСТВА________________ 477

Нити, проходящей через всю органическую природу вплоть до человека, теория Маркса нимало не прерывает: она требует только, чтобы «рабочий вопрос» — так как таковой существует лишь в капиталистическом обществе — решался не на основании «общих изысканий» о размножении человека, а на основании особенных изысканий о законах капиталистических отношений. Но Ланге другого мнения: «в действительности же, — говорит он, — это не так. Прежде всего ясно, что фабричный труд уже в первых своих зачатках предполагает нищету» (154). И Ланге посвящает полторы страницы до­казательствам этого положения, которое очевидно само собой и которое ни на волос не двигает нас вперед: во-первых, мы знаем, что капитализм сам создает нищету еще ра­нее той стадии его развития, когда производство принимает фабричную форму, ранее того, как машины создают избыточное население; во-вторых, и предшествующая капи­тализму форма общественного устройства — феодальная, крепостническая — сама создавала свою особую нищету, которую она и передала по наследству капитализму.

«Но даже с таким могучим помощником [т. е. с нуждой] первому предпринимателю лишь в редких случаях удается переманить значительное количество рабочих сил к но­вому роду деятельности. Обыкновенно дело происходит следующим образом. Из мест­ности, где фабричная промышленность отвоевала уже себе права гражданства, пред­приниматель привозит с собою контингент рабочих; к нему он присоединяет несколько бобылей , не имеющих в данный момент работы, а дальнейшее пополнение наличного фабричного контингента производится уже среди подрастающего юношества» (156). Два последние слова Ланге пишет курсивом. Очевидно, «общие изыскания о существо­вании, размножении и совершенствовании человеческого рода» выразились именно в том положении, что фабрикант

Между прочим: откуда взялись эти «бобыли»? Вероятно, по мнению Ланге, это — не остаток крепо­стных порядков и не продукт господства капитала, а результат того, что «в народных нравах не укрепи­лась тенденция добровольного ограничения рождений» (стр. 157)?

478__________________________ В. И. ЛЕНИН

набирает новых рабочих из «подрастающего юношества», а не из увядающей старости. Добрый Ланге на целой странице еще (157) продолжает эти «общие изыскания», рас­сказывая читателю, что родители стремятся обеспечить своих детей, — что досужие моралисты напрасно осуждают стремление выбиться из того состояния, в котором ро­дился, что стремиться пристроить детей к собственному заработку — вполне естест­венно. Только преодолев все эти рассуждения, уместные разве в прописях, доходим мы до дела:

«В земледельческой стране, почва которой принадлежит мелким и крупным вла­дельцам, неизбежно возникает, если только в народных нравах не укрепилась тенден­ция добровольного ограничения рождений, постоянный избыток рабочих рук и потре­бителей, желающих существовать на произведения данной территории» (157—158). Это чисто мальтузианское положение Ланге просто выставляет, без всяких доказа­тельств. Он повторяет его еще и еще раз, говоря, что «во всяком случае народонаселе­ние такой страны, хотя бы оно абсолютно и было очень редко, представляет обыкно­венно признаки относительного перенаселения», что «на рынке постоянно преоблада­ет предложение труда, между тем как спрос остается незначительным» (158), — но все это остается совершенно голословным. Откуда это следует, чтобы «избыток рабочих» получался действительно «неизбежно»? Откуда явствует связь этого избытка с отсутст­вием в народных нравах тенденции добровольного ограничения рождений? Не следо­вало ли, прежде чем рассуждать о «народных нравах», посмотреть на те производст­венные отношения, в которых живет этот народ? Представим себе, например, что те мелкие и крупные владельцы, о которых говорит Ланге, были соединены по производ­ству материальных ценностей таким образом: мелкие владельцы получали от крупных земельные наделы на свое содержание и за это работали на крупных барщину, обраба­тывая их поля. Представим далее, что эти отношения разрушены, что гуманные идеи до того закружили голову крупным владельцам, что они «освободили своих крестьян с зем-

__________________ ЭКОНОМИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ НАРОДНИЧЕСТВА________________ 479

лей», т. е. отрезали у них, примерно, 20% наделов, а за остальные 80% заставили пла­тить покупную цену земли, повышенную вдвое. Понятно, что эти крестьяне, обеспе­ченные таким образом от «язвы пролетариата», по-прежнему должны работать на крупных владельцев, чтобы существовать, но работают они теперь уже не по наряду крепостного бурмистра, как прежде, а по свободному договору, — следовательно, пе­ребивают друг у друга работу, так как теперь они уже вместе не связаны и каждый хо­зяйничает за свой счет. Этот порядок перебивания работы неизбежно вытолкнет неко­торых крестьян: так как они вследствие уменьшения наделов и увеличения платежей стали слабее по отношению к помещику, то конкуренция их увеличит норму прибавоч­ного продукта, и помещик обойдется меньшим числом крестьян. Сколько бы ни укреп­лялась в народных нравах тенденция добровольного ограничения рождений, — образо­вание «избытка» все равно неизбежно. Рассуждение Ланге, игнорирующее обществен­но-экономические отношения, служит только наглядным доказательством негодности его приемов. А Ланге ничего не дает еще кроме таких же рассуждений. Он говорит, что фабриканты охотно переносят производство в деревенскую глушь по той причине, что там «всегда имеется наготове потребное количество детского труда для любого де­ла» (161), не исследуя, какая история, какой способ общественного производства соз­дал эту «готовность» родителей отдавать своих детей в кабалу. Его приемы всего рель­ефнее выясняются на таком его рассуждении: он цитирует Маркса, который говорит, что машинная индустрия, давая возможность капиталу покупать труд женщин и детей, делает рабочего «работорговцем».

«Так вот к чему клонилась речь!» — победоносно восклицает Ланге. — «Но разве можно думать, что рабочий, который из нужды продает свою собственную рабочую силу, так легко перешел бы еще и к торговле женою и детьми, если бы его и к этому шагу не побуждали, с одной стороны, нужда, а с другой — соблазн?» (163).

480__________________________ В. И. ЛЕНИН

Добрый Ланге довел свое усердие до того, что защищает рабочего от Маркса, дока­зывая Марксу, что рабочего «толкает нужда».

«... Да и что иное в сущности представляет собою эта все дальше развивающаяся нужда, как не метаморфозу борьбы за существование?» (163).

Вот к каким открытиям приводят «общие изыскания о существовании, размножении и совершенствовании человеческого рода»! Узнаем ли мы хоть что-нибудь о причинах «нужды», об ее политико-экономическом содержании и ходе развития, если нам гово­рят, что это — метаморфоза борьбы за существование? Ведь это можно сказать про все, что угодно, и про отношения рабочего к капиталисту, и землевладельца к фабриканту и к крепостному крестьянину и т. д., и т. д. Ничего, кроме подобных бессодержательных банальностей или наивностей, не дает нам попытка Ланге исправить Маркса. Посмот­рим теперь, что дает в подкрепление этой поправки последователь Ланге, г. Струве — на рассуждении о конкретном вопросе, именно перенаселении в земледельческой Рос­сии.

Товарное производство — начинает г. Струве — увеличивает емкость страны. «Об­мен проявляет такое действие не только путем полной, технической и экономической, реорганизации производства, но и в тех случаях, когда и техника производства остается на прежней ступени, и натуральное хозяйство удерживает, в общей экономии населе­ния, прежнюю доминирующую роль. Но в этом случае после короткого оживления со­вершенно неизбежно наступает «перенаселение»; в нем, однако, товарное производство если и виновато, то только: 1) как возбудитель, 2) как усложняющий момент» (182). Перенаселение наступило бы и без товарного хозяйства: оно носит некапиталистиче­ский характер.

Вот те положения, которые выставляет автор. С самого начала они поражают той же голословностью, какую мы видели у Ланге: утверждается, что натурально-хозяйственное перенаселение неизбежно, но не поясняется, каким именно процессом оно создается.

__________________ ЭКОНОМИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ НАРОДНИЧЕСТВА________________ 481

Обратимся к тем фактам, в которых автор находит подтверждение своих взглядов.

Данные за 1762—1846 гг. показывают, что население в общем размножалось вовсе не быстро: ежегодный прирост — 1,07—1,5%. При этом быстрее размножилось оно, по словам Арсеньева, в губерниях «хлебопашественных». «Факт» этот, — заключает г. Струве, — «чрезвычайно характерен для примитивных форм народного хозяйства, где размножение стоит в непосредственной зависимости от естественного плодородия, зависимости, которую можно, так сказать, осязать руками». Это — действие «закона соответствия между размножением населения и средствами существования» (185). «Чем шире земельный простор и чем выше естественное плодородие земли, тем больше естественный прирост населения» (186). Вывод совершенно бездоказательный: на ос­новании одного того факта, что в губерниях центральной области Европейской России население всего менее возросло с 1790 по 1846 год во Владимирской и Калужской гу­берниях, строится целый закон о соответствии между размножением населения и сред­ствами существования. Да разве по «земельному простору» можно судить о средствах существования населения? (Если бы даже и признать, что столь немногочисленные данные позволяют делать общие выводы.) Ведь «население» это не прямо обращало на себя добытые им продукты «естественного плодородия»: оно делилось ими с помещи­ками, с государством. Не ясно ли, что та или другая система помещичьего хозяйства — оброк или барщина, размер повинностей и способы их взимания и т. д. — неизмеримо более влияли на величину достающихся населению «средств существования», чем зе­мельный простор, находившийся не в исключительном и свободном владении произво­дителей? Да мало этого. Независимо от тех общественных отношений, которые выра­жались в крепостном праве, население связано было и тогда обменом: «отделение об­рабатывающей промышленности от земледелия, — справедливо говорит автор, — т. е. общественное, национальное разделение труда существовало и в дореформенную

482__________________________ В. И. ЛЕНИН

эпоху» (189). Спрашивается, почему же в таком случае должны мы думать, что «сред­ства существования» были менее обильны у владимирского кустаря или прасола, жив­ших на болоте, чем у тамбовского серого земледельца со всем его «естественным пло­дородием земли»?

Затем г. Струве приводит данные об уменьшении крепостного населения перед ос­вобождением. Экономисты, мнение которых он сообщает, приписывают это явление «упадку благосостояния» (189). Автор заключает:

«Мы остановились на факте уменьшения числа крепостного населения перед осво­бождением, потому что он — по нашему мнению — бросает яркий свет на экономиче­ское положение России в ту эпоху. Значительная часть страны была... насыщена насе­лением при данных технико-экономических и социально-юридических условиях: по­следние были прямо неблагоприятны для сколько-нибудь быстрого размножения почти 40% всего населения» (189). При чем же тут «закон» Мальтуса о соответствии размно­жения со средствами существования, когда крепостнические общественные порядки направляли эти средства существования в руки кучки крупных землевладельцев, минуя массу населения, размножение которой подвергается изучению? Можно ли признать какую-нибудь цену за таким, например, соображением автора, что наименьший при­рост оказался или в малоплодородных губерниях со слабым развитием промышленно­сти, или в густо населенных чисто земледельческих губерниях? Г. Струве хочет видеть в этом проявление «некапиталистического перенаселения», которое должно было бы наступить и без товарного хозяйства, которое «соответствует натуральному хозяйству». Но с таким же, если не с большим правом можно было бы сказать, что это перенаселе­ние соответствует крепостному хозяйству, что медленный рост населения всего более зависел от того усиления эксплуатации крестьянского труда, которое произошло вслед­ствие роста товарного производства в помещичьих хозяйствах вследствие того, что они стали употреблять барщинный труд на производство

__________________ ЭКОНОМИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ НАРОДНИЧЕСТВА________________ 483

хлеба для продажи, а не на свои только потребности. Примеры автора говорят против него: они говорят о невозможности построить абстрактный закон народонаселения, по формуле о соответствии размножения со средствами существования, игнорируя исто­рически особые системы общественных отношений и стадии их развития.

Переходя к пореформенной эпохе, г. Струве говорит; «в истории населения после падения крепостного права мы видим ту же основную черту, что и до освобождения. Энергия размножения в общем стоит в прямой зависимости от земельного простора и земельного надела» (198). Это доказывается табличкой, группирующей крестьян по размеру надела и показывающей, что прирост населения тем больше, чем больше раз­мер надела. «Да оно и не может быть иначе при условии натурального, «самопотреби­тельского»... хозяйства, служащего прежде всего для непосредственного удовлетворе­ния нужд самого производителя» (199).

Действительно, если бы это было так, если бы наделы служили прежде всего для непосредственного удовлетворения нужд производителя, если бы они представляли единственный источник удовлетворения этих нужд, — тогда и только тогда можно бы­ло бы выводить из подобных данных общий закон размножения. Но мы знаем, что это не так. Наделы служат «прежде всего» для удовлетворения нужд помещиков и государ­ства: они отбираются от владельцев, если эти «нужды» не удовлетворяются в срок; они облагаются платежами, превышающими их доходность. Далее, это — не единственный ресурс крестьянина. Дефицит в хозяйстве, говорит автор, должен превентивно и ре­прессивно отражаться на населении. Отхожие промыслы, отвлекая взрослое мужское население, сверх того задерживают размножение (199). Но если дефицит надельного хозяйства покрыт арендой или промысловым заработком, то средства существования крестьянина могут оказаться вполне достаточными для «энергичного размножения». Бесспорно, что так благоприятно обстоятельства могут сложиться лишь для меньшин­ства

484__________________________ В. И. ЛЕНИН

крестьян, но — при отсутствии специального разбора производственных отношений внутри крестьянства — ниоткуда не видно, чтобы этот прирост шел равномерно, чтобы он не вызывался преимущественно благосостоянием меньшинства. Наконец, автор сам ставит условием доказательности своего положения — натуральное хозяйство, а после реформы, по его собственному признанию, широкой волной проникло в прежнюю жизнь товарное производство. Очевидно, что для установления общего закона раз­множения данные автора абсолютно недостаточны. Мало того — абстрактная «просто­та» этого закона, предполагающего, что средства производства в рассматриваемом об­ществе «служат прежде всего для непосредственного удовлетворения нужд самого производителя», дает совершенно неправильное, ничем не доказанное освещение в высшей степени сложным фактам. Например: после освобождения — говорит г. Струве — помещикам выгодно было сдавать крестьянам земли в аренду. «Таким образом, пи­щевая площадь, доступная крестьянству, т. е. его средства существования, увеличи­лась» (200). Это прямолинейное отнесение всей аренды на счет «пищевой площади» совершенно голословно и неверно. Автор сам указывает, что помещики брали себе львиную долю продукта, производимого на их земле (200), так что еще «опрос, не ухудшала ли такая аренда (за отработки, например) положения арендаторов, не возла­гала ли она на них обязательств, приводивших в конце концов к уменьшению пищевой площади. Далее, автор сам указывает, что аренда под силу лишь зажиточным (216) кре­стьянам, в руках которых она должна являться скорее средством расширения товарного хозяйства, чем укрепления «самопотребительского». Если бы даже было доказано, что в общем аренда улучшила положение «крестьянства», — то какое значение могло бы иметь это обстоятельство, когда, по словам самого автора, бедняки разорялись аренда­ми (216) — т. е. это улучшение для одних означало ухудшение для других? В крестьян­ской аренде, очевидно, переплетаются старые, крепостнические отношения и новые, капитали-

__________________ ЭКОНОМИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ НАРОДНИЧЕСТВА________________ 485

стические; абстрактное рассуждение автора, не принимающего во внимание ни тех, ни других, не только не помогает разобраться в этих отношениях, а напротив, запутывает дело.

Остается еще одно указание автора на данные, подтверждающие, якобы, его взгля­ды. Это именно ссылка на то, что «старое слово малоземелье есть только общежитей­ский термин для того явления, которое наука называет перенаселением» (186). Автор как бы опирается, таким образом, на всю нашу народническую литературу, которая бесспорно установила тот факт, что крестьянские наделы «недостаточны», которая ты­сячи раз «подкрепляла» свои пожелания о «расширении крестьянского землевладения» таким «простым» соображением: население увеличилось — наделы измельчали — ес­тественно, что крестьяне разоряются. Едва ли, однако, это избитое народническое рас­суждение о «малоземелье» имеет какое-нибудь научное значение, едва ли оно может годиться на что-нибудь иное, кроме как на «благонамеренные речи» в комиссии по во­просу о безболезненном шествовании отечества по правильному пути. В этом рассуж­дении за деревьями не видно леса, за внешними контурами явления не видно основного общественно-экономического фона картины. Принадлежность огромного земельного фонда представителям «стародворянского» уклада — с одной стороны, приобретение земли покупкой, с другой — вот тот основной фон, при котором всякое «расширение землевладения» останется жалким паллиативом. И народнические рассуждения о мало­земелье, и мальтусовы «законы» о соответствии размножения со средствами существо­вания грешат именно своей абстрактной «простотой», игнорирующей данные, конкрет­ные общественно-экономические отношения.

Этот обзор аргументов г. Струве приводит нас к тому выводу, что положение его, будто перенаселение

То есть это рассуждение совершенно непригодно для объяснения разорения крестьянства и перена­селения, хотя самый факт «недостаточности» стоит вне спора, равно как и обострение его вследствие роста населения. Требуется не констатировать факт, а объяснить, откуда он вышел.

486__________________________ В. И. ЛЕНИН

в земледельческой России объясняется несоответствием размножения со средствами существования, решительно ничем не доказано. Свои аргументы он заключает таким образом: «и вот — перед нами картина натурально-хозяйственного перенаселения, ос­ложненного товарно-хозяйственными моментами и другими важными чертами, унасле­дованными от социального строя крепостной эпохи» (200). Конечно, про всякий эконо­мический факт, происходящий в стране, которая переживает переход от «натурально­го» хозяйства к «товарному», можно сказать, что это — явление «натурально-хозяйственное, осложненное товарно-хозяйственными моментами». Можно и наоборот сказать: «товарно-хозяйственное явление, осложненное натурально-хозяйственными моментами» — но все это не в состоянии дать не только «картины», но даже и малей­шего представления о том, как именно создается перенаселение на почве данных обще­ственно-экономических отношений. Окончательный вывод автора против г. Н. —она и его теории капиталистического перенаселения в России гласит: «наши крестьяне про­изводят недостаточно пищи» (237).

Земледельческое производство крестьян до сих пор дает продукты, идущие помещи­кам, получающим чрез посредство государства выкупные платежи, — оно служит по­стоянным объектом операций торгового и ростовщического капитала, отбирающего громадные доли продукта у преобладающей массы крестьянства, — наконец, среди са­мого «крестьянства» это производство распределено так сложно, что общий и средний плюс (аренда) оказывается для массы минусом, и всю эту сеть общественных отноше­ний г. Струве разрубает как гордиев узел¹³⁰ абстрактным и голословнейшим решением: «недостаточно производство». Нет, эта теория не выдерживает никакой критики: она только загромождает то, что подлежит исследованию, — производственные отношения в земледельческом хозяйстве крестьян. Мальтузианская формула изображает дело так, как будто перед нами tabula rasa, а не крепостнические и буржуазные отношения, пере­плетающиеся

ЭКОНОМИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ НАРОДНИЧЕСТВА________________ 487

в современной организации русского крестьянского хозяйства.

Разумеется, мы никак не можем удовлетвориться одной критикой взглядов г. Струве. Мы должны еще задаться вопросом: в чем основания его ошибки? и кто из противни­ков (г. Н. —он и г. Струве) прав в своих объяснениях перенаселения?

Г. Н. —он основывает свое объяснение перенаселения на факте «освобождения» массы рабочих вследствие капитализации промыслов. При этом он приводит только данные о росте крупной фабрично-заводской промышленности и оставляет без внима­ния параллельный факт роста кустарных промыслов, выражающий углубление общест­венного разделения труда . Он переносит свое объяснение на земледелие, даже и не пытаясь обрисовать точно его общественно-экономическую организацию и степень ее развития.

Г. Струве указывает в ответ на это, что «капиталистическое перенаселение в смысле Маркса тесно связано с прогрессом техники» (183), и так как он, вместе с г. —оном, на­ходит, что «техника» крестьянского «хозяйства почти не прогрессировала» (200), — то он и отказывается признать перенаселение в земледельческой России капиталистиче­ским и ищет других объяснений.

Указание г. Струве в ответ г. Н. —ону правильно. Капиталистическое перенаселение создается тем, что капитал овладевает производством и, уменьшая число необходимых (для производства данного количества продуктов) рабочих, создает излишнее населе­ние. Маркс говорит о капиталистическом перенаселении в земледелии следующее:

«Как скоро капиталистическое производство овладевает сельским хозяйством, или, по мере того как оно овладевает им, спрос на сельских рабочих абсолютно

Известен факт роста наших кустарных промыслов и появления массы новых после реформы. Из­вестно также теоретическое объяснение этого факта наряду с капитализацией других промыслов, данное Марксом при объяснении «создания внутреннего рынка для промышленного капитала» [«Das Kapital», 2. Aufl., S. 776 u. ff. («Капитал», 2-е изд., стр. 776 и ел. Ред.)]^ш.

488__________________________ В. И. ЛЕНИН

уменьшается вместе с накоплением функционирующего в этой области капитала, при­чем выталкивание рабочих не сопровождается, как в промышленности неземледельче­ской, большим привлечением их. Поэтому часть сельского населения постоянно готова перейти в городское или мануфактурное население . (Мануфактура — здесь в смысле всякой неземледельческой промышленности.) Этот источник относительного перенасе­ления течет, таким образом, постоянно. Но его постоянное течение предполагает уже в деревне постоянное скрытое перенаселение, размер которого становится виден только тогда, когда отводные каналы открываются необыкновенно широко. В силу этого сель­ский рабочий вынужден ограничиваться минимумом заработной платы и постоянно стоит одной ногой в болоте пауперизма» («Das Kapital», 2. Aufl., S. 668)¹³².

Г-н H. —он не доказал капиталистического характера перенаселения в земледельче­ской России потому, что не поставил его в связь с капитализмом в земледелии: ограни­чившись беглым и неполным указанием на капиталистическую эволюцию частновла­дельческого хозяйства, он совершенно упустил из виду буржуазные черты организации крестьянского хозяйства. Г-ну Струве следовало исправить эту неудовлетворитель­ность изложения г. Н. —она, имеющую очень важное значение, ибо игнорирование ка­питализма в земледелии, его господства и в то же время его слабого еще развития, ес­тественно, повело к теории об отсутствии или сокращении внутреннего рынка. Вместо того, чтобы свести теорию г. Н. —она к конкретным данным нашего земледельческого капитализма, г. Струве впал в другую ошибку, отрицая совершенно капиталистический характер перенаселения.

Вторжением капитала в земледельческое хозяйство характеризуется вся порефор­менная история. Помещики

Между прочим. Наблюдение этого факта и подало, вероятно, повод Ланге сочинять поправку к тео­рии Маркса, которую он недостаточно понял. Вместо того, чтобы, анализируя этот факт, взять исходным пунктом данный (капиталистический) способ общественного производства и следить за его проявлением в земледелии, он вздумал сочинять из головы разные особенности «народных нравов».

_________________ ЭКОНОМИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ НАРОДНИЧЕСТВА________________ 489

переходили (медленно или быстро, это — другой вопрос) к вольнонаемному труду, ко­торый получил весьма широкое распространение и определил собой даже характер преобладающей части крестьянских заработков; они повышали технику и вводили в употребление машины. Даже вымирающая крепостническая система хозяйства — от­дача крестьянам земли за отработки — подвергалась буржуазному превращению вслед­ствие конкуренции крестьян, поведшей к ухудшению положения съемщиков, к более тяжелым условиям и, следовательно, к уменьшению числа рабочих. В крестьянском хозяйстве обнаружилось совершенно ясно разложение крестьянства на деревенскую буржуазию и пролетариат. «Богатеи» расширяли запашку, улучшали хозяйство [ср. В. В. «Прогрессивные течения в крестьянском хозяйстве»] и вынуждены были прибегать к наемному труду. Все это — давно установленные, общепризнанные факты, которые указывает (как сейчас увидим) и сам г. Струве. Возьмем еще для иллюстрации самый обыкновенный в русской деревне случай: «кулак» оттягал у «общины», вернее, у сооб-щинников пролетарского типа, лучший кусок надельной земли и ведет на нем хозяйст­во трудом и инвентарем тех же «обеспеченных наделом» крестьян, которые опутаны долгами и обязательствами и привязаны к своему благодетелю — для социального взаимоприспособления и солидарной деятельности — силою излюбленных народника­ми общинных начал. Его хозяйство ведется, конечно, лучше хозяйства разоренных кре­стьян и требует гораздо меньше рабочих сравнительно с тем временем, когда этот ку­сок был в руках нескольких мелких хозяев. Что подобные факты не единичны, а все­общи, — этого ни один народник отрицать не может. Самобытность их теорий состоит только в том, что они не хотят назвать эти факты их настоящим именем, не хотят ви­деть, что они означают господство капитала в земледелии.

См., например, Карышева («Итоги земской статистики», т. II, с. 266) — указание сборника по Рос­товскому н/Д. уезду на постепенное уменьшение доли крестьян в скопщине¹³³. Там же, гл. V, § 9 — о доплатах крестьян трудом при издольной аренде.

490__________________________ В. И. ЛЕНИН

Они забывают, что первичной формой капитала всегда и везде был капитал торговый, денежный, что капитал всегда берет технический процесс производства таким, каким он его застает, и лишь впоследствии подвергает его техническому преобразованию. Они не видят поэтому, что, «отстаивая» (словами, разумеется, — не более того) совре­менные земледельческие порядки от «грядущего» (?!) капитализма, они отстаивают только средневековые формы капитала от натиска его новейших, чисто буржуазных форм.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: