Сделай Сам Свою Работу на 5

Как предпосылки современных технологий хищения





Взяточничество, как правило, тесно связано с «хисничеством» – казнокрадством. Причем связь такова, что взяточничество может быть без хищений, но редко крупное хищение обходится без взятки. Если взятки «выросли» из обычаев подношений и мздоимства (передачи мзды), то хищения – из возможности бесконтрольного распоряжения чужим имуществом и финансами.

Среди первых провинциальных казнокрадов, по-видимому, выделялся посадник – выборное должностное лицо, глава исполнительной власти в так называемых вольных русских городах.

Наиболее доходной статьей бюджета этих городов являлись «куны» – пошлины, взимаемые с приезжих купцов. В Псковской судной грамоте посаднику особо предписывалось «крест целовати» на том, что «городскими кунами не корыстоватися». В противном случае, расследование должен вести не городской суд, не городское вече, а «у князя на сенях, взирая в правду по крестному целованию. А не всудят в правду, ино Бог буди им судия на втором пришествии Христово. А тайньгх посулов [взяток] не имати ни князю, ни посаднику».

За злоупотребления по службе – растрату казны – на вече судили и князей. Их «торжественно изгоняли в Новгороде и других местах». Попытки князей сместить неугодных посадников не всегда удавались. Например, новгородский князь Святослав Мстиславович потребовал смены посадника Твердислава, но вече отказало ему в этом под угрозой собственного изгнания[21].



После укоренения самодержавия наместников-казнокрадов казнил-миловал сам царь. По Уставной грамоте «великого государя и великого князя Алексея Михайловича всей Великой и Малой России самодержца» мытоимцы (сборщики налогов) представлялись основными расхитителями казны. Многие указы предусматривали суровые наказания за умаление государственной казны: если «кто больше возьмет, кто ведомости испортит или неправду напишет, должен быть жестоко наказан посмертной и непрощаемой казнью»[22].

Ранее российское законодательство в первую очередь имело в виду отношения городской торгово-промышленной жизни. Село, деревня оставались на заднем плане. Между тем волостные старшины, сельские старосты, чиновники почтовой службы, служители богоугодных заведений и иные «царевы слуги» чинили разор казне не в меньшем масштабе, чем, скажем, воеводы и губернаторы. Однако «технология» хищений закономерно предполагает соучастие: писарей и подьячих, цолнеров (казначеев, кассиров) и дьяков, копиистов и секретарей.



Архивы Монетной канцелярии свидетельствуют о многочисленных хищениях золота и серебра на монетных дворах. В качестве субъектов хищений выступали материально ответственные лица – старосты, счетчики и подьячие. Они похищали не только деньги, но и «сырье» (золото и серебро). При этом многие преступления оставались нераскрытыми. Например, в 1741 году на Кадашевском монетном дворе обнаружилась большая недостача золота и серебра при чеканке медалей. Ранее там же так и не смогли отыскать виновных в недостаче четырех пудов серебра[23].

Наиболее крупные хищения совершались поставщиками провианта и амуниции для армии и флота. В Преображенском приказе был пытан рыбопромышленник Илья Юдин. В результате его мошенничества пострадали рыбные запасы Ставского новоприборного полка. «Решение – тать» (вор)[24].

Такие хищения совершались, как правило, в сговоре с интендантскими чинами. Многотомное уголовное дело о хищениях в Главном кригс-комиссариате (финансовом управлении армии) и Артиллерийской конторе весьма показательно во многих отношениях. Правительствующий сенат был до такой степени взволнован масштабами преступления, что немедленно предписал «провести ревизии денежной казны во всех присутственных местах»[25].

После обнаружения первых признаков хищения в Артиллерийской конторе, ее руководством, как всегда, была предпринята попытка скрыть недостачу и замять дело. Однако это не удалось. Тогда один из расхитителей квартирмейстер Иван Иевлев всю вину взял на себя. И это не получилось: по предварительным подсчетам сумма недостачи составила 141 850 рублей. Слишком большие деньги для одного квартирмейстера (завхоза). Вполне естественно, что выявилась преступная связь Иевлева с цалмейстером (бухгалтером) Риддером. Впоследствии оказалось, что участниками многолетних хищений были все члены присутствия Артиллерийской конторы, за исключением генерал-майора Якова Бибикова.



Сенатская следственная комиссия под руководством сенатора Дмитрия Волкова установила, что организатором хищений был асессор Василий Долгов-Сабуров. Именно в его ведении находилась денежная казна Артиллерийской конторы и «хранилась в кладовых за его печатью». Казначей признал свою вину частично, а основную сумму недостачи отнес на умерших во время чумы (1771 г.) счетчиков и казначеев Кишенского и Ведякина, поскольку акта приемки казны («росписных списков») не составлялось. Комиссия зашла в тупик, из которого ее вывело еще большее хищение в Кригс-комиссариате. Речь шла о сумме в один миллион триста восемьдесят две тысячи рублей. У одного только казначея ротмистра Руднева из 628 500 рублей в наличии оказалось всего 277 242 рублей. Более того, соучастниками хищения были суконные фабриканты и купцы Василий Выродов, Егор Грунт, Матвей Шигопин и др. Со стороны Кригс-комиссариата в сговор с поставщиками мануфактуры вступили цейхвартер (интендант, завскладом) Никита Чевкин и контролер майор Хрущев. От промышленников они получили крупные взятки (в размере имений), составили подложные документы о фиктивных поставках сукна, карамзеи и прочих тканей, а деньги поделили. Опись недостающих «мундирных вещей» на складе Чевяки заняла свыше 300 листов.

После того как Екатерина II назначила ведать комиссией генерал-аншефа князя Михаила Волконского, многие подследственные «ударились в бега». Скрылись майор Хрущев и суконщик Грунт, исчезла с деньгами жена казначея Руднева, уехал в неизвестном направлении купец-суконщик Тихон Лахтин, пропали майор Александр Сатин и прапорщик Петухов. Бежали приказчики и управители фабрикантов Выродова и Амосова. Следственные осмотры частных архивов подследственных лиц, очные ставки показали, что только за фиктивную поставку сукна Бахмутскому гусарскому полку Василий Выродов получил свыше 300 тысяч рублей. До своего побега Егор Иванович Грунт успел переписать две фабрики на своих братьев Еремея и Христиана. То же сделал и Матвей Шигонин. А суконщик Иван Овощников свою полотняную фабрику сжег. Стали случаться кражи документов, денег и имущества из домов фабрикантов.

В материалах дела нет данных о проведении каких-либо экспертиз документов или же их сопоставлений (встречной проверки). Например, Егор Грунт свидетельствовал, что в 1772 году он поставил 32 подводы с сукном, карамзеей и трипом, но его заявление не проверялось, видимо, потому что всю отчетность Грунт вел на немецком языке. Комиссия же не стала заниматься переводом.

В конце концов перед Сенатом в 1781 году предстал один Василий Выродов, которого отправили в ссылку. Интендантов Кригс-комиссариата лишили чинов без права поступления на службу.

Следует заметить, однако, что деятельность комиссии в дальнейшем (до 1785 г.) не прекращалась. Она была направлена на взыскание казенных долгов, распродажу конфискованного имущества и розыск подследственных. В розыске денег и имущества лиц, скрывающихся от следствия и суда, принимали участие не только члены комиссии. Например, получил вознаграждение мещанин Варламов за то, что показал, где спрятаны деньги, документы и имущество фабриканта и купца Кишкина (в тайнике дома канцеляриста Осипова)[26].

Торгующие люди назывались в те времена по-разному – в зависимости от приписки (прописки), объема торговых операций и наличного капитала: гости, торговые, посадские люди, купцы и купчины. Последние, как правило, назначались на должности торговых представителей правительства в разные губернии. Купчинам давалось монопольное право на скупку товаров у местных производителей, заготовителей, промысловиков и различного рода посредников. Они имели достаточную свободу и при выборе каналов сбыта приобретенных товаров. Вся выручка от оптовой перепродажи должна была поступать через губернское управление в Камер-коллегию. Отсутствие безналичных расчетов, региональное и сезонное колебание цен, недостатки учета и отчетность создавали благоприятную обстановку для хищений. Расследование таких преступлений поручалось вести комиссиям Камер-коллегии. Комиссии работали годами, докладывали, что в записных книгах купчин разобраться невозможно («цифры зачерканы»), но длительное время держали обвиняемых «под караулом» (под арестом).

В ведении торговых представителей иногда были местные предприятия, например, по обработке кож и производства лосины (вид замши, которая шла на пошив офицерских панталон). Обычно такие предприятия не ревизовались со времен своего основания. Специальные шнурованные приходно-расходные журналы (книги) не всегда запрашивались в канцеляриях того или иного приказа (министерства). Так, купчина Сибирской губернии Михаил Ветошников, не получив вовремя шнурованные книги из канцелярии Сибирского приказа, с 1720 по 1725 года вел двойную бухгалтерию – «черновую» и «беловую». Согласно подсчетам ревизоров из Камер-коллегии Ветошников присвоил (недодал казне) 150 тысяч рублей. Купчина был «взят под караул», а имение его опечатано.

Будучи допрошен советником Тарбеевым, Михаил Ветошников показал, что «простотой своей, а не умышленно» раздал без «обязательных писем» – расписок много казенного товара «разным чинам, людям иным для смотрения, а протчим в продажу». Слезно прося отпустить вину. Ветошников, между прочим, поясняет причину, но которой многие, как он считает, должники отказываются платить ему долги. «Ведая, что ведено (комиссией советника Торбеева) со всех должников такие деньги взыскивать с процентами, и боясь процентов, те должники по тому сыску в таких деньгах отрицаются, якобы таких товаров не бирали, а иные показывают, будто такие деньги платили, а других сыскать не могут, а иные из того числа померли». Находясь «под караулом», Ветошников пишет в Сенат челобитные с просьбами «назначить настоящее следствие по делу, освободить из под караула под залог, допустить к участию в расследовании и проверке движения товаров и денег, а также к собиранию долгов». В 1734 году Сенат отпустил Михаила Дементьева, сына Ветошникова, на свободу под залог, но нового расследования не назначил[27]. В сущности, многие уголовные процессы заканчивались типичным приговором: лишение чинов, конфискация имения и всего имущества.

Главной задачей расследования хищений было возмещение причиненного казне и кредиторам ущерба. У одного из крупнейших казнокрадов того времени князя Александра Даниловича Меншикова было конфисковано: 90 тысяч душ крестьян из городов Ораниенбаум, Ямбург, Копорье, Раненбург, Почеп и Батурин; 4 млн рублей наличной монетой, капиталов в Лондонском и Амстердамском банках на 9 млн рублей, бриллиантов и разных драгоценных камней и вещей на 1 млн рублей, 105 пудов золотой посуды.

Примечательно, что замысел комбинации по розыску этого имущества обсуждался 13 декабря 1727 года на заседании Верховного тайного совета. Состоялось постановление, чтобы вся переписка Меншикова перлюстрировалась. Опальный князь, не подозревая ловушки, продолжал управлять из ссылки своим богатством. До своей кончины ему удалось удержать только заграничные вклады, которые могли быть выданы не иначе, как только самому вкладчику или законным его наследникам. Таковым являлся молодой князь Александр Александрович, но и он не получил вкладов отца. Обер-камергер, а впоследствии и регент Бирон убедил наследника перевести деньги, а затем 8 млн рублей направил в казну, не забыв поощрить и себя в размере 1 млн рублей.

История богатства самого герцога Бирона мало чем отличалась от истории казнокрадства Меншикова или, скажем, мошенничества маршала Миниха. Бирон, как сообщает известный историк В. Н. Татищев, прибыл в Россию в «мизерном состоянии», но успел вытянуть из казны не менее
16 млн рублей. Сознавая, что вряд ли существуют юридические основания владения таким имуществом, Бирон, действуя через банкира Липмана, отправлял похищенные деньги в Вену. Запуганный Тайной канцелярией и обольщенный посулами Миниха (фаворита Анны Леопольдовны), Липман изменил в несчастии своему патрону и указал, в каких местах и у каких лиц хранились герцогские капиталы.

На допросах Бирон отвечал, что «до казенного вовсе не касался... вне России никаких денег и богатства не отправлял и отправлять было нечего...». Бывший заведующий всеми Сибирскими железными дорогами генерал-обер-берг-директор Шемберг прямо показал на Бирона как на соучастника хищения 400 тысяч рублей. Разумеется, граф Миних, организатор расследования, получил часть похищенного Бироном имущества. Но сей очаковский герой – Бурхард Миних владел им лишь до вступления на престол императрицы Елизаветы Петровны. Дальше наступил его черед быть подследственным.

Сын небогатого помещика в герцогстве Ольденбургском, Миних был из числа тех, кто поступил в русскую службу при Петре I. Постройка Ладожского канала была одним из источников его обогащения (присваивал до 30 тысяч рублей в год). Кроме того, «искусный инженер» похищал строительные материалы, из которых «настраивал в Петербурге дома и дворы», которые приносили ему 16 тысяч рублей ежегодного дохода.

Как бы ни были велики заслуги Григория Александровича Потемкина перед Россией, но все же приходится сказать, что никто из обыкновенных смертных не обошелся ей так дорого, как великолепный князь Тавриды.
Во время командования Потемкиным армией, действовавшей против турок, Екатерина II из экстраординарных сумм отпустила ему 55 млн рублей. Без всяких обоснований и бездокументно было истрачено свыше 700 тысяч рублей. Около 1 млн рублей выдано по запискам секретаря Потемкина тайного советника Попова. На 9 млн рублей были представлены расписки разных лиц, а 3 млн 300 тыс. рублей пошли неизвестно куда[28].

В своих «Записках» Г. Р. Державин отмечает, что князь Потемкин распоряжался полновластно казенным добром, передавал от себя такое же право и другим лицам.

Так, на полное усмотрение губернаторов было передано право безвозмездной передачи крымских и приднепровских «знатных земель», которые тотчас же и продавались за большие суммы.

Президент Коммерц-коллегии тайный советник Гаврила Романович Державин неоднократно участвовал в расследовании хищений, и зачастую ему было непонятно, как кассиры могут похищать крупные суммы без предварительного сговора с начальством. Например, как мог похитить кассир Петербургского заемного банка 600 тыс. рублей без ведома главного директора П. В. Завадовского?

С этим вопросом он обратился к Екатерине II. Императрица назвала Державина «следователем жестокосердным» и вывела его из состава следственной комиссии.

Новый состав, учитывая, что Завадовский был хотя и кратковременным, но фаворитом Екатерины, дипломатично замял дело. Попытки Державина прояснить ситуацию окончились тем, что Коммерц-коллегия была упразднена. Новый император Павел I не шутейно погрозил несговорчивому экс-президенту: «Сиди у меня там (в Сенате) смирно, а то я тебя проучу»[29].

Материалы о хищениях придворных особ и государственных деятелей, разумеется, не рассматривались в обычных судах, имея «известный титл» (гриф секретности).

На уровне окружных судов в делах фигурировали губернские канцеляристы и волостные старшины, которые регулярно крали оброчные деньги и деньги из сумм подушного сбора[30], реже – опекуны.

Опекунское управление касалось наследственной части имущества, представленной в виде имений и промышленных предприятий, и доверялось лицам, назначенным, губернскими правлениями. Так, например, велось управление некоторыми заводами Демидова, Баташева, Шепелева и др.

Зачастую выбор управляющих был неудачен. Опекуны запутывали отчетность настолько, что потом годами велась переписка с губернской канцелярией по уточнению прихода и расхода. В безнадежных ситуациях назначались следственные комиссии.

Свыше пяти лет, например, Палицин, при участии управляющих Куракина и Розена, «опекал» заводы Шепелева. В результате оказалась недостача 300 тыс. пудов руды[31]. Примерно так же действовал и опекун над имениями и заводами Баташева майор Брендель[32]. Расследование таких дел требовало весьма значительных временных затрат при усердном отношении к работе. Но в конце XIX века на одного следователя приходилось 113 уголовных дел, оконченных производством. Иначе сказать, на одно уголовное дело каждому из 1300 следователей отводилось менее трех рабочих дней[33]. В этих условиях удавалось иногда расследовать лишь наиболее грубые формы казнокрадства.

В историческом аспекте достаточно самостоятельным направлением реализации экономико-криминальных схем являются банковские, налоговые и другие финансово-кредитные аферы. Хищения в финансово-кредит-ной сфере относятся к интеллектуальным видам преступной деятельности. При этом жертвами хищений в подавляющем большинстве случаев становились рядовые вкладчики.

В 1861 году открылось первое частное кредитное учреждение – Санкт-Петербургское кредитное общество, в 1864 году – частный коммерческий банк. К 1 января 1898 года в России числилось 511 учреждений краткосрочного и долгосрочного кредита (не считая 461 отделения)[34]. Широкое распространение, особенно в сельской местности, получили общества взаимного кредита. Каждому члену при вступлении в общество открывался кредит на сумму, в 10 раз большую против суммы членского взноса.

Кредиты были всегда чрезвычайно дороги: до начала XII столетия при годовом займе закон допускал рост в половину капитала. Владимир Мономах попытался было уменьшить кредитную ставку до 40%, но сие в общем-то мало зависит от закона, особенно когда речь идет о частных ростовщиках.

Прискорбная закономерность: если возникают банки, то появляются и хищения в них. Чем больше банков, тем больше преступлений и так называемых банковских процессов. В октябре 1876 года в Московской судебной палате рассматривалось уголовное дело о Московском ссудном банке (дело Струсберга). Дело о злоупотреблениях в Саратовско-Симбирском земельном банке рассматривалось в Тамбовском окружном суде в июне-июле 1887 года. Через год вскрылись махинации в деятельности Санкт-Петербургско-Тульского банка.

Типично, что в первое время своего существования каждый банк стремился привлечь клиентуру – вкладчиков. Зачастую это делается за счет массовой выдачи ссуд. Соучастниками хищения в подобных ситуациях наряду с членами правления выступают подставные акционеры и заемщики. Главным признаком криминальной ситуации служит явное расхождение сумм, выданных заемщикам, и реальной стоимости заложенного имущества. Санкт-Петербургско-Тульский банк выдал, например, Киселеву под его дом ссуду в размере 130 тысяч рублей, а дом был продан только за 15 тысяч рублей. Под дом Хомяковых в Москве выдано 700 тысяч рублей, а реализован он был за 525 тысяч рублей. Свидетели (Адамович и Безродный) показали, что «оценка имущества, вопреки уставу банка, производилась не всеми членами оценочной комиссии (в протоколах имеются лишь подписи одного-двух членов-оценщиков)». К протоколам оценки не прилагались документы, отражающие истинную цену недвижимости и степень ее доходности (копии контрактов и иных условий).

Банковский ревизор Безродный попытался настоять на особом мнении о результатах ревизии, но был тотчас же выдворен из состава ревизионной комиссии ее председателем Борисовым (членом правления банка).

Наиболее способных соучастников из простых акционеров организаторы хищений в порядке поощрения переводили в члены оценочных комиссий, а из последних – в члены ревизионных комиссий или же в члены правления банка. В целом по Санкт-Петербургско-Тульскому банку, так же как и по Саратовскому, лишь 10% прибыли шло в запасной капитал, а 90% «расходовалось по рукам»: солидные платежи в пользу оценщиков, членов ревизионной комиссии и прочих. Но еще большие суммы необоснованно выплачивались директору и высшим служащим банка. Эти вознаграждения (тантьемы) начислялись и тогда, когда банк работал с большими убытками.

Вообще говоря, деятельность многих банков, акционерных и страховых компаний начиналась с мнимых прибылей и, соответственно, с подложных документов по этому поводу. Таким образом поддерживался курс акций, но поскольку курсовая цена акций определялась их дивидендом, то нужна была прибыль для его выплаты.

Такую прибыль приходилось «сочинять». При этом основным приемом служило увеличение сумм прибыли за счет непокрытых убытков, а также возвратных расходов. Иными словами, в качестве прибыли выступает не чистый доход, а валовой, без учета издержек.

Подсудимые банкиры ссылались, как правило, на то, что вся их деятельность велась «без корыстных целей, без подлогов, обманов и без стачек (сговоров) с залогодателями и прочее; составляет не уголовное преступление, а просто действие неосторожное, неблагоразумное» (подсудимый М. Ф. Масловский).

Заметим, что эта «неосторожность и неблагоразумность» касались не своего, а чужого, управляемого имущества. Бескорыстие от корысти в банковских учреждениях отличить затруднительно. Когда правители какого-либо банка действуют в пользу акционеров-вкладчиков, то и тогда основная выгода и барыши идут в пользу банкиров. Стоило прибавить дивиденды вкладчикам, как в геометрической прогрессии увеличивались дивиденды учредителей и управляющих. С помощью подставных лиц на так называемых «общих» собраниях акционеров формировался необходимый состав группы расхитителей. По указке организаторов такие участники собраний могли забаллотировать любого неугодного акционера, но могли и выбрать членом правления того, на кого покажут постановщики сего спектакля.

И все же излюбленная комбинация банковских расхитителей складывалась из следующих операций. Местом совершения преступления выбиралось кредитное учреждение, основанное на акционерных началах. Крупный акционер вкладывал свой более или менее значительный капитал в акционерный банк. Далее он обыкновенно собирал вокруг себя большую группу мелких акционеров, которая всегда одерживала верх над разрозненными вкладчиками при голосовании. После этого такой лидер начинал, по своему усмотрению, формировать всякого рода контрольные комиссии. И наступало время, когда искусственным увеличением дивиденда все банковские акции раскупались. Теперь делец выходил из игры, не забывая получить огромные тантьемы и свои деньги за проданные акции.

Иногда следовало и продолжение: выждав понижения курса акций, поскольку оставленный мошенником банк, как правило, находился на грани краха, биржевой игрок начинал вновь скупать за бесценок банковские акции. История могла повторяться до тех пор, пока банк не ввергался в финансовый крах либо такой акционер не переходил в другой банк, садился на скамью подсудимых или же умирал.

Аналогичным образом поступали расхитители-мошенники в сфере подрядного строительства крупных объектов – заводов, верфей, железных дорог. Вначале появлялся «ловкий человек», который «выхлопатывал» (за взятку) для себя концессию и передавал ее крупному капиталисту.

Заполучив акции в свои руки и опять-таки составив вокруг себя «партию послушных акционеров», капиталист кое-как строит запланированное и хищнически построенное эксплуатирует. В дальнейшем предприятие обычно сдавалось с миллионными убытками государству, а крупный акционер-строитель успевал благополучно выйти из дела. Вопли ограбленных акционеров, громкие журналистские расследования вызывали лишь вялый интерес в среде обывателей.

Конечно, случались и в среде масштабных воров «сердечные терзания». Самоубийством закончилась жизнь «короля спичек» шведа Ивара Крюгера. После смерти магната кредиторы предъявили претензии более чем на миллиард долларов. Только американские вкладчики безвозвратно потеряли 98 миллионов. В 1916 году по всему восточному побережью США были открыты конторы Карло Понзи. Они выплачивали дивиденды каждый месяц 200% на вложенный капитал.

Людей охватила истерия, банки опустели, все стремились стать вкладчиками полуграмотного итальянского эмигранта. Понзи – бывший банковский служащий – уловил главное: покажи прибыль и тогда получишь кредит. Чем больше прибыль (дутая), тем солиднее кредиты (натуральные). Уже через два месяца Карло Понзи переехал из бедного бостонского квартала в район, где жили миллионеры. Впоследствии, после двух лет отсидки и депортации на родину, Понзи был назначен финансовым советником Муссолини[35].

В российской глубинке не дремали председатели кредитных товариществ и заемных касс. Зачастую одно и то же лицо участвовало в управлении несколькими кредитными учреждениями. Тогда срабатывала изящная комбинация: сам у себя купи и продай сам себе. Например, председатель Лопатинского кредитного товарищества дворянин Николай Александрович Караванов покупал для своих пайщиков очень дорогие сельхозорудия у Сергачской земельной кассы, где он тоже был председателем. Зоркий счетовод товарищества Лазарь Афанасьев был сразу же уволен. Казна худела с каждым днем: ссуды на подставных лиц, беспроцентные ссуды; дивиденды на вклады списывались в расход как выданные вкладчикам; невозврат кредитов и т. д. Расследование «неправильных действий» председателя Караванова было прекращено по типичному основанию: по ст. 277 Устава Уголовного судопроизводства «за недоказанностью признаков состава преступления, предусмотренного ст. 1154 и ст. 1155 Уложения о наказаниях, ввиду отсутствия точных указаний на злоумышленность неправильных действий»[36].

С тех пор не раз менялась власть, но по-прежнему не редкость, когда кредитами распоряжаются мошенники, выдающие огромные деньги, например, под заманчивые проекты, которые никогда не будут реализованы. Как только рубли (доллары, франки, марки и т. д.) поступают на счета фирм для преобразования области (штата, департамента, провинции), так расхитители-аферисты покидают пределы досягаемости уголовного закона.

В 90-х годах ХХ века российские неправительственные организации активно реализовали коммерческие программы (через предприятия-спутники) за счет резервного фонда российского правительства[37]. Они пользовались льготами в кредитовании, получении лицензий, беспошлинном ввозе и вывозе товаров, получали содействие в предоставлении консульских услуг и, конечно, налоговыми льготоами.

Интересы государственной казны издревле считались подлинно государственными. «Дани с подданных в казну государственную, – писал Василий Никитич Татищев, – есть дело весьма нужное, по истории же видим, что в весьма в глубокой древности в Египте, Ассирии и других установленное, дабы каждый подданный знал, что он и когда дать должен». Много «славных философов» размышляло о сути налогов («окладных даней», «экономического оброка»), об их величине и путях их уменьшения, а также о наказаниях за неуплату. Сошлись на том, что «подати в государстве подобны балласту на корабле, великие погружают, а малые от опрокидывания удержать не могут»[38].

Насколько известно, император Август (Октавиан) с 27 года до н. э.
в Римской монархии впервые ввел государственную налоговую систему.
В дальнейшем ее усовершенствовал Константин I (Великий). При его правлении налоговые ставки действовали без изменений каждые 15 лет. С марта по сентябрь последнего года данного периода проводились ревизия и пересмотр величины государственных сборов.

В Древней Руси содержание князя, «военные предприятия», примитивное управление и суд удовлетворялись посредством личных повинностей и натуральных сборов (ставить княжеский дом, кормить княжеских коней, косить луга, рубить дрова, давать кур для княжеских соколов и т. п.). За натуральными сборами князь отправлялся сам (полюдье) или же их доставляли ему добровольцы (повозы). Эти сборы вскоре приняли вполне или отчасти денежную форму. Татарское нашествие имело последствием наложение на русские княжества дани (ордынский выход). Уничтожение татарского ига ничего не изменило для населения. Только теперь дань, поступая в великокняжескую казну, уже там и оставалась.

Наряду с прямыми сборами в податной системе Московского государства существовали внутренние таможенные сборы. Они представляли собой платежи, которые взимали на каждом шагу движения товаров от производителей к потребителям: при провозе товаров по дорогам, при перевозе через реки, при ввозе в город, при хранении и взвешивании, при продаже и т. д.

Развитие торговых отношений с иностранными государствами через Белое море привело к возникновению внешних таможенных пошлин.
С половины XVI века появляется новый вид косвенного обложения – кабацкий сбор, эта питейная регалия правительства.

В царствование Алексея Михайловича большая часть внутренних пошлин была отменена, а вместо них установлена единообразная торговая рублевая пошлина. Но появились новые прямые налоги, специально предназначенные на военные нужды: «пищальные» деньги – на содержание пищальников (стрелков), «ельчужные» – на изготовление пороха для ружей
и т. д. В то же время начинается переход от древней налоговой («окладной») единицы – «сохи» к подворному обложению. Тогда же происходит упрощение налоговой администрации: поступление налогов сосредоточивается в Стрелецком, Лесном приказах и приказе Большой казны.

При Петре Великом вводится ряд новых налогов: драгунский, гербовый, табачный и судовой. Затем начинается государственная монополизация наиболее выгодных предметов торговли на внутреннем и внешнем рынках.

В 1717 году Петр решается заменить все прямые сборы одной податью, определив ее по новой окладной единице – «душе». В последний год его царствования (1724 г.) налогов было собрано почти в семь раз больше, чем в 1680 году, причем две трети доходов шло на содержание армии и флота.

Преемники Петра, по-видимому, не имели сведений ни о количестве государственных сборов, ни о количестве расходов. Многочисленные ведомства взимали налоги «каждое для себя». При этом они не посылали в Правительствующий сенат абсолютно никаких ведомостей о состоянии их бюджетов.

Архив Коммерц-коллегии изобилует делами о нарушениях налогового законодательства или, как тогда писали, «похищении казенного интереса». Однако это ведомство занималось только расследованием «тайного провоза товаров, утайки торговых пошлин и прочих злоупотреблений по торговле».

В Коммерц-коллегии существовала Секретная экспедиция, которая вела расследование особо важных и сложных дел.

Например, о «поимке тайно перешедших границу грех человек, и обнаружении у них фальшивой печати Радзивиловской таможни». Суть в том, что эти люди платили не таможенных пошлин за привозимые из-за границы товары.

Такую пошлину не брали только за товары к «высочайшему двору». Что же касается «фальшивой печати», то задержанные не учли одного обстоятельства: печати на каждой таможне резали только на один месяц, то есть данная печать была украдена, но она была недействительна (месячный срок ее действия давно закончился)[39].

«Налоговые сыщики» Коммерц-коллегии тайно исследовали торговые операции крупных торговцев-оптовиков. Так, весьма скрупулезно были изучены сделки известного хлебного купца Афанасия Косиковского. По существу, было проведено сравнительное исследование документов из разных источников («встречная проверка»), а именно из Петербургского губернского правления, Ревельского порта, Петербургской таможни, Департамента министерства коммерции, Департамента министерства юстиции, Экспедиции секретной, бухгалтерской и счетной. Все цифры по товару и налогам «сошлись»[40].

Иностранные дипломаты и купцы часто покупали российские товары в самой стране. И если это был товар «расходный», то не платили пошлины на законном основании. Английский резидент (торговый) барон фон Вольф догадался ремонтировать свои корабли на рейдах в России. Только на одни паруса пошли тысячи метров «расходного» беспошлинного материала[41].

Пятый департамент Сената иногда расследовал налоговые злоупотребления купцов – поставщиков провианта и амуниции для армии. Каждый такой купец должен был ежегодно представлять «оборотный аттестат» (типа декларации о доходах). Многие либо не представляли такого документа, либо значительно уменьшали доход.

Еще в Петровский период государство монополизировало «выделку, перевоз и продажу предметов, составляющих регалию казны». Покупка лицензии («откупа», «подряда») и уплаты пошлины – единственно разрешенная возможность, например, винокурения. Тех, кто не платил пошлины, называли корчемниками. Преследования корчемников в XVIII веке входили в обязанность Коммерц-коллегии. Были учреждены специальные воинские команды по борьбе с корчемством. Восьмого марта 1751 года указом Сената было предписано организовать во всех губерниях корчемные конторы. Возглавляли конторы офицеры, которые должны были «иметь смотрение в губернских городах и уездах за верными сборщиками (пошлин) и чтоб в вино воды и иного ничего не примешивали, и чтоб вина не курили (без пошлин)».

Если корчемников «ковали в железо» и отправляли в ссылку, то, как правило, иные налоговые правонарушения наказывались в форме штрафных санкций, с частичной или полной конфискацией имущества. Различия между уголовным и гражданским судопроизводством были весьма незначительными. Для сбора необходимых сведений и доказательств зачастую проводилось негласное дознание об имущественном положении налогоплательщика. Затем составлялась опись недвижимого имущества и назначались публичные торги. Секретное дознание велось и в отношении владельцев заводов, фабрик, пароходных компаний и иных коммерческих структур.

Секвестр (арест) назначался и на производственную продукцию, и на здания, и на пароходы. По представленному управляющим акцизными сборами Нижегородской губернии отношению были, например, секвестированы пароходы «Мария», «Надежда» и «Аввакум», принадлежащие купчихе Марии Кашиной, за неплатеж 50 тыс. рублей нефтяного сбора. За налоговые неплатежи был продан с публичных торгов и буксирный пароход «Вольск», принадлежащий саратовскому I гильдии купцу Абраму Леву.

При обнаружении подлогов в документах налогоплательщиков дознание, которое вел, например, уездный исправник, превращалось в предварительное следствие с участием судебного следователя.

Совершенствование налоговой системы (способов удержания налогов и правил освобождения от них, правил специального налогообложения, списания части доходов) шло параллельно изобретению приемов минимизации налогов, оттачиванию искусных методов уклонения от их уплаты.

В случаях, когда в эту «игру» включался большой бизнес, под ударом оказывалась весьма значительная часть налоговых сборов.

В современной практике борьбы с налоговыми правонарушениями особо выделяются «налоговые лазейки», связанные с манипулированием прибылями с капитала и убытками, созданием частных трестов и фондов, использованием «скидок на истощение запасов источников сырья», раздуванием расходных статей финансовых отчетов, отсрочки выплаты жалованья высшему персоналу и т. д.

По мнению американских специалистов Фрэнка Джитни, Леарнда Ханда, Райта Миллса, «честная уплата подоходного налога всеми, на кого он распространяется, позволила бы правительству уменьшить общее налоговое бремя на 40%». За счет неуплаты налогов в различных странах имеется так называемый «черный» сектор экономики.

Уклонение от уплаты налогов по сути есть не что иное, как разновидность хищения государственных средств, поскольку присваиваются и растрачиваются деньги, которые должны быть внесены в государственную казну. Способы и приемы этих преступлений также совпадают: подлоги в документах (материальные и интеллектуальные), нарушение правил ведения учета и отчетности, нарушение технологии кассовых операций, подкуп должностных лиц (аудиторов, налоговых инспекторов, полицейских).

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.