Сделай Сам Свою Работу на 5

Бессонницей чреватая тоска





 

Бессонницей чреватая тоска

Бодрит мозги бедой и пустяками,

К ведру и тряпке тянется рука —

Очистить грязь, не мытую веками.

 

Ты словно долго шёл издалека,

Скопилась преждевременно усталость,

Печаль, разочарованность, тоска…

А старости — тебе и не досталось.

 

А мне — не знаю, будет ли дано

Ещё посуетиться до могилы,

И если честно, то уже давно

Растрачены отпущенные силы.

 

Вспугнуло сон, встревожило покой

Своими ли, чужими ли грехами…

Бессонница, рождённая тоской,

Тоскою же чревата — не стихами.

* * *

Парк имени 9 января

 

Загогулины старинной решётки

Снегопадом подмалёваны белым —

Кто-то вычертил так ладно и чётко,

Кто-то выковал хитро и умело.

 

За решёткой потонули в сугробах

Неопознанные кущи сирени —

Их сегодня угадать и не пробуй,

Эх, дожить бы до весенних цветений.

 

Здесь сегодня только белое с чёрным,

А весна не поскупится лиловым,

Откровенными мазками, проворно

Гроздья вырисует ярче, чем слово!

 

Дотянуть бы… Прежде крепкая вера

Незаметно оскудела с годами…

За окошком чёрно-бело и серо,

И холодные сугробы рядами.



* * *

Уже и не мечтаю о лете

 

Уже и не мечтаю о лете,

Ну, разве, в потаённых глубинах…

Пришлите на весну мне билетик

По почте, хоть какой голубиной.

 

Ведь в кассах предварительных даже,

Как на предновогоднем базаре,

Билетов на весну — распродажа,

За сорок суток — в полном разгаре.

 

Я там пооббивала пороги —

Просительская участь несладка,

А я поиздержалась в дороге —

Не взять билет законным порядком.

 

Не мне животрепещущей ланью

Носиться по весенним полянам,

Но слишком неуёмно желанье,

И слишком убедительны планы.

 

И я не отступлю от маршрута:

С пронырливостью мартовской кошки

Я в суматохе выжду минуту

И ловко примощусь на подножке.

 

А Солнце надрывается ярко,

В высоких отражаясь сугробах,

И мне бы на весну контрамарку,

Хотя бы самой плохенькой пробы…

* * *

Февраль

 

Белёсо и туманно

К исходу февраля,

Сырой холодной манной

Пресытилась земля.

 

Прикрытой снегом грязи

Не хочет видеть взор,

Цвета разнообразит

Один лишь светофор.



 

Хоть лёд пока, что камень,

Но дело-то к весне:

Сугробы — ручейками

Чреваты в глубине.

 

И тащит ношу вдовью,

По жизни мельтеша,

Чреватая любовью

Бессмертная душа.

* * *

Ани

 

Француженка, до мозга, до нутра,

От первой до своей последней даты.

Так Солнце ярко плавится с утра

И в тучи опускается — к закату…

 

Незаурядность избранных натур

Стремится к звёздам сквозь тенёта терний.

А жизнь порой бывает чересчур,

Но никогда не кажется чрезмерной.

 

Прошедший век успеха и любви,

Пора ненаказуемых ошибок,

Где улыбался каждый визави

И отражался в зеркале улыбок.

 

Её ли в лёгком флирте укоришь?

Mon dieu, а для чего тогда мужчины?

Она так долго видела Париж,

Что город отпечатался в морщинах.

* * *

Унылые краски

 

Природа, как будто нарочно, пред всплеском весны,

Из всех — выбирает унылую серую краску.

А та, заужая границы, что стали тесны,

Летит из щелей, рассыпаясь оконной замазкой.

 

В слоистых сугробах обочины влажных дорог

Уже и не чают наряд обновить белопенный,

Слежавшийся снег проседает и тает у ног,

Надеясь, что почва впитает его постепенно.

 

Безжизненно серый — умышленно выбранный цвет,

Чтоб большим контрастом весенние краски вскипели.

А птицы всё звонче и яростней будят рассвет,

Всё многоголосней в лучах перезвоны капели.

 

Весну торопить, скороспелкой, совсем не по мне,

Течёт не спеша, обнадёжив своей перспективой.

При вере в весну в наступающем завтрашнем дне

Просевший сугроб показаться способен красивым.

 

Когда ж истощится терпенье настолько, что вслух

Готова кричать, что довольно, достаточно, баста! —



Тогда и захватит весенний мятущийся дух

И красок, и запахов невыносимым контрастом!

* * *

С птичьего полёта

 

Прекрасен город с птичьего полёта,

Когда лишь очертанья, без деталей.

И даже идеально зоркий кто-то

Запущенность и грязь узрит едва ли.

 

Какое благородство чётких линий!

Какая строгость улиц и проспектов!

Скалярные пустые величины

Воскресли, обретя в пространстве вектор.

 

Совсем не то: вблизи, с вершины роста,

Ещё усилив зрение очками…

Корявый снег, застывшая короста,

Брандмауэр с граффитными значками…

 

Облезлость мрачноватых подворотен

За блеском приукрашенных фасадов —

Тому, кто небогат и беспороден,

Везде грозит опасности засада.

 

Сугробы ли, помеченные псами,

Сосульки устрашающего вида…

Качает разновесными весами —

Пойди, пойми — Фортуна ли, Фемида…

 

А издали да сверху — любоваться,

Впиваться в перспективу ненасытно:

Эклектика эпох, пошибов, наций —

Ансамбль изображает монолитный.

* * *

Стих ни о чём

 

А нос не обманешь, он явственно чует весну,

И в слякоти марта почудится радостный май.

И вновь, как рыбёшка, на яркую клюнешь блесну —

А что за рыбак тебя тянет — поди, отгадай…

 

Прельстительней правды бывает коварная ложь —

Я тут не открою америк уже никаких —

Сто раз обожжёшься, и всё-таки снова клюёшь,

И снова эмоции выплеснешь — сложится стих,

 

Такой откровенно-весенний, сквозь мартовский снег

Пробившийся первым, замёрзшим под вечер ручьём…

Пресыщенный, ушлый, себе на уме имярек

Сквозь зубы брезгливо процедит: «Опять — ни о чем!»

* * *

Полнолуние фонарей

Притянуло Луну поближе,

Максимальный, гляди, размер!

Я на плоской лепёшке вижу

Отражение здешних сфер.

 

Совпадая с Луной по цвету,

Присоседились фонари,

Догоняя свою планету

Светом лампочки, что внутри.

 

Присягнув на пшеничном хлебе,

Повенчает седой Борей

Полнолуние в чёрном небе,

С полнолунием фонарей.

* * *

Вибрирует город…

 

Вибрирует город, как накрепко сжатый кулак…

Над Гаванью яркий закат и Луна над Дворцовой.

А мартовский снег — почему-то не тает никак,

В чернющих сугробах слежавшийся, таять готовый.

 

Почти как в запястье, в брусчатке стучат молотки,

А силы избыток курочит гранитную плитку.

И в трещинах этих, как в складках усталой руки,

Ты выбери линии жизни надёжную нитку.

 

Неправда, что это автобусы ритм задают,

А дворники чистят старательно только проспекты —

Сам город припрятать пытается свой неуют,

Как малость ленивый, но всё-таки чопорный некто.

* * *

Счастье

Огромное безоблачное небо

Над маревом украинских лугов,

Жара, река — другого и не треба

От милости всеведущих богов.

 

На пасеке в июльскую погоду

Букеты трав настолько хороши,

Что мне уже совсем не надо мёда —

Довольно ароматов для души.

 

Судьба мне улыбается отчасти,

Она ещё оскалится потом…

А рядом город есть с названьем — Счастье,

Но я пока не ведаю о том.

 

Ещё не раз, не два проскочит мимо

Плохих вестей безрадостный гонец…

Всего одна печаль неотвратима:

Каникул приближается конец.

 

Пока ещё тревоги и напасти,

Потери и невзгоды далеки,

А мне и невдомёк, что это — счастье:

Жара, река и домик у реки.

* * *

В начальной фазе

 

Весна в начальной фазе, как любовь:

Заявлена, но всё же ненадёжна,

И ей по пустякам не прекословь,

И за неё томительно-тревожно.

 

То буйствует, взвихряя ветерком

Успевшее затихнуть, устояться,

То чистым припорошится снежком

Притворной, но мучительной прохладцы.

 

Хотя самой — всё видится всерьёз —

На трезвый взгляд: толчёт, как воду в ступе.

Весна… Она помедлит и наступит,

А вот любовь — ещё большой вопрос…

* * *

Не жду

 

Нам говорят, что, дескать, мы должны,

Чтобы не стать пристрелянной мишенью,

В поступках быть логичны и точны,

Уверены и собраны — в решеньях.

 

А так ли уж логичен и умён

Устойчивый в своём непостоянстве

С начала до скончания времён

Наш хрупкий мир, несущийся в пространстве.

 

Физическим законам подчинён,

Пронизан всевозможными волнами,

А выше — неумело сочленён —

Великий некто, выдуманный нами.

 

Он властью абсолютною богат,

С него никто не требует ответа,

Подобно лотерее — наугад

Разбрасывает главные билеты.

 

Направо — в радость, влево — на беду,

Кому-то пир, кому — похмелье пира.

А я уже давным-давно не жду

Особой справедливости от мира.

* * *

Английский сонет

 

Март. Сумерки. Нелепость снегопада.

Печальнее не выдумать сюжета…

Окошко затуманенное рядом —

Протру и снова вглядываюсь в это.

 

Весна уже сама себе не рада,

На что ей запоздалые обеты?

Ложатся перекрёстки Ленинграда

В скупой размер английского сонета.

 

Лепнина, маскароны и ограды,

Мелькнёт среди машин задок кареты,

Нева ломает стылые преграды

И отражает город в бликах света.

 

Скольжу бездумно взглядом по фасадам —

И больше ничего уже не надо.

* * *

Как ворона

 

В холод и зной городской

Припорошена серою пылью,

Руки сложив за спиной,

Как ворона усталые крылья,

 

Меряю тот же маршрут

В устоявшемся жизненном цикле.

И сапожонки не жмут,

Незаметно к ноге попривыкли.

 

Ветер минувшего, тронь

Отклоненья в душевном здоровье.

Марсова поля огонь

Полыхает над братскою кровью.

 

Спорь, если знаешь: права!

Или тупо молчи терпеливо —

Льдины Невы рукава

Отряхнули на берег залива.

 

Сказка, за невской волной

Поспевая, становится былью…

Крылья встряхну за спиной —

И взлетаю — почти без усилья.

* * *

К центру!

 

Поеду к центру с окраин дальних,

Где свежий воздух хорош для тела,

Но тратить душу в районах спальных,

Безлико-новых — осточертело.

 

Когда отсеешь зерно от плевел,

Душа получит живую пищу.

Теснее в центре, но выше левел,

И рядом с Невским метут почище…

 

В дворах-колодцах следы разрухи

Лежат и тают в сугробах сажи,

А над домами витают духи —

За три-то века — чего тут скажешь!..

 

Судьба в прорехах, скопились пени,

Поистрепался имперский глянец,

Пологи спуски, круты ступени,

И что ни зодчий — то иностранец.

 

Здесь интуристы резвы и бойки,

Дробят теченье моста опоры,

И вдоль Фонтанки — решётка с Мойки,

А злые кони смиряют норов.

 

Осатанелый и омертвелый,

То рассупонен, а то задраен,

Скрывает город больное тело

Под новой кожей жилых окраин.

* * *

Предпасхальное

 

Светлы, но призрачны лучи,

И я — сама себе ведунья —

Плыву в прозрачности ночи

Весенним первым полнолуньем.

 

Хоть на термометре плюс три,

Но дух, что жалок и простужен,

Разогревается внутри

И раскрывается наружу.

 

Уже не надо убеждать,

Что этим воздухом весенним

Повелевает благодать,

Что озаряет воскресеньем,

 

Что льда свинцовый монолит

Земля прогретая впитала,

Что и неверие велит

Нарезать веток краснотала.

* * *

Ангел

 

Бесполезно грустить, если Ангел сорвался в полёт,

Глядя вслед, понапрасну стенать и заламывать руки —

Если крылья распахнуты — каждый его узнаёт,

Ты попробуй узнать на Земле, накануне разлуки.

 

Если только глаза, если только простые слова,

Если шаг по Земле не воздушней, чем шаг человека,

Если ангельский смысл проступает чуть-чуть и едва —

Как ракушка, на звук отвечает скрипичная дека…

 

Если с Ангелом ты визави, а крыла за спиной

Принимаешь за груз, придавивший сутулость лопаток,

Он сорвётся в полёт, а тебе оставаться одной,

На прореху в судьбе наложив наслоенье заплаток…

* * *

И вот уже…

 

А я весну совсем не торопила,

Но вот уже зелёная трава,

Деревьев обнажённые стропила

Того гляди, оденут кружева.

 

Тюльпанов обязательные стрелки

Явились из сугробов, как всегда,
А в Ладоге — мороженым в тарелке —

Незримо оплывают глыбы льда,

 

Крошатся, порождая блики света,

Медлительно спускаются в Неву…

И мне ещё, быть может, это лето

Увидеть доведётся наяву.

 

Я мотыльком на лампочку летела,

Стеклянный купол крыльями круша,

И может быть, тепло вбирая телом,

Немного отогреется душа.

 

Оттают застарелые артрозы,

И впустят свет глухие жалюзи —

Смотри: уже высаживают розы

От стен Администрации вблизи…

* * *

Держусь

 

Я не сдалась — держу едва-едва

Рубеж моей последней обороны.

Ещё во сне звучат любви слова,

А наяву лишь каркают вороны.

 

Ещё даёт надежду якорёк,

Цепляясь за подводные коряги,

И путь уже, наверно, недалёк,

Но требует повышенной отваги.

 

Ещё весна не полностью в права

Вошла, хотя тенденция понятна.

Но как бы ни кружилась голова,

Земля никак не крутится обратно.

 

Омлет готов… И яйца Фаберже,

В конце концов, способны разбиваться…

А я ещё держусь, хотя уже

Не понимаю, надо ли держаться.

* * *

Весна…

 

 

Не заметила, как это нынче успело случиться:

Заблудилась в зиме — и в другом очутилась сезоне,

Где пионы взошли — сантиметров, пожалуй, по тридцать,

И траву под нулёвку успели постричь на газоне.

 

Где деревья, корявей чем я, захлебнулись листвою,

Нежно-клейкой, хоть клей каждый лист на конверт, вместо марки…

Но бессмысленно — письма вернутся в печатях отбоя —

Много нитей успели отстричь неуёмные Парки.

 

Но апрельская робость сменилась беспечностью майской,

Изгоняющей холод любой застарелой хворобы.

Разместилась весна в этих улицах так по-хозяйски,

Словно вовсе не здесь выше роста лежали сугробы.

* * *

Вода

 

Весьма загадочна вода,
Лишь рябь поверх видна.
Не угадаешь никогда,
На что вода годна.

Осела грязь, осел песок,
И видно всё до дна,
Но не измеришь «на глазок»,
Какая глубина.

Жестоко ошибётся тот,
Кто в бездну, словно вброд,
И неоправданно берёт
Лишь видимость в расчёт.
* * *

Почти…

 

Торопишься озвучивать, трубя,

То ль сонмы мудрых мыслей, то ли бредни —

И вдруг, в короткий миг, поймёшь себя.

Но очень часто этот миг — последний.

 

Теперь одна лишь мысль владеет мной,

Когда встречаю каждый новый день я,

Что суть не в шлейфе лет, что за спиной,

А сколько вас, последние мгновенья.

 

Ветшают устаревшие тела,

И теплится душонка еле-еле…

А я уже почти что поняла,

Что я такое есть на самом деле.

* * *

Сроки

 

Я поняла причину наших бед,

И алчности, и злобы человечьей —

Истоки в том, что мы на этот свет

Приходим лишь на время — и не вечны.

 

Притом, что никому не ведом срок

Земного пребывания, и люди,

Предвидя окончательный итог,

Мечтают, тем не менее, о чуде…

 

В душе не веря в собственную смерть,
Страшась её, при всём своём неверье,

И принимая эту круговерть,

И упиваясь этой каруселью…

 

Не зная срока, ловим каждый день,

Швыряя в топку месяцы и годы,

И копим впрок такую дребедень

В просвете меж прелюдией и кодой!..

 

А знать бы нам, что Завтра и Сейчас

Сплели свои извилистые тропы,
И что потоп — не будет после нас,

А лишь при нас — и не было б потопа!

* * *

Под сень Петергофа

 

Хорошо б отдохнуть от Петрополя — странной столицы,

От сует отрешиться, укрывшись под сень Петергофа,

Затеряться в толпе, задержаться, остаться, забыться

И сомнамбулой плавать, на память цитируя строфы…

 

Приодеть на себя, маскируясь слегка для блезиру,

Кринолины, турнюры, ещё там какие-то фижмы,

Затаиться под вечер в пустом уголке Монплезира,

Прикорнуть под кустом можжевельника, туи иль пижмы.

 

А наутро опять выходить и сливаться с толпою,

Что аллеями парка к заливу стекает полого

И к фонтанам припасть поспешает, как лань к водопою,

Красотой насладиться, а может, горячим «хот-догом»

 

Углубиться в тоннель затенённой листвою перголы,

Прозревая тот свет, что даётся не каждому в мире,

Исполняя на струнах души немудрёное соло,

С колокольными звонами слившись в вечернем эфире.

 

И вуалью прикрыв разгоревшихся щёк полыханье,

Промелькнув тихим призраком дамы придворного толка,

Чтоб слегка от корсета (волненья) спирало дыханье,

В самых дальних аллеях бродить и бродить втихомолку…

 

Породниться с Самсоном, Петром и с Адамом и Евой,

Тихо в спячку впадать, а весною опять пробуждаться…
Так и впрямь превращусь в томный призрак стареющей девы,

Чтобы именно здесь растворившись навеки остаться.

* * *

Маяк

 

Сбываются все пророчества,

Последний держу редут.

Свобода и одиночество

По общей тропе бредут.

 

Внезапно, как смерть, братание,

Кляну и благодарю —

И дышат в одно дыхание,

И скорость — ноздря в ноздрю.

 

Давно ли на мир берёзовый

Струился надежды свет…

И стёкла в очочках розовы,

И вовсе диоптрий нет.

 

Их ветром в лицо — царапало,

Ласкало стекляшек гладь —

Повыбило да заляпало,

Кому, на кого пенять?..

 

От флёра — одни последствия,

Фантазий и бредней след,

Зато близорукость — бедствие —

Снижаю с теченьем лет.

 

И что мне пророчеств каверзы,

Прогнозы и общий мрак,

Поскольку на левом траверзе

Имею пока маяк.

* * *

Осениться

 

Дышу стариной, обновлённой — и крытой патиной,

О боли телесной, как будто, забыв на мгновенье,

А пух с тополей облепляет подобьем ватина

Подсохшие лужи и вновь отдаётся паренью.

 

Прекрасно слияние вод в перекрестье соборов,

Куда ни взгляни: куполов и крестов благолепье.

Презрев атеизм, осенюсь и светло, и неспоро —

Душа расслабляется, больше не скована цепью.

 

Мой дух воспаряет при виде соборной мечети.

Мне чужды грызня и раздоры, вражда и интриги,
И очень близки все хорошие люди на свете —

Я доброе видеть готова в любой из религий.

 

Ко мне снисходительны будьте, бессмертные боги,

Я так толерантна — широкой душой атеиста —

Я взглядом ласкаю красивый фасад синагоги

И кирхи кирпичную стать — на углу Декабристов.

* * *

Вечер

 

Обрывки серой грязной ваты

Сошлись до кучи:

С утра осадками чреваты

Провисли тучи.

 

Но небо сдерживает слёзы,

Слегка играя:

Давно обещанные грозы

Обходят краем.

 

Не грех ли: плакать, что есть мочи

На пике лета,

Когда до самой поздней ночи

Хватает света?..

 

Сквозь тучи взглядом с поволокой —

Огонь притушен —

Взирает солнечное око

В пустую душу.

* * *

В душе…

 

Кладбищенский воздух несуетным флёром

Обнимет, наполнит и опустошит,

А лица ушедших глядят без укора:

Никто их надежды уже не лишит.

 

Уверовать в силы проклятий и порчи,

В бессмысленность замыслов наших благих?

Но нет ничего нестерпимее, горче,

Больней созерцанья могил дорогих…

 

В моей ли подавленной жизненной силе

Суметь доказать, избегая клише,

Что то, что осталось от них — не в могиле,

А в памяти, в сердце, в разбитой душе!

* * *

Не проспи!

 

Как же быстро глаза привыкают к вечернему свету,

Как же быстро душа благодарность дарить устаёт!

Будто кто-то чужой наложил на восторженность вето,

Будто это не мы бились в зиму, как рыба об лёд,

 

Ожидая весны, а за ней — первозданного лета…

Так чего ж мы летим, только под ноги мрачно глядя?

Из шестёрок шустрим — всё в тузы, в короли да валеты,

Что нам шелест листвы, принимающей струи дождя!

 

И с одной стороны нависает свинцовая туча,

А с другой стороны — полыхает светилом закат:

Это дивное зрелище дарит Величество Случай,

Если ты сохранил незамыленным пристальный взгляд.

 

Не проспи, сбереги драгоценные краски заката,

Этих белых ночей, что безудержно сходят на нет,

Пусть радары зрачков и души неусыпный локатор

Не пропустят судьбой и природой дарованный свет.

* * *

По живому…

 

Дали б волю, избрала б рай:

Свежесть утра над полем росным…

А живу под вороний грай —

И буквально, и в переносном…

 

Дали б волю: ищи, желай,

Не сиди над пустым корытом…

Но живу под собачий лай:

Сверху, снизу, в окне раскрытом…

 

Дали б волю, чтоб быть живой,

Я б вернулась к родному дому.

А живу под внезапный вой —

Не по мёртвому, по живому…

* * *

Южное кладбище

 

Венок печальным крепом оторочен,

И ноги заплетаются, неловки…

Здесь наш приют, до времени отсрочен,

Здесь выход на конечной остановке.

 

По каждому отплачется на тризне,

Судьбу какою мерою ни мерьте.

Здесь одесную — суть отходы жизни,

Ошуюю — лежат отходы смерти.

 

У них подведены уже итоги,

И сдан рубеж последней обороны,

Им наплевать, что справа от дороги

Кружат над свалкой чайки да вороны.

* * *

Тихвинский монастырь

 

Для беды и войны эти стены совсем не преграда,

Да и сам монастырь, как несложно заметить, мужской…

Только млеет душа, неосознанной радостью рада,

Словно Боженька гладит макушку прохладной рукой.

 

Серый пасмурный день, монастырские белые стены

И былинки травы на зелёном газоне двора.

Тишина и покой окружают легко и степенно,

Норовя убедить, что, возможно, ещё не пора…

 

Наполняя меня той одной из всегдашних иллюзий,

Будто есть вариант там, где нет вариантов, увы.

Ты петляй — не петляй, всё равно приближаешься к лузе,

Опыт зверя — сильней, потому — не сносить головы.

 

Колокольные звоны вибрируют в каждой кровинке…

Чтоб поверить во всё — как ни жаль, не настолько проста,

Меж газонов-могил я неспешно бреду по тропинке —

Хорошо, что ещё сохранились такие места.

* * *

Пусть!

 

Мы все упорно движемся куда-то,

Хоть кажется, давно уже пришли…

Так пусть меня последняя граната

Перемешает с комьями земли.

 

Сегодня, что ни день, то злая дата,

Умножились проблемы с головой…

Пусть в спину мне пальнёт из автомата

С последней в мире вышки часовой.

 

Приму удар больным и дряхлым телом —

Иначе не управиться никак…

Пускай меня терзает неумело

Последний незадачливый маньяк.

 

Ушли века Сократа и Марата,

Пичуги на рассвете не слышны…

Готова стать последнею утратой

Последней необъявленной войны.

 

Пусть мною захлебнутся все атаки,

И все суды заменит Божий суд,

Пусть это мне в последней страшной драке

Бессмысленную голову снесут.

 

Не стану уповать на воскрешенье,

Забудьте даже имя, чёрт возьми!

Но пусть навеки сгинут преступленья,

Когда-то порождённые людьми.

* * *

В миру

 

Светло-серый цвет кирпичный небу северному вторит,

А кресты над куполами в завитушках золотых…

Чтобы истина рождалась, много пауз нужно в споре,

Смотришь: робкий вдохновился, а бунтующий — притих.

 

И когда тоской острожной заболел, как взрослый — корью,

Есть всего одна возможность ощутить, что всё — не зря:

Не забыть, что есть дорога к монастырскому подворью

И дорога — от подворья до ворот монастыря.

 

Резанёт по главным жилам, как ножом, большим и острым,

Задрожат душа и тело, как тростинки на ветру,

И проникнешься, и примешь лишь тебе понятный постриг,

И уставу покоришься… И останешься в миру.

* * *

Старые часы

 

Поблёскивает лаковый футляр,

Потёртости старательно скрывая,

Туман стекла набросив, как фуляр,

Субстанция вибрирует живая.

 

Пружину сердца бережно скрепя,

Раскручивает, словно по привычке…

Из дверцы, распахнувшейся скрипя,

Навстречу дню не вспархивает птичка.

 

Часы сверять — кому придёт на ум —

С бесстрастным указаньем эталона?

Теперь для них прекрасной жизни шум

Лишён причины, смысла и резона.

 

Ещё верна и трепетна рука,

Ещё ума — хоромы и палаты…

И маятник качается пока,

Но стрелки отлетели с циферблата.

* * *

Подруги

 

Вокруг сосны глициния побегом

Податливым и гибким обвилась,

Прикинулась подругой и коллегой.

Да и взяла над ней и верх, и власть…

 

Тянулся ствол сосны к небесным далям,
Глициния, прильнувшая к стволу,

Не отставала, плотною спиралью

Его обняв, воздав ему хвалу.

 

Цвела роскошно, буйством красок ярких

Разнообразя строгий фон сосны,

Даря свои букеты, как подарки,

С приходом каждой ласковой весны.

 

Но счастья нет от тягостных объятий,

Совсем не в радость цепкая лоза,

И ствол сосны ещё исполнен стати,

Но жжёт смолы горючая слеза…

 

А кроны — нет, её почти забили

Глицинии лиловые цветы —

Она жива, она пока что в силе,

В сиянии помпезной красоты.

 

Но грянет день, сосна совсем истлеет,

И потеряв опору долгих лет,

Глициния обрушится за нею,

Не удержав изысканный букет…

* * *

Опять встаю…

 

Опять встаю в проём балконной двери

Такой кариатидой неказистой.

А осень, воплощаясь в полной мере,

Прикинула беретик пейзажиста.

 

Упрямый тополь гордо держит позу

И зеленеет, яростно и стойко,

Но поредели клёны и берёзы,

И всё видней становится помойка…

 

Трава, загрунтовавшая газоны,

Пошла замысловатыми клочками,

Сквозит асфальт сырым и тёмным фоном,

Ложатся листья крупными мазками.

 

Художнице уютно на пленэре,

Она всегда одета по погоде

И пишет в узнаваемой манере,
Не следуя меняющейся моде.

 

Любительница крона и кармина

Кладёт мазки внезапно и небрежно.

А я боюсь, что новая ангина

Нагрянет и настигнет неизбежно…

* * *

Осень щедра

 

Осень щедра — обобрала берёзы до нитки.

Вот и ко мне зашвырнула две мелких монетки.

Напрочь истреплет пожухлого цвета накидки

И ни одной не оставит не траченной ветки…

 

Осень души расстаётся с накопленным просто —

Что позолота страстей и повапленность быта?..

Стиснули кольца годов, перспектива для роста

Захолодела, застыла, совсем перекрыта.

 

Что мне до тех журавлей, что уносятся к югу,

Мне остаётся бездумно сгибать оригами.

Может, и тысячу их наверчу с перепугу —

Что пожелать, если память гуляет кругами?..

 

Топчется, путаясь в травах заросших дорожек,

Ни перспективы не видя, как старая лошадь.

Недалеко унесёт пара скрюченных ножек,

Тяжесть осенней души — непосильная ноша.

* * *

Я ещё пока что в силах…

 

Вечера не посвятила

Фотографиям затёртым —

Я ещё пока что в силах

Вспоминать тебя не мёртвым.

В тёплых строчках, сердцу милых,

Уплывающих, как дым,

Я ещё пока что в силах

Представлять тебя живым.

 

Собираю воедино

Взгляд, и слово, и улыбку —

И реальная картина

Создаётся без ошибки.

Но когда событий ядра

Так засвищут поутру,

Что разрозненные кадры

Я в сюжет не соберу,

 

Позабудутся словечки,

Сгинут образы в тумане,

И живые человечки

Поплывут на заднем плане —

Всё, распавшись на фрагменты,

Канет в неба синеву…

Но до этого момента

Я, даст Бог, не доживу.

* * *

Созидатели

 

Глыба Исаакия, два коня, два всадника,

У Конногвардейского пара жеребцов,

За Невой с гранитами правый берег — задником —

Сколько здесь сработало подлинных творцов.

 

С именем, без имени, в кирпиче ль, на ватмане,

Завитушки циркулем чётко выводя,

И на стройке, с пальцами от мороза ватными,

Грубыми, омытыми струями дождя…

 

Все вы созидатели, в глине ли, в граните ли,

В слове, звуке музыки, красочном мазке —

Мысли человеческой вечные хранители,

С кельмой, кистью, штихелем в мастерской руке.

* * *

Гуляет ноябрь

 

Гуляет ноябрь в истрепавшихся ветках деревьев.

Пресытился город экстрактом осенней тоски,

Готов захлебнуться промозглым настоем Приневья

И дышит не им, а как будто, ему вопреки.

 

Небесный художник утратил с реальностью связи,

Водой дождевою подсохшую банку залил,

Вполне присмотрелся к безлиственным кронам и грязи —

И выплеснул сажи остатки в остатки белил.

 

Размыто стекли отгоревшие летние краски,

И синее с белым — с высокого неба — долой…

Он мажет, и мажет, без жалости и без опаски —

Должно, как и мы, истомился депрессией злой.

 

И кажется: если убрать провода и растяжки,

На нитку живую зашившие рваный карман,

Обрушится небо на город — бездушно и тяжко,

И ляжет на улицы плотным покровом туман.

* * *

Постарела


Сменяются недели и года,

Века и даже, вот — тысячелетья…

Казалось, что сама собой горда,

Ни умирать не буду, ни стареть я.

 

Но постарела… Так вот и помрёшь,

Отдав судьбе положенные дани…

Оставишь заарканенную вошь,

И на цепи блоху в пустом кармане.

 

Ну, а пока — веди привычный бой,

Развязанный, навязанный когда-то.

Но руки жжёт полученный тобой

Билет в один конец с открытой датой.

 

Однажды он возьмёт свои права:

Уходим, безответственны и голы.

А до поры — пока ещё жива —

Удары получаю и уколы.

 

Как хочешь, но изволь, в себе блюди

Ту боль, что притупляется не сразу,

А продолжает жечь огнём в груди,

Переходя в хроническую фазу.

* * *

Двор

 

В окошке — двор одной из тех окраин,

Где хоть кричи, хоть пой, хоть волком вой,

Где тащит озабоченный хозяин

Собачку за верёвочку — домой.

 

И если выбран вой, то враз подхватят,

Вздев к потолкам холодные носы,

У Вовы, у Марины и у Кати

В пустых квартирах брошенные псы.

 

И, как они, забытая в квартире,

От злого воя в крик переходя,

Застыну в опрокинувшемся мире,

Забывшись под журчание дождя.

 

Очнувшись от тупой предзимней спячки,

В окошко затуманенное глядь:

Там тащит шаловливая собачка

Хозяйку полусонную — гулять…

* * *

А ты бы смог?

 

Ложится на иконы и на книги

Налёт веков…

Адептом узаконенных религий

Служить легко.

 

Нести заветы вьючною лошадкой

С тоской тупой.

А можно — неуверенной и шаткой

Чумной толпой,

 

Не разглядев, взирая однобоко,

За древом — лес,

Идти за новоявленным пророком

И ждать чудес.

 

Уверовать, что есть пути к спасенью —

Весьма просты.

И даже прикоснуться к воскресенью,

Вложив персты.

 

Но вот припасть к стопам ещё живого,

На прах у ног,

Поверив только в сказанное слово —

А ты бы смог?

* * *

Дао

 

Павшие и вставшие с коленей,

Свет ища в святых и в злобных гениях,

От простых природных отправлений

Мы давно ушли в своих стремлениях.

 

Мы вполне добились: в этом мире

Невозможны тихие идиллии.

Дао — не тиски, не гнёт, не гири,

Дао — это нечто, вне насилия.

 

Мы ж минуем кущи, чащи, рощи,

Что манят раскидистыми кронами:

Не давая выбрать путь попроще,

Тащит нас стезями неторёными,

 

Оставляя плоть на иглах терний,

Извлекая дух из склепа мумии,

Лишь для человека характерный

Разум, доводящий до безумия.

* * *

Что там в памяти?

 

Что там в памяти? Плохое

Доставать — труда не стоит,

Ведь уже не отстираешь — прикипело…

Время выдалось лихое,

Главным делалось пустое,

А теперь кому какое, что за дело?

 

Что там в памяти? Восторги

Вспоминать — себе дороже,

Только боль невосполнимой ностальгии.

Нынче время буйных оргий,

Нас воспитывали строже,

А теперь пускай потешатся другие.

 

Память, память, ты на благо

Нам дана иль на безумье?

Шуровать ли по захламленным сусекам?

Иль пуститься, как салага,

Не вдающийся в раздумья,

В новый сплав по истощающимся рекам?

* * *

Приговорён

 

Окошка прорезь, карканье ворон,

Томительны минуты до восхода…

Я невиновен, но приговорён,

А исполнитель медлит год за годом.

 

Мою осточертевшую тюрьму

Покинули надежды и желанья.

Я не из тех счастливчиков, кому

Обжалованье служит упованьем.

 

Не суетится ушлый адвокат —

Закончились положенные сроки.

Что жив — я сам давно уже не рад,

Отчаявшийся, злой и одинокий.

 

Слова судьи отточено-скупы,

Им ни к чему изыски и красивость,

А для судьбой обиженной толпы

Возмездие важней, чем справедливость.

 

У них сомнений не было, и нет —

Юстиция сияет ярким брендом,

И кажется: чудовищный сюжет

Изящно завершился хэппи-эндом.

 

Останови земной кустарный ад! —

К небесному взываю прокурору, —

Ведь ты-то знаешь — я не виноват…

А вдруг за мной придут ещё не скоро!...

* * *

Яблоко

 

Созревшее яблоко, ветвь отягчающий плод,

Напитано соками Солнцем согретой земли…

Подарки природы себе садовод заберёт

И вкусом упьётся, который они сберегли.

 

Достойный удел — человека насытить собой,

И сгинуть, лишь смутную память оставив ему,

А старое древо, с морозами выдержав бой,

На тех же ветвях разродится — и быть по сему!

 

Но всё же не каждому яблоку быть на столе,

Иное, по воле судьбы, опадает с ветвей,

И чуть откатившись, незримо лежит на земле,

Немного поодаль от жизнь подаривших корней.

 

А осень дождями чревата, в положенный срок

Забытое яблоко мягко раскиснет в траве,

Но генная память — затверженный насмерть урок,

Теряется только в беспутной людской голове.

 

А в яблоке павшем живёт, прорастая, зерно,

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.