Званый ужин Кривых Отражений

Предисловие (своего рода), написанное главным героем романа.

Приветствую тебя, Читатель!

Сегодня ты мой гость

Прольём вина бокалы

Раскроем главы

И растопим воск

Под музыку страстей

И строф соитья

Белых ночей, мой друг,

Испей забытья...

И погрузись в смятенье тайных пут...

Историю расскажет мой Инкуб...

Девять дней прошло с тех пор, как случилась эта история. Жил бы себе спокойно в Лондоне, сочинял партитуры, прогуливался по Тауэрскому мосту, так нет же – снова потянуло к приключениям. Да и как я мог отказать моей маленькой Лилль в приглашении сменить один туманный город на другой – ещё более призрачный и безумный… Впрочем, мог. Но огонь, наполняющий душу, и далёкое чувство вины (слабое, но гнетущее, увы) не давало покоя, который, по всей видимости, мне никогда не удастся по-настоящему испытать. Одному из многих людей – быть может. Но не такому как я – Инкубу.

Набросив плащ и прихватив бутылку любимого виски, уже через час после прочтения письма-приглашения я сидел в одном из тех немногих поездов, что идут по другим, неизвестным человечеству рельсам, напрямую (без всяких суетливых пересадок) соединяющим города Ока друг с другом. Маршрут: Лондон – Санкт-Петербург. Именно он, горделивый гранитный мираж на восточном краю мира Видящих, был указан на том злополучном письме. Но не думайте, я не жалею, и сейчас, сидя за письменным столом напротив окна моей ветхой мансарды, улыбаюсь, встречая закат над всё ещё сонной после недавних событий Невой, запивая едкий привкус северных поцелуев ликёром айлейских костров.

Девять дней… Так и хочется сказать: «если б знал, к чему приведёт случайная встреча с тем горе-поэтом, то не ввязывался бы в городские интриги», – но, зная себя, промолчу. Любой Город по-разному встречает новых – приезжих. Любой Город считает себя единоличным правителем своих мест. И Санкт-Петербург, тем более, не стал исключением, даже наоборот – предстал бездушным тираном и ревностным хитрецом, чем, в свою очередь, ещё больше привлёк моё пристальное внимание. Поначалу даже влюбил… как влюблённый в изысканное хобби палач нежно готовит гостя своих казематов к пиршеству изощрённых и болезненных пыток. Тем он напомнил меня – демона страсти… в иные моменты отпускающего с привязи подконтрольный смертельный огонь. Контроль – одна из основ, на которых держится Баланс мира Ока. Одна из тех основ, которую так же сложно измерить, как и обуздать.

Но, несмотря на то, что, только прибывший, я оказался втянут в неинтересные мне игры Совета Видящих (невзлюбившие, по всей видимости, мой характер, столь похожий на Город, которым они так и не научились управлять), и даже своего рода чудом избежал неминуемой смерти, это приключение помогло мне увидеть себя и принять. Хоть, всё равно, это не сильно изменило моё отношение к зеркалам…

По Городу прошла чума… Конечно, вы, люди, вспомните что-то о землетрясении, наводнении, грозе, вспышке преступности и некой опасной инфекции, от которой вы прятались за дверьми своих шатких домов на протяжении последних трёх дней, но никогда не задумаетесь о том, что случилось на самом деле: известное Видящим, но непонятное вам. А может, кто-то из вас о чём-то догадывается? Если так, не пугайтесь – откройте глаза. В этой истории – правда, известная мне. Вы поверите, если не считаете меня, Инкуба, существом из мифов или чьих-то больных сексуальных фантазий. Иначе – погрузитесь на время в жутковатую, но интригующую сказку с героями столь характерными, что вы будете их представлять, и чувствовать… как чувствую я и мой автор – прекрасный друг, которому жизнью благодарен за эту историю. Да и сам бы не смог написать лучше…

Девять дней… Так сложно не раскрыть сюжет, при этом рассказав вам о романе. В нём Петербург, к которому привыкли, не такой – не просто город, а живой бессмертный царь, голодный до душ великих людей своего времени. В нём человек – лишь описание существ, похожих внешне, но других – внутри. В нём символизм – не просто слово, и всё имеет магию значения (будь то числа, имена, аллегории), а философия – за гранью восприятия – приглашает заглянуть за фасад реальности… и вновь вопросы: что реально, а что нет? Читатель решает… автор лишь предлагает варианты решения…

Девять дней… тумана, дождя, запаха терпкого латакиевого табака и вкуса шотландского мальта… тихих мелодий мандолины Харона, чая со Смертью, секса, наркотиков Жизни, поэм вдохновенных поэтов и игр с азартной Судьбой… викторианских платьев, синтетических звуков, кэбов, машин, театральных рапсодий и слёз неслучайных людей… соборов и статуй, музеев, заболоченных кладбищ, тайных туннелей, дверей…

Я бы назвал этот роман – созерцательным. И советовал бы пробовать его медленно, не спеша, но постепенно, прерываясь редко и не более чем на несколько часов. Сам вкушал так же (вновь и вновь удивляясь, сколь точно и чутко передана атмосфера Города и мои собственные чувства, словно автор сам вместо меня был главным героем) с бокалом чего-нибудь крепкого, скажем, вина или виски – под мотивы саундтрека, буквально извлечённые из алхимии прозы, оригинально дополняющие сюжеты музыкальных страстей.

Что ж, увидимся на страницах романа. А, быть может, и не только там…

Добро пожаловать, читатель, в мой Санкт-Петербург.

Гэбриел Ластморт, Инкуб.

Сторона А

Пролог

Белая ночь. Одно название её сулит бессонницу. И в предвкушении, сладостном томлении тела, теряющего спокойствие, бесчисленные серые тени покидают свои убежища, спеша наперегонки с таинственной ломкой в свой ад на освещенной невидимыми свечами, туманной, покинутой земле. Громады их обителей слепнут – один за другим дома облачаются в саваны тишины, мрака и потайной тревоги перед рассветом, сулящим возвращение тех, кто не спит. Под пытливой моросью ленивого дождя призраки снов выползают из подворотен на бульвары и набережные, пересекают мосты, огибают древние колоннады, заглядывая в пустынные окна эрмитажных дворцов; встречаются, сталкиваются, прощаются навсегда, и вновь спешат, уходя кто куда. Ведь у каждого здесь есть свой ад. И каждую новую ночь они жаждут окунуться в объятия друг друга…

Белая ночь… При ней дозволено всё. Даже те, кто давно не помнит взгляда дня, вольны наслаждаться светом, казалось бы, утраченным навеки…

«Дикий Койот», как всегда, приютил тех, кто заполняет рюмкой жизнь, украшая коктейли иглами и таблетками, продавая тело за щепотку дурмана, получая в дары болезни и продажную любовь. Находясь меж реальности швов, он не привык видеть у себя жеманных отступников порока, да и боялись они приближаться на расстояние его одинокого воя, опасаясь дикого нрава израненных душ.

«Дикий Койот» принимал тех, кого бросили все. И будь то спившийся поэт, погубивший талант ради чувственной связи, или наёмный убийца, сошедший с ума от кошмаров клубящейся крови – всем найдется место под мутной луною в этом тоскующем аду преющих, стареющих розариев гроз.

«Дикий Койот» не заводил друзей. И хоть многие знали друг друга внутри его стен, днём всё было иначе – в мире реальном, от которого каждый бежал, терялся в лабиринтах отражённых страстей. Их собственных, или придуманных кем-то... И если бы спившийся поэт увидел того самого наёмного убийцу в переходе метро, то не пожал бы руки, не попытался бы привлечь его внимание, нет – не последовало бы даже и взгляда. Словно и не было никого…

Так, не видя друг друга, днём они продолжают свой бег, а ночью вместе, смеясь и страдая, предаются чумному веселью… в Городе терпких фасадов и плачущих рам, где так легко, словно дым, раствориться в осколках безвременья.

_________

Встреча

_________

Так и в ту ночь они сидели вместе в темном углу, окутанные парами марихуаны, время от времени заговаривая друг с другом, слово за словом наполняя стаканы чёрным ромом самой крепкой кубинской выдержки, с растворенным в нём опием.

- А ведь сегодня у меня дело… – вдруг пробурчал наемный убийца после очередного периода затишья.

Поэт строго посмотрел мимо собеседника, и пробормотал:

- Если бы там было окно, я бы сочинил ему оду…

- Посреди ночи, как раз тогда, когда я курю и пью, мне назначают дело, чёрт возьми! – стоял на своем убийца, но его крики никого не волновали.

- Но раз уж там только стена, то мне остаётся писать оду стене... хотя, вряд ли я напишу лучше… Ты знаешь Стену? – поэт, наконец, поймал взглядом компаньона, тот смотрел на стакан, и в глазах его плескался ром, поглощавший в своем омуте даже неясные блики свечей, создававших в баре интимный полусвет, вполне соответствовавший публике и обстановке – Розовый Ллойд[1]её написал. Чёрт, до чего талантливый был, сукин сын! Нам не нужно ни хрена! Нам в стене нужна дыра! Лучше не придумаешь… Если представить, что стена – это все барьеры, которые мы встречаем по жизни, то итогом их преодоления является дыра – и к этому нужно стремиться!

- Дыра? – наёмник поднял голову, услышав знакомое слово.

- Да, исходом должна быть дыра!

- Фатальный, кровавый исход… Всё сводится к одному. Дыра во лбу, дыра в животе, дыра в груди… Повсюду эти дыры! И эта густая, мерзкая, липкая дрянь из них хлещет! – с этими словами наёмник допил остатки рома и тут же налил ещё, снова окунувшись в свою маниакальную фобию.

- Грудь… Слышал я тут одну историю, что где-то в городе есть человек, хоть и не человек он вроде, который может по необходимости вынимать из себя какие-то органы и хранить их в спиртовом растворе. Не знаю, может его уже затащили в лабораторию, или сам умер, но слышал о нём я давно. Так вот, было дело…

Тут женский крик – страдание старого фильма – раздался из кармана куртки наемного убийцы. Тот вздрогнул, секунду соображая, откуда исходит звук, и, нащупав в кармане куртки мобильник, выключил сигнал оповещения. Уже в следующий миг лицо наёмника помрачнело, ожесточилось, и, не прощаясь, уверенным шагом он направился к двери из бара, к двери в стене восприятия[2], встречая трезвеющим взглядом безумную ночь.

- Так вот, было дело… – не заметив ухода компаньона, поэт продолжал свой рассказ – Попал этот субъект в автокатастрофу. Не знаю, уж кто там был виноват, но суть в другом. Его машине снесло верх, а сам он вылетел через лобовое стекло, и выворачивавший с перекрёстка автомобиль, не успев затормозить, его ещё вдобавок переехал. Улица как раз зашевелилась, народ начал стекаться посмотреть на аварию, а этот герой кое-как отскрёб себя от асфальта и на глазах всех и изумленного водителя, что его переехал, набросился на него. Причем всё произошло так мгновенно, что никто не успел вмешаться. Когда подъехали врачи, горе-водителя уже нельзя было спасти. Тот, кого сбили, каким-то образом, словно голыми руками, вырвал у него сердце и исчез! Иначе не назовёшь, ведь никто не видел, куда он делся. А ещё, говорят, обескровил вдобавок... Чертовщина какая-то! Слышал я, что неподалеку от нашего района появилась какая-то нечисть, но чтобы такое… и наяву… Это он наверняка сердце-то стащил, чтобы своё заменить: видать на грани был – какой-нибудь старый упырь… Ну и кровь – понятное дело. Без крови и жизни нет, она ж у нас по всему телу туда-сюда марширует. Полицейские всех допрашивали, так никто ничего толком объяснить и не мог. Мне как раз это один знакомый рассказал. Он в то время в магазин за хлебом ходил, всё сам и увидел. Но ведь эка невидаль! После такого подняться и ещё справиться со здоровым мужиком, голыми руками грудь ему разодрать! Нет, явно в городе завелись какие-то нелюди…[3]

Поэт на мгновение остановился, задумавшись о чем-то. Он был настолько погружен в себя и размышления, что не заметил, как его уже давно с интересом слушал некто, занявший место ушедшего на ночной дозор наёмника. Тёмная фигура сидела неподвижно, почти бездыханно, прислушиваясь к ритму сердца поэта, наблюдая за каждой морщинкой, изгибами губ, рождавшимися на его лице вместе с чувствами, которыми он насыщал свои реплики, лишенные (казалось бы) всякого здравого смысла и логики. С минуту тишина ещё гнездилась между ними, но пламя свечей всколыхнуло блеск глаз незнакомца, и, словно взмахнув пером, он начертал губами рифму:

- Мы многое не можем объяснить, понять не в силах странные явленья, боимся мы узнать их и, увы, страшимся их невидимого мщенья. Сомненья перед фактами нам кажутся и ближе, и яснее. И в темноте бродить отважимся едва ли в пользу дня…

Поэт вздрогнул. Этот голос, казалось, звучал у него в голове. Холодный, но не леденящий; тёплый, но не горячий; страстный, но безразличный; участливый, но циничный – всё было в нём, и проникало вглубь, пронизывая тело опасным спокойствием, словно транквилизатор, полная анестезия, когда тело отдается во власть наркотической неги, не в силах сопротивляться тому, что последует впереди.

- Что… ч-что… - поэт смотрел на незнакомца, не в силах молвить разумного слова, чувствуя себя достаточно протрезвевшим, чтобы бояться, но ещё слишком пьяным, чтобы не контролировать свои конечности и язык.

- Всего лишь маленький эпилог вашему странному, но интересному рассказу, Поль. Ведь так, поправьте, если ошибаюсь, вас зовут ваши коллеги по поэзии?

- Н-но…

- Я искал вас. Но не пугайтесь, ваши друзья посоветовали мне заглянуть сюда. Они утверждают, что вы лучший и самый… - на лице незнакомца проявилась слабая, таинственная улыбка - …необычный слагатель рифм в этом мрачном городе сфинксов.

Поэт почувствовал, как речь медленно возвращается к нему. Его взгляд всё ещё плавал в туманах выпивки, теряясь в полумраке помещения, и незнакомец представлялся ему лишь размытым пятном из множества чёрных и серых тонов. Напуганный, он не знал, что сказать, как себя вести. История с существом, похитившим сердце, так резко врезалась в его сознание, что он невольно решил, что незнакомец и есть тот самый не-человек, и пришел за ним или за чем-то, что принадлежит или вскоре будет принадлежать ему…

- Вы… Что вам от меня нужно? – сдавленно вскрикнул поэт, пытаясь защититься руками, но в ответ услышал успокаивающий шёпот, словно лёгкий морской ветерок ласкал его слух, увлекая за собой в чёрные волны безысходности.

- Не бойтесь. Ни ваше сердце, ни ваши глаза, ни иные другие части тела не представляют для меня никакой ценности. Я всего лишь хочу предложить вам помощь в успокоении, ожидая, что вы не останетесь в долгу. Неужели не наскучило каждую ночь проводить в этом баре, напиваясь так, что даже сидящего рядом увидеть не можете? Неужели Она на самом деле стоит того, чтобы спускать свою жизнь в стакан с дурманящей жидкостью и вдыхать пары, разрушающие мозг, убивающие ваш слог, вашу поэзию? Превращая во второсортный бульварный роман… Вы поражаете меня своей слабостью, Поль! Но, что более интересно, вашей скрытой и неистовой страстью…

Поль, а поэта на самом деле так звали, не понимал ровным счетом ничего из происходящего. Он всё ещё не верил, что незнакомцу не нужны его органы, как и не знал, откуда он взялся и почему говорит о помощи. Несколько недель назад, после разрыва с единственной женщиной, ради которой он жил и для которой писал свои стихи, Поль принял свою падшую судьбу; и каждую ночь напивался, чтобы утром вырубиться до следующей ночи, пытаясь заглушить боль и мысли о Ней. Сегодня-завтра он собирался покончить жизнь самоубийством, ибо потратил все деньги, которые когда-то сберег для того, чтобы снять мансарду на двоих, а знакомые перестали давать ему в долг, не желая способствовать ему в его ночных забвениях. Поль уже даже придумал, как покончит жизнь самоубийством. Он хотел повеситься, облачённый в наглаженный фрак, на сухом дереве возле дома своей возлюбленной, прежде вырезав на открытой груди ножом: «Навсегда Вместе». Романтично, хоть и эгоистично – его желание оставить на земле свой след приобрело совсем иной трагичный и неприятный оборот…

- Увы, сейчас, в вашем состоянии, вы не способны меня понять. Потому, позвольте пригласить вас прогуляться по улицам, мой одинокий поэт. Сейчас там очень красиво, и почти светло. Да и проветриться вам бы не помешало…

С этими словами незнакомец поднялся, резким, но плавным движением надел на голову шляпу и, подхватив под мышки пытавшегося сопротивляться Поля, оставил «Дикого Койота» петь свои заунывные песни о лестницах в небо и любви, которой всегда не хватает, когда она так нужна… людям…

_________

На Мосту

_________

Он стоял у перил моста и смотрел вниз, в тихие мутные воды. Был почти готов прыгнуть в них, и в красках представлял себе этот недолгий полёт и ощущение, как тело хлёстко бьется о мирную гладь, тотчас обращающуюся в голодную химеру, заглатывающую его целиком, наполняя лёгкие ядами, утягивая вниз к холодному, мерзкому дну. Рядом, в нескольких шагах, стоял странный незнакомец, что привёл его сюда. Человек в чёрном плаще и широкополой шляпе любовался небом жжёных топазов так, словно это зрелище доставляло ему удовольствие. В янтарных, чуть оттенённых кровью глазах застыло спокойное восхищение естественной красотой природы, и, казалось, мысли покинули его, ослабело внимание. Но нет… Поэт, стоявший у перил, знал, что незнакомец не отпустит его, пока сам не решит, что настало время.

Поль ощущал себя пленником, скованным невидимыми цепями, и если он хотел бежать, то ноги отказывались слушать, а в душе рождался вновь глубинный первобытный страх. Зачем-то они остановились здесь, на мосту, словно что-то необыкновенное было в этом небе, воде и домах, отдавшихся, наконец, во власть сна после долгой, бурной, шумной белой ночи, которая теперь плавно переходила в томное утро, не меняя своих красок, лишь всё больше заполняясь сырой, жестокой пустотой.

Незаметно, на другой стороне моста появились ещё две фигуры. С ног до головы укутанные в серые плащи они медленно двигались вперёд, хватаясь за перила, словно измождённые наркоманы, рыщущие в поисках очередной дозы. Казалось, они не видят ничего вокруг, однако Поль почувствовал волнение и страх, пробежавший холодком по его дрожащему телу. И тогда он вдруг понял – они наблюдали за ним, подкрадываясь всё ближе и ближе. Возможно, они даже хотели его убить…

Не выдержав, Поль повернулся и крикнул:

- Что уставились?! Нет у меня ничего! Ни денег, ни пыли[4]… ни жизни! Вам нечего у меня брать!

Крадущимся шёпотом принёс ответ ветер:

- Ни первое… Ни второе… Но третье всё ещё можешь отдать…

Оттолкнувшись от перил, серые фигуры направились к нему. Замерев, Поль видел, как наливаются красным огнём глаза тех, кого он принял за обычных грабителей. Всё ближе и ближе… И вот уже он мог различить их лица – маски искажённой, изувеченной, сожжённой плоти – образы отравленного мозга и сломанной души… От них разило гнилью и проказой… Костлявые пальцы неистово щёлкали, играя крещендо… Казалось, даже город застыл в ожидании, когда странные существа заключат Поля в объятия и заберут с собой, навсегда. Сам поэт застыл, словно статуя, парализованный сверхъестественным взглядом… И он уже почти простился с жизнью, когда внезапно незнакомец в шляпе встал у них на пути.

Серые фигуры остановились. Воды суровой реки бились об основания моста, словно взывая к духу битвы. Небо почернело, сгустился терпкий туман. Поль всё ещё не мог пошевелиться, он не понимал, что происходит, но мысль о том, что может умереть, внезапно напомнила ему о прекрасной белокурой нимфе, улыбающейся весне и пению птиц из своего узорчатого окна. «Ради такой красоты можно жить…» - подумал он.

- Так живи… - промолвил незнакомец. – Вы слышали? Уходите. Он – не ваша добыча.

Человек в шляпе обращается к серым фигурам, несомненно. Но как он узнал мои мысли? Что происходит?!

Незнакомец сделал шаг вперёд и крикнул:

- Пошли вон, стервятники!

Зашипев, серые фигуры попятились обратно к перилам. Они уже растворились в тумане, когда раздался пронзительный вой. В нём слышалась боль, адская, нестерпимая; но вместе с ней и угроза – предостережение. Отчего-то Поль подумал, что этот вой – не что иное, как вызов незнакомцу, что встал между ним и этими существами…

Но зачем?

Человек в шляпе прислонился к перилам моста, устремив взгляд на бурное полотно реки. Мутное солнце перекатывалось за тучами над городом белых ночей, встретившим своё новое утро. Едва заметно улыбнувшись, человек в шляпе обратился к Полю:

- Ты ведь пишешь хорошие стихи, не так ли?

- Н…не знаю… - не сразу смог ответить Поль. Он не понимал, почему его об этом вообще спрашивают. Сотни вопросов застряли у него на языке, а он с трудом извлекал слова, всё ещё не пришедший в себя после случившегося.

- Не бери в голову. Ты пишешь хорошие стихи. У тебя хорошая муза. Продолжай и дальше писать…

- Н…но…

- Как её зовут?

- Её?

- Девушку, из-за которой ты стал таким слабым?

- Со…Софи…

- Со-фи… - незнакомец снова улыбнулся. - Запомни, Поль. Меньше всего в этом мире ценится бесполезная смерть. Твои стихи могут помочь кому-то, а быть может и тебе самому, победить отчаяние и найти выход из любой ситуации. Нельзя так просто убивать свой талант.

Одинокий поэт смотрел на человека в шляпе, едва сдерживая слёзы. Долгое время он только и делал, что пил, забываясь в своём горе, его стихи стали фарсом, его жизнь превратилась в комедию несчастного Пьеро. Он поддался страсти, стал одержим безумием, и едва не покончил с собой. И тогда появился незнакомец, который привёл его на этот мост…и дал взглянуть в глаза смерти…

- Жить – не так уж это и плохо. Новую партию в шахматы с богом выиграть, правда, не так уж и просто… Но далеко ещё так до погоста…

- Э…это…

- Твои стихи. Верь в то, что ты пишешь.

Незнакомец отвернулся и пошёл прочь, оставляя Поля наедине с ветрами и брызгами волн.

- Постой! – крикнул Поль, но на мосту уже никого не было. Пришедший из ниоткуда ушёл в никуда.

А что если это был ангел? Мой ангел хранитель… Или я просто не до конца протрезвел. Поль думал о многом, но сомнения исчезли, когда у перил, там, где недавно стоял таинственный человек в шляпе, он увидел книгу. «Уильям Блейк. Песни невинности». Одна из страниц была заложена небольшим листком бумаги. Открыв разворот, Поль увидел простую рифму и строки, заставшие его сердце стучаться быстрее…

_________

Little Fly,

Thy summer's play

My thoughtless hand

Has brushed away.

Am not I

A fly like thee?

Or art not thou

A man like me?

For I dance

And drink, and sing,

Till some blind hand

Shall brush my wing.

If thought is life

And strength and breath

And the want

Of thought is death;

Then am I

A happy fly,

If I live,

Or if I die.[5]

_________

Далее стоял адрес. И подпись: «Заходи, как напишешь что-нибудь новое. Совсем не ангел, Гэбриел Ластморт[6]».

***

- Кто такой этот Гэбриел Ластморт?

- Мало сведений. Появился в городе недавно в качестве Наблюдателя. Замкнут, необщителен, водится только с такими же одиночками, как и он сам, избегает всяческих обществ и собраний, никогда не являлся на совет.

- Кто же его назначил-то такого?

- Так никто и не назначал. Наш город входит в сферу свободного назначения. Каждый желающий может стать этим самым Наблюдателем.

- Так-так-так. Значит, он первый за столько лет. Весьма смелый шаг. Если он будет сторониться всех, то быстро наживёт себе врагов… Так кто он такой?

- Инкуб[7].

- Хм…

- Есть ещё информация, которая поступила совсем недавно.

- Да?

- Он прогнал стервятников и спас человека, желавшего умереть.

- Стервятники приходят на запах смерти… Они забирают тех, кто теряет смысл жизни, и иссушают их. Слабы поодиночке, поэтому нападают стаей, словно дикие голодные псы. Отобрать у них добычу – значит стать их врагом. Весьма неосмотрительный ход со стороны Наблюдателя.

- Они приходили за поэтом. Ластморт вернул ему волю к жизни. Сейчас тот трудится, не покладая рук, над своим новым произведением.

- Вот как… Наблюдателю нельзя вмешиваться в жизнь людей…

- Дело в том, что Ластморт не признаёт свою сущность и считает себя человеком…

I Dies[8]

Портрет

_________

Гэбриел… Гэбриел… Голос из пустоты… словно из сна… Приятный, бархатистый голос безусловно красивой девушки – это он знал наверняка. Открыв глаза, огляделся. Комната показалась знакомой, но обстановка и вещи… краем взгляда он уловил расшитые золотом алые портьеры, женский портрет на стене и балдахин на кровати, в которой, по всей видимости, он сейчас лежал. Повернув голову, он встретился взглядом с девушкой, томно улыбавшейся, глядя на него.

- Гэбриел, ты был великолепен! Впрочем, как всегда! Но я не перестаю удивляться, как ты меня чувствуешь! Быть может, есть школа, где обучают искусству любви… тогда, бесспорно, ты был бы там фаворитом!

Обнажённая, ничуть не стесняющаяся своей наготы, девушка лежала спиной к большому овальному зеркалу, и Гэбриел мог видеть её великолепные ягодицы, и крошечные капельки пота – солёной воды безумия страсти – которые ему тут же захотелось слизать… нежно провести языком по гладкой бледной коже и, поцеловав соблазнительный изгиб спины, с головой погрузиться в желание – утолить голод, продолжавший мучить его с ночи, испить до дна бокал элегантного томления, представший перед ним на подносе чёрного шёлка средь лепестков ароматных французских роз[10].

- Твой взгляд… он пугает немного… но от него исходит сладострастный жар, и я пламенею изнутри. Неужели, ты не насытился, Гэбриел?

- Нет.

- Ты неистовый любовник! Но, боюсь, я не выдержу больше. Слишком сильна усталость, и вино ударило в голову…

- Мне нужно ещё.

- Прости, но твоей хищнице нужен отдых. Удивляюсь, как ты сам ещё в состоянии продолжать безумствовать. Уже почти рассвело, мы не смыкали глаз ночью, но в твоих глазах я не вижу усталости… только похоть… свирепая похоть… что с тобой?

- Как тебя зовут?

- Теперь ты ещё и имя моё забыл? Издеваешься!

- Имя!

- Люсьель…

- Извини меня, Люсьель, за боль, что причиню тебе.

- Боль? Мне хорошо с тобой! Гэб…

Он не дал ей договорить, заткнув рот поцелуем, сжимая её губы зубами до крови, кусая язык. Она пыталась вырваться, но нечеловеческая сила заключила тело девушки в стальные оковы и покорила себе. Словно древнее чудовище из снов, Гэбриел овладевал ей вновь и вновь, пока не почувствовал, как кровь закипает в его венах. Тогда он отпустил её обмякшее тело, и ещё долго смотрел в неподвижное мёртвое небо в её глазах.

Словно в дурмане, опьянённый смертельным соитием, он поднялся с кровати, медленно оделся и, посмотрев ещё раз на девушку, тихим, спокойным голосом произнёс:

- Мне тоже было хорошо с тобой, Люсьель.

И только зеркало не могло скрыть агонию чувств поглотивших Гэбриела. С ненавистью посмотрев на своё отражение, он разбил его рукой и вышел прочь из комнаты, словно бежал от того, что совершил. Разбитая жизнь застыла на осколках стекла, и прекрасное юное тело несчастливой девушки покрылось глубокими трещинами – таким оно и осталось на зеркальном полотне, перечёркнутом голодом неконтролируемой неистовой страсти.

***

- Просыпайся уже!

Гэбриел вздрогнул, услышав женский голос.

- Люсьель?

- Это ещё кто? Та, что тебе снилась, что ли? Открой глаза, я не сон, а суровая реальность, ворвавшаяся в твой дом без стука и совсем не через дверь! Ещё вопросы будут?

Гэбриел сел на диване и посмотрел на девушку, стоявшую перед ним. Бледная кожа, тёмные кудри, вздёрнутый носик и полные чувственные губы, сжавшиеся в недовольстве – незнакомка отличалась яркой красотой и, по всей видимости, несносным характером. Но больше всего привлекали глаза – чёрные, как ониксовая смола, кошачьи, загадочно контрастировавшие с цветом тела, они затягивали, похищали, словно дом с привидениями, закрывали двери и не выпускали наружу до тех пор, пока сама хозяйка не дарует свободу своему пленнику. И если бы Гэбриел был простым человеком, то, наверняка, стал бы её послушным рабом, готовый сделать всё ради мимолётного, но пронизывающего насквозь поцелуя.

- Ты похожа на меня…

- Разве только похожа! В отличие от тебя, я своих жертв не жалею, и уж тем более во снах! Не то, что ты, весь испариной покрылся!

- Откуда тебе знать, что мне снится?

- Сколько раз мне подобные сны снились, знакома не понаслышке, так что различить «сладости» от стандартных видений вполне сумею.

Гэбриел задумчиво посмотрел в окно. Его створки были раскрыты, и в мансарду дул прохладный ветер с реки. Город готовился к вечеру. Солнце медленно увядало в объятьях сумеречного тумана белых ночей.

- Приготовить тебе чаю?

- Нет, лучше виски. Просто открой вон тот шкаф и дай мне бутылку.

После нескольких глотков бодрящего напитка Гэбриел полностью пришёл в себя, и теперь с интересом смотрел на незнакомку, ожидая, что будет дальше. В этом городе он не знал почти никого. Вдобавок, он не заводил друзей, потому что боялся предательства. Но наибольшую настороженность вызывали у него женщины, которых он любил и при этом намеренно сторонился.

- Значит, суккуб[11]… у меня в гостях… Чем обязан?

- Считай это маленькой услугой. Я решила предупредить новоиспечённого Наблюдателя города, что ночью за твоей головой будут охотиться крысы из трущоб.

- Стервятники…

- Схватываешь на лету. Так что, я бы на твоём месте нашла место, где тебя никто не найдёт и переждала, пока гнев серых теней не утихнет.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: