ИЗ АРХИВА П. Б. АКСЕЛЬРОДА 15 глава

- 199 -

должны иметь нравственно-общественную подкладку, иначе наука, как вера без дел, мертва, а в заключение хвалил медиков. Михайловский только изливался в комплиментах пред студентами. Вообще, должен сказать, что писатели говорили ничуть не лучше студентов. Во всяком случае, двумя указанными типами не исчерпывается характеристика современной молодежи. Вспомни героев Зоологического сада, те совсем другие люди, а таких господ, к сожалению, порядочно-таки. Нельзя увлечься и лучшими представителями молодого поколения. Они отличаются честностью мысли, готовностью поработать на пользу массы, но, к несчастию, нет у них основательных знаний по общественным вопросам, не достает им также и твердости убеждений. Многие из них в своих взглядах положительно наивны. Встреча с двумя-тремя толковыми мужиками порождает в них надежды на скорое улучшение крестьянской среды. Другие, напр[имер], самое могущественное средство для поднятия благосостояния народа видят в книжках, издаваемых комитетами грамотности и интеллигентными лицами, в роде баронессы Икскуль[382]. Подобная же тенденция проглядывает и в публичной лекции профессора политической экономии в Московском университете А. И. Чупрова[383] - любимца студентов, читанной им в пользу Московского Комитета Грамотности».

Далее мнение автора письма ко мне: «Никто, конечно, не станет отрицать громадного значения знаний, но, во-первых, знание знанию рознь, - с книжками Московского Комитета Грамотности не далеко уйдешь; а во-вторых, бывают условия, которые не дают возможности как учить, так равным образом и учиться. Московский же профессор, судя по отчету газеты, не указал, какие знания наиболее полезны русскому простолюдину, и не поведал, каким путем предоставить ему возможность думать и познавать вместо того, чтобы постоянно выпрашивать и вымаливать для себя кусок черного хлеба. Другие через край хватают в своем преклонении перед К. Марксом и забыли совершенно мужика и нашу русскую действительность. В их глазах вполне безумно кормить умирающего с голоду крестьянина, заботиться о развитии и поддержке кустарной промышленности, так как эти и подобные мероприятия задерживают только развитие на нашей почве капитализма. Я лично не сторонник общины в том виде, как она есть. Думаю я также, что капитал-греховодник возьмет в плен и Россию. Но отсюда еще далеко до того, чтобы помогать кулаку обделывать мужика. Между тем подобные воззрения мне не раз доводилось слышать от узколобых марксистов. Все они забывают одно, очень важное, по моему, обстоятельство. Можно быть марксистом и в то же время стремиться к поддержанию крестьянского хозяйства. Помогая последнему, некоторые отнюдь не рассчитывают этим способом побить капитализм, они спасают только от голодной смерти мужика. Пусть эти теоретики настроят раньше побольше фабрик около деревень, где могли бы деревенские семьи приложить свой труд. Вот тогда они вправе громить русскую общину и ее защитников, утверждая, что община служит опорой реакционизма. Голодного же человека сытый обязан накормить, хотя бы первый был и крестьянин общинник, ждущий себе утешения на небе, или мелкий ремесленник, кустарь павловец[384], задыхающийся под гнетом скупщиков. С этой точки зрения я совершенно оправдываю

- 200 -

и вполне сочувствую обществам для содействия русской кустарной промышленности, устройству складов для кустарных изделий, организациям поистине дешевого кредита для крестьянина и т. д. Наш мужик не потому держится за неблагодарную землю и остается в поработившей его деревенской общине, что он до нельзя глуп и консервативен, а потому, что ему некуда идти. Он ищет, где лучше, но не находит. Что заставляет русского крестьянина тянуться тысячи верст на развалившейся телеге? Ярые русские марксисты из молодежи - противники помощи переселенцам, так как крестьянин собственник неспособен усвоить что-нибудь путное. Ясно тебе, я думаю, и то, что я не во всем соглашаюсь с твоими знакомыми[385], которых, благодаря тебе, я узнал. Я никак не могу понять их вражды к тем образованным деятелям, которые стараются внести свет в крестьянскую среду и помочь материальной нищете ее представителей. Наше государство по преимуществу земледельческое, почему бросить на произвол судьбы земледельца я считаю крайне нежелательным, да и невозможным. Твои знакомые (это Вы) не ведают, к кому они обращаются. Значительнейшая часть интеллигентов силою вещей вынуждена жить рядом с мужиком, а отнюдь не в промышленных центрах. Нельзя всех юристов, учителей, докторов и т. д. расселить по городам, где половина их, при таких условиях, должна помереть. Они, по-видимому, не допускают, что для большинства интеллигенции также неизбежно жить в деревне, как неизбежна в России капиталистическая форма производства. Утверждать противное значит идти против рожна. С удовольствием я послушал бы их, если бы они рассказали, как и что делать в деревне, чему надо учить провинцию. А провинции-то очень уж жутко становится. В 14 губерниях официально признан недород. Газеты снова полны ужасных картин. Там за 1 р. и за 1,5 р. распродали почти всех лошадей, в другом месте (в Вятской губернии), читаешь, люди на себе пашут и боронят; тут половина озимых полей осталась незасеянной, здесь с сентября уже нет своего хлеба, в третьем месте на каждую душу приходится до 30 р. недоимки, в 5-м выбившиеся из сил крестьяне чуть не даром отдают свои наделы своим более состоятельным односельчанам. Подобные корреспонденции и известия читаешь в каждом номере газеты. Земские кассы без денег. Многие земские собрания снова ходатайствуют о выдаче ссуды на продовольствие и обсеменение полей. Об общественных работах пока что-то не слыхать. Общество русское в течение одного года как бы истощило свою энергию и не думает предпринимать что-либо в пользу голодающих. Несмотря на это, новый министр финансов не унывает (г. Витте). Роспись государственных доходов и расходов, как передают в виде слуха газеты, дает 17 миллионов излишка первых над вторыми. Уж подлинно, устами бы министра да мед пить! Вдаваться в подробности, в суждения о рекомендованных тобой книгах, я не стану (о Ваших книгах, которые я переслал ему). Статья, написанная по поводу недавней смерти Великого русского мыслителя, лучше всех других[386]. К сожалению, некоторые главы, например, о капитале, страдают излишней краткостью. Можно было также обойтись и без того рабского поклонения гению немецкого ученого, которым проникнута вся упомянутая статья. Не могу признать удачной манеру критики:

- 201 -

выставив сначала положение немецкого мыслителя, затем уже сравнивать с ним учение русского. Интересны и не без пользы прочтутся отчеты о развитии учения на Западе[387]. Хороши также указывающие на ошибки передовой части нашего общества[388]. Из самых мелких работ я придаю значение только той, в которой выясняется смысл требования восьмичасового рабочего дня и какие отсюда вытекают последствия[389]. Ума не приложу, каким образом помещена заметка, ликующая по случаю запрещения принимать в гимназию детей прачек, дворников и вообще тех, доход и жалованье которых невелики[390]. Сильные мира сего от такого распоряжения нисколько не пострадали, напротив, выиграли, избавившись от конкуренции; слабые же лишились возможности узнать, где корень зла, и как от него отделаться.

Денег у меня всего только 4 р. 40 коп., собранные за чтение и вырученные за мелкоту, ничего не дающую ни уму, ни сердцу. Тащить за безделицы много я просто совестился. Товарищ мой обиделся, что ты прислал ему пустяки, от которых он и отказался. Вина моя, пожалуй, вот в чем. Дело в том, что все более или менее ценное из предназначавшегося не мне, я отдал одному интеллигентному пролетарию в Нижнем, где, по его словам, не услышишь и не прочитаешь живого слова. Вот уже 4 месяца прошло, как я расстался с ним, а я до сих пор не получил оттуда ни копейки, нет и вещей».

Вот все, что относится не к одному мне, а и к Вам, многоуважаемый г. Аксельрод. Вскоре за сим посланием я получил оттуда небольшую записку, в которой мой приятель просил передать его отзывы о Ваших сочинениях и просит Вас, т. е., Вашу группу, воспроизвести эти письма, а также печатно и ответить на них. Он говорит: «Мне очень хотелось поговорить с ними по поводу наших разсогласий». Я послал ему свое послание, от него на малюсенькой записке получил ответ о получении и, между прочим, уведомление, что во Владимирской губернии случилась точно такая же история, как в Казани, только не знаю, арест ли учащейся молодежи, или побоище крестьянок каким-н[ибудь] земским благодетелем[391]. В скором времени он обещал выслать подробности.

Из всего, что я сообщил Вам, дорогой г. Аксельрод, Вы видите, как тяжело положение и вообще жизнь русского народа. Тяжело и так тяжело, что невозможно хладнокровно даже вспомнить о тех событиях, какие произошли и происходят в русской земле. Чудовищный, варварский до самозабвения деспотизм давит сотни и тысячи бедных тружеников и учащееся молодое поколение. В последнем случае, нельзя не сознаться, русский царь помощью своих опричников действует в высшей степени умно в интересах своего самодержавия. Он уничтожает нарождающуюся оппозицию на корню. Оставшиеся и уцелевшие смирятся, затихнут, а по выходе в жизнь и, получив теплые места, успокоятся страсти, все благородные порывы и стремления в них уснут непробудным сном, да так и не воскреснут. Правда, из оставшихся воспитанников выделятся твердые характеры; они всей душой возненавидят деспота и, «может быть», будут искать средств для борьбы, но только может быть. Притом же, благодаря своей молодости и кипучей ненависти, могут скоро также быть арестованы и отправлены в места не столь и

- 202 -

столь. Остаются родные и знакомые потерпевших. Но все эти папеньки и маменьки в большинстве старого закала и потому будут видеть в поступках правительства законность и справедливость. Каждый день здесь, заграницей, по получении подобных известий от моего приятеля, я все рассуждал и придумывал средства защиты против свирепствующих опричников. Какие же средства могут быть? Где тот святой выход, где двери, через которые можно было бы выйти из этой инквизиторской тюрьмы? Вот когда тысячу раз прав Некрасов: «укажи мне такую обитель... где бы русский не стонал». Ужели ожидать, наблюдать, пропагандировать и предоставить естественному ходу все и вся? Значит, пусть сажают в тюрьму, пусть ссылают, пусть казнят десятки и сотни тысяч молодых, талантливых, честных, благородных, с горячим отзычивым на все доброе сердцем людей? Пусть, значит, гибнут крестьяне сотнями тысяч по дороге в Сибирь с детьми и скарбом на тачках? Итак, выходит, нужно спокойно ожидать восстания, ожидать революции? Но революцию подавят, уничтожат войска. Ужели и нам придется идти путем Франции, ужели и нам придется за свободу и существование в материальном отношении залить всю равнину Российской империи своей собственной кровью? Я и то понимаю, что подобные события, все эти зверства сами собой приближают к развязке. Но к какой, в каком направлении и в чью пользу она произойдет? По моему мнению, в высшей степени подло радоваться и ликовать по поводу беспрерывных арестов и заключений в тюрьму учащихся то в одной, то в другой губерниях. Что же? Продолжать распространять знания и постепенно, осторожно организовать рабочую партию, приводить постепенно частные требования раб. класса и вообще пролетариата в одно целое-неразрывное, имеющее быть связанным единством идеи, - это уничтожение монархии и капитализма? А до той поры, когда рабочий класс окрепнет, соединится в большинстве и заявит или предъявит свои требования, когда и армия поймет свое родство с рабочим классом, до тех пор государь-царь батюшка будет пить свежую кровушку и пить будет строго систематически? И учащиеся из года в год ужели, как теперь, будут подвергаться десятками и сотнями сортировке в «места не столь и столь»? Признаюсь, я в настоящее время остановился на мысли, что нужно убить Александра Ш-го возможно скорее. Нужно его убить с меньшими жертвами, чем II-го убили. В настоящее время могли бы составить партию, наученные опытом до 81-го года, гораздо разумнее, и можно было бы сразу кончить. Народ истощен, измучен, еле дышит, еле таскает ноги. Трудно рассчитывать, что при подобной развязке народ, земледельцы, поднимутся с вилами и будут искать виновников смерти царя-деспота. Вернее, мужики в своих лачугах погалдят и успокоятся, зная, что царский дом велик, и будет новый царь. Да захотят ли, наконец, Романовы народного восстания? А покончив с Ш-м, как дважды два, можно получить конституцию и большую свободу печати и многие другие привилегии. А до тех пор? Пиши пропало. Во время освобождения крестьян доктора некоторым интеллигентам прописывали, как лекарство, удирать заграницу и не слышать никаких известий из России. Тогда многие интеллигенты видели грубые ошибки правительства в устройстве быта освобожденных крестьян, имеющие впоследствии

- 203 -

произвести (и произведшие) неисчислимые народные бедствия. Но теперь и заграницей не скроешься от вопиющего зла: раз уж получил такую весть, как арест казанской молодежи без всяких доказательств их преступности, вот эта весть и засела вам в голову, сверлит и водоворотом там крутит, душу вымотает на кулак. Я лично постоянно нахожусь под гнетом, уже 9-й год терплю за свое существование все притеснения, несправедливости, тяжелые, бессмысленные, никому ненужные работы, грубость начальства и пр. и пр. А между тем, при получении подробностей этого зверства синей команды, я забыл все свое горе и нужду. Во всей картинности мне представились арестованные в тюрьме ни за что, ни про что. О, в тюрьме побыть, по рассказам бывавших там, стоит неделя одного года службы на пароходе «Русского О-ва и Т-ли» матросом и еще под командой первоклассного негодяя-капитана.

В России земледельческая община действительно быстро разлагается. Неурожаи особенно сильно тому помогают. Земля все более и более быстро сосредотачивается в руках крупных землевладельцев, в большинстве, кулаков. Наш мужик превращается в пролетария, но способного только к черной работе и земледельческому труду. Хорошо ли это? Не следует ли идти в земледельческой стране на помощь земледельцу, гибнущему под гнетом царя, чиновника и кулака? Не следует ли интеллигентам сосредочить свои силы на переустройстве сельской общины и на устройстве общественных сельских мастерских и ремесленных школ рядом с научными школами?... Так, по моему мнению, народ быстро пойдет вперед. Молодой деревенский парень дома научится ремеслу и в город на фабрики и мастерские придет опытным мастеровым и окрепший в деревне не развратится в городе, - туда он придет взрослым, довольно развитым умственно и нравственно и устоит против попыток развратных городских мастерских привести первого к уравнению с ними. Первый иногда, пожалуй, может внести еще обновление в среду развращенной фабричной молодежи. Не пора ли также двинуться в большие промышленные села с пропагандой социал-демократии? А оставлять разлагающуюся общину, оставлять без помощи миллионы голодных и холодных невозможно. Я согласен с моим приятелем.

А в Европе какие теперь крупные события происходят? Панама во всех государствах вызвала панамы. Это блистательное первое поражение капиталистов народом-рабочим. А в России втихомолку продолжают сажать в тюрьму и отправлять в места не столь и столь. Ах, как мне нужно поговорить с Вами, получить от Вас ответ. Что же, Эльсница нет или не припомните адреса? Это невыносимо. Я не найду способа получить от Вас ответ. Простоим мы, самое меньшее, до 1 марта или может быть больше. 2 м[арта] (18 февраля) здесь будет гонка парусных небольших яхт, и Кузнецов купил в Гавре м[аленькую] яхту, привезут жел[езной] дорогой, и будет она участв[овать] в гонке.

Крепко, сердечно жму Вам, дорогой г. Аксельрод, руку. Будьте здоровы.

- 204 -

16. А. Сицкий - П. Б. Аксельроду

[Марсель, 4 марта 1892 г.]

Дорогой г. Аксельрод, будьте здоровы!

Во вторник (7 марта) или среду мы возвратимся в Ниццу. Из Ниццы мы выйдем в Канн не ранее 12 марта или 28 февраля, по нашему. По приходе в Марсель я сообразил, что если бы по прошлогоднему Вашему письму мне и удалось

- 205 -

получить адрес для высылки Вами Ваших книг[392], то я все-таки не успел бы их забрать. Нужно у нас быть теперь очень осторожным. Приехал старый боцман и начинаются старые междуусобия. Но об этом в конце, а сейчас поговорю на счет адреса. Не могу придумать ничего на вопрос: как получать книги и письма от Вас? Остановился на доктора Эльсница адресе. Хотя он и обидел меня крайне[393], но я согласен десять раз потерпеть такие обиды ради возможности получать книги и письма от Вас, дорогой мой господин Аксельрод. Да чем он пострадает в этом случае? А я всегда в состоянии перенести много ради такой высокой цели. Здесь цель оправдывает средства. Пусть он смотрит на меня, как на раба, как на кого угодно, но пусть он получит для меня все, что Вы пришлете, и передаст мне. Я больше ничего от него не желаю и не ищу. Мне не нужно его общество и его собственное приятельство. В России у меня есть приятели, могущие заменить для меня всякие знакомства с интеллигентами. Или пусть он даст мне какой-нибудь адрес, что это стоит для него? Я рассчитываю снова взять у Вас книги в Россию и даже желал бы побольше взять.

Поговаривают, что пойдем на капитальную ремонтировку в Шотландию в Гренок. Зеленый, капитан 1-го ранга, бывший казенный агент в Англии, как надсмотрщик за строящимися русскими судами, теперь назначен на фрегат «Дмитрий Донской» и проездом (чрез Ниццу) в порт, где стоит теперь упомянутый русский фрегат, уговаривал нашего патрона отправить яхту в Гренок, и тот будто бы согласился. Зелепый вчера приехал из Ниццы сюда в Марсель и пересел вчера на снимавшийся пароход «Мессаджери» компании «Australien». Наш идиот устроил ему почетную встречу. Зеленый его порекомендовал Кузнецову. А Кузнецов теперь страшно недоволен ими обоими. - Первый недоволен за постройку яхты. Четверых матросов отправил он на вокзал с целью носить багаж. Попал в число их и я. К счастию, багаж уложили в омнибус железнодорожные сносчики. Потом двоих отправил курьерским бегом на извозчике на яхту с передачей приказания приготовить чай. Двое нас отправилось в омнибусе с багажом. Приехали на пароход. Один был послан на розыски ожидавшего где-то по близости парохода нашего вельбота с шестью гребцами. Искали, бегали и не нашли. Господину Зеленому пришлось в сопровождении Осипова, англичанина-механика и секретаря Кузн[ецо]ва отправиться на берег, откуда недалеко до яхты и [их могла] перевести наша маленькая шлюпка. А от парохода пассажирского до этого берега тоже нужно пройти только чрез склад и дорогу между складами. Видите ли, Осипову нужно было его с триумфом встретить и представить на яхту.

Я ошибся, написав Вам, что мой петербургский товарищ просит Гегеля. Нет, он Чернышевского сочинения желают иметь и некоторые капитальные сочинения немецких писателей, которых, конечно, если нет в России. Это Гегеля, Бебеля, Ланге[394] и др. известных Вам лучше, чем мне. Ах, ради бога, помогите мне, дорогой господин Аксельрод, получить от Вас книги и подробный ответ... Раз я получу, тогда уже всецело на мне одном будет лежать обязанность обеспечить себе безопасность и спокойствие. Тогда я уж буду стараться лишь о том, чтобы команда окружающая смотрела сквозь пальцы, и чтобы Осипов не знал. Но лишь

- 206 -

бы получить, а там будет видно. Ведь невыносимо, что до сих пор ничего не имею. Между прочим, мой приятель в денежном письме сообщает следующее: «Неумело протестуют и недовольные из учащейся молодежи, 8 января слушательницы Рождественских курсов женских, фельдшерских были оскорблены директором курсов, доктором Бертенсоном, который выгнал из анатомической аудитории одну из слушательниц за то, что она в не лекционное время читала в аудитории газету, чем, по мнению Бертенсона, оскорбила храм науки. Такое грубое обращение со стороны 30 подруг потерпевшей вызвало протест сначала в форме требования извинения от Бертенсона. А когда этот господин обругал их снова, то они подали прошения к увольнению. Учащаяся молодежь (разумею известную долю) относится к этому поступку, в общем, сочувственно, хотя и не одинаково. Может быть, я когда нибудь вернусь к этому предмету, тогда же, вероятно, расскажу о кулачной расправе одного моего товарища (в Медико-Хирургической Академии на втором курсе) с служителем-солдатом и об отношении курса к такому действию, а также взгляд некоторых товарищей на холеру. Все, батенька, знамения времени».

Сегодня коротенькое письмо от того же приятеля опять получил. Здесь он называет все книги, какие от Вас я имел и половину прочитал, советуя прочитать не менее двух раз. Я и сам знаю, что нужно и как нужно читать, да как их получить так, чтобы другие не видели и не поняли, что за книги у меня есть. В команде решительно не знаю ни одного субъекта, который бы был в состоянии читать что-нибудь подобное; иначе вдвоем было бы легко прятаться и скрываться. Да впрочем, я надеюсь избежать благополучно всех подводных камней. Эльсниц, Эльсниц! Опомнитесь! Пусть он вспомнит свою молодость, когда еще не был так привержен к благам для себя только, когда он мечтал о благе народа - страдальца работника.

Во Владимирской губернии есть село Орехово-Зуево, где много фабрик. Там, по слухам (сообщ[ает] приятель мой), существует организация, но какая, пока он не знает. Я прихожу к надежде, что у нас не сегодня-завтра образуется великий союз рабочих со всех концов необъятной России.

Еслибы можно было выслать на кого-нибудь в Ницце, то я и из Канна мог бы приехать, если бы не застали присланные книги меня в Ницце. Старый наш боцман, я писал Вам, уволился в Севастополе. Изленившись на яхте, он не пошел плавать на коммерческие суда, а унизился и письменно просил Осипова принять его вновь. Осипов принял его (имея в виду тем уязвить и помощников и матросов), а до его приезда часто и помощникам (они в Неаполе просили Кузн[ецо]ва уволить их от службы, находя невозможным служить с таким негодяем) и некоторым матросом говорил неднократно: «Вы все такие, как Костюк: уволитесь, а потом снова кланяетесь и проситесь служить». Между прочим, это раз он говорил помощникам во время обеда, и один из последних заметил, что они не были на военной службе (Костюк - военный), и потому не могут быть никоим образом Костюками. Костюк явился и получил презрение большинства, но не унывая, сейчас же начал собирать возле себя партию мелких людишек, имеющих

- 207 -

стать оборонительной армией, а также занять вакантные места шпионов, сплетников, доносчиков и т. п. представителей, дабы знать все, что говорится о Костюке. Этот идиот желает силой заставить себя любить и уважать. Первый раз вижу такого ничтожного, но в тоже время неутомимого агитатора в пользу своего представительства. Теперь снова смутится весь монастырь и подерется вся братия между собой. Я стараюсь закупорить себя в раковину и не видеть окружающего.

Нет, я не могу получить ничего от Вас, любезный господин Аксельрод, прямо на яхту. По утрам я никогда не кланяюсь Осипову. При первой возможности, Осипов выставит свои рога и направит в меня. С Осиповым мы далеко не сходимся и оба питаем непримиримую вражду. Говорят, он в мае уходит. Если пойдем в Гренок, то там можно будет получить для России книги, сколько угодно, да и Осипов, может быть, не пойдет. А пока крайне бы хотелось получить для себя и для друга. Дальше у меня, кажется, уже терпения не хватит. Ей богу, нет сил больше ждать. Время, время идет, а я ничего не читаю. Будьте же здоровы, дорогой господин Аксельрод.

От Арсения С и ц к о г о, Вечер 10 ч. суббота.

17. А. Сицкий - П. Б. Аксельроду

[Ницца. 3 апреля 1893 г.]

Дорогой многоуважаемый господин Аксельрод!

Как Ваше здоровье, поправилась ли у Вас рука? Владеете ли ей?[395]. Вчера мы возвратились из Алжира с герцогом Мекл[енбург]-Швер[инс]ким и его свитой. Измучил нас командир за это время. По приходе в Алжир день и ночь четыре человека должны были стоять через каждые полчаса у трапа для встречи Мекл[енбург]-Швер[инско]го или В[еликого] К[нязя] Александра с адмиралом Казнаковым и пр. и пр. чинов и орденов русско-французских. Работать тем не менее заставлял с утра и до темной ночи. В Алжире мы застали «Димитрия Донского», полуброненосец русский, куда и перебрался со своим (княжеским) холуем отрасль Романова. В этот же день и начались визиты герцога на «Донской», а оттуда приехавшего на другой день Казнакова - обратно. Стояла из 22 судов французская эскадра. Пальба продолжалась почти безостановочно целую неделю.

Алекс[андр] Мих[айлови]ч выдал награду команде деньгами, а помощникам и механикам запонки ценные. Из-за награды между командой и администрацией

- 208 -

(исключая командира, последний не знал) произошла целая баталия. Отправляясь менять наградные деньги, старший помощник показал некоторым список распределения количества франков каждому из команды. Чиновные, т. е. боцмана и машинисты, имели получить и получили вдвое-втрое больше, чем матрос (матрос рядовой (?) получил 10 фр.). Кочегары - простые получили по 20 фр. Против последнего-то распределения и поднялись рядовые матросы. Спросили второго помощника, а тот объяснил, что это так распределил В[еликий] К[нязь], но будто бы заметил, что, если что неправильно, по усмотрению ст[аршего] помощника, а последний несколькими часами раньше объявил нек[оторым] матросам, что в этой неправильности виноват исключительно командир. Команда-матросы, видя их противоречивые объяснения, решилась отказаться от награды. На другой день старший помощник явился в кубрик раздавать наградные деньги. Матросы отказались. Кочегары получили по 20 фр. Ст[арший] пом[ощни]к выскакивает, подходит к механику ст[арше]му около машины и бледный, встревоженный заявляет: «Вот видите, N. N., я вам говорил!» Механик, в свою очередь, побледнел, побежал к кубрику и тут стоявшим некоторым матросам клянется крестом без шапки: «Клянусь, вот вам крест, я бы этих негодяев (крепкие площадные фразы затем (?!!)) всех разбил и зубы повыбивал! Это все либералы и пр. и пр.» Второй помощник всех больше распетушился и по палубе всем протестантам объяснял, что только одному ст[аршему] помощнику сделаете зло и никому больше. Потом говорил, что это Кн[язь] так распределил. Во время обеда в кубрике он снова просил прекратить эту стачку. В кубрике его подняли на смех и чуть не затюкали. После обеда ст[арший] помощник является в кубрик, сзывает всю команду и начинает раздавать по 20 фр., а мне и еще одному матросу по 30 фр. Мы отказались взять его добавочные собственные деньги, но он не унялся, оставил деньги на столе, заплакал и побежал в свою каюту изливать в слезах свое горе. Мы взяли по 10 фр., остальные возвратили. Затем мы поняли, что ст[арший] пом[ощник] свалил раньше вину неравномерной награды на командира просто из личной ненависти к последнему, желая тем еще «больше» восстановить команду против командира, между прочим, совсем не предполагая, что матросы могут восстать открыто, и тогда выяснится его наглая преступная ложь. С другой стороны, ст[арший] пом[ощник] тоже оказался виновным, так как не отстоял своих матросов, не распределил поровну, а оставил по данному ему списку без изменения в силу своей бесхарактерности и давления ст[аршего] механика, уговорившего ст[аршего] пом[ощника] кочегарам выдать больше, как и было назначено В[еликим] Кн[язем] (или вернее, сопровождавшим Его Выс[очество] командиром - военным капитаном из корпуса флотских штурманов его же яхты «Тамара», Якубовским).

В этой баталии я энергично поддерживал протестантов, между которыми есть несколько военных, знающих порядки распределения (царских) наград. Кочегары в кубрике служили репортерами и все слышанное немедленно передавали ст[аршему] механику. Понятно, что я больше всех говорил, и потому меня признали главным виновником и якобы (?!!)желающим больше получить. Словом,

- 209 -

меня выставили предводителем бунтовщиков. Я отнесся к подобному решению наших помощников и ст[аршего] механика с полным презрением. Теперь я с ними во враждебных отношениях.

Представьте себе мое положение, дорогой господин Аксельрод: уже сегодня командир объявляет, что в четверг уходим (а куда, неизвестно!). Слухи настойчиво носятся, что пойдем после пасхи нашей (или, вернее, на пасхе же) в Гренок, в Шотландию на ремонт. А до ухода в Англию пройдем, говорят, по испанским портам. Всем и во всем крутит адмирал - г-жа Б. Вчера Кузнецов отправился к обедне, а оттуда к Шверинскому завтракать со своим доктором, командиром и секретарем. Катер ожидал их у пристани. Вдруг наши видят г-жу Б. со своим подпаском-мужем. Спросили, где Кузнецов, и пошли ожидать в ближайшем ресторане. Кузнецов подпрыгнул, когда ему матрос сообщил, что его ожидает эта особа, приехавшая так неожиданно из Ниццы. Приехали все на яхту. В честь благополучного приезда герцога (командир распорядился) иллюминовались флагами. Явился наш адмирал, и звезды померкли, и луна не дала своего света. Сейчас же флаги опустили и отправились в Ниццу, между тем, как раньше располагалл пробыть страстную неделю и первые дни пасхи в Канне. Вот как адмирал здесь поворачивается.

Бог мой! Да что же это такое?!! Я не прочитал ни одной строчки из Ваших произведений за все время плавания в этом году?! О, умоляю Вас, дорогой господин Аксельрод, помогите и научите меня, как получить от Вас Ваши капитальные произведения. Друг мой из Петербурга тоже неотступно просит Вас доставить ему чрез меня все ценное и капитальное, хотя бы и на немецком языке, также просит продолжение и Ваших собственных серьезных работ. Я теперь понемногу изучаю французский язык. Но время, время-то уходит, дорогой господин Аксельрод! Ведь целый год уже прошел, я ничего не читал из Ваших произведений. Поверьте, многоуважаемый господин Аксельрод, я не могу в настоящее время при данных условиях, в каких мы живем, рискнуть получить от Вас далее письмо прямо на мой адрес. Я теперь слишком дорожу надеждами на мою близкую деятельность в будущем на пользу угнетенных и страдальцев русских, чтобы так рисковать, очертя голову. Где нет серьезных и больших результатов, там риск - несомненная глупость. Но имей я возможность получить от Вас окольным путем, я нашел бы уголок на яхте, где мог бы читать в свободные часы спокойно и почти безбоязненно.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: