ИЗ АРХИВА П. Б. АКСЕЛЬРОДА 14 глава

Ваш покорный всегда и на все готовый слуга А р с е н и й С и ц к и й. 19 декабря 10 ч. вечера.

P. S. Получили ли Вы, добрейший г. Аксельрод, письмо мое из Севастополя?[357] Кажется от сентября, подписано было: Аристарх Синицинский (?!!)? Все ли Вы здоровы? и все ли у Вас благополучно?!! Какие имеете сведения из России?

Стоим в Ницце и простоим праздники рождественские, а там не знаю. Все говорят о Греноке.

12. А. Сицкий - П. Б. Аксельроду

[Ницца, 17 января 1893 г.]

Многоуважаемый г. Аксельрод!

Хотя не получал еще от Вас известий, но тем не менее снова пишу Вам. Пишу собственно копию с (письма моего петербургского друга[358]. Новости этого письма, надеюсь для Вас, как литератора, будут, вероятно, иметь большое значение.

«5-7 декабря в Казани арестовано до 30 человек, причем многие взяты в тюрьму по подозрению, другие - за знакомство с этими подозреваемыми личностями. Вот имена некоторых арестованных: 1) Михаил Егорович Березин (кончивший Казанский математический факультет), 2) с женой, 3) его брат, студ[ент]-медик, Егор, 4) Иван Капустин, 5) Курдов, 6) Мих[аил] Вечеслов, 7) Долгушин, 8) Клафтон, 9) и 10) два брата Малышевы - все студ[енты]-

- 188 -

медики, 11) Волков, 12) Таланцев - студ[ент]-естественник, 13) Кожухин - студ[ент]-юрист, 14) с сестрой, 15) Дегтярев, 16) Данилов, 17) Камарский - студ[ент], 18) Грейман, бывший студ[ент] медицины, 19) Ольга Булашева.

«При обысках ни у кого из перечисленных лиц серьезных доказательств их преступности не найдено, тем не менее они и по-настоящую пору находятся в заключении. Многие из них, преимущественно студ[енты]-медики, обвиняются, как передают, в распространении по деревням каких-то прокламаций и нелегальных брошюр; другие будто бы косвенно участвовали в том же деле. Понятно, подозрения синей команды не имеют границ. Петербургская молодежь пока не подвергается нападениям со стороны полиции. Трудно даже подозревать столичных медиков в чем-либо недозволенном, так как старшие представители медицины ничего не видят достойным своей деятельности, как только замазывание ран. Подобный именно взгляд они старались защитить на недавнешнем медицинском собрании по случаю годовщины almae matris[359]. Более молодая часть студенчества смотрит на свои задачи гораздо шире. Собрание состоялось с согласия градоначальника. Поэтому, многие говорили неопределенно, отделываясь общими местами. Ораторствовать начали специалисты. Один, указав на невежество крестьян, на их суеверия, предрассудки, доказывал, что медик исключительно должен лечить и распространять в массе гигиенические и вообще медицинские сведения. По его мнению, та громадная заболеваемость и смертность, которые мы замечаем в деревенском населении, главным образом зависят от отсутствия элементарных медицинских знаний, почему в распространении последних он и видит назначение медика.

«Другой выразил свое удовольствие по поводу того, что нынешним летом[360] студ[енты]-медики лечили сельских обывателей и пожелал, чтобы тоже самое повторялось каждое лето, а не в такие только ужасные годины, когда страну постигает голодовка, холера и т. п. напасти. Против этих добродетельных лекарей и выступила целая компания более молодых студентов. Напр[имер], один из последних[361] говорил: «Наша собственно медицинская деятельность при данных условиях сводится почти к нулю. Наша беспомощность в деревенской практике зависит вовсе не оттого, что мужик незнаком с гигиеной, а [от] того, что этот самый мужик не ест по целым дням, что он вынужден питаться лебедой вместо хлеба, спать в нетопленой избе да еще с раскрытой крышей». Кроме того, тот же студ[ент] доказывал необходимость [изменения не только] медико-санитарных условий, а и вообще экономических, политических, умственного и нравственного склада, так как, по его разумению, только в хорошо знакомой среде деятельность интеллигента может сопровождаться более или менее осязательными результатами. Далее, он советовал всмотреться в жизнь Западно-Европейских государств, полагая, что совместное изучение жизни нашей родины и иностранных государств укажет более верный путь к выходу из настоящего критического момента. Наконец, все тот же студент доказывал необходимость делиться своими знаниями с народом, дабы этот последний сам принял деятельное участие в улучшении своего быта[362]…

- 189 -

Копия.

Его Превосходительству Господину Казанскому Губернатору (Полторацкий) крестьянок Лаишевского уезда Бетьковской волости села Пановки: 1) Дарьи Михайловой, 2) Аксиньи Макаровой, 3) Агафьи Макаровой, 4) Евгеньи Романовой, 5) Екатерины Ильиной, 6) Степаниды Осиповой, 7) Ирины Сидоровой, 8) Василисы Афанасьевой, 9) Татьяны Афанасьевой, 10) Домны Ворониной, 11) Матрены Матвеевой, 12) Марьи Воронцовой, 13) Авдотьи Ворониной, 14) Василисы Ильиной, 15) Неонилы Федоровой, 16) Елены Маловой, 17) Авдотьи Ефимовой, 18) Анны Михайловой, 19) Софьи Макаровой, 20) Феоктисты Михайловой, 21) Настасьи Кузьминой, 22) Василисы Никитиной, 23) Веры Ивановой и 24) Акулины Карповой.

Мы нижеподписавшиеся крестьянки села Пановки решаемся обратиться к Вашему Превосходительству, надеясь в Вас найти себе защиту в деле нашем с господином Земским Начальником 5-го участка Лаишевского уезда Михаилом Михайловичем Жадовским. Движет нами не одно чувство обиды лично, обиды вполне незаслуженной, но и вид избитых детей наших и ожидание, что со дня на день может повториться то же самое, что пришлось нам перенести на этих днях. Обстоятельства дела таковы: по условию нашему с г. 3[емским] Начальником, хлеб, назначаемый в бесплатную раздачу, получался нами мукой по весу, выпекался нами и весом сдавался заведующей хлебопечением госпоже Жебровской. Причем считалось обязательным на пуд муки доставлять десять фунтов припека. О сдаче нами хлеба делалась отметка на накладной, вместе с которой мы доставляли хлеб в канцелярию. 21 числа сего июня месяца нами было доставлено караваев больше, чем накануне, что явилось вполне естественным, так как, во-первых, величина караваев не есть величина постоянная, так, во-вторых, при выпечке хлеба из пшеничной муки (накануне хлеб был выпечен из ржаной) получается хлеб более легкий и, следовательно, более объемистый. Господин Земский Начальник, не проверяя в канцелярии веса хлеба, усмотрел в изменении (против вчерашнего дня) числа караваев доказательство того, что накануне и раньше мы его обманывали путем утайки хлеба во время его доставки от помещицы госпожи Жебровской в находящуюся неподалеку канцелярию, на что, по его мнению, не решились 21 числа июня потому, что, как заявил Г. 3[емский] Начальник, помещица, госпожа Жебровская, или ее дочь, Надежда Александровна, заранее предуведомили нас об имеющей быть в этот день проверке. Подозревая только, как изволили выразиться г. 3[емский] Начальник в копии с судебного над нами постановления, утайку нами хлеба и не желая слушать никаких с нашей стороны оправданий, г. 3[емский] Начальник поочередно выталкивал нас из канцелярии, причем каждую предварительно ударял рукой по лицу и по шее. Затем, когда мы в испуге и со слезами направились домой, он начал кричать на нас, приказал вернуться, выстроиться в ряды перед ним на дворе и обратился к стоящим тут же татарам в числе до 4-х сот с следующими словами: «Братцы, вот те, из-за которых вы голодаете, они вас обкрадывают. Бейте же их не на живот, а на смерть, чем попало. Айда!» Разъяренная толпа бросилась на нас и стала бить бежавших камнями и

- 190 -

палками. Затем г. 3[емский] Начальник велел подать экипаж к канцелярии, сел и, проезжая позади татарской толпы, продолжал все время кричать им: «Бейте!» Доехав до усадьбы Жебровской и встретив здесь плачущих баб, он начал кричать на них, запрещая им плакать. Из нас особенно сильно пострадала крестьянка Вера Иванова, находящаяся на девятом месяце беременности, как вследствие удара г. 3[емского] Начальника кулаком по спине, так и ударов, нанесенных ей татарами, когда она лежала уже в бессознательном состоянии на мосту. Тотчас затем она была доставлена для оказания медицинской помощи студ[ентами] Имп. медиц[инской] академии H. H. Плаксиным, Серг. Конст. Ончуковым и лекарскими пjмощницами В. Т. Рыковской и А. Н. Спевочевской, которыми она и была осмотрена. Кроме подательниц сей просьбы, 28 женщин, избиты и дети: 1) Егор Малов 11 лет, 2) Дарья Ильина 8 лет, 3) Степан Малов 7 лет, 4) Марья Малова 14 лет, 5) Степан Кузьмин 11 лет, б) Александр Михайлов 11 лет. При этом считаем долгом упомянуть, что такого рода прием обращения, сопровождаемый побоями, употреблялся г. 3[емским] Начальником и раньше, и не далее, как накануне, была избита крестьянка нашего же села Христиния Малова, у которой последствием побоев были обильные кровотечения. На следующий день 22 июня в камере г. 3[емский] Начальник разбирал дело по обвинению им нас в краже и приговорил 23 женщин к заключению в тюрьму на три месяца, крестьянина же Фрола Егорова, отдельно обвиненного в краже, на шесть месяцев в тюрьму. Через три дня г. 3[емский] Начальник, т. е. 25 июня, выдав нам копию с решения, в которой, после постановления о наложении на нас упомянутого наказания, прибавил к нему, что дело это считает подсудным Бетьковскому волостному суду. Обращаясь в настоящее время к Вашему Превосходительству, мы приносим жалобу нашу: 1) на превышение власти г. 3[емским] Начальником и избиение им без какого бы то ни было повода, по одному, как он сам заявил, подозрению нас и наших детей, 2) в возбуждении против нас татарской части населения, последствием которого было буйство татар, кончившееся нашим избиением и могущее повести к самым для нас печальным последствиям».

Прошение это было представлено казанскому Губернатору Полтароцкому лично H. H. Плаксиным. Губернатор выразил удивление по поводу того, что медик взялся не за свое дело, напомнил студенту, что его долг идти рука об руку с местной администрацией; в заключение, обещаясь забыть об этом деле, советовал поступить в плавучий барак за высокое вознаграждение. Однако, студ[ент] не прельстился 200 руб. в месяц и толкнулся к товарищу прокурора, временно исполнявшему обязанность прокурора. Этот сочувственно отнесся к просьбе и передал ее на рассмотрение губернского по крестьянским делам присутствия, в коем в качестве члена состоит и прокурор. Присутствие командировало члена Аристова (гласный губ[ернского] з[емского] собр[ания]) исследовать дело на месте. Аристов горячо взялся за исполнение возложенного на него поручения и, в конце концов, жалобы обиженных подтвердились. К несчастию, г. Жадовский оказался крестником высокопоставленного лица, которое приказало дело прекратить. На Жадовского в то время было до 30 (?!!) жалоб, из коих в 21 он обвинялся в уголовщине.

- 191 -

Так, напр[имер], он выдавал на одни и те же предметы два исполнительных листа разным лицам, примирял враждующие стороны в отсутствии одной и т. д. В своем объяснении по поводу приведенного дела, он считал его выдумкой молодежи.

А вот копия, выданная потерпевшим с решения[363]...

Кончаю пока. Г. Аксельрод дорогой, надеюсь Вы не оставите этого документа безгласным? Как видите, этот документ поражает своей откровенностью, а подчас и бестолковостью. Для полноты характеристики г. Жадовского вот его письма, адресованное студ[ентам]-медикам, вскоре после того, как возникло вышеприведенное дело.

«14 июля 1892 г.

«Милостивые Государи: Григорий Арсеньевич, Николай Николаевич и Сергей Константинович (все трое студ[енты] IV курса медицинской академии).

«Вы все трое пользовались под кровом моим самым искренним гостеприимством. Вы все трое были окружены с моей стороны самым тонким и предупредительным вниманием, и все это от меня заслужили Вы лишь потому, что предпринятое Вами доброе и христианское дело помощи бедствующим, в глазах моих, ставило Вас на достойный пьедестал (они устраивали столовые). Между тем, один из Вас дозволил (H. H.) себе написать на меня прошение - жалобу от имени неграмотных, причем во многом отступил от истины и, ложно освещая некоторые факты, не рискнул подписать свое имя, как то делают все пишущие от неграмотного.. Полагаю, что не мне учить Вас тому, что людям, пользовавшимся у кого гостеприимством, зазорно писать пасквили. Верьте мне, что писак таких, в какового обратился один из Вас, имя им легион в пределах заведуемого мною участка, но они честнее, ибо, сколько мне известно и случалось видеть, всегда подписывают свое имя. Поясняю все это Вам, милостивые государи, к тому, что долг Ваш был уклонить себя от дела, недостойного, по мнению моему, с той Вашей высокой задачей быть в связи и по отношению человека, кого гостеприимством пользовался. (!!) Ваш, милостивые государи, покорный слуга и готовый к услугам Михаил Жадовский».

Опять та же безграмотность и наглая откровенность, что и в приговоре[364]

Теперь несколько слов о себе. Живу я и мучусь. Ничего не читаю, кроме русских газет. Отношения мои с капитаном Осиповым обострились и вышли наружу. Как-то я заболел, простудился, и доктору, сказал, что причина простуды дырявые сапоги (яхтинские), которые приходится надевать каждый день для мойки палубы. Один раз Осипов, как толчковый дикарь-пропойца, прямо открыто, во всеуслышание сказал: «А мы с Сицким посчитаемся»; другой раз говорит: «Я вас допеку!» Понятно, я должен теперь беречься, и потому не мог до сих пор найти безопасного способа списаться с Вами, многоуважаемый г. Аксельрод. Страстно хотелось бы получить от Вас известие и не найду никак берегового адреса.

Доктор и секретарь продолжают возмущаться на команду под управлением Осипова, который до остервенения злится на нас. Мы еще более всех их ненавидим и презираем. Каждый час в кубрике без числа и счета сыплются проклятия.

- 192 -

Выйдут матросы на палубу и сразу делаются сумными и озлобленными. Не весело даже со стороны на них смотреть.

Получил известия о способе распространения книг Ваших, привезенных мной. Часть осталась в Нижнем Новгороде (более ценная), часть расходится в Петербурге[365]. Приятель мой пишет, что из Нижнего до сих пор денег не выслали, а книги остались там. В Петербурге за мелочь - за чтение и продажу - он собрал только 4 р. 40 коп.

Посылал давно, из Неаполя еще, я письмо заказное в Севастополь своему знакомому[366], у которого я оставил почти половину, оттуда тоже нет до сих пор ответа. Простите, я не виноват.

Мучает меня неизвестность: получили ли Вы, дорогой г. Аксельрод, мое длинное послание[367] и какой ответ имеете мне сказать? Также безумно хотелось бы скорее получить от Вас Ваши сочинения вообще и все, что издано Вами за последние годы. Завтра, быть может, успею послать записки по всем известным мне Вашим адресам. Я беспокоюсь, попало ли в Ваши руки мое послание. Один служивший со мной матрос на яхте (он теперь служит на пароходе компании «Темди» - английской, плавает в Одессу, а в настоящее время стоит в доке в Марселе) просит меня сообщить адрес, по которому бы он мог выписать себе книг Вашего издания. Завтра сообщу ему адрес г. Левкова. Послезавтра или вообще на-днях мы отправляемся в Тулон в док или только за углем. Все это время мы не имеем определенной стоянки, и ничего нам неизвестно. Даже, представьте себе, не дают одесской газеты читать; между тем, все прочие, московские и петербургские, всегда кончают свое существование у нас в кубрике. Дорого бы я дал (если бы только имел деньги (?!!)) за возможность получить от Вас ответ и книги. Время-то все уходит, а я бездельничаю. Несколько строк прочитал в брошюре Алисова о В[еликом] К[нязе] Мих[аиле] Мих[аилови]че Романове, что женат на девушке из рода Пушкина. Алисов восхваляет Мих[аила] Мих[аилови]ча за это, а того, должно быть, не знает, что этот Мишка, как мы его называем, живет в Канне и других местах с благодатным климатом и в ус себе не дует, - гоняется за женщинами без отдыха, упивается развратом. Жена вторит ему, и оба они проживают сотни тысяч, получаемые ими из России. Нашел кого хвалить... Этот Мишка просто повеса-бездельник, еще и тупоголовый.

Постояли несколько дней в Канне и пришли в Ниццу, куда изволила возвратиться из непродолжительной отлучки в Париж Б. В Канне были прощальные обеды сначала Михаилу с женой и ее родней, на другой день перед отходом Шверинскому Герцогу с Анастасией. Теперь мы встаем ½ 6, до половины 7 часу завтракаем, полусонные, и выходим на работу до 11 час. С 1 часу потом работаем до 5 по случаю зимнего времени, а летом будем так страдать до б и 7 ч. Тревожит часто ночью безаппелляционно нас Осипов. Часто, чуть не каждый день, слышим мы, он кричит: «Команда вся подлецы, негодяи, сволочи и пр. и. пр. Их надо каждую минуту жать, давить и т. д.»

С почтением крепко Всем Вам жму руки. Будьте здоровы.

Арсений Сицкий, 17 января (29).

- 193 -

PS. Читая о всех бедствиях, что переносит народ русский, я вижу всеконечную причину в Александре Ш-м. Пришел к заключению, что необходимо его так же убить, как Александра II-го. Потому что слишком уже увеличились бедствия народа и слишком свирепствует синяя команда. В критических обстоятельствах немыслима борьба систематическая, нужны решительные средства. Я догадываюсь: арест 5-7 дек[абря] в Казани студ[ентов] служит ответом на возбужденное дело подобными упомянутыми студентами летом против крестника высокопоставленного лица г. Жадовского. В Петербурге говорят, что теперь совсем не кстати резонерствовать молодежи. Ведь за шапочное знакомство с скомпрометированною личностью попадают теперь под надзор полиции во главе с дворником.

Получил сегодня письмо из Петербурга. Просят, nomina sunt odiosa[368], в печати не называть имени и фамилии ничьей.

- 194 -

13. А. Сицкий - П. Б. Аксельроду

[Ницца, 4 февраля 1893 г.]

Дорогой многоуважаемый г. Аксельрод!

Получил почти благополучно Ваше письмо сегодня 4 февраля вечером и спешу ответить. Я особенно рад, что опять имею от Вас известия. Душевно также рад, что Вы живы. Живы ли и здоровы ли Ваши друзья?

Значит, Вы получили от меня оба послания?[369]. Простоим мы в Ницце все время карнавала, который, говорят, продолжится до 14 февраля. После, по слухам, пойдем на капитальный ремонт в Тулон. Тогда, вероятно, в Тулоне простоим месяца полтора, если не больше. О стоянке нашей в продолжение карнавала Кузнецов телеграфировал в Москву и Париж (своему отцу).

Будьте так добры, если можно, может быть, припомните адрес Вашего знакомого в Ницце[370], сообщите ему. Если он только говорит по-русски, мне просто необходимо поговорить с живым человеком. Есть масса сомнений и недоумений, требующих во мне самом разрешения[371]. Вообще, необходимо говорить с человеком, который бы понял меня и сказал что-нибудь или в опровержение или в подтверждение. Кроме этих важных для меня причин, еще необходимо во что бы то ни стало получить от Вас все Ваши сочинения и переводы с иностранных писателей по одному экземпляру. Главное, из Ваших собственных сочинений - социал-демократ[ических] журнал[ов] я совсем не читал. По приезде в Россию я положительно не имел возможности читать и все отправил по известным Вам направлениям. Меня положительно накрыли (только, по всей вероятности, по неимению): я ни откуда не получил ни копейки. Тем не менее я снова Вас умоляю прислать мне просимое. Мой приятель из Петербурга просит, нельзя ли получить от Вас «Очерки гегелевского периода»[372], критический очерк, эстетика. И еще просит те сочинения его[373], о которых Вы упоминали в своих соч[инениях], все равно, если и на немецком языке.

Если его сочинений нет у Вас, то будьте так добры, сообщите, где можно достать, т. е. сообщите адрес, откуда их выписать. В недалеком будущем он вышлет деньги. Петербургская интеллигентная молодежь - круга моего приятеля - расходится с Вашей группой по некоторым вопросам и очень бы желала с Вами говорить по поводу этих разногласий. Я не все Вам выписал из письма моего

- 195 -

приятеля и на днях постараюсь сообщить Вам о тех вопросах, по которым расходятся с Вами медики (Петербургской Мед[ико]-хир[ургической] Академии).

Письмо Ваше сегодня принес почтальон на яхту, я случайно был на корме (с берега на корму сходня лежит) и усмотрел для меня письмо, взял его, не дожидаясь помощника, имевшего расписаться. Но все-таки видел боцман и прочел - Цюрих и марки рассмотрел (тот самый бывший матрос, который прошлый год донес на меня старшему помощнику, что у меня есть нелегальные книги). У нас действительно настолько плохое начальство, что всегда можно ожидать, может свободно позволить себе раскрывать наши письма. Напр[имер], второй помощник настолько глуп и низок, что удивляется, почему я получаю письма из Петербурга и даже имеет дерзость спрашивать меня, что пишут из Петербурга. А главное, он, вероятно, предупрежденный или просто узнавший происшедшую в прошлую зиму со мной историю по рассказу кого-нибудь из наших панов, всегда при получении моих писем интересуется, смотрит по штемпелю и маркам, откуда это письмо. Извините, я немного в возбужденном состоянии и пишу шиворот на выворот. Ах, если бы увидеться с Вашим знакомым и получить от Вас желаемое. В данное время я беден. Желал бы очень получить от Вас подробный ответ. Сердечно жалею, что Вы нездоровы. А может быть, Вы для виду написали, что нездоровы. Во всяком случае, душевно буду рад, когда узнаю, что Вы все здоровы.

Россия положительно стонет. Сплошь снова неурожай и крестьяне в безвыходном положении. А Кит Китыч[374] мало думает, охотится с графами и князьями, и газеты изображают картину обеда его в лесу на охоте. Синяя команда свирепствует. Нет возможности хладнокровно рассуждать о положении русского народа. Летом ожидается возобновление холеры.

Я, между прочим, сам над собой испытываю невыносимый гнет негодяев. Ищу выхода и не нахожу. По моему мнению, требуются решительные меры от революционеров. Предоставить естественному ходу вещей и продолжать систематически пропаганду, по моему мнению, бессмыслица. Миллион народа рус[ского] тем временем погибнет без вины виноватым. Принимая решительные меры, можно спасти жизнь (по крайней мере) многих мучеников. Кроме того, по моему мнению, необходимо сколько-нибудь очистить путь интеллигенции, или сама интеллигенция должна очистить себе путь для общественной деятельности.

Желал бы и с нетерпением ожидаю способа получить от Вас подробный ответ.

Как утопающий, жду того дня, когда увижу Вашего знакомого доктора Эльсница. Жму крепко руку. Благодарю Вас. Перешлите, пожалуйста, мои душевные пожелания всего доброго г. Плеханову и В. Засулич. Всем Вам от души желаю быть здоровыми.

Арсений Сицкий, 4 фев. 10 ч. вечера.

- 196 -

14. А. Сицкий - П. Б. Аксельроду

[Ницца, 24 февраля 1893 г.]

Поверьте, я чуть не плакал, дорогой г. Аксельрод, когда возвращался с квартиры Эльсница. Сегодня 11 (23) февраля случайно днем мне удалось вырваться на берег и справиться в справочном бюро. А вчера вечером мне на почте только указали адрес местонахождения самого бюро, но бюро было заперто. Вечером по данному адресу я нашел квартиру Эльсница. Самого Эльсница не было, вышла жена и объявила на мой вопрос о ппсьме на мое имя, что так как там говорилось, что яхта уйдет 15-16 февраля, и муж ее не имел совершенно времени «ходить и разыскивать» (?!!) меня, то и отослал письмо обратно. Крайне обидно и больно было эту тираду слушать. Положим, я матрос и г. Эльсниц совсем не желает что-либо иметь с матросом, все-таки, как бы он ни был занят, я думаю, можно было найти средства легко, чтобы известить меня. 10-15 сант[имов] на марку почтовую и дело в шляпе. Я просто взбешен до слез и в тоже время в отчаянии. Да где же найти адресат верный и надежный?!! После прошлого года, что со мной случилось в прошлом году, теперь рисковать - это капитальная глупость. Если снова отчаянно получать прямо, непосредственно, то в результате придется познакомиться с синей командой. Возвращаюсь к Эльсницу. Сам Эльсниц, может быть, иначе высказался бы, т. е. более политично и не дал бы мне сразу понять что-либо заднее. Но из слов его жены я только и мог одно заключить: она как бы хотела просто сказать: «Что Вам нужно, или что Вы можете иметь с нами общего? И притом имейте в виду, что мы решительно не желаем Вас видеть, не то что иметь какое-н[ибудь] дело с Вами!» Я только извинился и вышел. Жена дальше ни о чем не распространялась, только объяснила, что письмо было получено и снова отправлено по вышесказанным причинам. Между тем, о яхте немедленно извещают в газетах, если она уходит куда-нибудь из порта. Да и русские все знают, стоит она или нет в порту, и знают даже, снимется она завтра или послезавтра, как было известно по словам самого. «Письмо отослано обратно»!!...

Да это хоть кого расстроит. Четвертый месяц заграницей, и я не могу как следует списаться с теми, кто мне дорог, не могу ничего получить. Представился маленький случай и снова неудача. Опять мрак беспросветный. Продолжай, значит, пресмыкаться в неведении, продолжай погружаться в вонючее болото и гнить! Нет, больше я к нему не пойду! Он житель противоположного по-

- 197 -

люса. Пойдем ли мы в Тулон в воскресенье, неизвестно наверное. Я во вчерашней записке[375] передал Вам слова нашего командира боцману. Приготовлений мы не делаем никаких (впрочем до самого отхода и не нужно приготовляться). Да нет, я не могу переварить злополучной истории с письмом! Эх, доктор, доктор! Не могли Вы сообразить, может быть, это письмо было для меня, как лекарство, спасающее от смерти больного? Может быть, в письме были ответы крайне важные? Да что говорить и распинаться?!! Нет письма, и Эльсниц глух и нем для матроса. А кто его знает, может, он очень честный и благородный и не курит фимиам сильным и владыкам. Но мне от этого не легче, я все таки обижен и унижен им же.

Будьте здоровы, добрый многоуважаемый господин Аксельрод! Жму сердечно Вашу руку. Сегодня я чувствую себя как бы оплеванным. Простите! Не забывайте же меня, передавайте от меня пожелания сердечные г. Плеханову, В. Засулич и всем Вашим друзьям всего доброго и мое почтение им.

11 ч. ночи 11 (23) февраля. Арсений С и ц к и й.

P. S. Три часа просидел по возвращении и в кубричной болтовне старался развлечься и успокоиться. Удалось ли?!!

К этому препятствию присоединяются искусственным образом еще препятствия: в Тулоне, якобы, не в состоянии будут исправить салонных (попортившихся) наших больших зеркал. А посему предполагается привести Кузнецова к соглашению отправить яхту в марсельский док. Если мы на самом деле пойдем в Марсель, то у меня еще сохраняется то письмо Ваше к местному социалистическому органу печати, в котором Вы, г. Аксельрод, просили в прошлом году дать мне адрес для высылки Вами для меня книг. В этом случае я попытаюсь розыскать названную редакцию и представить это письмо. А впрочем предоставляю на Ваше усмотрение. «Может быть», Эльсниц согласился бы получить для меня и известить меня тремя-двумя словами. Притом, если предположить, что из дока мы двинулись бы далеко от Ниццы или Канн, то и в этом случае, по крайней мере, книги Ваши не затерялись бы, а возвратились назад. Но последнее весьма и весьма невероятно. А если допустить, что мы, паче чаяния, останемся в Марселе или Тулоне на капитальную ремонтировку и, значит, надолго, а потом по окончании ремонта двинемся в Россию, то и в этом случае, крайнем, я уже волей-неволей постарался бы разыскать адреса для высылки Эльсницем полученных последним книг. Последнее тоже невероятно. Яхта нужна Б. и составляет ее гордость и развлечение. Кроме того, при помощи яхты она постепенно лезет в круг князей и графов, исключая жен великих князей. Затем, должна состояться 13 или 14 марта нов[ого] ст[иля] гонка больших паровых яхт и парусных небольших яхт. Да и пасху Кузнецов и Б. пожелают и желают, вероятно, провести на яхте или с яхтой пред очами других и себя.

Четвертый месяц ничего из Ваших сочинений не читал или из переводов Ваших! Просто хоть волосы дери на голове!

- 198 -

Крепко, крепко жму Вашу добрую руку, дорогой господин Аксельрод! Как Ваше здоровье? Если узнаю завтра наверное порт назначения, то снова израсходую марку и извещу Вас, а в противном случае из места прибытия немедленно Вам.

11 ч. ночи 12 (23) фев. Арсений Сицкий.

15. А. Сицкий - П. Б. Аксельроду

[Ницца, 25 февраля 1893 г.]

Дорогой г. Аксельрод!

С часу на часожидаю, не явится ли какой-нибудь благодатель от Вашего имени и не принесет ли каких-либо известий или ответа подробного от Вас. Не дождавшись, снова берусь за перо и постараюсь окончить выписки из писем моих знакомых в Петербурге интеллигентов[376], а также насколько сумею изложу и свой взгляд на положение дела в России и выскажу свое мнение относительно способа борьбы с правительством. Прошу Вас извинить меня, если некоторые места из Петербургских писем я повторю: я не помню наверно, некоторые места переписал Вам в предыдущем моем письме[377], или нет. Тогда я выбирал самые яркие и характерные места, но по зрелом обсуждении пришел к заключению, что необходимо все подробно переписать. Возвращаюсь к речам медиков на домашнем собрании в годовщину almae matris.

«На собрании участвовали: Н. М. Ядринцев[378], Н. К. Михайловский - любимец молодежи и Засодимский[379]. Ядринцев указывал на значение ученых - медицинских обществ, советовал нам поступать в эти общества, дабы под защитой их заниматься общими вопросами, в роде изучения санитарных условий рабочих, их жилищ, питания, равным образом, под прикрытием ученого общества удобнее изучить и быт деревни. Твой знакомый[380], соглашаясь с предыдущим оратором, доказывал... (Это, помню, я уже выписал Вам)[381]. Один студент развивал ту мысль, что на всякий данный исторический момент смотрят двояко: одни, ссылаясь на то, что он есть продукт известных исторических условий, требуют невмешательства в ход вещей; другие же, наоборот, призывают к энергическому действию, приводя то мнение, что существующие условия поддерживаются современными порядками, учреждениями, а потому де улучшение последних само собой и устранит общественное зло. Другой убеждал в необходимости для медика всестороннего развития, ссылаясь на то, что мы прежде всего люди и потом уже медики. Четвертый полагал, что самое лучшее, что мы можем сделать, это идти в народ, причем не разъяснил, что нужно делать в народе, - лечить ли, отдавать ли деньги в процент и т. д. Вообще речи, как я сказал, отличались неопределенностью. Нельзя, конечно, и требовать подробных разглагольствованний в подобной обстановке. Засодимский говорил, что занятия наукой

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: