Сделай Сам Свою Работу на 5

Подчинение и гипо-гиперонимическая асимметрия





Подчинениехарактеризует такие логические отношения, когда объем одного понятия полностью поглощается объемом другого. В лексике это проявляется при сравнении слов, заключающих в себе родовые понятия (гиперонимы), со словами, обозначающи­ми видовые понятия или имена собственные (гипонимы). Опре­деление какого-либо понятия как подчиненного или подчиняю­щего не имеет абсолютного характера и действительно только в конкретной паре. Гипо-гиперонимические цепочки могут иметь довольно большое количество членов. В этих цепочках каждое последующее понятие оказывается подчиненным предыдущему. Данные переходы чрезвычайно важны для перевода. Именно в силу возможности неограниченного обобщения генерализация как переводческий прием является одним из наиболее распростра­ненных.

Отношения подчинения просматриваются в словах detective (англ.), détective (фр.) и детектив (русск.). И в русский, и во фран­цузский языки это слово прищдо из английского. Это в известной степени и обусловило характер и направление межъязыковой асимметрии. В английском слово detective обозначает инспектора полиции, сыщика, сыскного агента, переодетого полицейского, агента безопасности, следователя. Во французском языке аналогичное по форме слово обозначает только частного сыщика. В русском язы­ке слово обозначает агента сыскной полиции. Таким образом, объем понятия английского слова покрывает объемы понятий как французского, так и русского слов. Поэтому при переводе с анг­лийского языка на русский использовать сходное по форме слово




можно не всегда, а лишь в конкретных случаях, когда английское слово будет обозначать именно тот конкретный объект, который подпадает под значение русского слова, т.е. агента сыскной поли­ции. При переводе в обратном направлении ограничений на ис­пользование английской лексемы не будет.

Несколько иначе складываются отношения между английским и французским словом. При переводе с английского на француз­ский придется всякий раз избирать соответствующую форму для обозначения именно того конкретного объекта, который будет назван обобщающим английским словом. Слово détective во фран­цузском тексте возникнет в том случае, когда английский язык уточнит private detective, private eye.



 

Английский Французский Русский
detective inspecteur de police
inspecteur
policier en civil
agent de sécurité
enquêteur детектив
private detective détective
детектив (книга)

Последняя строка в таблице межъязыковых преобразований ин­тересна тем, что она демонстрирует сложный характер межъязы­ковой асимметрии в диалексемах.

В самом деле, наличие у русского слова детектив значения книги демонстрирует иной характер логической связи. Иначе го­воря, английское и русское слова находятся между собой в отно­шении не только подчинения (по первому значению), но и вне-положенности (по второму значению). Сложность логических связей характеризует многие пары асимметричных диалексем.

Общая типология «ложных друзей переводчика» в сфере лек­сики может быть представлена следующим образом:

 

 

 

 

Реальные асимметричные диалексемы Псевдоанало-гизмы
Межъязыко­вые омонимы (внеположен-ность) Частично асимметричные диалексемы
Стилистические и исторические синонимы (равнообъем-ность) Семантические синонимы, ме­тафоры, метони­мии (перекре­щивание) Гипонимы, гиперонимы (подчинение)
         

Категория «ложных друзей переводчика» отражает довольно сложное и многогранное явление межъязыковой асимметрии. Даже наличие двуязычных словарей не всегда способно помочь пере­водчику избежать ложных шагов. Подобие формы и представление о том, что языковые универсалии возможны, создают особую пси­хологическую обстановку, в которой переводчик может даже не заглядывать в словарь, чтобы убедиться в справедливости выбора эквивалента. Поэтому проблема «ложных друзей переводчика» и составляет неотъемлемую часть теории переводческой эквивалент­ности.



Итак, теория перевода направлена на то, чтобы помочь пере­водчику выбрать наиболее оптимальные решения в условиях воз­действия на него множества факторов культурологического, линг­вистического, социально-исторического, психологического планов. Как справедливо отмечал Ж. Мунен, правильно применяемые на­учные знания помогают переводчику больше, чем какой бы то ни было ремесленнический эмпиризм. Но не только научные знания лежат в основе переводческих решений. Деятельность переводчи­ка, даже если он работает вне области литературно-художественно­го перевода, является творчествоми оказывается сродни искусству.

Глава 8

ПЕРЕВОДЧЕСКИЙ ЭКВИВАЛЕНТ

И ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ОБРАЗ.

ПЕРЕВОД - ИСКУССТВО

Выявление сущностных сторон перевода как деятельности предполагает обращение прежде всего к двум его аспектам, а именно: а) перевод — это речевая деятельность и б) перевод — это искусство. Рассмотрев перевод как вид двуязычной речевой деятельности, попробуем взглянуть на то, что сближает его с ис­кусством, что позволяет многим мастерам перевода заявлять: пе­ревод — это искусство.

Искусство предстает как группа разновидностей человеческой деятельности,объединяемых в силу того, что они являются специ­фическими художественно-образными формами воспроизведения действительности. В более широком плане искусством называют любую деятельность, если она совершается умело, «искусно» в технологическом, а иногда и в эстетическом смысле.

Определение перевода как искусства вызывает новый вопрос: искусства в узком или в широком смысле? Можно, видимо, пой­ти по второму пути и рассматривать перевод в более широком


смысле, как умело совершаемую деятельность. Однако в этом случае мы вряд ли продвинемся в понимании сущности перевод­ческой деятельности. Во-первых, искусство в этом значении не имеет сколько-нибудь отчетливо выраженных сущностных катего­рий, на которые можно опереться в определении перевода. Во-вторых, «умелая» и «искусная» — это суть категории субъективно-оценочные. Они не могут быть положены в основу определения понятия. В самом деле, один и тот же перевод может рассматри­ваться разными лицами как более или как менее искусный. Хо­рошо известно также, что представления об «искусности» перевода на протяжении многих столетий неоднократно менялись. Но при этом сущность переводческой деятельности оставалась неизменной.

Попробуем взглянуть на перевод как на искусство в узком смысле слова, т.е. как на деятельность, в основе которой лежит ху­дожественно-образная форма воспроизведения действительности.Первое, что сближает перевод с разными видами искусства, это именно его вторичный характер. Как и любой другой вид искус­ства, перевод воспроизводитдействительность, т.е. некую дан­ность, существовавшую до начала этой деятельности. Иначе гово­ря, продукт переводческой деятельности, как и любого другого вида искусства, — это продукт индивидуального отражения не­коего объекта действительности. В этом еще одно, и весьма су­щественное, отличие понятия перевода от понятия искусства в широком плане, так как в результате «искусной» деятельности могут создаваться первичные объекты, не являющиеся воспроизве­дением действительности.

Центральной категорией искусства в узком смысле слова яв­ляется понятие художественного образа.На первый взгляд, именно эта категория и не позволяет рассматривать перевод как искусст­во, ведь говоря о переводе, мы имеем в виду не только художе­ственный перевод, которому не чужды все категории литератур­ного творчества, в том числе и категория художественного образа, но другие разновидности перевода, как тематические (научный, технический, общественно-политический и т.п.), так и формаль­ные (например, разные формы устного перевода).

В философии понятие художественного образа определяется как всеобщая категорияхудожественного творчества, средство и форма освоения жизни искусством. Если она всеобщая, то должна распространяться и на переводческую деятельность, в противном случае перевод не может быть определен как искусство в узком смысле слова и выражение «перевод — искусство» окажется лишь пустой, лишенной содержания фразой, уводящей от истинной сущности рассматриваемого нами объекта.

В то же время категория художественного образа никогда не являлась категорией теории перевода. Если о художественном об-


разе и говорили, то исключительно тогда, когда речь шла о худо­жественном переводе, и лишь по поводу того, насколько удалось переводчику сохранить систему художественных образов автора оригинала.

Поэтому правильнее было бы выделить центральную катего­рию перевода и посмотреть, насколько ее структура совпадает или не совпадает со структурой художественного образа. Совпа­дение, или во всяком случае близость, структур той и другой ка­тегории позволили бы нам считать переводческую деятельность одним из видов искусств.

Центральной категорией перевода как деятельности является, на мой взгляд, категория переводческого эквивалента.Действи­тельно, какую бы проблему перевода мы ни взяли, в конечном итоге она сводится к категории переводческого эквивалента. По­нятие образа в философии и искусстве предполагает прежде всего его вторичность. Образ — это отражение, будь то результат позна­вательной деятельности человека или обобщенное художественное представление действительности.Образ повторяет в той или иной форме то, что существует помимо него и исторически предше­ствует ему.

Переводческий эквивалент также является вторичным по от­ношению к тексту оригинала. По определению, эквивалентным является то, что равнозначно другому, полностью его заменяет. Заменять же можно только то, что существует помимо замешаю-щего объекта и исторически до него. Следовательно, и понятие образа, и понятие эквивалента соотносятся с вторичными объек­тами, замещающими некоторые первичные. Существенное отли­чие понятия «эквивалент» от понятия «образ» состоит в том, что эквивалент претендует на полную равнозначную замену первич­ного объекта, понятие же образа, напротив, всегда предполагает некоторую субъективность воспроизведения, поэтому не может претендовать на равнозначность по отношению к замещаемому объекту. Однако вся история перевода показывает, что в действи­тельности переводческие эквиваленты никогда, точнее почти ни­когда, не бывают равнозначной заменой форм оригинала. Они субъективны в той же степени, что и образы в искусстве и в по­знавательной деятельности человека.

Рассмотрим структуру категории художественного образа как философского понятия и попытаемся определить, что в ней об­щего с категорией переводческого эквивалента.

Категория художественного образа включает в себя онтологи­ческий, семиотический, гносеологический и эстетический аспекты.

Онтологический аспектхудожественного образа состоит в том. что он представляет собой факт идеального бытия, облеченного


в вещественную основу, не совпадающую с вещественной основой воспроизводимого объекта реальной действительности. В самом деле, мрамор не есть живая плоть, а рассказ о событии не есть само событие. Онтологический аспект представляется нам чрезвы­чайно важным для понимания сущности перевода и переводческо­го эквивалента. Перевод, равно как живопись, музыка, литература, в известной степени также представляет собой идеальное бытие, облеченное в вещественную основу, не совпадающую с веще­ственной основой воспроизводимого объекта: переводческие эк­виваленты вещественны, но они есть не что иное, как материаль­ное обличив идеального бытия, каковым является психическая деятельность переводчика. Они также не совпадают по форме с воспроизводимыми объектами — знаками текста оригинала. Наи­более очевидными случаями несовпадения являются такие разно­видности перевода, как устно-письменный или письменно-уст­ный (например, субтитры кинофильмов или устный перевод «с листа»), когда оригинал, предстающий в качестве объекта воспро­изведения, не совпадает по своей вещественной основе с воспро­изведенным объектом, т.е. текстом перевода. Но даже если тексты оригинала и перевода и совпадают по форме, они остаются раз­личными по своей вещественной основе. В основе различия — несовпадения графических или фонетических форм речевых про­изведений.

В онтологическом аспекте перевод не отличается от других ви­дов искусства. Глядя на мраморную статую, нередко восклицают: «Как живая!»; глядя на пейзаж или на натюрморт — «Как настоя­щие.» Слушая музыку, слышат, как щебечут птицы или шелестят листья, как страдают или радуются люди. Читая книгу, думают: «Как в жизни\» Именно эти как и подчеркивают онтологическую сущность искусства как идеального бытия, облеченного в иную вещественную оболочку, нежели объекты реальной действитель­ности. Но если мы вспомним историю перевода, то увидим, что на протяжении веков в качестве идеала перевода возникало тре­бование: переводчик должен писать так, как написал бы автор, если бы творил на языке перевода. Не является ли это еще одним подтверждением близости перевода другим видам искусства в он­тологическом аспекте?

В семиотическомаспекте художественный образ есть знак, т.е. средство смысловой коммуникации в рамках данной культуры. Близость перевода другим видам искусств в семиотическом ас­пекте очевидна. Если художественный образ является знаком, т.е. вещественным элементом, в котором зашифрована информация о каком-либо фрагменте действительности, то и избранный пере-

12~18593 353


водчиком эквивалент также является знаком, в котором зашиф­рована информация о том объекте действительности, каким явля­ется оригинал. Следует обратить внимание на одну из важнейших черт перевода, которая нередко упускается из вида и которая ле­жит в основе множества заблуждений как теоретического, так и практического плана: нередко полагают, что переводчик воссоз­дает реальность, описанную в оригинале. Но переводчик не вос­производит вторично действительность, уже воспроизведенную однажды автором оригинала, он воспроизводит систему смыслов, заключенную в оригинале, средствами иной семиотической сис­темы, точнее, если признать одной семиотической системой че­ловеческий язык в целом в противопоставлении другим знаковым системам, средствами иного семиотического варианта для иной культуры, для адресата, владеющего иным культурным кодом.

В гносеологическом аспектехудожественный образ есть вымы­сел, т.е. категория, близкая той, что в теории познания называется допущением. Художественный образ является допущением, т.е. гипотезой, в силу своей идеальности и воображаемости. Таким же допущением, характеризующимся идеальностью и воображае-мостью, является и переводческий эквивалент. Действительно, эквивалентность переведенного текста является идеальной и во­ображаемой. Можно сравнить живописные полотна, написанные разными художниками с одной и той же точки (замечательные примеры для таких сравнений представляет экспозиция картин с морскими сюжетами в музее Орсе в Париже), и переводы одного произведения, выполненные разными мастерами. В сравнении переводов идеальность и воображаемость переводческих эквива­лентов демонстрируется с не меньшей очевидностью, чем при сравнении картин, написанных разными художниками с одной точки. В самом деле, в основе переводческой деятельности лежит индивидуальное восприятие текста оригинала и его субъективная способность вообразить, выбрать то, что представляется ему эк­вивалентным. Полных однозначных соответствий в любой паре языков не так уж много, большинство же переводческих эквива­лентов — не более чем допущение.

Считается, что художественный образ является допущением особого рода, внушаемым автором художественного произведе­ния с максимальной убедительностью. Так же можно охарактери­зовать и переводческий эквивалент. Переводчик всегда стремится убедить читателя в том, что выбранный им эквивалент и есть максимально точное отражение того, что содержится в тексте ори­гинала.


В собственно эстетическом аспектехудожественный образ «пред­ставляется организмом, в котором нет ничего случайного и меха­нически служебного и который прекрасен благодаря совершенно­му единству и конечной осмысленности своих частей»1. Данное определение полностью соответствует нашим представлениям о переводческом эквиваленте. В самом деле, переводческий эквива­лент не может быть ни случайным, ни механически служебным. В оппозиции случайного и служебного отражается суть перевод­ческих дискуссий двух тысячелетий, а именно дискуссий о воль­ном и буквальном в переводе, т.е. о вольном выборе случайного эквивалента и механическом, служебном следовании букве ориги­нала. Стремление к совершенному единству и конечной осмыс­ленности также обращает нас к извечным проблемам перевода, к поиску таких эквивалентов, которые при совершенстве и закон­ченности языковой формы обладали бы всей полнотой смысла. Об этом писали древние мастера слова, в частности Цицерон исв. Иероним, этому были посвящены многие трактаты эпохи Возрождения (Л. Бруни, Э. Доле, Ж. Дю Белле и др), об этом продолжают писать многие переводчики нашего времени. Худо­жественный образ объективенв качестве идеального предмета, субъективенв качестве допущения и коммуникативен (межсубъек-тен)в качестве знака. Переводческий эквивалент обладает теми же свойствами. Он вполне объективен как данность, существую­щая в переведенном тексте; он субъективен как выбор конкретной личности, переводчика; он коммуникативен как знак, позволяю­щий установить диалогическую связь с адресатом перевода.

Внутреннее строение художественного образа различно в раз­ных видах искусств. Оно зависит от материала, пространствен­ных, временных и других характеристик художественной деятель­ности. С известной степенью огрубления все структурные типы художественных образов могут быть сведены в две группы: те, что построены по принципу репрезентативного отбора, когда рекон­струкция объекта действительности предполагает воспроизведение одних его признаков и исключение других, и те, что построены по принципу ассоциативного сопряжения, когда сущность реконст­руируемого объекта передается в виде символа. Если попытаться перенести эту градацию на категорию переводческого эквивален­та, то придется признать, что переводческий эквивалент удобно располагается в обеих группах. В самом деле, в большинстве слу­чаев переводческий эквивалент выбирается по принципу репре­зентативного отбора. Структура переводческого эквивалента, по­добно структуре художественного образа, зависит от материала,

Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 761.


т.е. от вещественной основы его бытия. Естественно, что в пере­воде в качестве материала выступает язык перевода, или, как его принято называть в теоретических трудах по переводу, переводя­щий язык. Но структура каждого естественного языка такова, что она никогда не может полностью покрывать собой структуру дру­гого естественного языка. Асимметрия выразительных способно­стей (семантических, формальных, функциональных, стилисти­ческих и др.) языка перевода как вещественной основы перевода и языка оригинала как вещественной основы воспроизводимого объекта действительности в любой паре языков столь значитель­на, что переводческий эквивалент неизбежно выбирается по принципу репрезентативного отбора. Он способен отражать лишь некоторые из признаков первичного объекта. Отражением репре­зентативного отбора эквивалентов может служить так называемая семантическая модель перевода. Иногда переводческий эквива­лент имеет иную структуру, так как строится по принципу ассо­циативного сопряжения. В этом случае у избранного эквивалента нет никаких видимых соответствий с воспроизводимым объектом действительности, но он способен вызвать у адресата те же эмо­ции, ту же реакцию, что и сам воспроизводимый объект. Эквива­ленты такого типа нашли свое достаточно полное представление и теоретическое обоснование главным образом в модели динами­ческой эквивалентности перевода.

Мы попытались установить связь между основными катего­риями искусства, с одной стороны, и перевода — с другой, а именно между категорией художественного образа и категорией переводческого эквивалента. Структура этих категорий в самых различных аспектах весьма близка. Это позволяет предположить, что переводческая деятельность не так уж далека от искусства.

Но к какому виду искусства ближе перевод? B.C. Виноградов, определяя сущность перевода как деятельности и его подобие ис­кусству, отмечает: «Нужно согласиться с мыслью, что перевод — это особый, своеобразный и самостоятельный вид словесного искус­ства.Это искусство "вторичное", искусство "перевыражения"ори­гинала в материале другого языка. Переводческое искусство, на первый взгляд, похоже на исполнительское искусство музыканта, актера, чтеца тем, что оно репродуцирует существующее художе­ственное произведение, а не создает нечто абсолютно оригиналь­ное, тем, что творческая свобода переводчика ограничена под­линником. Но сходство на этом и кончается. В остальном пере­вод резко отличается от любого вида исполнительского искусства и составляет особую разновидность художественно-творческой


деятельности, своеобразную форму "вторичного" художественно­го творчества»1.

Перевод действительно является искусством перевыражения, но он не «вторичное искусство». Переводчик не репродуцирует подобно копиисту уже существующее речевое произведение. Он действительно ограничен в известной степени рамками ориги­нального речевого произведения. Но искусство его не в том, что­бы повторить нечто уже созданное. Его искусство в том, чтобы создать новое произведение в иной семиотической системе, для иной культурной среды, иногда и для иной эпохи. Перевод рече­вого произведения с одного языка на другой — это такой же творческий процесс, как постановка кинофильмов и спектаклей, создание опер и балетов по литературным произведениям, живо­пись на библейские и другие литературные сюжеты и многие другие виды межсемиотического перевода.

Являясь творческой деятельностью, сближающей его с искус­ством, перевод тем не менее всецело опирается на научные зна­ния, на теорию, которая изучает закономерности переводческих решений и пытается отделить возможное от невозможного, вер­ное от ошибочного. Ж. Мунен сравнивал перевод с медициной. Подобно медицине перевод, конечно же, является искусством, но искусством, основанным на науке.

' Виноградов B.C. Лексические вопросы перевода художественной прозы М., 1978. С. 8.


♦ Часть III ♦

МЕТОДОЛОГИЯ ПЕРЕВОДА

Глава 1

ТЕОРИЯ МЕЖЪЯЗЫКОВЫХ ПРЕОБРАЗОВАНИЙ

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.