Ученик, деленный на замешательство, равняется алгебре

Лори Холс Андерсон

Говори

Первый семестр

Добро пожаловать в высшую школу Мерриуэзера

Это моё первое утро в высшей школе. У меня семь новых тетрадей, юбка, которую я ненавижу, и боль в животе. Школьный автобус прохрипел к моему углу. Дверь открылась и я вошла. Я первый пассажир этого дня. Пока я стояла в проходе между сиденьями, водитель отъехал от бордюра. Где же сесть? Я никогда не относила себя к тем, кто обычно занимает задние места.

Если сяду в середине автобуса, кто-нибудь не из моей компании может занять место рядом со мной. Если сесть спереди, я буду выглядеть как маленький ребёнок, но, я полагаю, это будет лучший вариант, чтобы установить зрительный контакт с одним из моих друзей, если они всё же решат заговорить со мной.

Автобус подбирает группки из четырех-пяти учеников. В то время, как они проходят между сиденьями, ребята, вместе с которыми в паре я выполняла лабораторные работы в средних классах, или же приятели по спортзалу, буравят меня глазами. Я закрываю глаза. Происходит то, чего я так боялась. После последней остановки я остаюсь одна в автобусе.

Водитель переключился на более низкую передачу, затаскивая нас на холм. Двигатель хрипел, парни на задних сиденьях имитировали его хрип похабными звуками. Некоторые из них вылили на себя слишком много одеколона. Я попыталась открыть своё окно, но маленькие задвижки не желали двигаться. Парень за мной развернул свой завтрак и метнул обёртку в мою голову. Она отскочила мне на колени — ха-ха.

Мы проезжаем мимо дворников, перекрашивающих табличку на фасаде школы. Школьный совет решил, что надпись «Мериуэзерская средняя школа — обитель троянцев» слабо передает идею целомудрия, и поэтому они переименовали нас в «синих дьяволов». Я считаю, что дьяволы, которых ты знаешь, лучше троянцев, о которых не имеешь никакого понятия. Школьные цвета останутся фиолетовыми и серыми. Совет не захотел обеспечить учеников новыми школьными формами.

Гулять до самого звонка дозволено всем ученикам, кроме девятиклассников, — их собирают в лекционном зале. Мы делимся на кланы: Жокеи, Сельские Клабберы, Эрудиты-Идиоты, Группа Поддержки, Человеческие Экскременты, Евроотбросы, Будущие Фашисты Америки, Пышноволосые Девчонки, Неприступные Красотки, Страдающие Художники, Трагики, Готы, Шредеры.

Я вне кланов. Я потратила последнюю неделю августа на просмотр дрянных мультфильмов. Я не ходила на прогулки по аллее, на озеро, или в бассейн, не отвечала на телефонные звонки. Я пошла в высшую школу не с той прической, не в той одежде, не с тем отношением. И со мной рядом никто не сидит. Я изгой.

Бессмысленно искать моих бывших друзей. Наш клан, Простые Девчонки, раскололся, и его осколки поглощены соперничающими фракциями. Николь зависает с Жокеями, обмениваясь интригующими историями о летних соревнованиях. Иви дрейфует между Страдающими Художниками по одну сторону прохода, и Трагиками, сидящими по другую сторону. Она достаточно сильная личность, чтобы «путешествовать с двумя чемоданами». Джессика уехала в Неваду. Невелика потеря. В любом случае она была скорее подругой Иви.

Ребята, сидящие сзади, громко смеются, и я знаю, что они смеются надо мной. Я ничего не могу с собой поделать. Я оборачиваюсь. Это Рэйчел, окруженная группой ребят, одежда которых явно куплена не в ИстСайд Молл. Рэйчел Брюин, моя бывшая лучшая подруга. Она уставилась на что-то, находящееся над моим левым ухом.

Слова готовы вырваться из моего рта. Она была той девочкой, с которой мы были приняты в герлскауты, которая учила меня плавать, кто понимал меня и мои взаимоотношения с родителями, кто никогда меня не высмеивал. Если во всей галактике и есть кто-нибудь, кому я бы могла рассказать, что случилось на самом деле — это Рэйчел. Мое горло охватывает огнем.

Мы на секунду встречаемся взглядами. «Я тебя ненавижу», читаю я невысказанные слова. Она поворачивается ко мне спиной и смеется со своими друзьями.

Я закусываю губу. Я не собираюсь об этом думать. Это было отвратительно, но это закончилось, и я не собираюсь об этом думать. Моя губа слегка кровоточит. У крови металлический привкус.

Мне нужно сесть.

Я стою в центральном проходе аудитории, раненая зебра из сюжета Нэшнл Джиогрэфик, в поисках кого-то, кого угодно, с кем можно сесть. Хищник приближается: серый коротко стриженый спортсмен, со свистком на шее, которая толще, чем его голова. Вероятно, преподаватель общественных наук, нанятый в качестве тренера по кровавому спорту.

Мистер Шея:

— Сядьте.

Я резко сажусь. Другая раненая зебра оборачивается и улыбается мне. Ей надо бы не менее пяти раз сходить к ортодонту, но зато у нее отличная обувь.

— Я Хизер из Огайо, — представляется она. — Я новенькая. А ты здешняя? — У меня нет времени, чтобы ответить. Свет тускнеет и начинается обработка умов.

ПЕРВЫЕ ДЕСЯТЬ ЛЖИВЫХ ИСТИН, КОТОРЫЕ ОНИ СООБЩАЮТ ВАМ В СРЕДНЕЙ ШКОЛЕ.

1. Мы здесь, чтобы помочь вам.

2. У вас будет достаточно времени, чтобы добраться в класс, прежде чем прозвенит звонок.

3. Дресс-код будет принудительным.

4. На школьной территории не предусмотрено курение.

5. Наша футбольная команда в этом году выиграет чемпионат.

6. Мы ожидаем от вас здесь многого.

7. Руководство всегда готово вас выслушать.

8. Ваше расписание составлено с учётом ваших способностей.

9. Комбинация ваших шкафчиков секретна.

10. Вы будете оглядываться на это время с нежностью.

Моим первым уроком была биология. Я не смогла найти класс и совершила первый дисциплинарный проступок, бесцельно блуждая по коридору. Сейчас 8-50 утра. До выпуска ещё 699 дней и 7 уроков.

Наша учительница — лучшая…

У моей учительницы английского совсем нет лица. У неё растрёпанные густые волосы, которые свисают ей на плечи.

От пробора до ушей они чёрные, а на вьющихся кончиках — ослепительно апельсиновые. Я не могла решить, то ли она послала подальше своего парикмахера, то ли превращается в бабочку махаона. Я зову её Волосатик.

Волосатик впустую тратит двадцать минут, пытаясь привлечь наше внимание, а всё потому, что не смотрит на нас. Она наклонила свою голову над столом так низко, что волосы падают перед ней, закрывая лицо. Остаток занятия она тратит на то, чтобы написать на доске и с пересказать с ударением наш обязательный список для чтения. Она хочет, чтобы мы писали в наших школьных дневниках каждый день, но обещает не читать записи. Я пишу о том, какая она странная.

Ещё у нас есть дневники по социологии. Школа должна получать хорошую скидку на дневники. Мы изучаем историю Америки в девятый раз за девять лет. Другой набор карт для изучения, неделя Коренных Американцев, Христофор Колумб ко Дню Колумба и пилигримы ко Дню Благодарения.

Каждый год они говорят, что мы собираемся добраться прям до настоящего времени, но мы всегда застряем на Промышленной Революции. В седьмом классе мы добрались до первой мировой войны — кто знал, что была война с целым миром? Нам необходимо больше каникул, чтобы удержать учителей общественных наук в школе.

Мой учитель социологии — мистер Шея, тот самый парень, что прорычал мне пройти в аудиторию. Он нежно напоминает мне: «Я слежу за тобой. Передний ряд.» Мне тоже приятно снова видеть вас. Держу пари он жертва посттравматического синдрома. Вьетнам или Ирак — одна из этих телевизионных войн.

В центре внимания

Я нахожу свой шкафчик после занятий по социологии. Замок слегка заклинивает, но я открываю его. Я ныряю в поток студентов, направляющихся на ланч, и вплываю в зал кафетерия.

Я недостаточно знаю для того, чтобы приносить ланч в школу в первый день. Невозможно сказать заранее, каким образом это принято делать здесь. Коричневые пакеты — непритязательность жителя пригорода или признак совершенно чокнутого? Отдельные сумочки для ланча — способ спасти планету или свидетельство сверхзаботливости матери? Купить ланч здесь — единственное решение. И это дает мне время осмотреть кафетерий в поисках дружелюбных лиц или неприметных уголков.

На горячее — индейка с картофельным пюре, разведенным из концентрата, и подливкой, свежая зелень и печенье. Я не знаю, как заказать что-нибудь еще, и поэтому просто продвигаю свой поднос вдоль раздачи, предоставив раздатчикам наполнять его.

Этот восьмифутовый старшеклассник передо мной каким-то образом получает три чизбургера, картофель фри и два пирожных Хо-хос, не сказав ни слова. Может, он как-то передает глазами морзянку. Нужно будет потом разобраться с этим. Следом за Баскетбольной Жердью я вхожу в кафетерий.

Я вижу нескольких друзей — людей, которых я считала своими друзьями — но они смотрят в сторону. Думай быстрее, думай быстрее. Вон та новая девочка, Хизер, читает у окна. Я могу сесть напротив нее. Или я могу заползти за мусорный бак.

Или, может быть, мне нужно бы вывалить мой ланч прямо в мусор и сбежать за дверь. Баскетбольная Жердь машет друзьям за столиком. Конечно. Баскетбольная команда. Они начинают обзывать его — такие ненормальные эксцентричные приветствия практикуются атлетичными ребятами в комиксе «Зитс». Он улыбается и кидает в них пирожное. Я пытаюсь проскользнуть мимо него.

Шлеп! Кусок картофеля с подливкой впечатывается мне прямо в грудь. Разговоры моментально прекращаются, весь зал таращится на меня, мое лицо пылает под их взглядами. Меня всегда будут знать как «ту девчонку, которую в первый же день обляпали картофелем.» Баскетбольная Жердь извиняется и говорит что-то еще, но четыреста человек взрываются смехом, а я не умею читать по губам. Я роняю поднос и мчусь к дверям.

Я несусь так быстро, что тренер по бегу взял бы меня в университет, если бы оказался поблизости. Но нет, по кафетерию дежурит Мистер Шея. И Мистеру Шее не нравятся девочки, которые могут пробежать стометровку за десять секунд, если только они не готовы сделать это во время занятий футболом.

Мистер Шея:

— Мы снова встретились.

Я: Он, наверное, хотел бы услышать «Мне нужно пойти домой и переодеться», или «Вы видели, что этот придурок сделал»? Не выйдет. Я держу рот закрытым.

Мистер Шея:

— И куда это ты собралась?

Я: Проще ничего не говорить. Закрой свой рот, зашей губы, это ты можешь. Все то дерьмо, которое ты слышишь по телевизору об общении и выражении чувств — ложь. Никто на самом деле не хочет слушать то, что ты мог бы сказать.

Мистер Шея делает пометку в своей книжке. «Я знал, что с тобой будут проблемы, как только впервые увидел тебя. Я преподаю здесь двадцать четыре года, и я могу сказать, что делается в голове ребенка, просто заглянув ему в глаза. Больше никаких предупреждений. Ты уже заработала выговор за бесцельное блуждание по коридорам.»

Убежище

Урок живописи следует за ланчем, как сон сменяет кошмар. Классная комната находится в дальнем конце здания, и окна в ней длинные, обращенные на юг. В Сиракузах не очень солнечно, и поэтому класс живописи устроен так, чтобы уловить каждый квант света.

Здесь пыльно, и вокруг своеобразная смесь чистоты и грязи. Пол испещрен пятнами высохшей краски, стены покрыты набросками страдальческих подростков и толстых щенков, полки забиты глиняными горшками. Радио настроено на мою любимую станцию.

Мистер Фримен уродлив. Тело большого старого кузнечика, словно у циркача на ходулях. Нос, похожий на кредитную карту, свисает между глаз. Но он улыбается нам, и мы входим в класс. Он склонился над вращающимся горшком, его руки перепачканы красным.

— Добро пожаловать в единственный класс, который научит вас выживать, — говорит он. — Добро пожаловать в Искусство.

Я сажусь за парту у его стола. Иви тоже в этом классе. Она сидит у двери. Я пристально смотрю на нее, пытаясь заставить ее поглядеть в мою сторону. Такое случается в кино — люди могут почувствовать, когда другие пристально смотрят на них, и им приходится обернуться и что-нибудь сказать.

Или у Иви мощное силовое поле, или мой лазер не слишком силен. Она не собирается обернуться ко мне. Мне хотелось бы сесть с ней. Она разбирается в искусстве.

Мистер Фримен останавливает колесо и хватает кусок мела, даже не вымыв руки. Он пишет на доске: «ДУША». Прожилки глины на надписи — как засохшая кровь.

— Здесь то место, где вы можете отыскать свою душу, если осмелитесь. Где вы сможете прикоснуться к той части себя, на которую вы никогда раньше не отваживались взглянуть. Не подходите ко мне с вопросами, как нарисовать лицо. Просите меня помочь вам увидеть ветер.

Я украдкой оборачиваюсь. Быстрое перемигивание, словно передача телеграммы. Этот парень наводит жуть. Он наверняка это видит, он наверняка знает, что мы думаем. Он продолжает говорить. Он говорит, что мы закончим школу, умея читать и писать, потому что мы потратили миллион часов на то, чтобы научиться читать и писать. (Я могла бы поспорить с этой точкой зрения).

Мистер Фримен:

— Почему бы не потратить это время на искусство: рисунок, скульптуру, графику, пастель, живопись? Разве слова или цифры важнее изображений? Кто так решил? Разве алгебра способна потрясти вас до слез?»

(Поднимаются руки; они думают, что он ждет ответа).

— Способно ли притяжательное местоимение вызвать отклик в вашем сердце? Если вы сейчас не научитесь искусству, вы никогда не научитесь дышать!

Это уже слишком. Он использует слишком много слов для человека, сомневающегося в их ценности.

Я на какое-то время отключаюсь и возвращаюсь обратно, когда он хватает громадный глобус, на котором не хватает половины Северного Гэмпшира.

— Кто-нибудь может мне сказать, что это такое? — спрашивает он.

— Глобус? — раздается сзади голос какого-то смельчака.

— Это была ценная скульптура, которую какой-то парень уронил и должен был заплатить за нее из своих денег, или ему бы не дали закончить обучение? — спрашивает другой.

Мистер Фримен вздыхает.

— Никакого воображения. Вы что, тринадцатилетние? Четырнадцатилетние? Вы уже должны позволить своим творческим способностям вырваться на волю! Это старый глобус, который моя дочь гоняла по моей студии, когда на улице было слишком сыро для игр на воздухе.

Однажды Дженни поставила свою ногу прямо на Техас, и Соединенные Штаты обрушились в море. И вуаля! — идея! Этот сломанный шар можно использовать, чтобы выразить такие сильные впечатления — вы можете нарисовать картину с глобусом и с людьми, улепетывающими от дыры, с мокроносым псом, жующим Аляску — возможностям нет числа. Это почти на грани возможного, но вы вполне в состоянии выразить это.

Каково?

— Каждый из вас вытащит из глобуса по одной бумажке.

Он проходит по классу, чтобы мы могли вытащить из центра земли клочок красной бумаги.

— На этих бумажках вы найдете одно слово, название одного объекта. Я надеюсь, вы его полюбите. Вы проведете остаток года в обдумывании, как превратить этот объект в предмет искусства.

Вы будете лепить его. Вы будете рисовать наброски, делать его из папье-маше, изображать его на гравюрах. Если мы договоримся с преподавателем информатики, то у вас будет лабораторная по компьютерному моделированию этого предмета. Но что из этого нужно извлечь — к концу года вы должны понять, как добиться того, чтобы ваш объект что-то нес в себе, выражал эмоции, говорил с каждым, кто посмотрит на него.

Кое-кто стонет. У меня сводит зубы. Он действительно заставит нас делать это? Все слишком походит на розыгрыш. Он останавливается у моего стола. Я опускаю руку на дно глобуса и выуживаю бумажку. «Дерево». Дерево? Это слишком просто. Я научилась рисовать дерево еще во втором классе. Я тянусь за другим клочком бумаги.

Мистер Фримен качает головой.

— Ах-ах-ах, — говорит он. — Ты уже выбрала свою судьбу, и не можешь ее изменить.

Он достает из-под гончарного круга бадью с глиной, отковыривает круглые куски размером с кулак и бросает каждому из нас. Затем делает радио громче и смеется.

— Добро пожаловать в путешествие.

Испанский

Моя учительница испанского решает попробовать весь год обходиться без использования английского на своих уроках. Это забавно и небесполезно — так намного проще не обращать на нее внимания. Она общается с нами преувеличенно экспрессивными жестами и лицедейством. Это все равно, что говорить с классом шарадами. Она произносит предложение на испанском и прикладывает тыльную сторону ладони к своему лбу.

— У вас жар! — произносит кто-то из класса. Она качает головой и повторяет жест.

— Вам дурно!

Нет. Она выходит в коридор, затем врывается в двери, выглядя при этом деятельной и растерянной. Поворачивается к нам, изображая удивление при виде нас, затем повторяет пантомиму с прикладыванием руки ко лбу.

— Вы заблудились!

— Вы злитесь!

— Вы ошиблись школой!

— Вы ошиблись страной!

— Вы ошиблись планетой!

Она пытается еще раз и хлопает себя по лбу так сильно, что немного пошатывается. Ее лоб становится таким же розовым как губная помада. Догадки продолжаются.

— Вы не можете поверить, что в этом классе так много детей!

— Вы забыли, как говорить по-испански!

— У вас мигрень!

— У вас будет мигрень, если мы не выясним это!

В отчаянии она пишет предложение на испанском языке на доске: «Me sorprende que estoy tan cansada hoy (Удивительно, что я так устал сегодня)». Никто не знает, что оно означает. Мы не понимаем по-испански — поэтому мы и здесь. Наконец, какой-то умник достает Испано-Английский словарь. Остальную часть времени мы тратим, пытаясь перевести предложение. Когда звонит звонок, у нас получается что-то вроде «использовать день, чтобы удивиться».

Домашняя работа

Мои первые две недели в школе не приводят к ядерной катастрофе. Хизер из Огайо сидит со мной на ланче, и звонит поговорить о домашнем задании по английскому. Она может разговаривать часами. Все, что мне нужно делать — это пристроить телефон около уха и перебирая витки провода, в нужных местах говорить «угу».

Рэйчэл, а так же все те, кого я знала в течение 9 лет, продолжают меня игнорировать. В холле часто на меня кто-нибудь налетает. Несколько раз мои книги случайно выбили из рук, и они упали на пол. Я стараюсь не зацикливаться на этом. В конце концов, должно это когда-то закончиться.

Первое время мама была довольно хорошей. Готовила обед утром и ставила его в холодильник, но я знала, что этому придет конец. Приходя домой, я застаю записку «Пицца. 555-4892. Поменьше чаевых на этот раз». К ней прилагается двадцатидолларовая купюра.

У нас в семье неплохая система. Мы общаемся с помощью записок, оставляемых на кухонном столе. Я пишу, когда мне нужны школьные принадлежности или необходимо съездить в торговый центр. Они пишут, в котором часу вернутся домой с работы и нужно ли мне что-нибудь разморозить к их приходу. Что еще сказать?

У мамы снова проблемы на работе. Она менеджер магазина одежды Эффертс в деловой части города. Ее босс предложил ей отдел в торговом центре, но мама не очень-то этого хочет. Я думаю, ей нравится наблюдать за реакцией людей, когда она говорит, что работает в городе.

— Как ты не боишься? — спрашивают все. — Я бы ни за что на свете на стал там работать.

Мама любит делать вещи, которые на других наводят страх. Она могла бы быть укротителем змей.

Но в деловой части города не так-то просто найти тех, кто согласится на нее работать. Ежедневные воришки, бомжи, мочащиеся на парадную дверь, а так же случающиеся время от времени вооруженные ограбления отпугивают соискателей работы.

Попробуй тут разберись. Всего две недели как сентябрь, а мама уже думает о Рождестве. На уме у нее снежинки из пластика и Санта из красного фетра. Если она не отыщет работников на сентябрь, то окажется в глубокой заднице к праздничному сезону.

Я заказываю себе еду в 3:10 и затем обедаю, сидя на белом диване. Уж не знаю, кому из предков пришло в голову купить этот диван. Фокус в том, чтобы, обедая на нем, перевернуть подушки грязной стороной вверх. У дивана две индивидуальности: «Мелинда поглощает пепперони с грибами» и «Никто никогда не ест в гостиной, никогда, мадам».

Жую и смотрю телек пока не услышу папин джип на подъездной дорожке. Хлюп, хлюп, хлюп — и подушки повернулись к лицу своей чистой и белой стороной, а я рысью наверх. К тому времени как отец отпирает дверь, все выглядит так, как он привык видеть, и я исчезла.

Моя комната принадлежит какому-то пришельцу. Это то, какой я была в пятом классе. Я прошла через фазу сумасшествия, когда кажется, что всю планету должны покрывать розы, а розовый цвет самый великолепный цвет на свете. Во всем была виновата Рэйчэл. Она уговорила свою мать позволить ей переделать свою комнату, так что в конечном итоге мы все обрели новые комнаты.

Николь отказалась снабдить дурацкой маленькой каймой свою прикроватную тумбочку, а Иви как обычно чересчур переусердствовала. Джессика представила свою комнату в стиле «ковбои в прериях». Ну а моя застряла где-то посередине и взяла по чуть-чуть ото всех других. Единственное, что присутствовало в ней от меня, это коллекция мягких игрушек-кроликов, сохранившаяся с детства, и кровать с балдахином.

Неважно, как Николь дразнила меня, я не собираюсь снимать балдахин. Я подумываю о том, чтобы сменить эти розовые обои, но тогда пришлось бы привлекать маму, а отцу нужно было бы обмерить стены, и они бы спорили, в какой цвет их красить. Во всяком случае, я не знаю, на что они должны быть похожи.

Домашняя работа не относится к необязательным делам. Моя кровать посылает ощутимые дремотные лучи. Я ничем не могу помочь себе. Пушистые подушки и теплое стеганое одеяло сильнее меня. У меня нет выбора, кроме как уютно устроиться под покрывалами.

Я слышу, как папа включает телевизор. Клац, клац, клац — он бросает кубики льда в стакан с толстым дном, и наливает сверху выпивку. Он открывает микроволновку — я думаю, разогреть пиццу — захлопывает дверцу и пикает таймером.

Я включаю радио, чтобы он знал, что я дома. Мне бы не хотелось на самом деле задремать. Я нахожусь в том пограничном состоянии покоя, замершего на пути к засыпанию, в котором могу пребывать часами. Мне даже не нужно закрывать глаза, просто находиться в безопасности, укрытой одеялами, и дышать.

Папа прибавляет громкость на телевизоре. Ведущий новостей орет:

— Пятеро погибли в горящем доме! Нападение на маленькую девочку! Подростки подозреваются в нападении на бензоколонку!

Я обгрызаю коросту на нижней губе. Папа переключается с канала на канал, снова и снова просматривая те же сюжеты.

Я рассматриваю себя в зеркало, висящее напротив. Кхе. Мои волосы полностью скрыты одеялом. Я рассматриваю очертания своего лица. Получится ли у меня вписать его в мое дерево, словно дриаду из греческой мифологии?

Два тусклых круга глаз под черными мазками бровей, ноздри на поросячьем носу, и изжеванный ужас рта. Определенно не лицо дриады. Я не могу перестать кусать свои губы. Это выглядит, словно мой рот принадлежит кому-то другому, кому-то, кого я вообще не знаю.

Я вылезаю из кровати и снимаю зеркало. Засовываю его вглубь своего шкафа, лицом к стене.

Наш неустрашимый вождь

Я скрываюсь в туалете, ожидая, пока горизонт очистится. Украдкой выглядываю за дверь. Главный Начальник застукал в коридоре другого блуждающего ученика.

Самый Главный:

— Где ваш допуск к занятиям, мистер?

Блуждающий Ученик:

— Я как раз иду за ним.

СГ:

— Но вы не можете находиться в коридоре без допуска.

БУ:

— Я знаю, что нарушаю правила. Поэтому я должен торопиться, чтобы получить допуск.

Самый Главный выдерживает паузу, с выражением лица, как у Даффи Дака, когда Банни Багз выдергивает у него перья.

СГ:

— Хорошо, тогда поторопитесь и получите ваш допуск.

Блуждающий ученик бежит дальше по коридору, размахивая руками и улыбаясь. Самый Главный движется в другую сторону, прокручивая в уме разговор и пытаясь понять, что же здесь не так. Я обдумываю это и смеюсь.

Оптимальная доза шипения

Физкультура должна быть объявлена вне закона. Это унизительно. Мой шкафчик в физкультурной раздевалке — самый ближний к двери, и это значит, что я должна переодеваться в душевой кабинке. Шкафчик Хизер из Огайо — следующий за моим.

Она носит спортивную форму под обычной одеждой. После занятий она переодевает шорты, но всегда остается в той же нижней рубашке. Это заставляет меня задуматься о девочках в Огайо. Они что, всегда обязаны носить нижние рубашки?

Единственная девочка на физкультуре, которую я знаю — это Николь.

В нашем клане мы с ней никогда не были слишком близки. Когда начались занятия, она едва не сказала мне что-то, но вместо этого посмотрела вниз и начала перешнуровывать свои кроссовки. У Николь полноразмерный шкафчик в безопасной, пахнущей свежестью нише, потому что она член футбольной команды.

Ее не смущает необходимость переодеваться на виду у других. Она даже лифчик переодевает, один она носит на обычные занятия, а другой одевает на физкультуру. Никакого стыдливого румянца или отворачиваний, чтобы спрятаться — просто переодевается.

Это, должно быть, свойственно спортсменам. Когда ты сильный, тебя не волнует, если люди обсуждают твои сиськи или заднюю часть.

Сейчас заканчивается сентябрь, и мы начинаем заниматься хоккеем на траве. Хоккей на траве — грязный спорт, игры проходят только в сырые, облачные дни, когда кажется, что вот-вот пойдет снег.

Кто это выдумал? В хоккее на траве Николь неудержима. Она мчит по полю с такой скоростью, что за ней остается шлейф летящей грязи, которая обляпывает любого, кто попадается на пути.

Она что-то проделывает запястьем, и мяч в воротах. Она улыбается и трусцой направляется к центральному кругу.

Николь может заниматься чем угодно, что связано с мячом и свистком. Баскетбол, софтбол, лакросс, футбол, соккер, регби. Что угодно.

И в ее исполнении это выглядит несложным. Мальчики наблюдают за ней, чтобы научиться лучше играть. Это не обидно, потому что она очень привлекательна. Этим летом в каком-то спортивном лагере у нее откололся кусок зуба. Это делает ее даже более привлекательной.

В сердцах учителей физкультуры Николь отведен особый уголок. Она показывает Потенциал. Они смотрят на нее и видят будущие первенства штата. Ставки растут. Однажды она забивает 35 голов до того момента, пока моя команда не угрожает покинуть поле. Учитель физкультуры назначает ее судьей.

Моя команда не только проигрывает, но к тому же четыре девочки отправились к медсестре с травмами. Николь не признает концепции «грязной игры». Из спортивной школы она перенесла принцип «игра до смерти или увечья».

Если бы это не было ее позицией, со всем этим было бы проще справляться. Мой дерьмовый шкафчик, Хизер, порхающая вокруг меня, как чокнутая моль, наблюдение (стоя в грязи холодным утром) за Николь, Принцессой-Воином, выслушивающей восхваления тренеров — я бы приняла это и жила дальше. Но Николь так дружелюбна.

Она даже заговаривает с Хизер из Огайо. Она рассказывает Хизер, где купить защитный мундштук, чтобы скобки не порезали ей губы, если мяч попадет в лицо. Теперь Хизер хочет купить спортивный лифчик. Николь вовсе не сука. Если бы она была сукой, ее было бы намного проще ненавидеть.

Друзья

Рэйчел со мной в уборной. Отредактируем это.

Рашель со мной в уборной. Она сменила имя. Рашель восстанавливает свои европейские корни, зависая с иностранными студентами, прибывшими по обмену.

После пяти недель занятий она может ругаться по-французски. Она носит черные чулки со стрелками и не бреет подмышки. Она машет рукой в воздухе, и вы ловите себя на том, что думаете о молодых шимпанзе.

Я не могу поверить, что она была моей лучшей подругой. Я в уборной пытаюсь приладить на место мою правую контактную линзу. Она мазюкает тушью под глазами, чтобы выглядеть изнуренной и болезненной.

Я подумываю о том, чтобы сбежать, пока она снова меня не сглазила, но Волосатик, моя учительница английского, патрулирует коридор, а я забыла прийти на ее урок.

Я:

— Привет.

Рашель:

— Мммм.

И что теперь? Я собираюсь быть полностью, абсолютно невозмутимой, словно ничего не произошло. Думай про лед. Думай про снег.

— Как дела?

Я пытаюсь приладить контактную линзу на место и тычу ей себе в глаз. Очень круто.

Рашель:

— Эээх.

Тушь попадает ей в глаз, и она трет его, размазывая тушь по всему лицу.

Я не хочу быть невозмутимой. Я хочу схватить ее за шею и трясти, и орать на нее, чтобы она прекратила относиться ко мне, как к грязи. Она даже не озаботилась поисками истины — что это за подруга?

Контактная линза под веком складывается пополам. Мой правый глаз источает слезы.

Я:

— Ох.

Рашель (Фыркает. Стоит перед зеркалом, вращая головой то в одну, то в другую сторону, любуясь черной грязью, выглядящей словно гусь обгадил ее скулы).

— Неплохо.

Она вставляет в рот конфетную сигарету. Рашель отчаянно хочет курить, но у нее астма. Она создает новый Прикол, неслыханный для девятиклассников.

Конфетные сигареты. Студентам, прибывшим по обмену, это нравится. Следующее, что вы о ней узнаете — она пьет черный кофе и читает книжки без картинок.

Появляется иностранная студентка и вплывает в кабинку. Эта выглядит как супермодель, по имени Грета или Ингрид. Неужели Америка — единственная страна с низкорослыми подростками? Она произносит что-то на иностранном, и Рашель смеется. Ну да, как будто поняла.

Я:

Рашель выдувает мне в лицо колечко дыма из конфетной сигареты. Вычеркивает меня. Меня словно размазывает, как тосты Поп-Тарт об холодный кухонный пол.

Рашель и Грета-Ингрид выскальзывают из туалета. Ни у одной из них туалетная бумага не пристала к обуви.

Где же справедливость?

Мне нужен новый друг. Мне нужен друг — и точка.

Не то чтобы настоящий друг, никакой близости, или обменов одеждами, или ночевок друг у друга с хихиканьем и болтовней. Всего лишь псевдо-друг, одноразовый друг.

Друг как аксессуар. Только для того, чтобы я не выглядела и не чувствовала себя так глупо.

Моя запись в дневнике в этот день: «Иностранные студенты разрушают нашу страну».

Хизеринг

Когда мы едем домой на автобусе Хизер, она старается затащить меня в клуб. У нее План. Она хочет, чтобы мы вступили в пять клубов, по одному на каждый день недели. Хитрость в том, чтобы выбрать клубы, где собираются Правильные Люди.

Латинский Клуб не рассматривается, так же как и Боулинг-клуб. Вообще Хизер любит боулинг — он был популярен в ее старой школе, — но она посмотрела на наши боулинговые дорожки и может сказать, что ни один Правильный Человек не пойдет туда.

Когда мы добираемся до дома Хизер, ее мать встречает нас в дверях.

Она хочет знать все о том, как прошел день, как давно я живу в городе, и задает несколько осторожных вопросов о моих родителях, потому что хочет понять, буду ли я подходящей подругой для ее дочери. Я не против.

Я думаю, это мило, что она так заботится. Мы не можем пройти в комнату Хизер, потому что декораторы еще не закончили ее. Вооружившись мисками с оранжевым попкорном и диетической содой, мы ретируемся в подвал.

Декораторы закончили его в первую очередь. Трудно назвать это подвалом. Покрытие на полу лучше, чем у нас в гостиной.

В углу сияет громадный телевизор, здесь же биллиардный стол и тренажеры. Подвалом даже не пахнет. Хизер заскакивает на беговую дорожку и подводит итог планам. Она не до конца определилась с Мерриуэзерской социальной сценой, но думает, что Международный Клуб и Хор Избранных для начала будут хороши.

Возможно, мы можем предпринять попытку в чем-то, связанном с музыкой. Я поворачиваюсь к телевизору и ем попкорн.

Хизер:

— Что нам делать? Куда мы хотим вступить? Может, нас следует стать кураторами в начальной школе.

Она увеличивает скорость беговой дорожки.

— Как насчет твоих прошлогодних друзей? Разве ты не знаешь Николь? Но она занимается только этим своим спортом, разве не так? Я никогда не занимаюсь спортом. Я слишком легко сдаюсь. А чем ты хочешь заниматься?

Я:

— Ничем. Клубы — это глупость. Хочешь еще попкорна?

Она увеличивает скорость дорожки до предела и переходит на спринт. Дорожка так шумит, что я с трудом слышу телевизор. Хизер машет мне пальцем.

Нежелание действовать — это общая ошибка, которую в основном совершают девятиклассники, говорит она. Я не должна пугаться. Я должна вливаться, становиться частью школы. Это то, что делают все популярные люди. Она понижает скорость беговой дорожки и вытирает брови толстым полотенцем, висящим рядом с тренажером.

После нескольких минут замедляющегося бега она спрыгивает с дорожки.

— Сто калорий, — хрипло произносит она. — Хочешь попробовать?

Я вздрагиваю и передаю ей миску с попкорном. Она устраивается рядом со мной и берет с кофейного столика карандаш, увенчанный пушистым Мерриуэзерским Пурпурным мячом.

— Мы должны строить планы, — торжественно говорит она. Рисует четыре секции, по одной на каждую учебную четверть, затем в каждой секции пишет «ЦЕЛИ.»

— Мы не должны добиваться чего-либо, не зная своих целей. Все так всегда говорят, и это правда. — Она открывает содовую. — Какие у тебя цели, Мел?

Раньше и я была такой же, как Хизер. Неужели я настолько изменилась за два месяца? Она счастливая, подвижная, подтянутая. У нее прекрасная мама и потрясающий телевизор. Но она похожа на собачку, пытающуюся запрыгнуть вам на колени. Она всегда ходит по коридорам со мной, болтая со скоростью миллион слов в минуту.

Моя цель — отправиться домой и подремать.

Норка

Вчера Волосатик выдернула меня с самостоятельных занятий и заставила доделывать мое «пропущенное» домашнее задание в ее кабинете. (Она издавала вибрирующие звуки по этому поводу и намекала на встречу с моими родителями. Это плохо.) Никто не побеспокоился сообщить мне, что сегодня самостоятельные занятия пройдут в библиотеке.

Пока я ищу, где они проходят, урок почти заканчивается. Я труп. Пытаюсь объяснить все библиотекарю, но заикаюсь и не могу произнести ничего внятного.

Библиотекарь:

— Успокойся, успокойся. Все в порядке. Не расстраивайся. Ты Мелинда Сордино, да? Не переживай. Я отмечу, что ты была на занятиях. Давай покажу, как надо делать. Если ты думаешь, что можешь опоздать, просто попроси у учителя разрешение на опоздание. Видишь? Не надо слез.

Она держит маленький зеленый блокнотик — мои карточки освобождения-из-под-стражи. Я улыбаюсь и пытаюсь выдавить из себя «спасибо», но ничего не могу произнести. Она думает, что я переполнена эмоциями из-за того, что она не растерзала меня. Достаточно близко к истине. Времени, чтобы подремать, не хватает, поэтому я набираю стопку книг, чтобы сделать библиотекаря счастливой. Может, я даже прочитаю одну.

Я не прихожу к своей замечательной идее прямо здесь и сейчас. Она рождается, когда мистер Шея направляется ко мне через кафетерий, чтобы потребовать мою домашнюю работу на тему «Двадцать способов выживания ирокезов в лесу.»

Притворяюсь, что не вижу его. Прорезаю очередь за ланчем, огибаю парочку, выходящую из двери, и вырываюсь в коридор. Мистер Шея останавливается, чтобы отключить свой коммуникатор. Я направляюсь в крыло старшеклассников.

Я на чужой территории, где Еще Не Ступала Нога Новичка. У меня нет времени беспокоиться о том, как на меня посмотрят. Я слышу мистера Шею.

Поворачиваю за угол, открываю дверь и делаю шаг в темноту. Удерживаю ручку двери, но мистер Шея не прикасается к ней. Слышны его тяжелые шаги, удаляющиеся по коридору. В поисках выключателя ощупываю стену рядом с дверью. Я заскочила не в класс: это старая каморка уборщиков, в которой пахнет закисшими посудными тряпками.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: