Ты мужественный, мудрый и благородный правитель. Давай забудем вражду и будем жить в мире. Мы покидаем твою страну и уходим к себе. Согласен ли ты мириться? 11 глава

Через неделю доктор опять дал ему зеркало.

— Ну как, похож на короля?

— Нет еще! — ответил Матиуш. Ему хотелось продлить это блаженное состояние. Еще бы! Доктор возится с ним как с маленьким и не называет «королевским величеством».

Матиуш ожил и повеселел, и теперь доктор с трудом загонял его в постель после обеда.

— А что пишут в газетах?

— В газетах пишут, что король Матиуш болен и, как все дети в его государстве, уезжает завтра отдыхать.

— Завтра? — обрадовался Матиуш.

— Да, ровно в полдень.

— А кто еще поедет?

— Я, капитан, Стасик, Еленка, ну и Клу-Клу — ведь нельзя оставить ее одну.

— Конечно, Клу-Клу поедет с нами.

Но перед отъездом Матиушу все-таки пришлось подписать две бумаги: по делам взрослых его заместителем назначался канцлер, а по ребячьим делам — Фелек.

Две недели Матиуш ничем серьезным не занимался, только играл. Верховодила в играх Клу-Клу. То придумает игру в охоту, то в войну, то сплетет шалаш из веток и ребят научит, как это делается.

Сначала Клу-Клу ни за что не хотела надевать туфли.

— Что за дикий обычай — носить одежду на ногах! — сетовала она.

Потом восстала против платья:

— Почему у вас девочки одеты иначе, чем мальчики? Что за дикость! Оттого они такие неловкие. Попробуй-ка влезь в юбке на дерево или перепрыгни через забор! Проклятая эта юбка вечно путается и мешает.

— Да ты и так лазаешь по деревьям, как обезьяна. Деревенские мальчишки по сравнению с тобой неповоротливые увальни. А Стасик и Матиуш тебе в подметки не годятся!

— Разве это деревья?! — расхохоталась Клу-Клу. — На такие палки только двухлетним малышам карабкаться, а я уже большая.

Как-то раз дети с интересом наблюдали за белкой, которая ловко перепрыгивала с дерева на дерево.

— Подумаешь, и я так умею! — воскликнула Клу-Клу.

И не успели дети опомниться, как она стащила с себя платье, скинула сандалии — скок на дерево, и погоня началась. Белка — с ветки на ветку, Клу-Клу — за ней. Белка — прыг на другое дерево, а Клу-Клу — за ней. Погоня продолжалась минут пять, пока наконец измученная, загнанная белка не кинулась на землю. Клу-Клу — тоже, ребята обмерли: сейчас разобьется. Но она с такой ловкостью то цеплялась за ветки, то отводила их в сторону, что благополучно скатилась вниз и еще успела схватить белку, и не как-нибудь, а за спинку, чтобы та ее не укусила.

— А эти северные обезьяны ядовитые?

— Что ты! У нас только змеи ядовитые.

Клу-Клу подробно расспросила, как они выглядят, посмотрела картинки с изображением ядовитых змей и отправилась в лес. Она пропадала целый день. Где только ее не искали! Но все напрасно. Лишь под вечер явилась она домой: голодная, вся в ссадинах и царапинах, зато в банке принесла трех живых змей.

— Как это тебе удалось? — удивились ребята.

— Очень просто, — простодушно ответила Клу-Клу.

Деревенские ребята сначала побаивались Клу-Клу, но потом привыкли и полюбили ее.

— Вот это девчонка! Любому мальчишке нос утрет. Интересно, какие же у вас в Африке мальчишки?

— Не хуже и не лучше меня. Это у вас девочки носят длинные волосы и юбки и поэтому не умеют ничего делать.

Клу-Клу не только лучше всех метала камни в цель, стреляла из лука, собирала грибы и орехи — но была лучшей ученицей по ботанике, зоологии, географии и физике. Увидит на картинке какое-нибудь растение или насекомое и без труда отыщет его в поле или в лесу. Услышала она как-то про цветы, которые растут только на болотах, и айда в деревню, разузнать у мальчишек, где здесь болота.

— Далеко. Верст пятнадцать отсюда.

Кому далеко, а кому — нет. Клу-Клу взяла ломоть хлеба, кусок сыра — и только ее и видели!

Теперь, когда она пропадала, ее даже не искали.

— Опять Клу-Клу хозяйничала в буфете, значит, в поход отправилась.

Вот уже вечер, а Клу-Клу все нет.

Оказывается, она заночевала в лесу, а утром возвращается с триумфом и несет букет кувшинок и в придачу лягушек, тритонов, ящериц и пиявок.

Гербарий у нее — самый лучший, коллекция насекомых, бабочек и камней — самая большая. Аквариум свой она содержит в образцовом порядке, и ни у кого улитки и рыбки не размножаются так хорошо, как у нее.

И всегда она улыбается, сверкая ослепительно белыми зубами. Но Клу-Клу умеет быть и серьезной.

— Знаешь, Матиуш, когда я любовалась замечательным фейерверком и огненным водопадом, то пожалела, что этих чудес не видят африканские дети. У меня к тебе огромная просьба.

— Говори, какая.

— Пригласи к себе в столицу пятьдесят наших ребятишек. Пусть они учатся, как я, а потом вернутся домой и других научат всему.

Матиуш ничего определенного не ответил. Он решил сделать Клу-Клу сюрприз и в тот же вечер написал письмо в столицу.

Дорогой Фелек! — писал он. — Когда я уезжал, на крыше устанавливали беспроволочный телеграф и работу собирались закончить к первому августа. Беспроволочный телеграф нужен нам для связи с Бум-Друмом. Пожалуйста, сообщи ему в первой же телеграмме, чтобы он прислал к нам пятьдесят негритят, Я открою для них в столице школу. Пожалуйста, не забудь об этом.

Матиуш.

Он послюнявил конверт и хотел уже его заклеить, но тут открылась дверь и в комнату собственной персоной вошел Фелек.

— Фелек! Вот здорово, что ты приехал, а я как раз собирался отправить тебе письмо.

— Я, ваше величество, по делам службы, с ответственной миссией, — сухим официальным тоном заявил Фелек и, достав золотой портсигар, протянул Матиушу. — Попробуйте, ваше величество, сигары — высший сорт, экстраприма, аромат прямо-таки королевский.

— Я не курю, — заметил Матиуш.

— Вот то-то и оно! — назидательно сказал Фелек. — Это очень плохо. Короля должны уважать. Миссия, с которой я прибыл к вашему величеству, состоит в том, чтобы ратифицировать мой контрпроект. Я предъявляю ультиматум! Пункт первый: отныне я не Фелек, а барон Феликс фон Раух. Пункт второй: детского парламента нет, а есть Прогресс-парламент, сокращенно Пропар. Пункт третий: до каких пор вас будут называть Матиушем? Вам, государь, уже двенадцать лет, вы должны торжественно короноваться и потребовать, чтобы вас величали императором Матиушем Первым. Не то все ваши реформы полетят к чертям.

— А у меня был другой план, — сказал Матиуш просто. — Пусть взрослые выберут себе другого, взрослого короля, а я останусь Матиушем — королем детей.

— Не смею возражать против примитивной конфекции (он перепутал «концепцию» с «конфекцией») вашего величества. Дело хозяйское. Но лично я желаю именоваться бароном фон Раух, министром Пропара.

Матиуш согласился.

Дальше — больше. Фелек потребовал собственную канцелярию, два автомобиля и жалованье в два раза больше, чем у канцлера.

Матиуш и на это согласился.

Но это еще не все. Фелек потребовал графского титула для редактора Прогаза, то есть Прогресс-газеты (так будет называться газета для детей). Матиуш и на это дал свое согласие.

Фелек привез заготовленные заранее указы и грамоты. Матиуш подписал их.

От этого разговора у Матиуша остался неприятный осадок. И он готов был согласиться на все, лишь бы поскорее отделаться от Фелека.

Матиушу жилось так привольно, что он и думать забыл о государственных делах, о разных совещаниях и заседаниях. Вспоминать о том времени, когда он работал, выбиваясь из последних сил, не хотелось: не хотелось думать, что будет, когда кончатся каникулы. Поэтому ему не терпелось, чтобы Фелек поскорей уехал.

Выручил его доктор.

— Фелек, я просил оставить Матиуша в покое! — ворвался в комнату рассерженный доктор, узнав о приезде Фелека.

— Господин доктор, попрошу не повышать голоса и называть меня настоящим именем.

— А какое же твое настоящее имя?

— Барон фон Раух.

— С каких пор ты стал бароном?

— С тех пор как его величество милостиво пожаловали мне этот титул. — И Фелек величественным жестом указал на столик, где лежали бумаги со свеженькой, еще не просохшей подписью Матиуша.

Многолетняя служба при дворе приучила доктора ничему не удивляться.

— Господин барон фон Раух, — спокойно, но твердо сказал он, — его королевское величество находится на отдыхе, и ответственность за его здоровье несу я. Поэтому, господин барон фон Раух, извольте немедленно убираться туда, куда Макар телят не гонял!

— Я тебе это припомню, противный старикашка! — проворчал Фелек, сгреб бумаги в портфель и, надувшись как индюк, удалился.

Матиуш был бесконечно благодарен доктору за вмешательство. Тем более, что Клу-Клу придумала новую игру: ловить лошадей с помощью лассо. Делалось это так.

К длинной прочной веревке привязывался свинцовый шарик. Дети, притаившись за деревьями, как настоящие охотники, ждали, когда конюх выпустит из конюшни десять пони. Тогда они набрасывали на них лассо, вскакивали им на спину и мчались вскачь.

Сначала Клу-Клу не умела ездить верхом. У нее на родине есть верблюды и слоны, а лошадей нет. Но скоро она скакала не хуже остальных. Только не любила ездить в седле и особенно по-дамски.

— Седло годится для стариков, у которых болят кости. Когда едешь верхом, сидеть надо на лошади, а не на подушке. Подушка хороша для спанья, а не для игры.

Весело жилось деревенской детворе в то лето! Почти ни одна игра не обходилась без них. Клу-Клу научила их новым песенкам, сказкам, показала, как мастерить лук, как сделать шалаш, сплести корзинку и соломенную шляпу, как лучше искать и сушить грибы. Но не только этому научились деревенские ребята. Клу-Клу, еще два месяца назад не умевшая говорить на их языке, учила пастушат читать.

Чтобы легче было запомнить, она каждую букву сравнивала с каким-нибудь растением или насекомым.

— Как? — поражалась Клу-Клу. — Знать столько разных червячков, мушек, паучков, бабочек, трав и цветов и не запомнить каких-то несчастных тридцати букв! Вам только кажется, что это очень трудно. Так всегда бывает, когда учишься кататься на коньках или ездить верхом. Надо себе сказать: это легко, и сразу станет легче.

Ребята повторяли: «Читать легко» — и скоро научились читать. Их матери разводили от удивления руками.

— Ай да девчонка! Учитель целый год горло драл, аж охрип. И линейкой их лупил, и за вихры таскал, и за уши драл... И все нипочем — сидели олухи олухами. А она сказала: буквы похожи на жучков да паучков, и ребята все поняли.

— А корову как она доила — любо-дорого смотреть!

— Послушайте, заболела у меня телка. Так она, даром что девчонка, посмотрела на нее и говорит: «Ваша телка больше трех дней не проживет». Я и без нее это знала: у меня на глазах не один теленок сдох. А она говорит: «Если у вас растет одна такая трава, я теленка вылечу». Я пошла с ней из любопытства в лес. Искала она, искала, видимо-невидимо трав перенюхала да перепробовала. «Нет, говорит, у вас такой травы. Попробую эту, она тоже горькая». Принесла траву домой, как заправский лекарь перемешала с золой, высыпала в молоко и дала выпить телке. А та будто почуяла, что в горьком пойле ее спасение. Мычит, но пьет и облизывается. И что вы думаете? Выздоровела! Разве это не чудо?..

Лето подходило к концу. Жителям деревни жаль было расставаться с королем Матиушем, с вежливыми, послушными детьми капитана, с доктором, который их бесплатно лечил. Но больше всего жалели они, что расстаются с Клу-Клу.

Недоброе предчувствие, с которым Матиуш возвращался на родину, не обмануло его. Столица встретила короля неприветливо. Уже на вокзале он заметил: что-то неладно. Вокзал оцеплен солдатами. Флагов и цветов меньше, чем обычно. У канцлера озабоченное лицо. Встречать Матиуша явился почему-то обер-полицмейстер, хотя это не входило в его обязанности.

Автомобиль ехал окольным путем, по окраинным, незнакомым улицам.

— Почему мы не едем по центру?

— Там демонстрация рабочих.

— Рабочих? — переспросил удивленный Матиуш, вспомнив веселое шествие детей, которые выезжали летом за город. — А куда они уезжают?

— Никуда, наоборот, они недавно вернулись. Они строили дома для детей, а теперь дома готовы и у них нет работы.

Тут Матиуш сам увидел демонстрацию. Рабочие шли с красными флагами и пели.

— А почему у них знамена красные? Ведь наш государственный флаг другого цвета.

— Они говорят: «Красное знамя — знамя рабочих всего мира».

Матиуш задумался. «Хорошо бы, у всех на земле детей — белых, черных, желтых — тоже был свой флаг. Только вот какого цвета?»

Автомобиль ехал в это время по узкой пыльной улице. Глядя на унылые, серые дома, Матиуш вспомнил зеленый лес, зеленые луга и сказал вслух:

— А нельзя, чтобы у детей всего мира тоже был свой флаг — зеленый?

— Конечно, можно, — промямлил канцлер.

Матиуш сам не свой бродил по дворцу, а за ним по пятам, как тень, — печальная Клу-Клу.

«Пора приниматься за дело! Пора!» — твердил он себе, но делать ничего не хотелось.

— Барон фон Раух, — доложил лакей.

Вошел Фелек.

— Завтра после летнего перерыва — первое заседание Пропара. Ваше величество, наверно, пожелает выступить с речью?

— А что я им скажу?

— Короли в таких случаях обычно говорят, что рады услышать глас народа и желают успешной работы.

— Хорошо, приеду, — пообещал Матиуш.

Ехать, однако, не хотелось. Матиуш представил себе орущих ребят, взгляды, устремленные на него, и поежился.

Но, обведя глазами зал, битком набитый детворой, приехавшей со всех концов страны, чтобы обсудить, как сделать жизнь интересной и веселой, и, заметив в толпе деревенских ребятишек, он вспомнил недавние игры, воодушевился и произнес пламенную речь.

— Вас, депутатов, много. А я был один. И хотел сделать так, чтобы всем жилось хорошо. Но разве может один человек знать, что нужно всем? Вам это легче сделать. Одним из вас известны желания городских ребят, другим — деревенских. Маленькие знают, что нужно малышам, большие — большим. Я надеюсь, недалеко то время, когда со всего мира съедутся дети — белые, желтые, черные — и, как недавно короли, обсудят свои дела. Например, к чему жителям жарких стран коньки, если у них не бывает зимы? У рабочих есть знамя. Оно ( красного цвета. Пусть будет и у детей свое знамя. Может, выбрать зеленое? Дети любят лес, а лес зеленый...

Долго говорил Матиуш. И ему было приятно, что его внимательно слушают.

Когда он кончил, выступил журналист. Для детей, сказал он, ежедневно выходит газета, в которой можно прочесть разные интересные новости, а кто хочет, может сам писать статьи. В конце речи он спросил: как жилось им в деревне?

Тут поднялся невообразимый галдеж: и ничего нельзя было разобрать. Фелеку пришлось прибегнуть к крайним мерам: он вызвал полицию. Только тогда депутаты угомонились.

— Крикунов буду выставлять за дверь, — пригрозил Фелек. — И вообще полагается говорить по очереди.

Первым взял слово босоногий мальчуган в поношенном пиджаке.

— Я как депутат заявляю: жилось нам плохо. Играть и гулять не разрешали, кормили впроголодь, а когда шел дождь, с потолка лило из ведра, потому что крыши были дырявые.

— И белье не меняли! — выкрикнул кто-то с места.

— И на обед давали не суп, а помои!

— Как свиньям!

— И никакого порядка не было!

— В чулан запирали безо всякой вины.

Снова поднялся крик.

Пришлось на десять минут прервать заседание и навести порядок.

За дверь выставили четырех самых горластых депутатов. Журналист в короткой, но выразительной речи объяснил, что ни одно начинание не обходится без недостатков, следующим летом будет лучше, и попросил вносить свои предложения.

Опять закричали все сразу:

— Я хочу голубей держать!

— А я — собаку!

— У всех ребят должны быть часы!

— Пусть нам не запрещают звонить по телефону!

— Не хотим, чтобы нас целовали!

— Сказки пусть рассказывают!

— Мы любим колбасу!

— Зельц!

— Не хотим рано ложиться спать!

— Каждому — велосипед!

— И свой шкафчик!

— И карманов побольше. У моего отца тринадцать карманов, а у меня только два. И ничего не помещается, а потеряешь платок — ругают.

— Свистки хотим!

— Револьверы!

— В школу на автомобиле ездить!

— Долой девчонок и малышей!

— Я хочу быть волшебником!

— Всем — по лодке!

— Каждый день хотим в цирк ходить!

— Чтобы каждый день была пасха!

— И рождество!

— Всем детям — по отдельной комнате!

— Хотим туалетным мылом умываться!

— Душиться духами!

— Чтобы каждый имел право раз в месяц разбивать окно!

— Разрешить курить!

— Долой контурные карты!

— И диктанты!

— Установить день, когда взрослые будут сидеть дома, а дети ходить куда хочется!

— Пусть королями везде будут дети!

— Взрослые пусть ходят в школу!

— Апельсины вместо шоколада!

— И ботинки!

— Автомобили!

— И пароходы!

— И дома!

— И поезда!

— Деньги! Сами будем покупать, что нам надо!

— Корову в каждый дом, где маленький ребенок!

— И лошадь!

— И по десять моргов земли!..

Так продолжалось около часу. Журналист ухмылялся и быстро-быстро записывал все в блокнот. Деревенские ребята сначала стеснялись, но потом разошлись и тоже стали орать. Матиуш очень устал.

— Ну хорошо, вот вы записали все, а дальше что?

— Надо их воспитывать, — сказал журналист. — Завтра напечатаем в газете отчет и объясним, что можно сделать, а чего нельзя.

По коридору прошел депутат — противник девочек.

— Господин депутат! — обратился к нему журналист. — Что вы имеете против девочек?

— У нас во дворе есть одна противная девчонка. Никому житья от нее нет. Сама первая пристает, а тронешь ее пальцем, орет и бежит ябедничать. Вот мы и решили положить этому конец.

Журналист остановил другого депутата:

— Господин депутат, почему вы возражаете против поцелуев?

— Посмотрел бы я, что бы вы сказали, будь у вас столько теток, сколько у меня! Вчера был день моего рождения. Так они до того меня всего обслюнявили, что даже крем шоколадный в горло не полез. Пусть взрослые лижутся, если им это нравится, а нас оставят в покое: мы этого терпеть не можем!

Журналист записал его ответ в блокнот.

— Господин депутат, подождите минутку! У вашего папы в самом деле столько карманов?

— Сосчитайте сами. В брюках два кармана по бокам и один сзади. В жилете четыре маленьких кармашка и один внутренний. В пиджаке — два внутренних, два боковых и наверху один. Даже для зубочистки отдельный карманчик. А у меня для биты кармана нет! Кроме того, у них разные ящики, письменные столы, шкафы, полки. И еще хватает нахальства хвастаться, что они ничего не теряют и все кладут на место.

Журналист записал и это.

Тут прошли два депутата, которые ополчились на малышей.

— Почему? — спросил журналист.

— А кто качает люльку и нянчит их? Мы!

— И вечно уступай им, потому что они, видите ли, маленькие.

— И пример хороший подавай. Он набедокурит, а попадает тебе: «Это он у тебя научился». А кто ему велел обезьянничать?

Журналист слушал и строчил.

Журналист напечатал в газете статью, в которой говорилось: ни один парламент на свете не может превратить человека в волшебника, сделать так, чтобы каждый день было первое апреля и ребята каждый вечер ходили в цирк. И еще: надо смириться с тем, что на свете всегда были и будут мальчики и девочки, большие и малыши.

Статья была написана в доброжелательном корректном тоне. Никаких обидных, резких выражений, вроде «несли чушь... бессмыслицу... глупость» или «отодрать бы их за уши». Журналист перечислил, что можно осуществить, а чего — нельзя.

Больше карманов? Пожалуйста! Издадут указ, чтобы портные пришивали по два лишних кармана... И так далее.

Клу-Клу прочла газету и возмутилась:

— Матиуш, разреши мне пойти на заседание парламента. Я им все начистоту выложу! Почему в парламенте нет девочек?

— Есть, но они молчат.

— Тогда я отвечу за них. Тоже мне умник нашелся: из-за одной девчонки-ябеды долой всех девочек? А сколько среди мальчишек задир и приставал! Значит, их тоже долой? Белые люди столько полезных, хороших вещей придумали — и вдруг такая глупость! Ничего не понимаю!

Едет Клу-Клу с Матиушем в парламент, а сердце у нее — тук-тук! — вот-вот из груди выскочит, не из трусости, а оттого, что она сочиняет в уме речь и волнуется. Ребята таращатся на Клу-Клу, а она как ни в чем не бывало сидит рядом с Матиушем в королевской ложе.

Фелек позвонил колокольчиком.

— Заседание объявляю открытым. Оглашаю повестку дня. Первое: чтобы каждый ребенок имел часы. Второе: чтобы детей не целовали. Третье: о карманах. Четвертое: чтобы не было девочек.

По первому пункту записалось пятнадцать ораторов.

Один заявил:

— Часы нужны, чтобы не опаздывать в школу. Взрослые могут обойтись без часов: они лучше нас считают.

— Почему я должен страдать, если у папы или мамы отстают часы? А за своими я сам буду следить, чтобы они ходили точно, — сказал другой.

— И не только, чтобы вовремя приходить в школу, нужны часы. Опоздаешь к обеду или заиграешься вечером во дворе — скандал. А откуда нам знать, который час?

— Для игр тоже необходимы часы. Попробуй рассуди без часов по справедливости, кто быстрей бегает или дольше на одной ножке простоит!

— Возьмешь лодку на час, покатаешься немного, а тебе говорят: время истекло. Это вранье, но как докажешь без часов, что ты прав. Приходится платить.

Фелек опять позвонил.

— Приступаем к голосованию. Я думаю, постановление о часах будет принято единогласно.

Однако девять оказалось против часов. К ним тотчас же подскочил журналист: в чем дело, почему, отчего, по какому случаю?

— Начнем разбирать, крутить — и сломаем... Потерять можно. Сделаешь стойку, они выпадут из кармана и разобьются. Часы не у всех взрослых есть, они будут нам завидовать и злиться. Можно прекрасно обойтись без них. Отец отнимет, продаст, а деньги пропьет.

Снова зазвонил колокольчик.

— Принято большинством голосов.

Насчет поцелуев разногласий не было. Ребята заявили единодушно: «Не хотим, чтобы каждый имел право нас целовать. Для родителей придется сделать исключение, а для теток и прочих родственников — нет».

По третьему пункту повестки дня приняли следующее решение: девочкам пришивать по два кармана, а мальчикам — по шесть.

Клу-Клу недоумевала. Почему такое неравноправие: у девочек в три раза или на четыре кармана меньше, чем у мальчиков? Но она промолчала, решила подождать, что будет дальше.

Фелек снова позвонил колокольчиком.

— Переходим к следующему пункту повестки дня: насчет девочек.

Что тут началось!

— Девчонки — ревы! Неженки! Ябеды! Задавалы! Размазни! Трусихи! Девчонки вечно обижаются, шушукаются, царапаются.

Бедные девочки-депутаты сидят — и ни слова, только из глаз слезы капают.

— Прошу слова! — послышался из королевской ложи голос Клу-Клу.

Воцарилась тишина.

— У нас в Африке девочки такие же ловкие, как и мальчики. Они так же быстро бегают, лазают по деревьям и кувыркаются. А у вас — сплошное безобразие! Мальчики все время ссорятся с девочками, пристают к ним, мешают играть, а сами в их играх не участвуют. По-моему, среди мальчишек больше озорников, чем среди девочек.

— Ого! — послышалось из зала.

Колокольчик Фелека заливался, призывая к порядку.

— Мальчики — драчуны, грубияны, грязнули, они рвут одежду, говорят неправду...

Раздался крик и свист.

Опять зазвонил колокольчик.

— Мальчишки вырывают из тетрадей страницы и пачкают книги. Плохо учатся. На уроках шумят. Бьют стекла. Обижают девочек. Нечестно пользоваться тем, что бедные девочки ходят в Европе в юбках, и у них длинные волосы, и поэтому они слабее мальчиков...

— Пусть остригутся!

— Пусть наденут брюки!

Фелек потряс колокольчиком.

— Разве обижать слабых хорошо? И еще говорят, что девочки плохие!

Тут разразилась настоящая буря. Топот, свист, крик — все слилось и перемешалось!

— Гляньте-ка, учить нас вздумала!

— В клетку ее, к обезьянам!

— Невеста короля!

— Жена Матиуша!

— Жених и невеста, тили-тили-тесто!

— С девчонкой связался!

— Канарейка желтопузая ты, а не король!

Один мальчишка вскочил на стул и, покраснев от натуги, заорал что есть мочи.

Фелек знал его. Это был хулиган, карманный воришка по имени Антек.

— Антек, заткнись, не то в зубы дам! — крикнул Фелек.

— Слабо, барон фон Раух! Феля, Феля — министр без портфеля! Феля — пустомеля! Забыл, как у торговок яблоки воровал? Фе-ля, Фе-ля — пус-то-ме-ля!

Фелек запустил в Антека чернильницей и колокольчиком. В зале забурлило, как в котле. Более благоразумные депутаты поспешили к выходу. Оставшиеся разделились на две партии и накинулись друг на друга.

Матиуш, белый как полотно, взирал на побоище из своей ложи. А журналист что-то быстро строчил в блокноте.

— Не огорчайтесь, барон фон Раух! Ничего страшного. Борьба сплачивает единомышленников, — сказал он Фелеку.

А Фелек и не думал огорчаться. Пусть себе дубасят друг друга, лишь бы ему не досталось.

Клу-Клу так и подмывало спуститься по карнизу вниз, схватить стул и показать этим воображалам, как в Африке дерутся девочки. Ведь драка вспыхнула из-за нее. Ей было жалко Матиуша: она видела, как он страдает. Ничего, успокаивала она себя. Так им и надо. Обозвали ее черномазой? Подумаешь, что ж в этом обидного? В клетку к обезьянам? Она-то побывала там, а вот они пусть попробуют, каково это. Невеста Матиуша? А что в этом плохого? Она бы им показала, если бы не дурацкие эти европейские обычаи...

А дерутся-то как! Тоже мне мальчишки! Растяпы, слабаки, олухи! Девять минут прошло, и никаких результатов. Наскакивают друг на друга, как петухи, размахивают кулаками, и все без толку.

Фелек — тот даже чернильницу и колокольчик не сумел как следует бросить. Если бы Клу-Клу угостила этого крикуна тем или другим, не стоял бы он сейчас в позе победителя на столе.

В конце концов Клу-Клу не выдержала. Перелезла через барьер и — прыг! — вниз. Уцепилась за люстру, потом соскочила на пол. Перепрыгнув через стол для прессы и разогнав, как назойливых мух, пятерых противников Антека, она прокричала ему в лицо:

— А ну выходи!

Антек, не подозревая, с кем имеет дело, замахнулся, но в тот же миг получил четыре удара; собственно, не четыре, а один: Клу-Клу ударила его одновременно головой, ногой и двумя руками. Антек брякнулся на пол: из носа течет кровь, шея не ворочается, рука одеревенела, трех зубов как не бывало.

«До чего у этих белых слабые зубы», — подумала Клу-Клу и, подскочив к председательскому столу, смочила водой носовой платок и приложила Антеку к носу.

— Ничего, рука цела. У нас в Африке после такого удара один день лежат пластом, а ты послабей, значит, ты очухаешься через неделю. А за зубы прости, пожалуйста. Я не рассчитала, наши ребята намного крепче белых.

— Ноги моей больше не будет в парламенте! — вернувшись во дворец, решил смертельно оскорбленный Матиуш. — Черной неблагодарностью отплатили они мне за все, что я для них сделал. За бессонные ночи, за опасные путешествия, за защиту государства, едва не стоившую мне жизни...

Им, видите ли, волшебниками захотелось стать, кукол им, дурам, подавай до небес! Подумаешь, беда: крыша немного протекает, еда недостаточно вкусная, играть не во что. А в какой стране у ребят есть такой зверинец? А фейерверки, а духовой оркестр? Газета специально для них выходит! Напрасно я старался. Завтра весь мир узнает из газет, что меня дразнили, называли размазней, женихом Клу-Клу. Нет, не стоило стараться ради них.

И Матиуш распорядился: писем ему больше не приносить. Он их не станет читать. Аудиенция после обеда отменяется: хватит, никаких подарков не будет!

Матиуш решил посоветоваться с канцлером, как быть дальше.

— Соедините меня, пожалуйста, с квартирой господина канцлера, — сказал он в трубку.

— Алло, кто говорит?

— Король.

— Господина канцлера нет дома, — ответил канцлер, надеясь, что Матиуш не узнает его по голосу.

— Как? Ведь вы со мной говорите!

— Ах это вы, ваше величество! Простите, но я никак не могу прийти: мне нездоровится и я ложусь в постель. Поэтому я сказал, что меня нет дома.

Матиуш, не говоря ни слова, повесил трубку.

— Притворяется, обманщик! Ему уже известно о моем позоре. Меня никто больше не будет уважать, все будут надо мной смеяться.

Тут лакей доложил о приходе Фелека и журналиста.

— Проси!

— Ваше величество, я пришел посоветоваться, как осветить сегодняшнее заседание Пропара в газете. Можно, конечно, это дело замять, но тогда пойдут сплетни. Есть другой выход: написать, что заседание было очень бурным и барон фон Раух подал в отставку, то есть оскорбился и не захотел больше быть министром. Но король упросил его не покидать свой пост и наградил орденом.

— А обо мне вы что напишете?

— Ничего. О таких вещах не принято писать. Как быть с Антеком — вот проблема! Высечь его нельзя, он — депутат, а личность депутата неприкосновенна. Между собой они могут драться сколько угодно, а правительство не имеет права вмешиваться. Впрочем. Клу-Клу здорово его отделала, может, он теперь остепенится.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: