Сделай Сам Свою Работу на 5

ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТОЕ





Клайв Стейплз Льюис. Письма баламута

Книга написана в 1942 г. Перевод Т.О.Шапошниковой в 1975 году поизданию: Lewis C.S. The Screwtape Letters. Перевод отредактирован и подготовленк печати в 1991 году Н.Л.Трауберг по изданию: Льюис К.С. Письма Баламута.Paris, 1984. Набор в файл по изданию: Льюис Клайв Стейплз Любовь. Страдание. Надежда: Притчи. Трактаты: Пер. с англ. -- М.: Республика, 1992. -- 432 с. ISBN 5-- 250-- 01733-- 9 При наборе использовано программное обеспечение FineReader 3.0

ВСТУПЛЕНИЕ

Я не собираюсь объяснять, как в мои руки попала та переписка, которую ятеперь предлагаю вниманию общества. Есть два равносильных и противоположных заблуждения относительно бесов.Одни не верят в них, другие верят и питают к ним ненужный и нездоровыйинтерес. Сами бесы рады обеим ошибкам и с одинаковым восторгом приветствуюти материалиста, и любителя черной магии. Советую моим читателям помнить, что дьявол -- отец лжи и не все, чтоговорит Баламут, следует считать правдой, даже с его собственной точкизрения. Я не устанавливал личности тех, кто упомянут в письмах. Однако недумаю, что, например, отец Игл или мать подопечного описаны достоверно. Ваду, как и на земле, умеют подкрашивать мысли в угоду своим намерениям. В заключение должен добавить, что я не пытался уточнить хронологиюписем. Мне кажется, что чаще всего дьявольский принцип датировки никак несвязан с земным временем, и потому я не стал его воспроизводить. Историявторой мировой войны могла интересовать Баламута только в той степени, вкакой она повлияла на духовное состояние интересующего его человека. К. С. Льюис Модлин Колледж, 1941

ПИСЬМО ПЕРВОЕ



Мой дорогой Гнусик! Я вижу, ты следишь за чтением своего подопечного и за тем, чтобы онвращался в кругу своих друзей-материалистов. Но мне кажется, ты немногонаивен, полагая, что аргументы смогут вырвать его из объятий Врага. Это былобы возможно, живи он несколькими веками раньше. Тогда люди еще прекрасноумели отличать доказанное от недоказанного, и уж если что-то доказано, они иверили в это. Тогда еще не теряли связи между мыслью и делом и как-то моглиизменить свою жизнь сообразно умозаключению. Это мы исправили при помощиеженедельной прессы и других средств. Твой подопечный с младенчества привыкк тому, что в его голове кружится одновременно добрая дюжина несовместимыхвоззрений. Концепции он воспринимает прежде всего не как истинные илиложные, а как теоретические или практические, устаревшие или современные,банальные или смелые. Самоуверенная тарабарщина, а не аргументы, поможеттебе удержать пациента вдали от церкви. Не трать времени на то, чтобыубедить его в истинности материализма: лучше внуши ему, что материализмсилен или смел, что это философия будущего. Доводы неприятны тем, что бой приходится вести на территории Врага. Онведь тоже умеет убеждать: однако в той пропаганде, какую я предлагаю тебе,Он, как показывает наш многовековой опыт, не идет ни в какое сравнение снашим отцом. Доказывая, ты пробуждаешь разум подопечного, а если разумпроснется, кто предугадает результат? Даже если при каком-то повороте мыслислучится так, что в выгоде будем мы, ты затем обнаружишь, что отвлеквнимание от потока непосредственных переживаний, плавающих на поверхности, исамым пагубным образом направил его в глубину. Твоя же задача как раз в том,чтобы приковать внимание подопечного к постоянно меняющимся чувственнымвпечатлениям. Учи его называть этот поток "настоящей жизнью" и не позволяй задумываться над тем, что он имеет в виду. Помни:в отличие от тебя, твой подопечный -- не бесплотный дух. Ты никогда не былчеловеком (в этом -- отвратительное преимущество нашего Врага) и потому неможешь представить себе, как они порабощены обыденным. У меня былподопечный, крепкий атеист, который занимался иногда в Британском музее. Однажды,когда он читал, я заметил, что его мысли развиваются в опасном направлении.Враг наш, конечно, тут же оказался рядом. Не успел я оглянуться, как моядвадцатилетняя работа начала рушиться. Если бы я потерял голову и прибегнулк доводам, все пошло бы насмарку. Но я не настолько глуп. Я тотчас сыграл натой струнке моего подопечного, которая больше всего была под моим контролем,и намекнул, что сейчас самое время пообедать. Враг, по-видимому, сделалконтрвыпад (никогда невозможно точно подслушать, что Он говорит), то естьдал понять, что эти размышления важнее обеда. Наверное, так оно и было,потому что, когда я сказал: "Да, это слишком важно, чтобы заниматься этим наголодный желудок", подопечный заметно повеселел. А когда я добавил: "Лучшевернуться сюда после обеда и тогда подумать как следует", он уже был наполпути к двери. Когда он вышел на улицу, победа была за мной. Я показал емуразносчика газет, выкрикивающего дневные новости, и автобус No 73; и, преждечем он коснулся подножки автобуса, он уже непоколебимо верил, что, какие быстранные вещи и мысли ни приходили в голову, когда уединишься с книгами,здоровая доза "настоящей жизни" (под которой я в нем подразумевал автобус иразносчика) сразу покажет, что таких вещей "просто нет". Он знал, что избежал опасности, и позднее любил говорить о "томнеизъяснимом чувстве реальности, которое надежно защитит от крайностейчистой логики". В настоящее время он благополучно пребывает в доме отцанашего. Улавливаешь, в чем тут дело? Благодаря процессам, которые мы пустили вход несколько веков тому назад, людям почти невозможно верить в незнакомое инепривычное -- у них перед глазами всегда есть знакомое и привычное. Набивайдо отказа своего подопечного обычностью вещей. Но не вздумай использоватьнауку (я имею в виду науку настоящую) как средство против христианства.Наука вынудит его задуматься над реальностями, которых он не может никоснуться, ни увидеть. Среди современных физиков есть печальные томупримеры. А если уж ему непременно нужно барахтаться в науке, пусть займетсяэкономикой или социологией. Не давай ему убежать от этой бесценной"действительной жизни". Пусть лучше совсем не видит научной литературы.Внуши ему, что все это он уже знает, а то. что ему удается подхватить изслучайных разговоров и случайного чтения, "достижения современной науки".Помни, ты там для того, чтобы его обманывать. Судя по высказываниямнекоторых из вас, молодых бесов, можно подумать, что вы поставлены учить их! Твой любящий дядя Баламут.

ПИСЬМО ВТОРОЕ





Мой дорогой Гнусик! Весьма досадно было узнать, что твой подопечный обратился. Не тешь себянадеждой, что избежишь положенного наказания (хотя я уверен, что в минутыуспеха ты не тешишь себя надеждами). Надо спасать положение. Не нужноотчаиваться -- сотни людей, обратившихся взрослыми, побыли в стане Врага,исправились, и теперь они с нами. Все привычки подопечного, и душевные, ителесные, льют воду на нашу мельницу. Один из великих наших союзников в нынешнее время -- сама церковь. Поймименя правильно. Я говорю не о той самой Церкви, которую мы видим объемлющейпространство и время, укорененной в вечности, грозной, как полки сознаменами. Это зрелище, признаюсь, способно устрашить самых смелыхискусителей. Но, к счастью, та Церковь невидима для людей. Твой подопечныйвидит лишь недостроенное здание в псевдоготическом стиле на неприбранномстроительном участке. Войдя же внутрь, он увидит местного бакалейщика селейным выражением лица, а тот предложит ему лоснящуюся маленькую книжку,где записано содержание службы, которое никто толком не понимает, и ещекнижечку в потертом переплете, содержащую искаженные тексты разныхрелигиозных песнопений, в большинстве своем плохих и напечатанных к тому жемелким шрифтом. Когда он сядет на свое место и оглядится, он увидит как разтех соседей, которых он избегал. Тебе следует в полной мере их использовать. Пусть его мыслиперескакивают со слов "Тело Мое" к лицам и обратно. При этом, конечно,никакого значения не имеет, что за люди сидят на скамейках. Ты, может быть,знаешь, что кто-то из них -- великий воин в стане Врага. Неважно. Твойподопечный, слава нашему отцу, от природы глуп. Если только кто-то из нихплохо поет, носит скрипучие сапоги, нелепо одет или отрастил двойнойподбородок, твой подопечный легко поверит, что в религии этих смешных инелепых людей должно быть что-то смешное и нелепое. Как ты знаешь, сейчас вголове подопечного обитает представление о "христианстве", которое онназывает "духовным", но это сильно сказано. Его голова забита хитонами,сандалиями, доспехами, босыми ногами. Тот простой факт, что люди, окружающиеего в церкви, одеты по-современному, стал для него (разумеется,бессознательно) настоящим камнем преткновения. Не давай этому камню выйти наповерхность и не позволяй подопечному спрашивать себя, какими же он желал бывидеть прихожан. Следи за тем, чтобы все его представления были посмутнее:потом в твоем распоряжении будет целая вечность, и ты сможешь развлекаться,наводя в нем ту особую ясность, которой отличается ад. Максимально используй разочарование и упадок, которые неминуемонастигнут его в первые же недели по обращении. Враг попускает эторазочарование на пороге каждого человеческого дела. Оно появляется, когдамальчик, зачарованный историей Одиссея, начинает учить греческий. Оно жепоявляется, когда влюбленные поженились и учатся жить вместе. Во всякомчеловеческом деле есть переход от мечтаний к действительности. Враг идет нариск, связанный с этим разочарованием, так как лелеет надежду, что этиотвратительные маленькие создания станут его свободными приверженцами ислужителями. Он вечно называет их "сыны", с упорным пристрастием унижая весьдуховный мир неестественной любовью к двуногим. Не желая лишать их свободы.Он отказывается силой вести их к целям, которые поставил перед ними. Онхочет, чтобы они "шли сами". Здесь-то и кроются наши возможности. Но помни,что здесь же скрыта и опасность для нас. Уж если они пройдут благополучночерез период сухости, они будут меньше зависеть от своих эмоций и искушатьих станет труднее. До сих пор я писал тебе так, словно люди, сидящие на соседних скамьях,не дают никаких разумных поводов к разочарованию. Когда же твой подопечныйзнает, что дама в нелепой шляпке -- страстная картежница, а человек вскрипучих сапогах -- скряга и вымогатель, твоя задача много легче. Ты простомешай ему думать: "Если я, такой, какой я есть, могу считать себяхристианином, почему недостатки моих соседей по скамье доказывают, что их религия -- просто лицемерие и привычка?" Тыспросишь, возможно ли, чтобы столь очевидная мысль миновала его? Возможно,дорогой Гнусик, вполне возможно! Обращайся с ним поразумнее, и это просто непридет ему в голову У него еще нет прочной связи с Врагом, а потому нетистинного смирения. Сколько бы он ни говорил о своей греховности, даже наколенях, все это -- лепет попугая. В глубине души он еше верит, что оказалбольшую честь нашему Врагу, когда обратился, и думает, что выказываетбольшое смирение, ходя в церковь вместе с ограниченными, скучными людьми.Удерживай его в таком состоянии как можно дольше. Твой любящий дядя Баламут.

ПИСЬМО ТРЕТЬЕ

Мой дорогой Гнусик! Я очень рад тому, что ты рассказал мне об отношениях подшефного сматерью. Непременно воспользуйся возможностями, которые здесь открываются. Враг намерен продвигаться от центра души к ее окраинам, все больше ибольше подчиняя поведение нашего подопечного новому идеалу. В любую минутуОн может добраться и до отношений с матерью. Ты должен опередить Его. Нетеряй связи с нашим коллегой Лизоблюдом, который опекает эту даму. Создай вего семье атмосферу постоянной раздражительности и ежедневных колкостей. Приэтом полезны следующие методы: 1) Удерживай внимание подопечного на его внутренней жизни. Он думает,что обращение развивается "внутри него", и потому смотрит внутрь, на"состояние своей души", или, точнее, на ту версию этих состояний, которую тыему подсунешь. Поощряй его всячески в этом "самоанализе" и отвращай его взорот простейших обязанностей, направляя к целям высоким и духовным. Обыграйполезнейшую черту человека -- пренебрежение к будничному и страх перед ним.Доведи подопечного до того, чтобы он часами копался в себе, но при этом необнаружил черт, которые совершенно ясно видны каждому, живущему илиработающему с ним. 2) Без сомнения, ты никак не запретишь ему молиться засвою мать, но постарайся обезвредить его молитвы. Последи за тем, чтобы онвсегда их видел "высокими и духовными", чтобы он связывал их с состоянием еедуши, а не с ее ревматизмом. Тут два преимущества. Первое: его вниманиебудет приковано к тому, что он почитает за ее грехи, а под ними он, принебольшой твоей помощи, будет подразумевать те ее особенности, которые емунеудобны и его раздражают. Таким образом, даже когда он молится, ты сможешьрастравлять раны от обид, нанесенных ему за день. Это операция нетрудная, атебя она развлечет. Второе: его представления об ее душе очень неточны, ачасто и просто ошибочны, и потому он в какой-то степени будет молиться завоображаемую личность; твоя же задача в том, чтобы день ото дня эта личностьвсе меньше и меньше походила на его настоящую мать -- острую на язык даму, скоторой он встречается за обедом. Со временем ты должен довести его до того,чтобы ни одна мысль и ни одно чувство из его молитв не излилось на егодействительные отношения с матерью. У меня были пациенты, которых я такхорошо держал в руках, что им ничего не стоило в один миг перейти от пылкоймолитвы за душу жены или сына к побоям и оскорблениям. 3) Когда два человекамного лет живут вместе, обычно бывает так, что у одного из них естьинтонация или выражение лица, которых другой просто вынести не может.Используй и это. Пусть в сознании твоего подопечного полнее всплывет таособая манера хмурить брови, которую он приучился не любить с детства, ипусть он заметит, как он сильно ее не любит. Пусть он скажет матери, что оназнает, как это раздражает его, и нарочно хмурится. Если ты правильноповедешь дело, подопечный не заметит вопиющей неправдоподобности своих слов.И конечно, никогда не позволяй ему заподозрить, что и у него могут бытьинтонации и выражения лица, раздражающие ее. Поскольку он не видит и неслышит себя, справиться с этим легко. 4) В цивилизованном обществе домашняяненависть выражается так: один из членов семейства говорит другому то, чтопоказалось бы совершенно безобидным на листе бумаги (слова ведь безобидны),но в эту минуту, сказанное этим тоном мало чем отличается от пощечины. Чтобыподдержать эту игру, вы с Лизоблюдом должны следить за тем, чтобы у каждогоиз ваших дураков были разные требования к себе и к другому. Твой подопечныйдолжен требовать, чтобы все его высказывания понимали в прямом смысле,дословно, в то время как все сказанное матерью умножится для него наконтекст, подоплеку и всякие тона. Ее нужно подстрекать к тому же самому.Тогда они разойдутся после каждой ссоры, веря или почти веря, что каждый изних совершенно невиновен. Ты ведь знаешь и понимаешь, что говорят в такихслучаях: "Я просто спросил у нее, когда мы будем обедать, а она совершенноозверела". Если эту привычку хорошо укрепить, перед тобой восхитительнаяситуация -- человек говорит что-нибудь с явным намерением оскорбить другогои в то же время обижается, если слова его воспримут как обиду. В заключение расскажи мне, как относится старушка к религии. Не ревнуетли она сына? Не задета ли она тем, что он усвоил от других и так поздно то,чему, как она считает, она обучала его с детства? Не думает ли она, что онподнимает слишком большой шум или что вера ему слишком легко досталась?Помни старшего брата из притчи Врага. Твой любящий дядя Баламут.

ПИСЬМО ЧЕТВЕРТОЕ

Мой дорогой Гнусик! Дилетантские предложения в твоем последнем письме напомнили мне, чтопришло время поговорить с тобой полнее о таком неприятном предмете, какмолитва. Ты мог бы и не писать, что мой совет по поводу молитв подопечногооказался "на редкость неудачным". Так не пишут племянники своему дяде, амладшие искусители -- помощнику министра. К тому же я замечаю, что ты хочешьуйти от ответственности. Учись расплачиваться за ошибки. Лучше всего, насколько это возможно, вообще удержать подшефного отмолитв. Когда подопечный (как у тебя) -- взрослый человек, недавновозвратившийся в стан Врага, это легче всего сделать, напоминая ему (иливнушая ему, что он помнит) о попугайских молитвах его детства. Используяотвращение к таким молитвам, ты убедишь его стремиться к чему-то стихийному,спонтанному, бесформенному и нерегулярному. В действительности дляначинающего это означает, что он станет вызывать в себе смутное"благоговейное настроение", при котором, конечно, не сосредоточены ни воля,ни разум. Один поэт, Колридж, писал, что он молится "не плетеньем привычныхслов и не преклоненьем колен", но просто "утихая духом в любви" и"погружаясь духом в мольбу". Это нам и нужно. А поскольку такая молитвавнешне похожа на ту молитву без слов, которой молятся очень продвинувшиесяна службе у Врага, то рассудительные и ленивые пациенты могут довольно легкои долго находиться в заблуждении. Наконец, их можно убедить, что положениетела совершенно неважно для их молитв (они ведь постоянно забывают то, чтоты всегда должен помнить: они -- животные я тела влияют у них на душу). Какни смешно, эти твари всегда представляют, что мы пичкаем их мозги разнымимыслями, в то время как для нас лучше всего отвлекать их от мыслей. Если это не удается, испробуй более тонкий способ. Всякий раз, когдаего помыслы обращаются к самому Врагу, мы вынуж дены отступить. Но естьспособ помешать им. Самое простое -- переключить его внимание с Врага насамого себя. Пусть сосредоточится на собственном сознании или пытаетсявызвать в себе чувства собственными волевыми усилиями. Когда ему захочетсявоззвать к Его милосердию, пусть он вместо этого начнет возбуждать в себежалость к самому себе, не замечая, что делает. Когда он захочет молиться обукреплении мужества, пусть почувствует, что прощен. Научи его оцениватькаждую молитву по тому, возбудила ли она желаемые чувства. И пусть онникогда не подозревает, насколько неудача или удача молитвы, при таком к нейотношении, зависит от того, здоров он или болен, устал или бодр. Разумеется, Враг не всегда будет бездействовать -- там, где молитва,всегда есть опасность, что Он вмешается. Он до неприличия равнодушен ксобственному достоинству и к достоинству духов бесплотных (нашей части), аэтим животным, преклоняющим колени, дарует самопознание совершенновозмутительным образом. Но если Он пресечет твои первые попытки направитьмолитву подопечного в другую сторону, у нас останется еще одно, более тонкоеоружие. Людям не дано воспринимать Его прямо (чего мы, к сожалению, не можемизбежать). Они никогда не испытывали той ужасающей ясности, того палящегоблеска, из-за которого все наше существование -- непрерывная мука. Если тызаглянешь в душу своего пациента, когда он молится, ты не найдешь там этойясности. Если же ты еще пристальнее вглядишься в объект, к которому онобращается в молитве, ты обнаружишь нечто сложное, состоящее из множествавесьма нелепых частей. Там будут образы, ведущие свой род от изображенияВрага в позорный период Его вочеловечения. Там будут смутные, а то и совсемнепонятные и примитивные, детские и наивные образы, связанные с двумядругими Лицами Врага. Могут подмешиваться сопутствующие молитве ощущения идаже благоговение перед самим собой. Я знаю случаи, когда то, что нашподшефный называл "богом", помещалось в левом углу потолка, или же в егособственной голове, или на распятии. Но какова бы ни была природа сложногопредставления о Враге, главное следи за тем, чтобы подопечный молился именносвоему представлению, идолу, которого он сам себе сотворил, а не Тому, Ктосотворил его. Принуждай подшефного и к тому, чтобы он постарательнееисправлял и улучшал объект поклонения и постоянно думал об этом, пока онмолится. Если когда-нибудь он достигнет ясности, если когда-нибудь онсознательно направит свои молитвы не "Тебе, каким я помышляю Твой Образ", но"Тебе, единственно Сущему", нам конец. Если он отбросит все своипредставления и образы в сторону, распознав их ничтожно субъективнуюприроду, и доверится Тому, Кто невидимо, но совершенно реально присутствуетздесь, в одной с ним комнате, Тому, Кого ему никогда не познать, тогда какТот его знает,-- может случиться самое худшее. Избежать этого тебе поможетодно: сами люди жаждут раскрыть душу в молитве не так сильно, как имкажется. Но часто молитву слышат лучше, чем хочется человеку. Твой любящий дядя Баламут.

ПИСЬМО ПЯТОЕ

Мой дорогой Гнусик! Когда ожидаешь подробного доклада о работе, а получаешь расплывчатыевосторги, это несколько разочаровывает. Ты пишешь, что "себя не помнишь отрадости", потому что европейцы начали свою очередную войну. Мне ясно, что стобой произошло. Ты не охвачен радостью, ты просто пьян. Читая между строк твоего совершенно неуравновешенного письма о бессонной ночи пациента, ямогу судить и о твоем состоянии. За свою карьеру ты впервые вкусил тоговина, в котором награда за все наши труды. Это вино -- тревога и смятениедуши человеческой -- ударило тебе в голову. Тебя трудно винить: мудраяголова не венчает юные плечи. А вот впечатлили ли подопечного мрачныекартины будущего, которые ты ему нарисовал? Ты подсказал ему печальныевоспоминания о его счастливом прошлом, засосало у него как следует подложечкой? Ты сумел сыграть на всех его тонких струнках? Что ж, это в порядкевещей. Но помни, Гнусик, делу -- время, а потехе -- час. Если твоетеперешнее легкомыслие приведет к тому, что добыча выскользнет из рук, тывечно и тщетно будешь жаждать вина, которого сейчас отведал. Если же спомощью настойчивых, хладнокровных и непрестанных усилий тебе удастсязаполучить его душу, он-- твой навеки. Он станет тогда живой чашей, до краев полной отчаянием, ужасом и смятением, и тысможешь отпивать из нее, когда захочешь. Так что не позволяй временномувозбуждению отвлекать тебя от главного дела, а дело твое -- подрывать веру итормозить добродетель. В следующем письме пришли мне тщательный и полныйотчет о реакциях пациента, чтобы мы могли обдумать, что лучше: сделать изнего крайнего пацифиста или пламенного патриота. Здесь у нас массавозможностей. Пока что я должен тебя предостеречь: не возлагай слишком многонадежд на войну. Конечно, война несет немало забавного. Постоянный страх и страданиелюдей -- законный и приятный отдых для наших прилежных тружеников. Но какойв этом прок, если мы не сумеем воспользоваться ситуацией и не доставим новыедуши нашему отцу? Когда я вижу временные страдания человека, впоследствииускользающего от нас, мне гадко, словно на роскошном банкете мне предложилизакуску, а затем убрали всю еду. Это хуже, чем не пробовать ничего. А Враг,верный Своим варварским методам, позволяет нам видеть недолгие страданияСвоих избранных только для того, чтобы помучить нас, искусить и в концеконцов выставить на посмешище, оставляя нам непрестанный голод, создан ныйЕго охранительным заслоном. Подумаем, как воспользоваться европейскойвойной, а не как наслаждаться ею. Кое в чем она сработает в нашу пользу.Можно надеяться ла изрядную меру жестокости и злобы. Но, если мы будембдительны, мы на этот раз увидим, как тысячи обратятся к Врагу, а десяткитысяч, так далеко не зашедших, станут заниматься не собой, а теми цен ностями и делами, которые они сочтут выше своих собственных. Я знаю,что Враг не одобрит многие из этих дел. Но именно здесь Он и не прав. ВедьСам Он в конце концов прославляет людей, отдавших жизни свои за дела, которые Он считает плохими, на томчудовищном, достойном софиста основании, что самим людям эти дела казалисьдобрыми и достойными. Подумай также, сколь нежелательным образом людиумирают на войне. Они знают, что их можно убить, и все же идут туда,особенно если они приверженцы Врага. Для нас было бы гораздо лучше, если бывсе они умирали в дорогих больницах, среди врачей, которые им лгут по нашимже внушениям, обещая умирающим жизнь и утверждая их в том, что болезньизвиняет каждый каприз, и (если наши сотрудники хорошо знают свое дело) недопуская мысли о священнике, дабы тот не сказал больному о его истинномположении. А как губительна для нас постоянная память о смерти! Наше патентованное оружие -- довольство жизненными благами --оказывается бездейственным. В военное время никто уже не верит, что будетжить вечно. Мне известно, что Паршук и некоторые другие видели в войнах огромнуювозможность для атак на веру, но такой оптимизм мне кажется сильнопреувеличенным. Своим земным последователям Враг ясно показал, что страдание-- неотъемлемая часть того, что Он называет Искуплением. Так что вера,разрушенная войной или эпидемией, даже не стоит наших усилий. Конечно,именно в моменты ужаса, тяжелой утраты или физических страданий, когда разумчеловека временно парализован, ты можешь поймать его в ловушку. Но дажетогда, если человек воззовет о помощи к Врагу, он почти всегда, как яобнаружил, оказывается под защитой. Твой любящий дядя Баламут.

ПИСЬМО ШЕСТОЕ

Мой дорогой Гнусик! Приятно узнать, что возраст и профессия твоего подшефного не мешаютпризвать его на военную службу. Желательно, чтобы он находился в полнейшейнеуверенности и воображение его кишело противоречивыми картинами будущего,рождающими то страх, то надежду. Ничто нс защищает человеческую душу отВрага лучше, чем тревога и неизвестность. Враг хочет, чтобы людисосредоточились на своем деле; наша задача -- поддерживать их мысли о том,что может с ними случиться. Твой подопечный, конечно, знает, что он должен послушно следоватьВражьей воле. Конечно, Враг имеет в виду, что человек должен терпеливопринимать те горести, которые выпадают ему сейчас, тревогу и неизвестностьнастоящего. Как раз в ответ на эти горести он должен сказать: "Да будет воляТвоя", и за то, что он ежедневно несет именно этот крест, и получит он хлебнасущный. Твоя задача в том, чтобы подопечный никогда не думал о своемтеперешнем страхе как о возложенном на него кресте, а думал о предметахсвоего страха. Заставь его воспринимать их как кресты. Заставь его забыть онесовместимости пугающих его опасностей, о том, что все разом они не могутна него свалиться. Заставь его настроиться на то, что в будущем он вынесетих стойко и терпеливо. На самом деле почти невозможно проявить истинноесмирение перед лицом судьбы, у которой дюжина гипотетических обличий. Тому,кто пытается это сделать, Враг не оказывает значительной помощи. Смирение жеперед теперешним, подлинным страданием, даже если страдание толь ко в страхе, не остается обычно без помощи свыше. Здесь действует важный духовный закон. Я уже объяснял тебе, что тыможешь ослабить молитвы подопечного, переключив его внимание с Врага насобственные представления о Нем. И страхом легче управлять, если мысличеловека переключены с предмета страха на сам страх (причем страх этотвоспринимается как нынешнее и нежелательное состояние). Если же он сочтетстрах возложенным на него крестом, он неизбежно сочтет его и душеполезным.Таким образом, можно сформулировать общее правило: если разум подопечногоработает на нас -- отвлеки его от самосознания; если же разум работает наВрага, сосредоточь его на себе. Пусть обида или женское тело так увлекутего, что ему и в голову не придет подумать: "Я разозлился" или "Я поддаюсьпохоти". И напротив, пусть мысль: "Я становлюсь набожней" или "...всехмилосердней" так поглотит его, что он не оторвет свой взгляд от себя, необратит его к Врагу и ближним. Что касается его общего отношения к войне, ты не должен слишкомполагаться на ту ненависть, которую люди так любят обсуждать в христианскойи антихристианской печати. Когда подопечному очень плохо, конечно, стоитразогревать его злобные чувства к немецким лидерам: это хорошо. Но обычноэто всего лишь мелодраматическая или мифическая ненависть, направленная противкаких-то воображаемых козлов отпущения. Он никогда в жизни не встречал этихлюдей -- это все образы, скроенные из газетных сведений. Результаты такойвыдуманной ненависти часто для нас огорчительны, а из всех людей англичане вэтом отношении самые прискорбные тряпки. Они как раз из тех ничтожеств,которые вопят, что всех пыток мира мало для их врагов, а потом отдают чай исигареты первому же раненому немецкому пилоту, оказавшемуся у их кухоннойдвери. Как бы ты ни действовал, в душе твоего пациента всегда есть и доброе, излое. Главное направлять его злобу на непосредственных ближних, которых онвидит ежедневно, а доброту переместить на периферию так, чтобы он думал, чтоиспытывает ее к тем, кого вообще не знает. Тогда злоба станет вполнереальной, а доброта мнимой. Нет смысла разжигать в нем ненависть к немцам,если в то же время в нем растет пагубная доброта к матери, к начальнику наработе и к соседям по трамваю. Представь себе пациента в видеконцентрических кругов, из которых центральный -- его воля, следующий --разум, а затем -- фантазия. Вряд ли можно из всех кругов выхолостить все, несущее печать Врага, но тыдолжен подталкивать все добродетели от центра к краю, пока они не обоснуютсяв круге фантазии, а все желательные нам качества -- в круге воли. Толькодойдя до воли и став привычками, добродетели действительно опасны для нас.Я, разумеется, имею в виду не то, что подопечный считает своей волей, когдаон рвет, мечет и обретает решимость, стиснув зубы, а подлинный центр его--то, что Враг называет сердцем. Никакие добродетели, окрашенные фантазией,одобренные разумом, даже пылко любимые, не уберегут человека от отца нашего:он только окажется еще смешнее, когда попадет к нему. Твой любящий дядя Баламут.

ПИСЬМО СЕДЬМОЕ

Мой дорогой Гнусик! Меня удивляет твой вопрос. Ты интересуешься, важно ли, чтобы подопечныйзнал (или не знал) о твоем существовании. Что до настоящей фазы борьбы, наэтот счет была инструкция низшего командования. Наша политика и состоит втом, чтобы скрываться. Разумеется, так было далеко не всегда. Перед намимучительная дилемма. Когда люди не верят в нас, нам не получить тех отрадныхрезультатов, которые дает прямой террор, и к тому же мы лишены радостеймагии. С другой стороны, когда они в нас верят, мы не можем делать из нихматериалистов и скептиков. Во всяком случае, пока еще не можем. Надеюсь, всвое время мы научимся так разбавлять науку эмоциями и мифами, что вера внас (под измененным названием) проберется и обоснуется в них, тогда как душачеловека останется закрытой для веры во Врага. Вера в "жизненную силу",культ секса и психоанализ могут оказаться здесь весьма полезными. Если намкогда-либо удастся создать изделие высшего качества -- мага-материалиста, нетолько использующего, но и почитающего то, что он туманно и расплывчато именует "силами", отрицая при этом невидимый мир, мыбудем близки к победному концу. Не думаю, что тебе очень уж труднообманывать пациента. "Черти" - комические персонажи для современных людей, и это поможет тебе. Если какое-то смутноеподозрение забрезжит в голове подшефного, покажи ему изображение существа вкрасном трико, убеди его, что, поскольку в такое существо он верить неможет, он не может верить и в тебя. Это старый метод, он есть во всехучебниках. Я не забыл своего обещания и обдумал, сделать ли подшефного крайнимпатриотом или крайним пацифистом. Все крайности, кроме крайней преданностиВрагу, следует поощрять. Не всегда, разумеется, но в настоящее время --безусловно. Бывают времена прохладные и самодовольные, тогда мы помогаемлюдям еще крепче уснуть. В другие времена, готовые вспыхнуть раздорами, нашазадача-- подливать масла в огонь. Каждая маленькая группа людей, связаннаяобщим интересом, который другие отвергают или игнорируют, постепенновскармливает тепличное благодушие, конечно -- друг к другу. По отношению жеко всем прочим развивается гордость и даже ненависть, проявляемые безвсякого стыда, ибо они санкционированы "делом" и освобождают от личнойответственности. То же самое происходит и в маленьких группах, первоначальновозникающих во имя служения Врагу. Мы хотим, чтобы церковь была маленькойдля того, чтобы принадлежащие к ней приобрели замкнутость, скованнуюнапряженность, самодовольную непогрешимость, свойственные тайным обществам икл икам, а не только для того, чтобы меньше людей знало Врага. СамаЦерковь, конечно, надежно защищена, и нам еще никогда не удавалось придатьей характерные черты фракции. Но некоторые группировки, входящие в нее.часто радовали нас превосходными результатами, от партий Павла и Аполлоса вКоринфе до двух англиканских церквей в Англии. Если твоего подопечного удастся сделать совестливым пацифистом, онавтоматически окажется членом маленького, громогласного, сплоченного инепопулярного общества, что почти наверняка хорошо повлияет нановообращенного христианина. Но только "почти"! Сомневался ли он до войны втом, оправдано ли участие даже в справедливой войне? Достаточно ли он мужествен, чтобы неподдаться полубессознательному самообману, скрывающему истинные мотивысобственного пацифизма? Убежден ли он в минуты наибольшей честности (никтоиз людей никогда не бывал совершенно честен), что он хочет только следоватьволе Врага? Если он именно таков, его пацифизм, увы, сыграет на руку не нам,а Враг, вероятно, защитит его от обычных последствий принадлежности к секте.В таком случае посоветую тебе вызвать и нем внезапный и запутанныйэмоциональный кризис, из которого он мог бы выйти неуверенным и шаткимпатриотом. Но если я его верно себе представляю, лучше попробовать пацифизм. На что бы он ни решился, твоя задача неизменна. Пусть он сочтетпатриотизм или пацифизм частью своей религии, а под влиянием партийного духапусть отнесется к нему как к самой важной ее части. Потом спокойно ипостепенно подведи его к той стадии, когда религия просто станет частью"дела", а христианство он будет ценить главным образом за те блестящиедоводы, которые можно надергать из его словаря, чтобы оправдать английскиевоенные действия или же пацифизм. Не допускай одного, чтобы пациентрассматривал жизненные дела как материал для послушания Врагу. Если тысделал мир целью, а веру -- средством, человек уже почти в твоих руках и тут совершеннобезразлично, какую цель он преследует. Если только митинги, брошюры,политические кампании, движения и дела значат для него больше, чем молитва,таинство и милосердие,-- он наш. И чем больше он "религиозен" (в этомсмысле), тем крепче мы его держим. Я мог бы показать тебе целую клетку такиху нас, внизу. Потешный уголок! Твой любящий дядя Баламут.

ПИСЬМО ВОСЬМОЕ

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.