Из третьей речи «Против Филиппа, Царя Македонии»

...Впрочем, чего еще недостает до крайней его надменности? Не предписывает ли он Фессалийцам, каким образом должны они управляться? Не посылает ли он войска — одни в Портмос, чтобы изгнать Эретрийских демократов, другие в Ореос, чтобы поста­вить тирана Филистида? Но тем не менее Эллины, видя это, тер-¹ пят и, мне кажется, смотрят таким же образом на него, как смот­рят на град, — всякий молится, чтобы этого не было, но никто не старается этому препятствовать. И не только никто не отражает то, благодаря чему вся Эллада им посрамляется, но не отражает и то, вследствие чего каждая греческая народность в отдельности от него терпит оскорбление. Дальше этого уже идти некуда! Не до­шел ли до Амбраки и Левкады — колоний коринфских? Не по­клялся ли передать ахейский город Навпакт Этолийцам? Не от­нял ли он Эхин у Фиванцев? И теперь не идет ли он на Византий­цев, его союзников? Не присвоил ли он — не от нас, я умалчи­ваю о прочем, — но от Херсонеса — его главный город Кардию? И вот, терпя это, все мы медлим, нежимся, смотрим на соседей, не доверяем друг другу, а не ему, который наносит нам оскорбле­ние. Так, если он сейчас нагло обращается со всеми, как, думаете *"ы, он поступит, когда станет господином над каждым из нас в тдельности.

Что же за причина настоящего положения? Ведь не без основа-ия и не без причины тот факт, что тогда Эллины так рвались к вободе, и теперь так расположены к рабству. Было тогда, было, афиняне, нечто такое в образе мыслей большинства, чего теперь ет, что и одержало верх над богатством Персов и вело к свободе 'лладу, которая не уступала никому ни в морском, ни в пешем ражении. Теперь же все потеряно, все расстроилось и во всех де-ах низ стал верхом.

(Демосфен, ок. 384 — 322 г. до н. э.)

2. Панегирик. Речь прочтена на Олимпийском празднике.

Часто удивлялся я на организаторов всенародных праздничных обраний, что они выдающиеся физические качества таких боль-1их наград удостаивали, а тем, которые индивидуально потруди-ись для общего блага и все стремления направили к тому, чтобы : всем другим быть в состоянии оказать пользу, этим людям ни-акого почета не воздавали; об эти последних людях им естествен-:ее было бы больше проявить заботы; ведь что касается атлетов,

то, если бы даже они получили двое больше силы, ничего не прибавилось бы всем прочим, а от умно мыслящего даже одного человека все извлекли бы пользу, желающие приобщаться его образу мыслей. Однако я не пал духом и не предпочел безразлич­ное отношение, но, признав достаточной наградой для себя буду­щую славу благодаря этой речи, выступаю с советом и относи­тельно войны против варваров, и относительно согласия среди нас самих: причем мне небезызвестно, что многие из выдававших себя мудрецами уже набросились на эту тему; но я надеюсь пре­взойти прочих, благодаря чему всем другим покажется, что ниче­го никогда не было сказано об этих вещах, а вместе с тем я при­знал, что самые лучшие из речей — те, которые трактуют о важ­нейших вопросах, речи, которые и ораторов больше других на вид выдвигают, и слушателям больше других пользу приносят; одна из таких речей и эта. Да и удобный момент еще не миновал, когда было бы уже напрасно и напоминать об этом; ведь тогда следует прекращать речь, тогда или данные события не будут иметь места и больше не явится необходимость обсуждать их, или если речь покажется такой совершенной, что не оставит возможностей другим ораторам что-нибудь прибавить. А пока события находятся в прежнем состоянии, сказанное же по этому поводу слабо, как после этого глубоко не обдумать эту мою речь, которая, если бу­дет иметь успех, и от междоусобной войны, и от настоящего тре­вожного положения, и от величайших бед нас избавит? Кроме того, если никоим образом иначе нельзя было бы освещать одни и те же события, как только в одной форме, то могло бы прийти кому-нибудь в голову, что излишне, говоря в той же форме, в какой говорили другие, снова надоедать слушателям; но так как природа речей такова, что является возможность об одних и тех же предметах трактовать на разные лады, важные вещи делать маловажными, незначительным придавать значение, старое пред­ставлять по-новому, а о недавно происшедшем сказать по-старо­му, в таком случае больше нельзя избегать говорить о том, о чем раньше сказали другие, но лучше их следует попытаться сказать.

(Исократ, 436 — 338 гг. до н.э.)

99. Сравните синтаксический строй речей Демосфена и Исократа. По­пытайтесь дать оценку речи Исократа с точки зрения слушателей. Ска­жите свое мнение по существу обсуждаемого вопроса в речи Исократа.

3. Лаконичность, афористичность.

Красноречие в Спарте

Спарта издевалась над состязаниями афинских ораторов. Здесь были свои ценностные ориентации. Так, согласно легенде, мать, провожая сына на войну, сказала: «Вернись со щитом или на щите».

Вот пример изречения Ликурга, государственного деятеля: «Надежнее, когда город окружен не кирпичами, а людьми (вои­нами)».

4. Аллегория

Ворон и лисица

Удалось Ворону раздобыть кусок сыру, взлетел он на дерево, уселся там и попался на глаза Лисице. Задумала она перехитрить Ворона и говорит: «Что за статный молодец ты, Ворон! И цвет-то твоих перьев самый царственный! Будь только у тебя голос — быть тебе владыкой всех пернатых». Так говорила плутовка. Попал­ся Ворон на удочку. Решился он доказать, что у него есть голос, каркнул во все воронье горло и выронил сыр. Подняла Лисица свою добычу и говорит: «Голос, Ворон, у тебя есть, а ума и не бывало».

Не верь врагам — проку не выйдет.

(Эзоп, VI в. до н.э.)

5. Диалог как жанр.

Из диалога «Федр»

Сократ. Любезный Федр, куда и откуда?

Федр. От Лисия, Сократ, сын Кефала. Иду прогуляться за го­род. Много времени просидел у него, с утра. По совету твоему ш приятеля моего Акумена. Он говорит, что прогулки по дорогам не; так утомляют, как прогулки в дромах (места для бега).

С о кр а т. И правильно, приятель, он говорит. Но Лисий-то был,, по-видимому, в городе?

Федр. Да. У Эпикрата, недалеко от храма Олимпийца.

Сократ. Чем вы занимались? Очевидно, Лисий угощал вас своими речами?

Федр. Узнаешь, коли тебе досуг идти со мной и слушать.

Сократ. Почему бы нет? Разве, по-твоему, для меня, как го­ворит Пиндар, было бы «выше занятий» послушать твою беседу с Лисием?

Ф е д р. А и в самом деле, Сократ, послушать тебе об этом впол­не пристало: ведь та речь, о которой мы вели беседу, не знаю уж , каким образом, но касалась любви. Вот что забавно: Лисий утвер­ждает, что следует угождать нелюбящему более, чем любящему.

Сократ. Как великодушно! Вот если бы он написал, что дол­жно угождать больше бедному, чем богатому, старшему больше;, чем младшему, и тому подобное, что подходит ко мне и к боль­шинству из нас, тогда действительно, его речи были бы остроум--

9 львов 24 1

ны и для народа полезны. Я, во всяком случае, горю таким жела­нием слушать, что ни за что не отстану от тебя, даже если бы ты пошел гулять пешком в Мегары и, по примеру Геродика, подой­дя к городской стене, повернул оттуда обратно.

Федр. Что ты говоришь, милейший Сократ! Неужели ты ду­маешь, что я, обыкновенный человек, могу достойным Лисия образом припомнить то, что сочинял в течение долгого време­ни, на досуге, он, Лисий, самый сильный мастер из всех тепе­решних писателей? Куда мне! Правда, я это предпочел бы оби­лию золота.

Сократ. Ах, Федр! Если я Федра не узнаю, значит, и себя я забыл. Но <...> ни то, ни другое. Я уверен, что Федр, слушая речь Лисия, не просто один раз ее прослушал: нет, он много раз про­сил ее повторять, а Лисий охотно соглашался на это. Но Федру и этого было мало. В конце концов он взял с собой свиток, пере­смотрел все то, что его привлекало всего более, просидел за этим делом с утра и только тогда, клянусь собакой, оставил свиток в покое и пошел, я думаю, гулять, когда выучил речь наизусть!

Платон, ок. 427 — ок. 347 гг. до н.э.

100. Составьте свой диалог на любую тему, но, разумеется, в совре­менной манере. Сравните свой диалог с диалогом Платона. В диалоге Платона отметьте особенности стиля, средства оживления речи.

6. Самая короткая речь Цицерона с комментарием Н. А. Безменовой.

Цицерон, давно уже не державший речей в Сенате, берет сло­во, чтобы поблагодарить Цезаря за прощение оклеветанного и впавшего в немилость Марцеллия. Оратор прекрасно осведомлен о крайнем недоумении, царившем среди сенаторов из-за его дли­тельного молчания. Даем в переводе чрезвычайно лаконичную речь Цицерона и попытаемся ее проанализировать.

«Долго я хранил молчание. Но не из-за страха». «Мешала боль за друга». «Пока существует сострадание, нет места клевете». «Ис­тина всегда торжествует».

(Марк Туллий Цицерон I, 106—4 гг. до н.э.)

Текст, вызвавший овацию римских сенаторов, оказывается почти непонятным читателю, если не восстановить ту систему внутреннего диалога, который оратор ведет со слушателями:

«Долго я хранил молчание». Эта почти избыточная фраза (на первый взгляд) оказывается уместной не только как элемент вступ­ления, но и как вызов на диалог для объяснения своего молча­ния, которое приписано опасению оказаться неугодным Цезарю. Итак, аудитория вызвана на диалог, и ее первым молчаливым вопросом должен быть: «Почему?» В самом деле, почему оратор хранил столь долгое молчание?

Ответ Цицерона скор и лаконичен «Но не из-за страха». Это но 'симптоматично: со всей силой отвергает оратор оскорбительное предположение публики о его боязни высочайшего гнева. Лако­ничность ответа, поддерживающая напряженность момента, вы­зывает новый, уточняющий вопрос аудитории: «Почему же тог­да?» Ответ на этот мысленный вопрос должен быть точен, чтобы не вызвать крайнее раздражение у аудитории, не выдерживающей драматической ситуации.

«Мешала боль за друга». Здесь Цицерон почти бросает вызов Цезарю, личным врагом которого был Марцеллий. Однозначность знутреннего диалога в этом месте нарушается, и далее можно пред-толожить только вариант. По-видимому, аудитория должна отре­агировать так: «Почему же сегодня заговорил?»

«Пока существует сострадание, нет места клевете». На афоризм, как известно, ответа нет, хотя и здесь публика вправе спросить, о чьем сострадании идет речь: Цезаря, которого за амнистию Мар-целлия призвал публично поблагодарить Цицерон, или самого Цицерона, страдавшего вместе с другом. Однако сильное слово клевета, брошенное как почти обвинение Цезарю, гонителю не­виновных, снимает этот вопрос: сострадание жертве собственно­го злодеяния не может быть заслугой тирана. На какой же вопрос аудитории ответит следующая, финальная фраза Цицерона? По-видимому, вопрос этот должен быть таким: «Кто же, если не Цезарь, способствовал твоей радости и реабилитировал Марцел-лия?»

Цицерон отвечает утверждением, звучащим не банально в этой (Ситуации:

«Истина всегда торжествует». Таким образом, не Сенат, не Цезарь, а высшая справедливость — вот подлинный судья челове­ческих поступков.

Не правда ли, удивительное похвальное слово Цезарю?

(Безменова Н.А. Очерки по теории и исто­рии риторики. — М., 1991. — С. 19—21.)

7. Обличительная речь. Риторические фигуры. Полемика.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: