Сделай Сам Свою Работу на 5

Шаг второй. ПРЫЖОК ЧЕРЕЗ СТЕНУ.





Владимир Леви

ЦВЕТ СУДЬБЫ

 

Маршрут, или о чем разговор

...Перешвыривая прибрежные камушки, набегают волны. Медленно, словно оставляя за собой право еще подумать, отходит плавучий дом. Смотрите, прощайтесь...

Различима еще поседевшая пристань и дорога с провожаю­щими, они уже смотрят в другую сторону: букашечные ребя­тишки, собачонка, деревья... Виден ветер, один ветер...

Так захотелось войти в эту книгу, из какой-то другой. Отчаливающий корабль Времени...

Смешно в каждой очередной книжке заново знакомиться, давайте просто начнем. Авторы, между прочим, именно для того и пишут, чтобы с кем-нибудь познакомиться. Хотя бы с собой.

«...Вы защитите докторскую, получите руководство отделением психбольницы, заведование кафедрой или еще какое-нибудь повышение. Вам дадут писательский билет. Внимание общества довершит свое черное дело, и вы непоправимо изменитесь: несмотря на интерес к человеческой природе, вам будет наплевать на чьи-то болезни... Что вы думаете о моем характере и интеллек­те по этому письму? »

Ответы пишу под копирку. Но не только для памяти.

Написанное живет жизнью самостоятельной. Дубликат, как фотография, — дверца в другое измерение. Видишь не только себя, но и пространство, в которое заключен, и его движение.



Начиная, хотел дать подзаголовок: «Разговор в письмах, книга вторая». Первая, выпущенная в 1982 году, как и нынеш­няя, строилась на канве переписки, на обратной связи. Чита­тели и пациенты писали ее со мной.

Продолжение — разговор в письмах, но книга другая.

Не только в том дело, что прошло некое время и автор изменился, иначе пишет, иначе думает. Изменились и читате­ли, и пациенты..

Неуверенное многоточие. Фразы из разных писем, почти наугад.

« ..Сейчас я, кажется, разобралась во всех тонкостях человеческих взаимоотношений. Но мне все так же хочется повеситься»

« ..В первом письме я просил вас помочь мне подойти к психологии Теперь я хочу попросить вас о другом, Владимир Львович. Помогите мне написать диплом».

«...На портфеле я написал: «Чем хуже — тем лучше'» Со всеми учителями г<ер&.сорился».

Читать письма — почти то же самое, что вести психотера­певтический прием, где человека необходимо слушать. Лю­ди — это те же книги, говорю я себе, но читать их труднее, не захлопнешь, если не нравятся



«...Как не допустить ошибок при подборе кадров? Принимаю — кажется, нормальный человек Через два-три месяца выясняется — принял шизофреника. А если их четыре—пять, а то и более?..»

«...Конфликтная ситуация является для меня высоко поднятым бревном. Самостоятельно снизить это бревно не удается».

«.. Вот уже несколько лет я неудержимо хочу обла­дать гипнозом».

«...Теперь за дело. Значит, так. Как бы ни было трудно и неприятно, на танцы — только трезвым».

Видите, как тяжело парню, какая целеустремленность. Он прочел пару книжек Леви и решил, как он пишет, овладеть самоусовершенствованием, прислал мне свой дневник для оз­накомления и указаний.

Пять раз в жизни я писал письма авторам, поразившим меня своим талантом и человечностью. Преисполненный бла­годарности, просил о немногом: дочитать мое письмо до конца, если можно, ответить хоть парой слов...

Из этих писем четыре остались без ответа. Осведомившись по случаю о судьбе одного, узнал, что оно полетело в мусорную корзину нераспечатанным. Было очень обидно. Лишь много лет спустя выяснилось, что любимый мой автор не вскрывал писем от читателей принципиально. Они мешали ему работать. Человек огненный, безмерно отзывчивый, он себя знал: раз­вернешь — пиши пропало, подставишься любой отраве, на­чнешь отвечать, не на бумаге, так мысленно. Делать что-либо, экономя себя, он не умел. Надо было дописать задуманное, он догорал...

На одно получил ответ. С любезностью, сдобренной ошиб­ками правописания, мой кумир благодарил меня за понимание его исключительной занятости и подтверждал, что на все вопросы, мною задаваемые, и сверх того, можно найти исчер­пывающие ответы в его сочинениях. Неприличная описка, размашистый автограф.



Узнал позже — в доме у него было нечто вроде филиала психолечебницы. Тяжелобольная жена, двое дефективных детей.

Еще одно письмо к знаменитости переписывал не единож­ды, присовокупляя новорожденную поэму (адресат — прекрас­ный поэт); перечитывал, устыжался, рвал на клочки, писал снова. Вышло, наконец, так гениально, что об отправлении не могло быть и речи. Не помышлял тогда, что через несколько лет у нас состоится встреча по его надобности. Совсем другой человек оказался передо мной, непохожий на того, которого я так обожал, принимая его и его писания за одно. Не хуже и не лучше, просто иной.

Я уже начинал догадываться, что это закономерность.

«...Мне кажется, психопатия не болезнь, а неосознан­ная специальность».

«...Сейчас много говорят о женственности. Но как этого добиться? У меня в городе нет знакомых женщин, не с кого брать пример. Поэтому я вынуждена обратить­ся к вам».

«...В своих книгах вы дали много советов краснею­щим. А что делать бледнеющим? »

Читатель, знакомящийся с нами впервые! Осторожнее, вы уже чувствуете?..

За не очень долгую свою жизнь автор успел надавать столько советов и краснеющим, и бледнеющим, что если бы он сумел выполнить хоть тысячную долю из них сам, он давно бы стал совершенством и не имел нужды писать книги. Правда, это было бы чревато и некоторыми осложнениями, как то:

бессмертие, необходимость соблюдать режим дня, а глав­ное — лишило бы его удовольствия повстречаться с вами.

...Итак, о чем разговор?

Догадываетесь: это уже послесловие. Книга собиралась не за один год. Глаз чуткий уловит в ней перебивы дыхания, перепады температур...

Если уподобить писание и чтение путешествию, что почти правда, то желательна маршрутная карта?

Четыре части — четыре смысловые территории этой книги отделены друг от дружки так же условно, как, скажем, Европа от Азии или шея от головы. Позвольте же предложить вам кратчайший путеводитель с обозначением кое-каких местно­стей. Путаный, ибо такова и особенность пространства, в которое мы вступаем. Человеческая природа, страна откло­нений.

Часть первая, ПОЛУОСТРОВ ОМЕГА — не то чтобы полу­остров, скорее зона. Кое-где колючая проволока... Неуютно. Обитатели разнообразных наружностей неприкаянно блужда­ют, либо таятся в норах и пишут душераздирающие письма. Внимание, среди этих зверьков и чудищ встречаются лучшие представители нашего вида. Некоторые могут оказаться на нас похожими, да, правду сказать, все похожи — этим вот пребы­ванием в зоне... Разговор же о том, как выбираться, куда и стоит ли.

Не притязая на ответ, расширим сперва поле зрения, углу­бившись в психологическую

СВЕТОТЕНЬ — часть вторую. Это заглавие, обнимающее живопись контрастов, оболочек, изнанок... Как отличить суть от видимости? Где мы истинны? Чужая душа — неужели по­темки, ничего более? А своя?..

Вторая часть, местами спотыкательная, зато практичная, посвящена таинству жизненной роли. Перекресток разнове­ликих проблем, частично они выглянут из переписки. Скажу, опережая: основной фокус в том, чтобы научиться вылезать из своей шкуры. Вопрос, опять же — куда?

КОГДА-НИБУДЬ РАССКАЖУ, обещал я, помнится, — ког­да-нибудь и об этом... Целую книгу «Она и он» обещал, а вышла всего лишь часть этой книги. Самая объемистая — и все равно, сколько еще недосказанного. Теперь я думаю, что, пожалуй, естественнее растворять тему любви в других — это ведь обо всем... И о том, как из разных ветров жизни нашей, из красок внешних и внутренних, из затмений и озарений рождается

ЦВЕТ СУДЬБЫ. Здесь вообще все не так, не по плану. Я думал, что эта часть будет первой, а книга последней. Ошибся.

Закроем путеводитель? Не интересно, в конце концов, под­глядывать...

ПОЛУОСТРОВ ОМЕГА

Есть камни, с виду незамечательные, но внутри — красоты необычайной. Драгоценности в серых обложках. Расколоть трудно, они тверды.

Есть невидимые океаны и незримые материки. Есть суще­ства, увидеть которые можно, только в них превратившись.

А еще есть Бродячие Клады. Сами себя ищут. Солидные Чемоданы считают их сумасшедшими.

Там, за душой

Может быть, не ведая о том, вы работаете с Омегой в одной бригаде или бюро, сидите за одним столом, встречаетесь в подъезде или в постели; Омегой может быть ваш ребенок, отец, или мать, или оба вместе...

Может быть, вы с кем-то из Омег дружите или в кого-то из них влюблены, но, скорее всего, вы сами Омега. Вы можете иметь любую наружность, любой интел\ект, любую профес­сию, считаться или не считаться больным, занимать какой угодно пост, быть уважаемым, быть любимым, вам могут завидовать — и все зто не мешает вам быть Омегой.

Определение. В этой книге Омегой называется человек, которому не нравится быть собой.

Не тип. Не болезнь. Человеческое состояние, самочувствие. Положение, которое может перейти в способ существования.

Не нравиться себе могут не только Омеги. Но для Омег это... Чуть было не сказал: профессия. Нет, серьезнее.

В. Л.С

Мне всегда было трудно начинать (письма тоже) и всегда было радостно, когда что-то кончается. Наверное, у духовно здорового человека все наоборот.

Здесь и далее начало цитируемого письма ко мне обозначается моими инициалами. В конце вместо подписи автора письма — N. N. Начала моих ответов обозначаются N. N.I, окончания — В. Л. Ради сохранения тайны переписки некоторые детали опу­скаются или меняются.

Мне 29 лет. Рабочий. Образование — среднее специальное. Живу в сельской местности. Холост.

Суть моей проблемы в том, что я потерял себя. Потерял и то малое, что когда-то нашел. Я разучился улыбаться. Разучил­ся видеть мир, даже природу, хотя она была единственным местом, где я мог чувствовать себя свободным.

Меня многое интересовало. Я умел работать, я бы даже сказал, что умел работать с остервенением. Сейчас вижу, что в этом было что-то от отчаяния.

А теперь не могу ничего. Любое занятие сильно утомляет, все раздражает. Могу работать только там, где не надо думать. Ведь я могу думать только о себе. Видеть дома работающую мать всегда было чем-то вроде наказания. Но она всегда работала, и я работал. Ведь когда я что-то делал, я видел ее уже иначе. А теперь я теряю совесть. Теперь видеть ее работаю­щей — для меня бельмо на глазу.

Что еще о себе?..

Психологических способностей ноль целых. Простодушен. Глубокий инфантил, переживатель и раб обстоятельств.

А еще тщеславие, зависть и мазохизм. Не умею любить людей. Интеллект?.. Я человек не умный, но «для сельской местности» начитанный. Нерешительность доходит до смеш­ного. Все так и определяют причину моих сложностей — начитался. Согласен. Но не книги, конечно, виноваты. Все дело, видимо, в том, что во мне самом нет цельности. Душа из каких-то осколков. В жизни нужна естественность. Но где ее взять, если во мне все искусственное?..

С детства рос застенчивым, диким. Всегда отставал от сверстников, всегда только догонял. Всегда только готовился жить, но не жил. Редко мне удавалось быть самим собой.

...Скоро год, как от меня ушла Она. Сказала, что слабый. Я сыграл, наверное, не свою роль, и меня полюбили. Когда же стал самим собой, произошло обратное...

С того времени я не могу выйти из шока. Можно предста­вить, что это значит для меня, не знавшего женщины.

Любил ли я кого-нибудь? Не знаю...

У меня было много занятий, от астрономии до спорта, от литературы до техники. Мог до самозабвения играть в футбол в нашей местной команде. Пикассо научился плавать в семь­десят два года, а я и в двадцать семь хорошо плаваю. Был и моржом. Но, видимо, все зто было лишь для утешения собст­венного тщеславия, если сейчас ничего не осталось. Осталось только чтение лежа на диване. Но это все дальше уводит от реальности.

Владимир Львович, как научиться не думать? Постоянно в голове вертятся мысли... Иногда настолько ухожу в себя, что не узнаю людей. На эмоции окружающих реагирую с запозда­нием, отсюда моя неприветливость.

Куча зажимов: спина, дыхание, лицо. Когда волнуюсь, по­является легкое заикание. При более сильном возбуждении начинает трясти. Попадая в компанию незнакомых или мало­знакомых людей, плохо соображаю.

Я нервничаю трижды: сначала по какому-то поводу, по­том — потому что нервничаю, а потом — когда нахожу в своем раздражении какую-то плохую черту своего характера.

Как научиться быть решительным?

Понял необходимость AT (аутотренинга. — В. Л.), пробовал заниматься, кое-что выходило — успокоение, переживание радости даже, но... Не пошло. Безответственно советовал дру­гим, а сам бросил. «Истина должна быть пережита».

Я понимаю, что меня съедает эгоцентризм, но где выход из него?

Как избавиться от мазохизма? Если мне плохо, то я сделаю себе еще хуже. Я не хочу, чтобы моя боль уходила. По мне, лучше боль в душе, чем пустота.

Нет чувства меры: или замкнут, или растроганно открове­нен, или молчалив, или бесконтрольно разговорчив, или равно­душен ко всему, или в рабстве у мелочей... Не могу понять той меры искренности и той меры психологических способностей, которые необходимы в человеческих отношениях. Для меня всегда была загадкой способность смотреть на себя глазами других. Результатами таких попыток были или страх «что обо мне подумают» (мне даже кажется, что и совести у меня не было, а был этот страх), или довольно бесцеремонное отно­шение к людям. Да, я теперь не только застенчив, но и бесцеремонен.

Мне кажется, что мне было бы намного легче жить, если бы я постоянно видел свое лицо. Так, в зале тяжелой атлетики мне легче было взять «свой вес», если я это делал у зеркала.

Физически устаю от общения. Мне легче выгрузить вагон кирпича. Постоянно чувствую фальшь в своих поступках и словах. С друзьями, конечно, легче. Я могу быть неплохим собеседником, если уверен, что ко мне относятся доброжела­тельно. Но подойти к малознакомому человеку, тем более к женщине... Задача, выполнимая только теоретически.

Понимаю, что надо внушить себе уверенность в добро­желательности окружающих. Но, по-моему, этой вере есть предел.

Сейчас я в отпуске и читаю вдоль и поперек ИБС («Искус­ство быть собой», одна из моих книг. — В. Л.). В меня, кажется, вселилось что-то нужное... Но потом мне придется зарабаты­вать насущный хлеб, и все потихоньку обесцветится.

Может быть, мне стоило бы обратиться к местному невро­патологу или психиатру? Но боюсь, что они начнут лечить меня пустырником. Может быть, сменить обстановку, уехать куда-нибудь, хоть на время вырваться? Но меня страшит неиз­вестность.

Отсутствие здравого разума мешает мне жить. Но вряд ли и здравый разум поможет сделать мою жизнь лучше, если нет за душой чего-то.

N. N.

N N.!

Разговариваю с вашим письмом.

Можно на «ты»?

Различил два адресата — Человека а Специали­ста. Завязка обычная: к Человеку обращаются, а Специалиста зовут на помощь, приглашают исполнять роль. На Человека надеются, а на Специалиста рассчитывают. Человеку в какие-то мгновения открывают душу, а Специалисту, научно выра­жаясь, мозги.

Должен ли я, в свой черед, разделить в тебе Человека и Пациента, разъединить?

Специалист. Знаю, как ему помочь, но... Человек. Не могу. Не хватает времени, не хватает сил. Не хватает жизни.

Ты думаешь, что написал о себе, только о себе? Нет, ты написал и обо мне, и о моем друге. И еще о многих и многих.

Возраст, образование, социальное, семейное положение — они и у тебя могли быть другими, даже пол мог быть другим, а все было бы ПО СУЩЕСТВУ то же.

Конкретность, подробности?.. Я не всегда отставал от свер­стников, но мне всегда казалось, что отстаю, — в чем-то это была и правда... И мой друг, и я справедливо считаем себя не умными. Мы тоже застенчивы, хотя кажемся порой и бесце­ремонными. И нас тоже трясет, когда мы волнуемся, нам тоже легче выгрузить вагон кирпича, чем общаться. У нас тоже нет чувства меры, а есть тщеславие, зависть и нерешительность. И мазохизма хватает, а уж эгоцентризма...

И тоже только готовимся жить

А вот и наше типичное противоречие: «РЕДКО МНЕ УДА­ЕТСЯ БЫТЬ САМИМ СОБОЙ».

А чуть ниже, рассказывая о неудачной любви: «КОГДА ЖЕ СНОВА СТАЛ САМИМ СОБОЙ...»

В первом значении «быть самим собой», очевидно, не то же самое, чем во втором?.. В первом — с плюсом, во втором — с минусом?

Тоже не знаем, кого же считать собой. Того, кем хочется быть, что слишком редко удается, или того, каким не хочешь быть, но слишком часто приходится?.. Позитив или Негатив?

И мы не уверены, что умеем любить людей, а нервничаем не трижды — пожалуй, восьмижды.

Что на это ответит наш Пациент?.. «Мне от этого не легче»?

И нам тоже не легче.

Специалист готовится отвечать: как избавиться от зажимов в спине, от тяжести в голове, от страха перед грядущей импотенцией, от мазохизма, от еще какого-то «изма». Как общаться, как не общаться, как думать, как ни о чем не думать... Как воспитать в себе... Как освободиться от...

Человек. Погодите, ну сколько можно. Расскажите ему сразу, как избавиться от себя.

Специалист. Этой проблемы нет. Он уже от себя избавился. Сам сообщает, что потерял себя.

Человек. Но он ведь живет.

Специалист. Вопрос, как избавиться от жизни, не в моей компетенции. Посмотрите: «...нет цельности. Душа из осколков». Обобщающее самонаблюдение, в этом суть.

Человек. Ау вас цельность есть?

Специалист. Ну как сказать... Речь о масштабе...

Человек. (Пациенту, через голову Специалиста). Не слушай его, он сейчас путается. Ты себя послушай... Разные голоса, да? Какофония. Но вот это она и есть, ЦЕЛЬНОСТЬ твоя, в теперешнем ее виде. Так тебе это слышится. Целое — в нем всего много, ты ведь и вокруг слышишь разное... У тебя еще не успел раз­виться гармонический слух. Душа из осколков?.. Ты еще не знаешь, не услышал еще, ЧЕМ они соединя­ются — там, в тебе...

Специалист. Чем же?

Человек. Тем же, что соединяет и нас с вами, уважа­емый, хоть мы и говорим на разных языках. «Нет цельности» — кто это сказал о себе? Кто осознал?

Специалист. Он.

Человек. По вашему опыту: может ли осознать свою нецельность действительно нецельный человек?

Специалист. Может, если в момент осознания цельность присутствует. Если она восстанавливается. Это можно назвать реинтеграцией личности, в про­тивоположность распаду — дезинтеграции. Люди не­цельные кажутся себе цельными, хотя в каждый момент частичны. К счастью, редко такое состояние бывает необратимым.

Человек. Ау него?

Специалист. Судя по письму, обратимо. Но я бы не торопился с прогнозами. Уровень интеграции и в письме, как видите, сильно колеблется: то «собирает­ся», то «плывет».

Человек. Чередование просветлений и затемне­ний?.. Это и у меня бывает.

Специалист. Вы подвижны, а у него подавленность, вялость и равнодушие.

Человек. Но ведь НАСТОЯЩЕЕ равнодушие никогда не переживается как боль!.. Духовные мертвецы ка­жутся себе очень живыми.

Специалист. Стабильно дезинтегрированы.

Человек. А вы обратили внимание на его слова? «По мне, лучше боль в душе, чем пустота».

Специалист. Где-то я уже слышал: «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать...» Вот почему некоторые так протестуют против наших лекарств. А он пус­тырника боится. Страдать и мыслить то хочет, то нет.

Человек. А вы?

Специалист. Признаться, устал.

Человек. Поднатужимся?

Специалист. Все упирается в его внутренние про­тиворечия. Сопротивление: ничему не верит, всего боится. Любой совет нужно выполнить, а это требует каких-то усилий.

Человек. Если решился написать...

Специалист. На бумаге легко быть и разумным, и смелым.

Человек. «Разум мне не поможет, если нет за душой чего-то...»

Специалист. Что у него за душой, я не знаю. Извините, у меня народ за дверьми. (Уходит).

Послушай... Вот ты заметил насчет зеркала — что свой вес берешь, если видишь свое лицо. Специалист называет это «обратной связью». Сейчас мне легко. Знаешь почему? Потому что я увидел свое лицо в тебе. И хочу, чтобы ты увидел свое — в моем.

...Этот твой шок — повод для кризиса. По-моему, тебе просто подставилось неудачное зеркало. «Слабый», по-мое­му, — это не лицо твое, а затылок.

«Не свою роль» сыграть нельзя в жизни. Понимаешь? Все роли — наши. Другой вопрос, насколько они нам по душе и как действуют на других. Кто нас любит — любит ВО ВСЕХ ролях, хотя и не все роли любит...

Поэтому довольно жестоко могу тебя успокоить: любви ты не потерял. Любовь еще не нашла тебя.

В. Л.

Он приходил ко мне в виде душевнобольного, именовался психопатом, величался невротиком. Старинный друг меланхо­лик, как и две тысячи лет назад, шептал, что он не желает жить, потому что это абсурд, и что теперь он шизоциклоид с психа­стенией и реактивной депрессией. Я добросовестно заполнял истории болезней и громоздил диагнозы. А он оборачивался и алкоголиком, и нарушителем общественного порядка, и добро­порядочным гражданином с невинной бессонницей, и домохо­зяйкой с головной болью. В заповедники психиатрии меж тем ринулась психология, и он потащил ко мне свои комплексы и профили личности. Он скрывался за ними с мешками своих забот, мечтаний, долгов, тревог по делу и не по делу, мучимый то страхом смерти, то мифическими последствиями детских грехов, то экзаменационными хвостами, то развалом семьи, то тем, что о нем подумал прохожий...

Я принимал его, слушал, обследовал. Убеждал, гипнотизи­ровал, развлекал и кормил лекарствами. Ему то нравилось, то не нравилось. С переменным успехом учил тому, что казалось общедоступным: самовнушению, играм, общению, мьпплению, жизни. «О, если бы это было общедоступно и для вашего покорного слуги, вот бы мы зажили!» — утешал я его.

Пошли нормальные люди с проблемами, а я все еще не догадывался, что краснеющий подросток, заикающийся и не смеющий поднять глаз, и солидный начальник с сердечными недомоганиями — это он в разных лицах; что он же — и неприступная начальникова жена с вымученной улыбкой, и образцовая неудачница-дочка, и раздражительный, полный гордых воспоминаний старик-тесть, боящийся сквозняков...

Начал писать, еще не понимая, что адресуюсь к нему. А он стал откликаться, наращивая многоголосье. То из дальней глубинки, то из соседней квартиры... И я учился узнавать его в людях, живших в библейские времена, в своих родичах и в себе...

Прыжок через стену

В нашем доме есть люди, чувствующие себя не­обитаемыми островами. Там где-то — материк, континент. Близко ли, далеко ли — может, и в двух шагах, — не доплыть. И никто не соединяет, не строит мост.

В. А!

Мне 33 года. Все эти годы я прожила в одиноче­стве. А в детстве была гадким утенком. Ни одного теплого слова, ни одной улыбки. Ловила на себе только злые, презри­тельные взгляды. О том, чтобы искать сочувствие и поддержку в семье в трудные минуты, я не мечтала. Тщательно скрывала свои промахи и неудачи, чтобы лишний раз не слышать упреки и едкие замечания.

Я ощущаю себя не человеком среди людей, а какой-то мерзкой букашкой.

Когда первый раз устроилась на работу после школы и почувствовала хорошее отношение окружающих, я испуга­лась. Для меня было странным такое отношение и мучительно неприятным. Я не знала, как себя вести. А человека, который не скрывал расположения ко мне, я обходила на пушечный выстрел и в конце концов уволилась. Вынести такое я не могла. Заняться любимым делом не имела возможности, так как везде наталкивалась на необходимость общения с людьми.

Вы спросите, почему я не обратилась за советом раньше. Да я просто не осознавала своего положения. Я ничего не знала о взаимоотношениях между людьми. Я даже не подозре­вала, что таковые существуют. Я жила, в буквальном смысле, низко наклонив голову, боялась посмотреть вокруг, считая, что ничего, кроме насмешливых взглядов, не увижу. Но с годами осмелела и огляделась...

Оказывается, ничего страшного. Я стала наблюдать за людьми. И вдруг сделала открытие, что люди — не одиночки, как я, и хорошо относятся друг к другу. Оказывается, счастье в общении. Люди улыбаются друг другу (даже этот факт был для меня новостью), люди ищут и находят друг у друга сочув­ствие и помощь. Для меня это было потрясающим открытием. Мне казалось, что мытарства мои кончились, — иди к людям, и они тебя поймут!.. Но не тут-то было. Люди, может быть, и поймут, только вот подойти-то к ним я не могу. Между нами стена, глухая, высокая. И бьюсь я об эту стену уже много лет.

Я угрюма, пассивна и безразлична ко всему и ко всем. Я вяла и безынициативна. Вся внутри себя, в реальной жизни не существую. Только изредка всплываю на поверхность и опять погружаюсь в себя, варюсь в собственном соку. Мое настрое­ние ничем не проявляется внешне. И радость, и горе я пере­живаю в одиночку. Я могу быть в прекрасном расположении духа, но только для себя. Если в это-время ко мне кто-нибудь подойдет, просто так, поговорить, — мое настроение катастро­фически падает. Я боюсь людей У меня никогда не было близкого человека, друга, и я не знаю, что значит чувствовать себя ка:с дома: дома я тоже чужая.

Если малознакомые мне улыбаются, то хорошо меня знаю­щие стараются меня избегать. Меня вроде бы и уважают в коллективе, и в то же время стараются не заметить, обойти. Мое общество всем в тягость, я никому не нужна. Порой удивляюсь, как мне удалось дожить до тридцати трех лет, почему у меня до сих пор не разорвалось сердце.

Мечтала о самоубийстве, даже давала себе срок... Извините меня за такое признание и не беспокойтесь: мне это не грозит. Я слишком труслива и в оправдание ищу отговорки. То мне жалко отца, то боюсь загробной жизни — а вдруг там не принимают непрошеных гостей. Недавно пришла мысль о монастыре... На сколько-нибудь решительные действия я не способна. Мне остается только жить, мучиться и мечтать об естественном конце. Я даже свой адрес вам дать боюсь.

N. N.

N. К!

Рад, что написали. Этот шаг, нелегко, наверное, давшийся, — уже начало пробивания скорлупы.

У вас открываются глаза. Вы сделали много самостоятель­ных открытий, а главное — убедились, что существуют в мире тепло и свет.

Теперь основное — поверить, что они доступны и вам. И более того: могут ВАМИ дариться.

Вы можете зажить полной жизнью, соединенной с людьми. Жизнь эта совсем близко, в двух шагах. Но шаги эти никто, кроме вас, не сделает.

Шаг первый. ПРИНЯТЬ СЕБЯ. Постарайтесь ответить:

почему я защищаюсь от внимания к себе и доброго

отношения, почему я боюсь любви? На каком основании я считаю себя непохожей на других,

если других я не знаю? Почему, чуждаясь людей, я в то же время так завишу от

их оценок (всего более воображаемых)? Что я потеряю, открывшись, как есть, хотя бы одному

человеку?

У вас уже есть понимание своего прежнего неведения и заблуждений. Но ведь вы не думаете, что прозрели окончатель­но? Вы не знаете ни людей, почитаемых вами за счастливцев, «нормальных», кажущихся вам одинаковыми, ни тех, кого среди них множество, — вами не замечаемых, таких же, как вы, одиноко страдающих, жаждущих...

Главное заблуждение — неверие в свою способность да­рить.

Шаг второй. ПРЫЖОК ЧЕРЕЗ СТЕНУ.

Не биться, а перепрыгнуть! Перелететь.

Вы этого еще не пробовали. Ни разу. А стена, между прочим, не такая уж высокая и не такая глухая, как вам представляется. Она может упасть даже от случайного сотря­сения. Потому что это и не стена вовсе, а что-то вроде флаж­ков на веревочке, через которые боится перепрыгнуть загнан­ный волк. Флажки вы развесили сами, может быть, и не без помощи родителей.

«Иди к людям — они тебя поймут»?.. Ошибка. Опасно, вредно идти к людям за «пониманием». Опасно и мечтать об этом. Нет, не потому, что его нельзя получить, понимание. Можно. Не у всех, не всегда, но можно, порой и с избытком, которого мы не заслуживаем. А потому, что при такой уста­новке мы утрачиваем теплородность.

Вас станут отогревать, а вы, израсходовав полученное, бу­дете снова замерзать и снова искать тепла. Понимания, под­держки, участия... Путь, в конце которого яма безвылазная — душевный паразитизм. Похоже на наркоманию — никаких «поддерживающих» доз в конце концов не хватает...

«Мне нечего дарить. Во мне лишь холод и пустота. Не могу никого согреть. Во мне нет света. Мне нужен внешний ис­точник».

Да, когда гаснем, без него не воскреснуть. Но после реани­мации сердце поддерживает себя собственным ритмом.

Идите к людям, ЧТОБЫ ПОНЯТЬ ИХ.

И не надо беспокоиться заранее, какая там у вас в душе температура и освещенность. Свет вспыхнет при встрече.

В. Л.

Из шахматных наблюдений: фигура, долго бездействовав­шая, внезапно может обрести страшную силу. Для этого нуж­но, чтобы партия продолжалась.

«Одиночество бегуна на длинные дистанции»

В. А!

Мне хочется рассказать вам свою историю. Мо­жет быть, она представит определенный интерес...

Отец мой сразу после войны стал жертвой ложного обви­нения и пропал навсегда. Кроме меня, у матери было еще трое, я был старший. Была еще престарелая бабушка. Всю семью выставили на улицу. Мама пошла в колхоз, там в гумне нас приютили. Сейчас, когда рассказываешь кому-нибудь из моло­дежи, слушают с недоверием... Не верят также, например, что в колхозе после восьмого класса я за два летних месяца заработал себе на кепку. Они сейчас за один день зарабатыва­ют больше.

Мама пошла в доярки. За работу в то время почти ничего не платили, но она не умела работать плохо.

Закончил обязательные 7 классов, дальше учиться не собирался, хотел работать. Но мама все-таки заставила меня пойти в среднюю школу. Для этого надо было ехать в город и жить в интернате. Все зимы ходил в одном пиджачке, пальто не было. По выходным дням голодал. Дома не было даже черного хлеба, питались картошкой.

Из школьной жизни основное воспоминание — издеватель­ства и насмешки. На переменах, а иногда и на уроках в меня кидались огрызками колбасы или свинины, а я отворачивался и глотал слюну. (Гораздо позднее, изучая психологию, я узнал, что есть люди, которых действительно не задевают насмешки и издевательства. Для меня это было невероятно). С содроганием вспоминаю сейчас, будто это было вчера, с какой изобретательностью надо мной, дошкольником, издевались взрослые дяди... Сколько помню свое детство и юность — всегда я, хилый, долговязый, рыжий, конопатый, был кем-то вроде шута при средневековом дворе. Так я свыкся с мыслью, что если кому-нибудь захочется поиздеваться над кем-то, и этим последним буду всегда я...

Где-то в девятом классе во мне произошел перелом. Если до этого я раньше учиться не хотел, то теперь решил, что буду учиться во что бы то ни стало.

Я всегда быстро схватывал новое и с особым удовлетворе­нием решал задачи на сообразительность. Читать научился сам, когда мне было всего три года, и очень удивлялся, что пяти—шестилетние дети у соседей читать не умеют Еще до школы прочитал много книг, и не только детских.

Поступил учиться в технический вуз. Жил на стипендию. Начал заниматься спортом, бегать на средние и длинные дис­танции. Обнаружилось, что голодный долговязый хиляк обладает большой выносливостью. Тренировался фанатически, че­рез три года стал чемпионом вузов города, совсем немного осталось до мастера спорта. Думаю, если бы лучше питался, то и мастерский рубеж покорился бы.

Я всегда был одет и обут хуже всех и не мог позволить себе развлечений, доступных другим. Это я компенсировал успеха­ми, превосходством, победами. Не раз были мысли о самоубий­стве, но удерживали злоба и беспредельная жажда мести. Злоба, дикая злоба заставляла меня сдавать экзаменационные сессии без единой четверки, двигаться вперед по гаревой дорожке, когда ноги отказывали, в глазах было темно и мозг отключался. Я плакал по ночам, а утром, стиснув зубы, опять шел самоутверждаться.

В студенческие годы я меньше подвергался издевательст­вам, чем в школе, не было уже таких пыток. У меня был какой-то авторитет, ко мне часто обращались за консультаци­ями. Но сынки родителей «с положением» не упускали случая продемонстрировать свое превосходство.

Особенно драматичными стали мои дела, когда наступило время поближе знакомиться с девушками. Здесь у меня вооб­ще не было никаких шансов...

Институт закончил с отличием. В 24 года был назначен заместителем директора предприятия, проработал там пять лет, неплохо. Ушел: общение с людьми на этой должности оказалось для меня непосильным. По сей день работаю рядо­вым инженером и от всех продвижений по служебной лестни­це категорически отказываюсь.

Я должен был стать выше своего окружения по уровню развития, по кругозору, по эрудиции. Я должен был стать выше всех, причем так, чтобы никто в этом не усомнился.

Более двадцати лет упорно занимался самообразованием: капитально изучал литературу, историю, философию, изобра­зительное искусство, театр. Всегда занимался одновременно не менее чем на двух курсах, кружках и т. п. Овладел фотогра­фией — есть снимки, отмеченные на конкурсах. Все, за что я берусь, я делаю фундаментально. Владею свободно нескольки­ми языками. Только работой над собой я мог отгонять разные невеселые мысли.

Положение мое, тем не менее, незавидное. У меня никогда не было друзей, ни одного. Мне 45 лет, а я до сих пор не женат и вряд ли женюсь. Никаких навыков общения с женщинами, никакого умения... Да и откуда ему взяться, этому умению, когда с детства вырабатывалось враждебно-настороженное отношение ко всем окружающим. Насмешки девушек и жен­щин воспринимал особенно болезненно. При разговорах на сексуальные темы даже в мужской компании становился виш­нево-красным.

Менял места работы, чтобы там, где меня не знают, начи­нать по-другому. Но ничего не помогало. Последние 10 лет вообще не делал никаких попыток сближения.

Получается, что в чем-то я ушел далеко вперед, в чем-то безнадежно отстал.

Иногда узнававшие меня поближе задавали вопросы такого типа: «Вот ты умный, да, эрудит. Но кому какая радость от этого?!»

Это ставило меня в тупик. Жажду мести, можно сказать, я удовлетворил. Стал на пять голов выше, а дальше что?

Еще «штрих к портрету»: для меня большой интерес быть заседателем народного суда. В каждом деле ищу глубинные причины межличностных конфликтов.

Особое место в программе моего самообразования заняла психология. Я самостоятельно изучил полный ее университет­ский курс и множество работ зарубежных, авторов по перво­источникам. Многое в формировании моей личности стало ясным, почти все... Не согласен с утверждением психологов, что первые три года жизни играют решающую роль. В моем случае, мне кажется, главное началось лет с шести.

Могу все детально проанализировать и объяснить, прекрас­но понимаю, что это «суперкомпенсация комплекса неполно­ценности», но... Ничего не могу изменить. Все течет, как река в глубоком ущелье, не повернуть ни вправо, ни влево... Закончив исповедь, я почувствовал небывалое и непонят­ное облегчение.

N.N.

N. N.!

Вы действительно многое в себе поняли, почти все. Но почти.

Насчет возможностей психологии уже, видимо, не заблуж­даетесь. Можно прекрасно ее изучить и при этом оставаться беспомощным и не постигать реальных людей. Даже это «не­понятное облегчение» после исповеди понять можно. Однако...

Опасность: незаметные шоры, занавески мнимого понима­ния. Психоанализ, типология личности, психопатология, экзи­стенциальная психология, ролевая теория — чего только нет, и все убедительно. А еще йога, еще оккультизм, еще астроло­гия... И там не все чушь. Всюду некие срезы реальности и отсветы истины. И вот мы за что-то цепляемся. Потом ухваты­ваемся покрепче — и... Начинаем узнавать. Знакомые типы, известные законы... Начинаем предсказывать, и все сов­падает, сбывается — почти все. Опять почему-то кое-что не клеится в собственной жизни, зато мы это теперь хорошо объясняем. И пусть кто-нибудь попробует пискнуть, что наши теории — предрассудки, более или менее наукообразные, что предсказания, даже самые обоснованные, — внушения и са­мовнушения, а если бредовые, то тем паче. Мы его так объ­ясним...

Оглядываясь, вижу нескончаемую череду таких вот занаве­сок на собственных глазах.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.