Сделай Сам Свою Работу на 5

ИЗБЫТОЧНОСТЬ И НЕПРИКОСНОВЕННЫЙ ЗАПАС





ВЛАДИМИР ЛЕВИ

 

ОХОТА ЗА МЫСЛЬЮ

(ЗАМЕТКИ ПСИХИАТРА)

 

 

Если бы одна книга смогла вме­стить все о человеке, наверное, от­пала бы нужда в книгах. Прочитав эту, вы узнаете новое о глубинных пружинах настроений и чувств;

и веществах, взрывающих и леча­щих психику;

о скрытых резервах памяти,

о гипнозе н тайных шифрах сно­видений;

о поисках и надеждах исследова­телей и врачей; кое-что о йогах

и о том, что может сделать со сво­ей психикой человек, если сам ею не слишком доволен.

 

ПОСЛЕ ПАВЛОВА

Все науки, даже самые отвлеченные, имеют к нам от­ношение. Не сегодня, так завтра... Но есть какая-то иерархия по степени каждодневной близости. Для чело­века не может быть науки ближе, чем наука о человеке. А в человеке нет ничего важнее, чем его мозг.

Стремительный, резкий человек, уроженец Рязанской губернии Иван Павлов в первой половине нашего века вывел науки о человеческом мозге на орбиту разбега, как в свое время физику вывел Ньютон.

Он стремился загнать ускользающую механику пси­хики в тонкие и прозрачные сети эксперимента. И этого показалось ему мало.

Научный эксперимент — это вопрос, задаваемый че­ловеком природе. Но природа сама умеет ставить вопро­сы, а лгать не умеет. «Клиника — это эксперимент, по­ставленный жизнью» — павловские слова, они могли бы служить эпиграфом книги. Психиатрия — громадная це­лина, физиологическое освоение которой было начато им в конце жизни. Он увидел в мире животных своих санг­виников и меланхоликов, сильных и слабонервных, гип­ноз и постепенные переходы между болезнью и нормой.



Тридцать пять лет прошло после Павлова. Много ли это? Немного, если измерять время человеческими по­колениями. Много, если учесть происходящую в мире цепную реакцию прироста емкости времени.

Науки, исследующие живое, делают небывалый ры­вок и выходят на одну прямую с науками, изучающими неживое. Эти последние стартовали раньше, мускулы их крепче и бег уверенней. Лидер естественных наук, физи­ка, дает непревзойденный пока образец сложившейся, гордой науки, с ее духом строгости и свободы. Не уди­вительно, что именно в физике уже успел появиться Эйнштейн. Физика пока впереди, но биологические нау­ки набирают головокружительный темп и, по-видимому, готовятся выдвинуть собственного Эйнштейна.



После Павлова мозговедение развивается лавинооб­разно. Десятки исследовательских школ, сотни лабора­тории... К нейрофизиологам, психологам и клиницистам присоединились биофизики, биохимики, фармакологи, генетики и представители других ветвей биологии. Ки­бернетики моделируют мозг, бионики воплощают его принципы в инженерных устройствах. Социологи и фи­лософы тоже не могут пройти мимо... А лингвисты, исто­рики, антропологи?

Сквозное взаимопроникновение. К мозгу имеет отно­шение все. Неизбежное дробление на все более узкие области возмещается открытием все новых участков стыка. Гора фактов растет все быстрее. Теорий тоже более чем достаточно, одни из них во многом совпа­дают, другие во многом расходятся. Я сумею здесь рас­сказать лишь о немногом из того, с чем меня до сих пор сталкивали профессия и личный интерес. Лучшее, на что я мог бы надеяться, это чтобы книга стала той ложкой, попробовав которую можно узнать о содержи­мом котла. Но и на это рассчитывать слишком самона­деянно, ибо котлов много и одной ложкой из всех не зачерпнешь.

Если бы книгу пришлось начинать сейчас, она, навер­ное, была бы совсем другой, импульс переписать все для автора первой книги, вероятно, естествен. Но переизда­ние есть переиздание, насколько это было возможно, я постарался логически выпрямить материал, прояснить

некоторые мысли, убрать лишнее, явно устаревшее. Структура книги по сравнению с первым изданием не­сколько изменилась: исчезли, частично растворившись в других, две главы, вместо них написана новая — о сне и гипнозе, включившая в себя некоторый материал из бывшей третьей*



ГЛАВА 1

ДВУЛИКИЙ ЯНУС

ОТКРЫТИЕ РАЯ

ИЗГНАНИР

ЕСТЬ И А,%

ЧТО-ТО ЕЩЕ

ВМЕСТО СОСКИ

НА КОНЧИКЕ ЭЛЕКТРОДА

BE ЧНЫЙ МАЯТНИК

ИЗБЫТОЧНОСТЬ И НЕПРИКОСНОВЕННЫЙ ЗАПАС

РАДИОПЕРЕВОРО Г?

СЕМЬ СМЫСЛОВ

ОТКРЫТИЕ РАЯ

 

Вначале, как и полагается исследователю, Олдз не поверил своим глазам

В опыте не было, казалось, ничего нового Тонкий металлический стержень плотно сидел в глубине мозга крысы. Конец электрода находился в заранее намечен ной анатомической точке Через наружный вывод в мозг полавался слабый, короткий электрический импульс. Задача была проста посмотреть, как станет вести себя крыса, если ей раздражать мозг в этой точке По опытам других исследователей Олдз знал, что электрическое раз­дражение некоторых глубоких частей мозга животных может вызвать у них ярость, страх, возбуждение или, на­оборот, подавленность, оцепенение, сон

Но эта крыса вела себя совершенно удивительно. После двух-трех раздражений она уже не стремилась убежать подальше от экспериментатора, как это обык­новенно делают ее соплеменники и как только что дела­ла она. Наоборот, теперь, если даже ее отгоняли, крыса упорно стремилась приблизиться к тому месту, откуда Олдз посылал в ее мозг электрический импульс.

Понравилось?

Животное пересадили в специальную камеру. Ува­жающей себя крысе необходимо срочно обследовать но-ьое помещение' все осмотреть, обнюхать, потрогать... Вот какой-то интересный выступ... Педаль.

Есть!

Ток замкнулся. Нажимая педаль, соединенную с электрической батареей, крыса начинает раздражать собственный мозг. Она сама подсказала исследователю, куда введен электрод. На проводе — Рай.

ИЗГНАНИЕ

Случайность! Сколько еще гимнов споет наука во славу тебе?

Американский исследователь запустил опыты с са­мораздражением настоящим конвейером. Все новым крысам Олдз вживлял электроды во все новые точки мозга, наблюдал за поведением животных, изменял условия содержания, вводил всевозможные вещества, оперировал — словом, добросовестно старался выжать из своих подопытных максимум информации.

А они, если только электрод!,! оказывались в обла­стях мозгового Рая, становились настоящими электро­манками.

Вот очередной крысе только что вживили в мозг электрод. Ее поместили в камеру. Исследователь сам нажал на педаль. Первая порция электрического удо­вольствия вошла в маленький мозг.

Как ведет себя крыса?

Она начинает искать! Быстро, сметливо движется по углам камеры, все обнюхивает, все трогает лапами, пока, наконец, не находит того, что нужно, — педаль. Теперь ее не отгонишь. Ритмично, один-два раза в се­кунду, она посылает себе в мозг электрические раздра-

жения. На всю процедуру выработки электромании уходит одна-две минуты. До 8 тысяч раз в час и в не­которых точках по 24 часа беспрерывного самораздра­жения, до полного изнеможения или до судорожного припадка!

Если теперь исследователь прерывает электрическую цепь, так что нажимать на педаль напрасно, получается экспериментальная модель изгнания из Рая. Цитирую Олдза: «Животное несколько раз с яростью нажимает на педаль и только после этого отворачивается от нее и начинает чиститься или засыпает. Однако время от времени оно возвращается и нажимает на педаль (как бы желая убедиться, что ничего не упустило)».

ЕСТЬ И АД

Исследовав сотни животных, Олдз составил эмоци­ональную карту крысиного мозга.

Около 60 процентов его объема эмоционально нейтральны. Крысы не стремятся к электрическому раз­дражению этих отделов, но и не избегают его. Нейтраль­ны в основном части мозга, лежащие снаружи, ближе к поверхности черепа. Рай занимает 35 процентов моз­гового объема. Он находится ближе к внутренней по­лости мозга.

Нейтральные отделы как бы прикрывают собой Рай. Общая масса его точек похожа на крест, вдвинутый внутрь мозга. Однако расположение отдельных точек довольно причудливо. Во многих местах они чередуются с нейтральными. Внешне их различить невозможно,

только по реакции животного на раздражение. Больше всего райских точек в области подбугорья, у основания мозга, там, где ствол (продолжение спинного мозга внутри черепа) переходит в полушария мозга.

И здесь же, в самой глубине мозга, иод точками, где частота самораздражения достигает максимума, под самым что ни на есть Раем маленьким клинышком си­дит самый что ни на есть Ад.

Природа оказалась как будто гуманной, по крайней мере в отношении крыс: Ад у них занимает всего 5 про­центов мозгового объема. Преисподняя невелика. Одна­ко Ад мал, да удал. Его легко опознать. Стоит один раз послать туда электрическое раздражение, как животное всем своим поведением сигнализирует: «Никогда боль­ше!» Если крыса при исследовании новой камеры слу­чайно наступит на педаль и замкнет импульс на Ад, можно быть уверенным: к педали она больше не подой­дет. Если же Ад раздражается беспрерывно, а педаль служит размыкателем тока, то в поисках спасения кры­са в конце концов наталкивается на нее и ведет себя внешне точно так же, как и при самораздражении: судо­рожно нажимает на педаль лапой так часто, как только может.

Пряник и кнут могут выглядеть одинаково.

ЧТО-ТО ЕЩЕ

Олдз обнаружил, что голодные крысы особенно охот­но раздражают себе мозг в некоторых вполне опреде­ленных точках. У сытых, наоборот, стремление к раз­дражению тех же самых точек заметно падает. Отсюда Олдз заключил, что нервные клетки этих точек ответ­ственны за удовольствие насыщения. И самораздраже­ние — это, вероятно, воспроизведение наслаждения про­цессом еды.

В других точках животные совершенно перестают раздражать себе мозг после кастрации. Но стоит ввести им достаточные дозы половых гормонов, как они возоб­новляют самораздражение. Таким образом, давняя гипотеза «любовь и голод правят миром» получила очередное экспериментальное подтверждение.

Подтвердилось и мнение, тоже не новое, что любовь и голод в некотором роде враги. В тех точках мозга,

где голод вызывает увеличение самораздражения, поло­вые гормоны его понижают, и наоборот. Даже странно, что все оказалось так просто. Но только на первый взгляд.

Некоторые точки самораздражения у крыс, как вы­яснилось, не имеют отношения ни к голоду, ни к любви, ни к жажде, ни к каким бы то ни было иным очевидным потребностям.

Что же еще нужно этим зверькам? Какие еще стра­сти владеют ими? Забывая и о голоде и о любви, они преодолевали запутанные лабиринты, чтобы получить порцию электрического наслаждения. Они бежали за ним гораздо быстрее, чем за пищей.

Олдз ставил перед подопытными и другие препят­ствия. Зверькам приходилось бежать к райской педали по металлической сетке, через которую пропускался электрический ток, больно бивший по лапам. По такой же сетке голодные крысы бежали за пищей. И что же? Ради нового наслаждения крысы преодолевали в два раза большую боль, чем ради еды (если измерять боль силой тока, подаваемого на сетку). Оказывается, на­слаждение можно выразить в единицах мучения — и наоборот. И кроме того, «желание, возникающее из удовольствия, при прочих равных условиях сильнее, чем желание, возникающее из неудовольствия» — эта исти­на, к которой путем геометрических доказательств в XVII веке пришел Спиноза, получила опять-таки свое­образное экспериментальное подтверждение.

Надо отдать должное крысам. Покуда было возмож­но, они сохраняли благоразумие, стремясь и поесть и на­сладиться самораздражением, если только электрод не оказывался в тех точках мозга, раздражение кото­рых заставляло их забывать обо всем. Олдз обратил внимание, что крысы, которые и ели и самораздража­лись, выглядели крепче и свежее животных, которые жили как обычно. Электроманы становились подвижнее, энергичнее, словно наслаждение вливало в них новые силы. Правда, возникали и некоторые осложнения. Черес­чур бурные увлечения приводят к конфликтам. Мне рас­сказывали, что крысы не одобряют поведения своих са-мораздражающихся товарок. Некоторые электроманки в своем неистовстве доходят до того, что продолжают, словно в бреду, нажимать на воображаемую педаль, когда их вынимают из камеры и относят в клетку. В этом случае сородичи немедленно набрасываются на крысу и приводят ее в чувство.

Между тем открытие Олдза вызвало новую волну экспериментов и размышлений.

ВМЕСТО СОСКИ

Метод подхватили десятки исследователей, и, конеч­но, крысами не ограничились. Рай и Ад найдены у рыб, птиц, у кошек, у собак, у дельфинов, у кроликов... У всех можно выработать навык самораздражения.

Непоседливую обезьяну приходится сажать в осо­бое кресло-станок, несколько ограничивающее свободу движений. Электрический стул?.. Сходство даже не толь­ко внешнее. И там и здесь через мозг пропускается электрический ток. Но обезьяне вовсе не худо, она и не собирается вырываться. Напротив, судя по мимике, пе­реживает лучшие минуты своей жизни. Обезьяна лику­ет. На ее голове что-то вроде шлема или короны, из которого, как вы уже догадываетесь, торчат выводы электродов, вживленных в глубокие части мозга. За обезьяну можно не беспокоиться и потому, что опыт ведет Джон Лилли, знаток дельфиньего языка, извест­ный своей гуманностью к живым существам.

Обезьяна ликует и наслаждается, ибо ток пропус­кается в электрод, расположенный в зоне Рая. Лилли назвал эти зоны «старт-зонами».

Говоря языком кибернетики, обезьяна становится ак­тивной частью системы с положительной обратной связью. Руками, ногами или языком — все равно чем нажать, как угодно исхитриться. Двадцать часов подряд, с небольшими перерывами для торопливой еды или даже одновременно с едой, двадцать часов подряд по­сылать себе в мозг электрический ток, потом изнеможе­ние, сон прямо в станке и снова за самораздражение — это уже серьезно.

Обезьяна становится послушной, живой, гладит ру­ку экспериментатора вместо того, чтобы царапать ее. Используя эту награду, обезьян поразительно легко обучать. Лилли казалось, что еще немного — и подопыт­ных можно будет научить говорить.

И еще одна любопытная деталь: если обезьяна чем-то испугана или недовольна, она стремится как можно сильнее нажимать на райский рычаг, даже если отклю­чен ток. Электрический Рай становится средством само­успокоения, как для детей соска или собственный палец. Не исходит ли стремление к Раю из Ада? Ну конечно! Ведь и голод, и любовь имеют и свой Ад, и свой Рай.

Электрод продвинут чуточку дальше в глубину моз­га. Замыкается ток. Обезьяна внешне спокойна, но по­чему-то протягивает лапу к рычагу и останавливает раз­дражение.

Исследователь снова дает раздражение, увеличивает силу тока. Поведение обезьяны меняется. Она выгля­дит испуганной, настороженной. Теперь она уже стре­мится любыми способами разомкнуть ток.

Еще усилен гок. И вот тут картина становится сов­сем неприятной: «...зрачки расширены, глаза широко раскрыты, усиленное дыхание сопровождается раздува­нием ноздрей; волосы на теле встают дыбом... Обезьяна крепко держится за какой-либо находящийся вблизи предмет или отталкивает этот предмет, предпринимая неистовые попытки убежать, кусает и рвет на куски несъедобные предметы, лежащие в поле ее зрения около рта, вплоть до того, что ломает при этом зубы...»

Хватит. Электрод находится в «стоп-зоне», в Аду. Обратная связь отрицательна.

После трех часов подобной «награды» обезьяна де­лается больной на несколько суток. Она дичает, отка­зывается от еды, угрюмо и апатично сидит в своей клет­ке, набрасывается на приближающихся. Единственный способ быстро вывести ее из этого состояния, как под­черкивал Лилли, — это включить Рай через другой электрод. Несколько минут раздражения «старт-зоны», и перед вами снова оживленное и дружелюбное живот­ное с прежним незаурядным аппетитом и блеском глаз.

НА КОНЧИКЕ ЭЛЕКТРОДА

У меня создалось впечатление, что за последние го­ды не было нейрофизиологического открытия, которое столь близко касалось бы психиатрии.

Когда размышляешь об этих экспериментах, перед глазами встают десятки и сотни больных, с которыми приходилось работать в психиатрической клинике. И не только больных.

Все меньше и меньше сомнений, что гигантская па­литра человеческих влечений и настроений основы­вается на работе этих систем мозга, в которые ныне про­ник электрод. Эти системы — реальность нашего мозга. Это, по-видимому, и есть материальная основа той сто­роны эмоций, которая определяет шкалу оценок «хоро­шо — плохо», «приятное — неприятное»; глубочайший, фундаментальнейший инструмент наших чувств.

Если самораздражение известных точек у животных, очевидно, соответствует тому, что мы считаем грубыми чувственными наслаждениями, то, может быть, в других случаях их внутреннее состояние сравнимо с теми неизъ­яснимыми ощущениями блаженства, восторга, экстаза, которые мы испытываем под влиянием иных, более слож­ных причин.

Состояния животных, самозабвенно нажимающих на рычаг, сравнимы с человеческими состояниями исступле­ния — упоительного, оргиастического — в случае поло­жительной обратной связи, яростного, отчаянного— в случае отрицательной.

В клинике это, очевидно, соответствует состояниям крайнего возбуждения. Эти состояния всегда связаны с предельным напряжением эмоций либо отрицательно­го, либо положительного знака. В последнем случае психиатры говорят о маниакальности.

Джон Лилли пишет; «Старт- и стоп-реакции» с по­лучением и без получения действительной награды должны пронизывать всю жизнь животных и людей... Одной из аналогий по отношению к самораздражению обезьяной «старт-зон» с частотой три импульса в се­кунду может служить человеческая болтливость ■— та­кая же форма активности, такая же форма поощрения». Не 31йю, как насчет частоты, но говорливость маниа­кальных больных — это действительно постоянный, наи­более бросающийся в глаза признак их состояния.

Вероятно, и судорожные припадки во многих слу­чаях связаны с какой-то сверхсилыюй работой Ада и Рая, которые должны обладать способностью вовле­кать в деятельность другие системы нейронов. А судо­рожный разряд в мозгу возникает, когда массы нервных клеток начинают разряжаться одновременно и сильно, вовлекая друг друга в единый ритм.

Достоевский, страдавший эпилепсией, .описывал свое состояние перед припадком как невыразимый экстаз, высочайшее наслаждение, божественное откровение, на какое-то мгновение перед ним будто бы от­крывался смысл всего сущего. Подобные со­стояния у некоторых лю­дей может вызывать му­зыка, и, кстати, сама му­зыка, особенно очень ритмичная, тоже' иногда бывает причиной судо­рожных припадков...

Иногда возникает впе­чатление, что современ­ная наука о мозге просто с другой стороны подхо­дит к тому, с чем мы по­стоянно сталкиваемся в своей жизни, о чем мож­но было легко догадать­ся, используя элементар­ное наблюдение и само­наблюдение.

В самом деле, кажет­ся, что о существовании мозговых систем Рая и Ада можно было бы дав­но догадаться и без про­никновения в мозг элек­тродами. Ведь есть и у животных и у людей зо­ны тела, прикосновение к которым вызывает ино­гда слабое, иногда боль­шое удовольствие. А по­чему любое прикоснове­ние к мякоти зуба вызы­вает немедленную острей­шую боль?

Уже исходя из этих и многих других простых фактов, можно было бы предположить, что какие-то особые, раздельные нервные центры ответственны за наши наслаждения и страдания. Лилли заметил, что дельфины очень любят прикосновения человеческих рук; вся поверхность их тела представляет собой как бы сплошной аппарат наслаждения. В сущности, так же устроено и наше тело, и все звери любят, когда их гла­дят и чешут. Очевидно, по всему телу разбросаны ка­кие-то приемники и проводники удовольствия. Похоже, они лежат ближе к поверхности, а глубже расположены нервные приборы неприятных ощу,щений и боли. Это понятно: то, что действует слишком сильно, проникает слишком глубоко в тело, угрожает жизни. Такая кар­тина, в общем, соответствует и внутримозговому рас­пределению.

Но ход научной мысли извилист. Науке, как и обык­новенному человеку, чтобы убедиться в чем-нибудь, нуж­но сначала «пощупать», и не один раз.

И вот найдены мозговые системы Ада и Рая у челове­ка. Первыми с ними вплотную столкнулись нейрохирур­ги. Многие из них на операциях обращали внимание, что случайное раздражение некоторых глубоко распо­ложенных частей мозга может вызывать у людей резкие изменения психического состояния.

Необычайная веселость, приподнятость, говорли­вость... имитация чувственных наслаждений... обострение восприятия окружающего, беспричинный смех, неожи­данное остроумие... смутное, неопределенно-приятное со­стояние, напоминающее состояние курильщика при вды­хании табачного дыма, наслаждение, подобное тому, ко­торое лает музыка, неизъяснимое блаженство... экстаз... Когда больным раздражали эти точки электрическим током, они просили о повторении раздражения, проси­ли настойчиво.

И совсем рядом, в нескольких миллиметрах: неопре­деленное беспокойство... волнение... настороженность... злоба... подавленность... растерянность... потеря ориенти­ровки... страх... ужас... кошмар... паника... различные не­приятные ощущения... дикая, ни с чем не сравнимая боль... Раздражение нельзя продолжать слишком долго, нельзя повторять.

Сомневаться не приходится: Ад и Рай человека нащу­паны кончиком электрода. Они лежат близко друг к дру­гу и, по-видимому, тесно взаимодействуют.

Исследования эмоциональных зон мозга людей ведутся ныне в нескольких лабораториях, и за рубежом и у нас. Огромное исследовательское преимущество: человек сообщает о событиях в своем мозгу не только непосред­ственными реакциями, но может рассказать о своем внутреннем состоянии. Пусть этот отчет далеко не полон, пусть остается бездна невыразимого, но все-таки это су­щественное дополнение. По своему анатомическому рас­положению наши Рай и Ад, в общем, совпадают с тем, что наблюдается у животных. Но явно больше индиви­дуальный разброс и, видимо, неизмеримо сложнее и за­путаннее связи эмоциональных точек с нейтральными, объем которых относительно колоссален.

Самораздражение люди производят так же охотно, как и животные, с той же сосредоточенностью, только с большим разнообразием внешних мотивировок, одна из которых — желание служить интересам науки. Первый случай человеческой электромании наблюдался ленин­градским нейрохирургом Натальей Петровной Бехтере­вой — случай, вызванный ненамеренно. Больная, кото­рой несколько раз произвели раздражение райских точек, стала делать все возможное и невозможное, чтобы полу­чать его снова и снова. Она стремилась чаще бывать в лаборатории, заводила разговоры с сотрудниками, под­карауливала их. Тут были и домогательства, и недоволь­ство, и нетерпение, и демонстративное поведение. Более того, у пациентки развилась самая настоящая влюблен­ность в экспериментатора, любовное преследование, на­вязчивое и неотступное, с излияниями преувеличенной благодарности за лечение... Да, это предупреждение...

Несомненно, общая схема эмоционального аппарата та же, что и у животных, и те же главные части райского и адского спектра. Шокирующее утверждение Фрейда о едином, всепроникающе-сексуальном характере всех ви­дов удовольствия опровергнуто фактами «абстрактного» удовольствия даже у крыс, но вместе с тем и частично подтверждено, что все виды удовольствия (и неудоволь­ствия) и у животных и у людей проникают и переходят друг в друга. Вопрос, видимо, не в том, да или нет, но насколько.

Свой Ад и свой Рай имеют и голод и любовь, но ведь есть еще Ад боли и страха, усталости и тоски, и есть Рай хорошего физического самочувствия, родительства — и так далее. Все удовольствия и неудовольствия связаны с какими-то побуждениями. Однако, судя по всему, наряду с частными отделами Рая и Ада существуют какие-то обобщенные. Похоже, что именно «ад вообще» и «рай вообще» работают по наиболее длинным временным шка­лам, определяя общий фон настроения и расположен­ность ко всяческим удовольствиям и неудовольствиям.

Если я дьявольски голоден, я еще могу, пожалуй, со­хранять, правда до поры до времени, хорошее настрое­ние, но если я поссорился с близким человеком, никакая сытость не победит скверного расположения духа. Я по­падаю в «ад вообще». Спасти меня может только какое-то интенсивное отвлечение, деятельность, время, измене­ние ситуации... либо — не дай бог! — вот и «выпьем с горя...». Именно «ад вообще» и «рай вообще», видимо, используются в деятельностях, не связанных прямо ни с какими непосредственными биологическими побуждения­ми. Эти системы скорее всего и служат исполнительным инструментом «поощрения» и «наказания» в социальной деятельности человека и разлаживаются при психиче­ских нарушениях.

ВЕЧНЫЙ МАЯТНИК

Один мой знакомый подросток вывел великий и страшный закон сохранения эмоций: скольку кому радо­сти прибавится, столько горя присовокупится (зато и наоборот).

Закон есть закон, и нет смысла перечислять все каж­додневные, бесконечные его подтверждения. Подростко­вая формулировка в прямом утверждении особенно оче­видна: стоит лишиться чего-нибудь, с чем мы успели свя­зать свой Рай, и мы попадем в Ад. Труднее осознать об­ратное. Как-то не очень верится, что страдание, особен­но зряшное, бесцельное, без которого можно вполне обойтись, может вдруг даровать радость. С чего бы это?

Но человек, спасшийся от смерти, выпущенный из тюрьмы или просто как следует продрогший, вернувшись к обычной доле жизни, свободы и тепла, начинает пости­гать и формулировку: «Блаженны страждущие, ибо уте­шатся». Или как в том анекдоте, где бедняк, живя в страшной тесноте, поместил в свою комнату по совету мудреца еще курицу, свинью и прочую живность, а потом убрал и стало просторно Это уже начатки теории эмо­циональной относительности. Почему мы с особенной силой привязываемся к тому, что нами выстрадано, почему «чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей»?

Ясно: Ад накидывает баллы Раю, и наоборот, только они вместе определяют меру ценностей. «Научились ли вы радоваться препятствиям?» Да, научились. Но... до определенных пределов. Во внутреннем балансе равно­весия все равно нет. Шутить со своим Адом, дабы через него подбавлять Рая, мы решаемся только в сфере отно­сительного благополучия, и даже самая суровая любовь к опасности и риску имеет свои границы. Тех, у кого Рай нуждается в чрезмерно щедрой адской поддержке, зовут попросту мазохистами. И если справедливо, что нет чистого наслаждения и чистого мучения — в каждом всегда присутствует некая, пусть самая ускользающая примесь другого, — то верно и то, что доля страдания в радости для нас по крайней мере заметнее, чем доля удовольствия в муке...

Что побуждает к самому удовольствию? Разве не не­достаточность его даже в самый миг переживания?

«Остановись, мгновенье...» «О, если б навеки так бы­ло...» Только сохранить, ничего больше, никакого движе­ния, застывшая максимизация. И как раз в этот момент...

В опытах Юрия Макаренко некоторые крысы во вре­мя самораздражения начинали беспокоиться, метаться и в конце концов с писком отбегали от рычага, правда, вскоре снова возвращались. Этих животных эксперимен­татор назвал «невротиками». Возможно, райские элект­роды сидели у них в чересчур близком соседстве с Адом. А может быть, сам Ад у этих нервных слишком уж воз­будим, слишком легко накапливает потенциал, и тот его подыгрыш, который у других создает лишь прерывистую ритмичность удовольствия, каким-то образом суммирует­ся и прерывает процесс...

Да, разное дело: стремиться к удовольствию и из­бегать страдания, олдзовский электрод разделил эти два полюса четко. Но существует ли такая четкость в жизни, в нашем психическом мире? Можем ли мы, на­пример, раздельно определить, чего мы хотим: утолить голод или насладиться едой? Весьма приблизительно, хотя йоги подчеркивают разницу между голодом и ап­петитом.

Каков принцип действия Рая? Очевидно, это системы нейронов, организующие поведение таким образом, чтобы получать раздражения, принимать поток импульсов. Они максимизируют «вход», работают на себя.

У Ада — все наоборот. Он работает от себя: отво­дит, отталкивает, отвергает импульсы — иначе говоря, организует поведение так, чтобы минимизировать вход. Вот и антиподы-стратеги, держащие в руках нити оце­нок и действий. Вот Двуликий Янус, ведущий нескон­чаемую игру биологического эгоизма.

Но субъективная ось эмоций всегда однонаправленна: от минуса к плюсу (если отвлечься от всех извращении и усложнений). Это движение и есть наш великий сизи­фов труд. Это в нас и только в нас. Силы же, противодей­ствующие движению, низвергающие обратно в адову бездну, действуют и извне и изнутри.

Я говорю сейчас только о внутренних силах.

В глубинном эмоциональном механизме мозга есть нечто напоминающее маятник: чем сильнее отклонение в одну сторону, тем сильнее в другую. Чем сильнее наслаждение, тем сильнее потом мучение, заставляющее искать повторения. Принцип маятника воплощен в дейст­вии самых разнообразных систем организма: в дыхании, в деятельности сердца и даже в работе кишечника. Это схема, повторяющаяся с удивительным постоянством и в биомолекулах, и в клетках, и во множестве других, не­эмоциональных мозговых систем. Рождающая сонмы ритмов.

Пытаясь отладить маятник настроения депрессивного пациента, я перевожу его в маниакальное состояние, ес­ли ошибаюсь в прогнозировании ритма качаний и в рас­становке доз. Иногда даже и не ошибаясь, если качка сама по себе слишком сильна. Я приблизительно чув­ствую момент, когда маятник эпилептоидного психопа­та, сейчас такого сладкого и обворожительного, даст адскую вспышку ярости, и стараюсь предупредить, но это не всегда удается...

Этот маятник и создает движение эмоций в обе сто­роны, а не только в одну, желаемую, вопреки всему внешнему и в сложном взаимодействии с ним.

Рай и Ад в нормальных условиях уравновешивают друг друга подвижно. Они подавляют друг друга, но вместе с тем и заряжают, подготавливая к будущей деятельности. Реакция крысы на отключение райской педали аналогична поведению кошки, которая через некоторое время после раздражения центров ярости становится необычайно благоразумной и ласковой, и той особой ненависти, которую обыкновенно испытыва­ют к другу, ставшему врагом. (Все это связано еще и с прогнозирующим механизмом мозга, о котором речь дальше.)

Из субъективной однонаправленности адско-райской оси вытекает, что Ад — это печка, от которой танцуют всегда, за ним, увы, первое и последнее слово. Но именно поэтому Рай никогда не сдается. Ад толкает. Рай тянет. Фундаментальный факт, которым мы сегодня распола­гаем' каждая потребность представлена в мозгу раз­дельными клетками Ада и Рая. При реализации влече­ния они работают одновременно. Видно, только такой двойной рычаг и обеспечивает возможность равновесия.

ИЗБЫТОЧНОСТЬ И НЕПРИКОСНОВЕННЫЙ ЗАПАС

Как общ этот принцип избыточного, массового произ­водства! Как любит природа пользоваться одинаковыми стандартными элементами, производя их без края и без конца. Даже неживая: атомы так атомы, звезды так звезды, песчинки так песчинки... А живая: уж листья так листья, волосы так волосы, половые клетки так по­ловые клетки — куда их столько, подобных друг другу, зачем так много, когда достигают своей цели лишь еди­ницы? Лишь единицы...

Да ведь в этом ответ! Именно поэтому и нужна избы­точность. Это ведь главная ставка в борьбе Жизни!

Смысл избыточности — в повышении вероятности до­стижения цели. В запасе на случай гибели части, на случай поломки, в готовности к самым крайним требо­ваниям среды.

Смысл избыточности — надежность, а все ненадеж­ное осталось на кладбищах эволюции.

Принцип избыточности буквально пронизывает весь организм, все наше «клеточное государство», и нам еще не раз придется столкнуться с его плюсами и мину­сами.

Лучше переесть, чем недоспать, говорят студенты. Инфляция в крови у природы: чем важнее, тем избыточ­нее. Уже из простого сопоставления обыденных вещей ясно, что мы несем в себе, помимо разных прочих избы­точностей, огромный потенциал избыточной эмоциональ­ности — спасительный и губительный перестраховочный фонд.

Самое поверхностное наблюдение обнаруживает по крайней мере два вида эмоциональной избыточности: явную и скрытую. Явная, из-за которой происходят дра­ки там, где можно просто договориться, паника — где необходима оперативность, отчаяние — где нужно пере­осмысливание... Но та же явная избыточность рождает и радость удачи, и кучу счастливых пустяков, и всю эстетическую сторону жизни, и, между прочим, любовь, и так далее, и так далее...

Скрытая же, подпирая явную, обнаруживает себя лишь в крайних случаях.

Приблизительные подсчеты показывают, что в работе нашего мозга одномоментно используется лишь около 15—20 процентов от общей пятнадцатимиллиардной массы нейронов — цифра и разочаровывающая, и вну­шающая надежды. Еще не подсчитано число нейронов Ада и Рая и сколько используется фактически; неизве­стно, какова разница между обычной и максимально возможной амплитудой разрядов эмоциональных ней­ронов. Вероятно, скоро это будет сделано, и мы по­лучим меру скрытой эмоциональной избыточности. Мы узнаем тогда, быть может, возможные и допустимые пределы наслаждения и страдания и дадим этому мате-матико-физиологическое определение. Мы будем точно знать, что происходит в мозгу самых несчастных больных.

Сейчас же нам ясно, что крайние состояния обоих по­люсов очень редки: могущественные силы отгоняют от них эмоциональный маятник, не позволяя упасть слиш­ком низко или взлететь слишком высоко.

Деятельность Рая и Ада в природе очень редко достигает крайних пределов, почти никогда. Крайние со­стояния — кульминации наслаждения или страдания — испытываются считанные разы в жизни, и подчас это до­рого обходится организму.

Электроды, на кончиках которых находились Ад и Рай, показали, что максимум интенсивности в работе этих систем лежит выше того, что достижимо в обычных условиях. Неприкосновенный запас! Вероятно, это на­столько важный механизм, что природа позаботилась о средствах предохранения. (Представьте, как быстро ис­портится автомашина, если ее все время гонять на пре­дельной скорости.) Да и сами слова «рай» и «ад», если отвлечься от мифической стороны, разве не служат из­древле прямым обозначением бездн скрытой эмоциональ­ной избыточности?

Об этом стоит, кажется, поразмыслить.

Один немецкий психиатр заметил: «Психопат тот, кто либо страдает сам, либо заставляет страдать других». Если строго следовать этому определению, то большин­ство людей надо назвать психопатами. Дело, однако, не в названии. Явная избыточность отрицательных эмо­ций — чрезвычайно распространенное свойство, крайне разнообразное в проявлениях. Есть и избыточность по­ложительных эмоций, но никто никогда не жалуется на чрезмерно хорошее настроение, на избыток радости, на сверхнеобходимую доброжелательность и легкость в об­щении. Наоборот, этого всегда не хватает, положитель­ные эмоции по самой своей природе всегда в дефиците. Зато отрицательные ириносят массу неприятностей са­мых разных масштабов. В них труднее всего соблюсти меру...

Глубочайшая причина этого — печальное наследие биологического отбора.

До какого-то времени козавшей человека природе бы­ло выгодно создавать избыточность Ада. Избыточность страха обеспечивала самосохранение, избыточность аг­рессивности — господство, «место под солнцем»...

Труднее понять, зачем природе понадобилось созда­вать избыточность той разновидности Ада, которую мож­но назвать «психической болью» (плохое настроение, по­давленность, депрессия, тоска...). Эволюционыо-приспо-собительный смысл этой части эмоциональной шкалы мне лично не совсем ясен. Создается впечатление, что здесь природа просто перестаралась, а мы за это расплачиваемся, как расплачиваются в жаркую погоду за свою длинную шерсть лохматые псы-водолазы.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.