Сделай Сам Свою Работу на 5

Немецкая школа, или школа конвульсий





От факелов спасаюсь бегством,

И атом мечется средь бедствий,

А мозг мой жжет огонь небесный.

 

Ее душа кремень, гранит,

Меня ее взгляд опалит,

Мой рок со смертью насмерть слит.

 

 

Лэ, исполненные тайны, фантазии и юмора

 

№ 1. Дворец лжецов

Я грезил в мраморных палатах,

Мокрицы ползали на лапах,

Качаясь, а вокруг был запах

 

Почившего недавно сыра,

Озябший ветер дунул сыро,

И чхал я долго и настырно.

 

Здесь были странные шпалеры,

На них лишь ужасов примеры

Да лжи из социальной сферы.

 

Один предстал здесь знатоком,

Кричит хвастливо о пустом,

Ему ж кивают париком.

 

А вот еще мрачней одни:

Не знали игр в былые дни,

В трудах не видя западни.

 

Ведь в их груди лишь глыбы льда

А жертвы их сидят всегда

Все, сбившись в стайку и рыдая.

 

Другой цветет, как брег реки,

А травы буйны, высоки,

Но зелень эта — сорняки.

 

О зле вещает птичий свист,

Он в кислом воздухе повис,

И в западню всех манит бриз.

 

Не слышат звери трели эти,

И вы их дивной лжи не верьте:

Здесь красота — приманка смерти.

 

Дух на глазах распался, в то же



Мгновенье уловил я все же

Виденье призрачного ложа.

 

На нем калеки спят вдвоем,

Что рождены твоим пером,

Юрист, но спят уж вечным сном.

 

Слугу раз принял Ричард Ро,

А тот бессвязно плачет: «О!

Как ей служить при Джоне До!»

 

«Я возбуждал угасший разум,

Запутавшийся в длинных фразах

Об иске и защите разом».

 

Она в слезах — со смехом, без:

«Суд безрассуден, а процесс

Пошел душе наперерез».

 

За чучело встав как-то днем,

Кричала скорбно — в горле ж ком, —

Что беззаконен наш закон!

 

Мир погрузился в темноту,

Знакомый голос в пустоту

Кричал: «Преследуйте! Ату!»

 

Ночь отцвела, и цвет рассвета

Вдруг пробудил порывы ветра,

Прогнавшие виденье это.

 

Ушла кровать из сна на ножках

И виселица с петлей — тоже,

А Ро и До на смертном ложе.

 

И нервы иногда дрожат:

Ведь в недрах сердца где-то спят

Виденья мраморных палат.

 

Оксфорд, 1855

 

На вересковой пустоши

 

[Всегда бывает интересно узнать, откуда наши великие поэты заимствовали ту или иную идею, — именно этот довод и придал нам решимости опубликовать нижеследующее, хотя вполне возможно, что его появление в свет причинит боль почитателям Вордсворта и его поэмы «Решимость и Независимость».]



 

 

На пустоши, где вереск сам

Заполонил дольмен,

Я старца встретил — он был хам,

А я был джентльмен.

Его остановил вопросом:

«Где ты живешь и кто?»

Ответа ж не упомню просто,

Мой ум, как решето.

 

Старик: «Ищу я пузырьки,

Они на мыло дуются,

Пеку из них я пирожки

И продаю на улице.

Их покупают моряки,

Что в буре среди вод, —

Так мне на хлеб добыть с руки,

Что ж, угощайтесь — вот!»

 

А я усердно размышлял:

На десять — как умножить?

Но на вопрос мой отвечал

И он вопросом тоже.

А я не слышал его слов,

Но лишь слегка лягнул.

Скажи мне: «Кто ты и каков?» —

И тут же ущипнул.

И он поведал мне с акцентом:

«В горах ищу ручей,

Чтоб вставить дивным самоцветом

Его в огонь скорей.

И если я тружусь без лени,

То маслице Роланда

Получится, — дают полпенни.

Но разве столько надо?»

 

Но план не шел из головы

Окрасить в зелень гетры,

Так много краски у травы,

Что станут незаметны.

А я пощечину влепил,

Вопрос задав по ходу,

И седину растеребил

На старце благородном.

 

В ответ мне: «За глазами пикши

Средь вереска, но летом,

Охочусь — сделать в ночь потише

Мне б запонки к жилету.

Но разве золото получишь?

Хоть серебра б отмерить!

Заплатят медную полушку —

Они же стоят девять.

 

На крабов выставлю силки,

Отрою масло с хлебом,

Найду с цветами бугорки



На колесо для кеба.

Что ж трудно жить неприхотливей,

Он подмигнул без лести, —

Ну а не выпить ли нам в пиве

Здоровье вашей части?»

 

Но вдруг я понял, как все просто:

И стало ясно мне,

Как уберечь Минайский мост,

Сварив его в вине.

Я принялся благодарить

Его за слог игривый,

За то, что он хотел испить

Мое здоровье в пиве.

Когда засуну от тоски

В клей пальцы вместо кисти,

Носок, что с правой был руки,

На туфлю с левой кисти,

Когда очнусь: как это странно

Что я сказал — не верится.

Мне вспоминается мой странник

На пустоши из вереска.

 

(1856)

 

Песенка шутливой Черепашки

 

 

А там — век в глубине морской

Омары жирны — все насквозь,

Им любо танцевать с тобой,

Мой благороднейший Лосось!

 

 

Хор:

Лосось! Плыви и вверх, и вниз!

Лосось! Всем телом изогнись!

Рыб в море много завелось,

Но лучше всех — Лосось!

 

 

Мисс Джонс

 

[Это шаловливое стихотворение написано в жанре попурри и составлено из двадцати двух мелодий, начиная с песенки «Капитан и Его Усы», кончая «Правь, Британия…»]

 

 

Меланхоличные куплеты будут быстренько вам спеты,

Они ж, очки подозревают, чувства сильно задевают,

Ну а последний стон мисс Арабеллы Джонс

Растопит сердце у камней в любой мороз.

Сухопар был Симон Смит, она же сохнет и глядит,

Он звал ее всегда мисс Джонс — не преступив черты,

Чтоб звать по имени — тем более на ты.

Сказала: «Симон дорогой», — он притворился, что глухой.

Затем пришла к сестре: «Сюзана! Как держится он?! —

Крайне странно!»

Сестра в ответ: «Ура! Ура! Так, значит, он влюблен.

Советую — скажи: любим, — пусть правду знает он!

Так напиши ему скорей, коль просит он об этом,

Что нравится нам хладный нрав, особенно же летом.

Скажи: у полицейской будки вам нужно повстречаться —

Примерно в девять, чтоб бежать и тайно повенчаться

С верной Арабеллой».

Вот написала — подписала — запечатала — послала — надела

самый праздничный наряд:

Браслеты — броши — серьги — ожерелья и часы — пенсне

и кольца, в коих бриллиант.

Мужчина от природы слаб и думает по простоте: все дело

в красоте.

Она все ходит мимо торговца у ворот и ждет — прибудет Симон,

но Симон не идет.

Мерзла, кашляла в саду пустом, но, усадив на стул ее,

Кожевник дал пальто — и завернул ее.

От холода она изнемогла,

Но все же позвала, шепча: «Приди скорей, мой Симон, хоть

долго я ждала.

Хоть час уж минул, любимый Симон, придешь — я знаю, друг,

Но нет и речи, что время встречи ты перепутал вдруг.

Мой Симон! Мой Симон! О, прелестный сэр! О, прелестный сэр!

Милый Симон Смит, нежный Симон Смит!

Смотри идут: церковные часы, там — городские, и станционные

часы, и все часы людские и все они двенадцать бьют!

Ты опоздал непоправимо, а я ждала, любимый Симон.

Хоть жизнь устроена хитро, тебя дождусь я просто: пройдешь ты

рано утром, придешь ты рано утром.

А мы по морю — и кеб ускорим — и будем вскоре мы в

Гретна-Грин[19].

Когда же я и Симон Смит — о, что за грубое имя! Вульгарное имя!

Не буду счастлива, пока не сменит имя, когда он женится на мне,

то он полюбит так меня, что он послушает, наверно!

И будет зваться Клэром —»

Мечталось в новолунье, сев на валун, ей:

Ждала — придет, ждала — найдет; она же станет неповторимой,

если вместо Симон… а за спиной был странный господин,

Но вежливый: «Что ж, доброй ночи, мэм!

Я удивлен, что вы одна — не удивляйтесь, я один!

Вы беззащитны — вам воров бояться надо.

Посмотрим! Одолжите мне — ведь злато, как из клада —

Колец излишки, все барахлишко. Зачем кричать так часто?

Давно покинул полицейский свой участок.

На кухне…» «О, вор вероломный и отъявленный злодей! —

Ее крик стал сердитей и смелей. —

Когда впервые Смиту руку отдала, я никогда бы не догадалась:

он насолит столь изрядно.

Полиция ведь рядом? Симон, Симон! Как мог уязвить свою

любовь?»

Сидят-галдят, галдят среди кухарок стражи, так сказать,

гражданского порядка.

Сыщик слышал — вопль и слезы прыщут:

«Отчего же полисмена никогда, никогда не сыщут?»

 

http://royallib.ru/author/kerroll_lyuis.html


[1] Т. е. джемом без ведра. Обратите внимание на красоту рифмы.

 

[2] В ритме — удар и еще две трети удара в секунду.

 

[3] Во всяком случае, пока курицу не нафаршировали яйцами, что нежелательно.

 

[4] Куриный домишко.

 

[5] То есть коготок и клювик.

 

[6] Разит во вне, то есть истекает собственной сущностью.

 

[7] Возможно, это один из двух добрых молодцев.

 

[8] Имеется в виду билет «туда — обратно», — эта система совершенно замечательна. В определенные дни человек может совершить поездку и вернуться домой, заплатив за проезд в один конец.

 

[9] Неприятность, кроме всего прочего, состоит в том, что билет «туда — обратно» нельзя использовать на следующий день.

 

[10] Возможно, это «взрывное сердце» принадлежит все тому же пареньку.

 

[11] Дом Пастора, как считалось, был построен во времена Эдварда VI, но теперь, благодаря недавним открытиям, мы можем отнести его постройку к значительно более раннему периоду. На острове, созданном рекой Тиз, найден камень, на котором начертана буква «А», указывающая, по-видимому, на имя великого короля Альфреда, в правление которого, скорее всего, этот дом и был построен.

 

[12] Автор просит прощения за то, что вывел осла под столь благородным именем.

 

[13] Полный отчет об истории и злоключениях этих интересных созданий можно найти в первом «Лэ, исполненном скорби».

 

[14] Факт этот действительно уникален: ослица взяла манеру платить пинком за каждый данный ей пинок.

 

[15] Альфред Лонгбоу — отважный рыцарь, он не только имел сердце из стали и нервы из железа, но позже он выработал привычку — носить кирпич в глазу.

 

[16] Она была сестрой их обоих.

 

[17] Читатель, видимо, придет в замешательство, не понимая, в чем же суть триумфа, ведь рыцарь не добился цели, а ослица, что совершенно очевидно, вышла победительницей; однако мы должны с прискорбием признаться в том, что не можем дать этому феномену достойного объяснения.

 

[18] Это куда больше подходит настоящему рыцарю, чем «кукурузное поле», которое римский народ, проявив свою чрезвычайную глупость, отдал в дар своему отважному воителю (Гораций). — Прим. пер.

 

[19] Гретна-Грин — шотландская деревня, где тайно венчались пары. — Прим. пер.

 

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.