Сделай Сам Свою Работу на 5

В.В. Воровский Леонид Андреев





Если вы попросите современного интеллигентного русского читателя назвать наиболее талантливых авторов наших дней, он, наверное, на одно из первых мест -- если не на первое -- поставит Леонида Андреева. И тем не менее этот самый читатель прочитывает каждую новую вещь Андреева с неудовлетворенным чувством: "Нет, это не то; эта вещь автору не удалась". И почти все, что дал литературе Л. Андреев, сводится в конце концов к длинному ряду таких неудавшихся произведений.

Итак, с одной стороны -- общепризнанный крупный талант, с другой -- вечно не удающиеся произведения. И этот суд "толпы" в общих чертах совпадает с судом критики. Очевидно, в самой основе творчества Л. Андреева заложено какое-то противоречие, и это противоречие мешает автору успешно осуществлять задуманные им планы, воплощать в художественные произведения преследующие его идеи и образы; это противоречие нарушает цельность, а с нею и силу его произведений, оставляя их какими-то недоделанными.

В чем же заключается указанное противоречие? Быть может, разобравшись в нем, поняв его, мы сможем понять и особенности таланта, и причины неудачливости Л. Андреева.



Если вы просмотрите все произведения Л. Андреева за минувшие одиннадцать лет, вы увидите, что -- за небольшими исключениями -- он затрагивает по преимуществу социальные темы.

Леонид Андреев именно противопоставляет всем многообразным вопросам жизни общества и личности лишь неизменные: смерть, безумие и тьму, то есть физическую, интеллектуальную и нравственную смерть. Это его ответ на все наши запросы. Словно перед пытливой душой автора поставили черное стекло, поглотившее все яркие, жизнерадостные, красочные лучи, и грустный флер закрывает от него весь многоцветный мир.

Л. Андреев унаследовал от предшествовавших поколений русских художников-интеллигентов две противоречивых наклонности: болезненное тяготение к вопросам общественности и безнадежный пессимизм в оценке их. Это все то же основное противоречие андреевского творчества.

Грандиозные мировые и общественные вопросы не под силу односторонней, узкой мысли Л. Андреева. Он захотел поднять большую тяжесть и надорвался. И эта надорванность, этот противоречивый разлом красной нитью проходят через всю его деятельность. Душу большого художника тянет к вопросам огромной важности, но публицистическая мысль его, стесненная ограниченными формулами, подсказанными узким взглядом на жизнь, бессильна перед величием этих вопросов.



Психология Л. Андреева как художника, его взгляды, его мрачный пессимизм, его неверие в будущее, его апология смерти и тьмы -- все это характерные черты типичной русской интеллигенции, заполнившей своими мечтами и стремлениями более полувека русской общественности и литературы, а ныне окончательно вырождающейся. И не только это: самая неуверенность и неустойчивость автора в своих собственных взглядах, частые противоречия, затемняющие ясность его основной мысли, наконец, та поспешность и легкость, с которой он реагирует на злободневные темы, -- вся эта неустойчивость и нервозность тоже от этой интеллигенции.

Л. Андреев, подобно этой интеллигенции, насквозь пропитан публицистикой. Интеллигенция искони считала публицистику своей стихией. Со времен Белинского она вносила ее в критику, в искусство, в науку. Поэтому, она не создала ни мощного искусства ("борьба мешала быть поэтом"), ни чисто художественной критики. Она и мыслит и творит публицистически. И Леонид Андреев до конца ногтей публицист.

Л. Андреев стоит в конце пути рационалистической интеллигенции, там, где она уже изверилась во всем, сомневается во всем, ставит на всем крест. И его задача -- не возвеличение "господина великого разума", а, напротив, провозглашение его банкротом.



В пьесе "К звездам" Николай -- этот во всех отношениях идеальный юноша -- лишается, после крушения революции, рассудка. В минуту безумия он говорит: "Я не могу понять железной решетки. Что такое железная решетка? -- она между мною и небом". После крушения русской революции тот же вопрос поставил сам автор в рассказе "Мои записки". Здесь герой рассказа, посаженный в тюрьму по подозрению в убийстве, приходит к признанию "философии железной решетки", наиболее разумной и справедливой. Заметив однажды, что голубое небо особенно красиво сквозь решетку, он говорит: "Не есть ли это действие эстетического закона контрастов, по которому голубое чувствуется особенно сильно наряду с черным? или не есть ли это проявление иного, высшего закона, по которому безграничное постигается человеческим умом лишь при непременном условии введения его в границы, например, включения в квадрат".

Этими словами Л. Андреев бессознательно сказал горькую правду о психологии вырождающейся интеллигенции, а тем самым косвенно о своей психологии. Ибо за печальным рассказом о человеке, постигшем формулу железной решетки, кроется еще более печальный рассказ о трагедии современного интеллигента, отколотого от общества, одинокого со своей сверлящей мыслью.

. Когда Николай ("К звездам") сходит с ума, его невеста Маша проклинает жизнь. "Зачем жить, -- восклицает она, -- когда лучшие погибают, когда разбита прекрасная форма! Нет оправдания жизни, нет ей оправдания". Казалось бы, единственным оправданием жизни Маши после этого была бы беспощадная борьба за такие условия, при которых лучшие не гибли бы. Но андреевская героиня должна творить волю пославшего ее автора, и мысль ее делает совершенно неожиданный поворот. "Я построю город, -- говорит она, -- и поселю в нем всех старых, всех убогих, калек, сумасшедших, слепых. Там будут глухонемые от рождения и идиоты, там будут изъеденные язвами, разбитые параличом. Там будут убийцы... Там будут предатели и лжецы и существа, подобные людям, но более ужасные, чем звери. И дома будут такие же, как жители: кривые, горбатые, слепые, изъязвленные, дома -- убийцы, предатели. Они будут падать на головы тех, кто в них поселится, они будут мять и душить мягко. И у нас будут постоянные убийства, голод и плач; и царем города я поставлю Иуду и назову город "К звездам"!" Это -- чисто андреевский поворот мысли: в нем нет обязательной логики, в нем есть лишь своеобразная психологическая обязательность, весьма характерная для автора, а потому сейчас интересная и ценная для нас. Если я не могу обеспечить неприкосновенность прекрасной формы, если я не могу обеспечить, чтобы мир свободно заселялся лучшими из людей -- пусть же ничего не будет, пусть мир заполнят калеки, прокаженные, убийцы. Либо полное торжество добра -- либо топчите добро в грязь.

Этот парадоксальный вывод еще ярче и откровеннее сделан Л. Андреевым в позднейшем рассказе "Тьма", где он противопоставил две силы носителя "света" -- молодого революционера-террориста и носительницу "тьмы" -- проститутку. И при столкновении двух, "правд" побеждает правда публичного дома.

Для человека, мыслящего рационалистически, жизнь современного общества должна казаться нелепой, иррациональной. Вот, например, люди три раза в неделю собирались играть в винт, а когда один из них за игрой умер, оказалось, что никто даже не знал ни его адреса, ни его личной жизни ("Большой шлем"). Уже первым этим рассказом автор с недоумением остановился перед загадкой жизни: что ты и, главное, к чему ты? И почти в каждом своем рассказе заглядывал он в тот или иной уголок жизни человеческого общества и всюду видел нелепость и бессмыслицу, зло и насилие.

Подобно тому, как эволюционировала мысль Л. Андреева в унисон с идейными перипетиями интеллигенции, эволюционировала и его художественная манера творчества и письма. Ибо художественная форма и стиль тесно связаны с мыслью автора и неизбежно должны следовать всем ее изменениям. В смысле приемов творчества у Л. Андреева определенно намечаются те же три периода; первый период чисто реалистической трактовки тем; он простирается приблизительно до 1902 года (до рассказов "Мысль" и "В тумане"). Второй период захватывает последующие рассказы и драмы ("К звездам" и "Савва"). Здесь отступление от реализма сказывается в определенном подборе и подчеркивании образов и оборотов с явным намерением одностороннего воздействия на психику читателя. Наконец, третий период -- это период так называемой стилизации или, вернее, схематизации. Он начинается "Жизнью человека" и тянется до настоящего времени. Правда, Л. Андреев не особенно придерживается определенной манеры. Так, после "Царя-Голода" он дал чисто реалистическую вещь -- "Дни нашей жизни". Реалистичен по существу и "Рассказ о семи повешенных", хотя здесь стилизация наложила свой отпечаток.

В общем, манера композиции и стиль Андреева -- хоть и создавались под многообразными влияниями -- приспособились к основному настроению автора; как само это настроение, так и приемы творчества у него болезненны, вычурны, неустойчивы, с резкими скачками от яркого реализма к дикой фантастике, от трагического к карикатуре, от богатства образами к тощей искусственной схематизации.

Выбор злободневных животрепещущих тем, трактовка их в тревожащих, дергающих нервы тонах, надорванное, болезненно реагирующее перо -- все эти качества свойственны скорее публицисту и, будя сейчас непомерный интерес к произведениям Л. Андреева, уменьшают их прочную, длительную художественную ценность. Искусство ревниво и тяжко карает всякую измену.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.