Не на север и на юг, как мне всегда представлялось в ее отрывочных воспоминаниях, а вверх и вниз.

Очертания горного пика. Линии, которые вели к Джареду и Джейми. Первая линия, первый ориентир.

Я найду их.

«Мы найдем их, – поправила меня Мелани. – Ты не знаешь всех направлений. Это как с хижиной, я никогда не говорю тебе всего».

– Не понимаю. Куда она ведет? Куда может привести гора? – Едва я представила, что Джаред рядом, что я могу увидеться с Джейми, сердце забилось быстрее.

Она показала мне ответ.

– Это всего лишь линии. А дядя Джеб просто старый чудак. Полный чудик, как и все родственники по отцовской линии. – Я пытаюсь вырвать альбом из рук Джареда, а он даже не замечает моих усилий.

– Полный чудик, как мама Шэрон? – парирует он, все еще изучая темные карандашные отметки, портящие обложку старого фотоальбома. Единственная вещь, уцелевшая за годы наших скитаний. Даже записи, оставленные моим выжившим из ума дядей Джебом во время его последнего визита к нам, навевают ностальгию.

– Один – ноль в твою пользу.

Если Шэрон еще жива, то только потому, что ее мать, полоумная тетушка Мэгги, на пару с дядей Джебом претендовала на звание самого безумного члена сумасшедшей семейки Страйдер. Отца эта семейная черта, можно сказать, обошла стороной – по крайней мере, у нас не было секретного бункера на заднем дворе, – остальные же его братья и сестра, тетя Мэгги, дядя Джеб и дядя Гай ревностно верили в любые теории заговора. Дядя Гай умер еще до того, как остальных смело вторжение – в дорожной аварии, такой обыкновенной, что ни Мэгги, ни Джеб не смогли ни к чему придраться.

Отец любовно прозвал их «Чокнутые». «Думаю, пора навестить Чокнутых», – заявлял он, и мама стонала. В результате подобные заявления звучали отнюдь не часто.

В один из таких редких визитов в Чикаго Шэрон отвела меня в потайное убежище матери. Мы, конечно же, попались – у тетушки Мэгги повсюду стояли ловушки. Шэрон устроили выволочку, и хотя я поклялась, что никому не скажу, у меня было чувство, что тетушка Мэгги не успокоится, пока не построит новый тайник.

Но я помню, где находился первый. Я представляю себе Шэрон, живущую, как Анна Франк, в самом центре оккупированного города, среди врагов. Мы должны ее найти и взять к себе.

Джаред прерывает мои размышления.

– Именно чудики и должны были выжить. Люди, предсказавшие приход Большого Брата. Люди, которые заподозрили всех вокруг еще до того, как все вокруг сделались опасными. Люди, заранее подготовившие укрытия. – Джаред улыбается, не выпуская из рук альбом. А затем его голос мрачнеет. – Люди вроде моего отца. Если бы он и мои братья не схватились за оружие… Спрятались бы с нами, и все.

Я слышу боль в его голосе и говорю чуть мягче.

– Ладно. Тут ты прав, согласна. Только вот эти линии ничего не значат.

– Скажи мне еще раз, что он сказал, когда нарисовал их.

Я вздыхаю. Дядя Джеб спорил с папой. Дядя Джеб пытался убедить папу, что никому нельзя доверять. Папа отшучивался. Дядя Джеб схватил со стола фотоальбом и… нацарапал на обложке какие-то линии. Папа рассердился, сказал, что мама будет ругаться. Джеб ответил: «Мать Линды просила вас всех ее навестить, ведь так? Вот так, ни с того ни с сего? Расстроилась, что приедет только Линда? Я тебе вот что скажу, Тревор: Линда вернется на удивление покладистой. О, конечно, она может притвориться, что сердится, но разницу ты заметишь». Тогда это казалось полной бессмыслицей, но папу слова Джеба сильно расстроили. Он велел дяде убираться, тот уперся, стал предупреждать, просил опомниться, пока не поздно, схватил меня и прошептал: «Не давайся им, девочка. Иди с самого начала, по линиям. Дядя Джеб приготовил безопасное место». После этого отец и вышвырнул его за дверь.

Джаред рассеянно кивает, все еще изучая линии.

– С начала… по линиям… Наверняка они что-то значат.

– Значат? Эти каракули? И на карту-то не похоже: даже не соединяются между собой.

– Взгляни, в первой точно что-то есть. Что-то знакомое. Я где-то уже такое видел!

Я вздыхаю.

– Может, он сказал тете Мэгги, и у нее есть карта получше.

– Может, – соглашается Джаред, не отрывая взгляд от каракулей дяди Джеба.

Мелани тащит меня в прошлое, к какому-то давнему воспоминанию – воспоминанию, которое долго от нее ускользало. Я с удивлением понимаю, что она соединила эти два кусочка, старый и свежий, совсем недавно. Когда я уже была здесь. Поэтому-то линии, самый-самый заветный ее секрет, все-таки просочились через прочные заслоны, – слишком внезапно она наткнулась на разгадку.

В этом расплывчатом детском воспоминании Мелани сидит на коленях отца и держит в младенческих ручках с пухлыми пальчиками все тот же альбом – правда, пока не такой потрепанный. Странное ощущение – видеть свое тело в детстве.

Открыта первая страница.

– Помнишь, где это? – спрашивает папа, показывая на старую пожелтевшую фотографию наверху страницы. За долгие годы бумага совсем истончилась – снимок сделан каким-нибудь прапрапрапрадедушкой.

– Отсюда пошли все Страйдеры, – отвечаю я, повторяя урок.

– Верно. Это старое ранчо Страйдеров. Тебя однажды туда возили, года полтора тебе было, не помнишь, наверное. – Папа смеется. – Эта земля принадлежала Страйдерам с самого начала…

Фотография всплывает в памяти: фотография, на которую она смотрела тысячу раз, но не видела. Черно-белый, выцветший снимок. Бревенчатый дом посреди пустыни; на переднем фоне – невысокая ограда из поперечных досок; между оградой и домом – размытые силуэты лошадей. А дальше, за всем этим, знакомый резкий профиль…

По верхнему краю, на желтоватом фоне карандашом нацарапаны слова: «Ранчо Страйдеров, 1904, утром в тени…»

– В тени Пикачо-Пика, – тихо произношу я.

«Он тоже догадался бы, даже если они так и не нашли Шэрон. Я знаю, Джаред понял бы. Он умнее меня, и у него есть фотография – наверное, он раскрыл секрет даже раньше меня… Может быть, он совсем рядом».

При этой мысли Мелани охватило такое возбуждение, что глухая стена в моей голове растворилась.

Теперь я видела все их путешествие, видела, как они с Джаредом и Джейми пробираются окольными тропами, всегда ночью, в неприметной краденой машине. Неделями. Видела, как они расстались в лесопарке неподалеку от города, так непохожем на привычную пустыню. Холодный лес, где ждали Джаред и Джейми, в некотором роде был безопаснее скудной пустынной растительности – за толстыми ветвями деревьев хотя бы можно было укрыться. Впрочем, незнакомые звуки и запахи казались куда опаснее.

Затем разлука, воспоминание, болезненное до дрожи, которое мы дружно поспешили проскочить. Дальше – заброшенное здание, где пряталась Мелани, высматривая в окна соседний дом. Там, между стен или в потайном подвале, она надеялась встретить Шэрон.

«Зря я тебе показала, – устало подумала Мелани. Ее утомил наплыв воспоминаний, попытки убедить и сдержать меня. – Ты скажешь им, где ее искать. Ее ты тоже убьешь».

– Да, – вслух проговорила я. – Я выполню свой долг.

«Почему? – прошептала она сонно. – Разве это сделает тебя счастливой?»

Я не хотела с ней спорить и поэтому промолчала.

Гора надвигалась. Еще немного – и мы окажемся под ней. Показалась небольшая автозаправка с магазинчиком и закусочной, а рядом – заасфальтированная площадка, место для домов на колесах. Сейчас, в разгар летней жары, она почти пустовала.

Что теперь? Остановиться пообедать – или, скорее, поужинать?

Заправиться и ехать дальше в Тусон, чтобы поделиться недавними открытиями с Искательницей?

Эта мысль внушала такое отвращение, что пустой желудок запротестовал. Я непроизвольно сжала челюсти, ударила по тормозам, и машина с визгом встала посреди дороги. Мне повезло, что сзади никто не ехал. Никто не остановился, не стал предлагать помощь и проявлять заботу. Шоссе пустовало. Солнце пекло, и асфальт местами почти таял в облаке густого марева.

Почему же я чувствовала себя предательницей, собираясь поступить, как велел долг? В моем первом языке, истинном языке Души, на котором говорили только на планете Истоке, не было слова «предательство» или «предатель». И даже слова «верность» – потому что без противоположного понятия оно тоже теряет смысл.

И все же, едва подумав об Искательнице, я испытала глубокое чувство вины. Нельзя говорить ей о том, что я узнала. Нельзя? Почему? Я торопливо отвергла подобные рассуждения. Стоять здесь, ждать и слушать уговоры носителя – вот настоящее предательство. Немыслимое для Души.

И все-таки я знала, чего хочу, – так страстно и жадно я не хотела ничего за все мои восемь жизней. Стоило зажмуриться на солнце, под веками плясал образ Джареда – не воспоминание Мелани, а мое воспоминание о ее воспоминании. Она ничего мне не внушала. Она лишь ждала, почти неощутимая в моей голове, – я представила, как она, словно бы затаив дыхание, покорно ждала моего решения.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: