XIX. Третий cон Веры Павловны 9 глава
- Так ты, значит, еще безнравственнее? - спрашивает меня проницательный
читатель, вылупив глаза от удивления тому, до какой непостижимой
безнравственности упало человечество в моем персонаже.
- Гораздо безнравственнее, - говорю я, неизвестно, вправду ли, насмех
ли над проницательным читателем.
Переписка продолжалась еще три-четыре месяца, - деятельно со стороны
Кирсановых, небрежно и скудно со стороны их корреспондента. Потом он и вовсе
перестал отвечать на их письма; по всему видно было, что он только хотел
передать Вере Павловне и ее мужу те мысли Лопухова, из которых составилось
такое длинное первое письмо его, а исполнив эту обязанность, почел
дальнейшую переписку излишнею. Оставшись раза два-три без ответа, Кирсановы
поняли это и перестали писать.
IV
Вера Павловна отдыхает на своей мягкой кушетке, дожидаясь мужа из его
гошпиталя к обеду. Ныне она мало хлопотала в кухне над сладкими прибавками к
обеду, ей хотелось поскорее прилечь, отдохнуть, потому что она досыта
наработалась в это утро, и уж давно так, и еще довольно долго будет так, что
она будет иметь досыта работы по утрам: ведь она устраивает другую швейную в
другом конце города. Вера Павловна Лопухова шила на Васильевском. Вера
Павловна Кирсанова живет в Сергиевской улице, потому что мужу нужно иметь
квартиру ближе к Выборгской стороне {125}. Мерцалова очень хорошо пришлась
по той швейной, которая была устроена на Васильевском, - да и натурально:
ведь она и мастерская были уж очень хорошо знакомы между собою. Вера
Павловна, возвратившись в Петербург, увидела, что если и нужно ей бывать в
этой швейной, то разве изредка, ненадолго; что если она продолжает бывать
там почти каждый день, то, собственно, потому только, что ее влечет туда ее
привязанность, и что там встречает ее привязанность; может быть, на
несколько времени еще и не вовсе бесполезны ее посещения, все-таки Мерцалова
еще находит иногда нужным советоваться с нею; но это берет так мало времени
и бывает все реже; а скоро Мерцалова приобретет столько опытности, что вовсе
перестанет нуждаться в Вере Павловне. Да, уж и в первое время по возвращении
в Петербург Вера Павловна бывала в швейной на Васильевском больше, как
любимая гостья, чем как необходимое лицо. Чем же заняться? - ясно, чем:
надобно основать другую швейную, в своем новом соседстве, в другом конце
города.
И вот основывается новая мастерская в одном из переулков, идущих между
Бассейною и Сергиевской. С нею гораздо меньше хлопот, чем с прежнею: пять
девушек, составившие основной штат, перешли сюда из прежней мастерской, где
места их были заняты новыми; остальной штат набрался из хороших знакомых тех
швей, которые работали в прежней мастерской. А это значит, что все было уже
приготовлено более, чем на половину: цель и порядок швейной были хорошо
известны всем членам компании, новые девушки прямо и поступали с тем
желанием, чтобы с первого же раза было введено то устройство, которого так
медленно достигала первая мастерская. О, теперь дело устройства идет в
десять раз быстрее, чем тогда, и хлопот с ним втрое меньше. Но все-таки
много работы, и Вера Павловна устала ныне, как уставала и вчера, и третьего
дня, как уставала уж месяца два, только еще два месяца, хотя уже больше
полгода прошло со времени второго замужества; что ж, надобно же было сделать
себе свадебный праздник, и она праздновала долго. Но теперь она уж принялась
за работу.
Да, ныне она наработалась и отдыхает, и думает о многом, о многом, все
больше о настоящем: оно так хорошо и полно! оно так полно жизни, что редко
остается время воспоминаньям; воспоминания будут после, о, гораздо после, и
даже не через десять лет, не через двадцать лет, а после: теперь еще не их
время и очень еще долго будет не их время. Но все-таки бывают они и теперь,
изредка, вот, например и ныне ей вспомнилось то, что чаще всего вспоминается
в этих нечастых воспоминаниях. Вот что ей вспоминается:
V
- Миленький! я еду с тобой!
- Да ведь с тобою нет твоих вещей.
- Миленький мой, завтра же поеду вслед за тобою, когда ты не хотел
взять меня с собою ныне.
- Подумай. Посмотри. Подожди моего письма. Оно будет завтра же.
Вот она возвращается домой; что она чувствовала, когда ехала с Машею
домой, что чувствовалось и думалось ей во всю эту длинную дорогу с
Московской станции за Средний проспект? Она сама не знает, так она потрясена
была быстрым оборотом дела: еще не прошло суток, да, только через два часа
будут сутки после того, как он нашел ее письмо у себя в комнате, и вот он уж
удалился, - как это скоро, как это внезапно! В два часа ночи она еще ничего
не предвидела, он выжидал, когда она, истомленная тревогою того утра, уж не
могла долго противиться сну, вошел, сказал несколько слов, и в этих немногих
словах почти все было только непонятное предисловие к тому, что он хотел
сказать, а что он хотел сказать, в каких коротких словах сказал он: "Я давно
не видел своих стариков, - съезжу к ним; они будут рады" - только, и тотчас
же ушел. Она бросилась вслед за ним, хоть он, вошедши, и брал с нее слово не
делать этого, бросилась за ним - где ж он? "Маша, где ж он, где ж он?" Маша,
еще убирающая чайные принадлежности после недавних гостей, говорит: "Дмитрий
Сергеич ушел; сказал, когда проходил: - я иду гулять". И она должна была
лечь спать: и странно, как могла она уснуть? Но ведь она не знала же, что
это будет в то же утро, которое уже светало; он говорил, что они еще успеют
переговорить обо всем. И едва она успела проснуться, уж пора ехать на
железную дорогу. Да, все это только мелькнуло перед ее глазами, как будто не
было это с нею, будто ей кто-то торопливо рассказывал, что это было с
кем-то. Только теперь, возвратившись домой с железной дороги, она очнулась и
стала думать что же теперь с нею, что же с ней будет?
Да, она пойдет в Рязань. Поедет. Иначе нельзя ей. Но это письмо? Что
будет в этом письме? Нет, что же ждать этого письма для того, чтобы
решиться? Она знает, что будет в нем. Но все-таки надобно отложить решение
до письма. К чему же отлагать? Она поедет. Да, она поедет. Это думается час,
это думается два, это думается три, четыре часа. Но Маша проголодалась и уж
в третий раз зовет ее обедать, и в этот раз больше велит ей, чем зовет. Что
ж, и это рассеяние. "Бедная Маша, как я заставила ее проголодаться". - "Да
что же вы ждали меня, Маша, - вы бы давно обедали, не дожидаясь меня". -
"Как это можно, Вера Павловна". И опять думается час, два: "Я поеду. Да,
завтра же поеду. Только дождусь письма, потому что он просил об этом. Но,
что бы ни было написано в нем, - да ведь я и знаю, что будет в нем, все
равно, что бы ни было написано в нем, я поеду". Это думается час, и два; -
да, час думается это; но два, думается ли это? Нет, хоть и думается все это
же, но думаются еще четыре слова, такие маленькие четыре слова: "он не хочет
этого", и все больше и больше думаются эти четыре маленькие слова, и вот уж
солнце заходит, а все думается прежнее и эти четыре маленькие слова; и вдруг
перед самым тем временем, как опять входит неотвязная Маша и требует, чтобы
Вера Павловна пила чай - перед самым этим временем, из этих четырех
маленьких слов вырастают пять других маленьких слов: "и мне не хочется
этого". Как хорошо сделала неотвязная Маша, что вошла! - она прогнала эти
новые пять маленьких слов.
Но и благодетельная Маша ненадолго прогнала эти пять маленьких слов,
сначала они сами не смели явиться, они вместо себя прислали опровержение
себе: "но я должна ехать", и только затем прислали, чтобы самим вернуться,
под прикрытием этого опровержения: в один миг с ним опять явились их
носители, четыре маленькие слова, "он не хочет этого", и в тот же миг эти
четыре маленькие слова опять превратились в пять маленьких слов: "и мне не
хочется этого". И думается это полчаса, а через полчаса эти четыре маленькие
слова, эти пять маленьких слов уже начинают переделывать по своей воле даже
прежние слова, самые главные прежние слова: и из двух самых главных слов "я
поеду" вырастают три слова: уж вовсе не такие, хоть и те же самые: "поеду ли
я?" - вот как растут и превращаются слова! Но вот опять Маша: "я ему, Вера
Павловна, уж отдала целковый, тут надписано: если до 9-ти часов принесет,
так целковый, позже - так полтинник. Это принес кондуктор, Вера Павловна,
приехал с вечерним поездом: говорит, как обещался, так и сделал, для
скорости взял извозчика". Письмо от него! - да! Она знает, что в этом
письме: "не езди", но она все-таки поедет, она не хочет слушать этого
письма, не послушает его, она все-таки поедет, поедет. Нет, в письме не то,
- вот что в нем, и чего нельзя не слушать: "Я еду в Рязань; но не прямо в
Рязань. У меня много заводских дел по дороге. Кроме Москвы, где, по
множеству дел, мне надобно прожить с неделю, я должен побывать в двух
городах перед Москвою, в трех местах за Москвою, прежде чем попаду в Рязань.
Сколько времени где я проживу, когда буду где, - этого нельзя определить, уж
и по одному тому, что в числе других дел мне надобно получить деньги с наших
торговых корреспондентов; а ты знаешь, милый друг мой" - да, это было в
письме: "милый мой друг", несколько раз было, чтоб я видела, что он все
попрежнему расположен ко мне, что в нем нет никакого неудовольствия на меня,
вспоминает Вера Павловна: я тогда целовала эти слова "милый мой друг", - да,
было так: - "милый мой друг, ты знаешь, что когда надобно получить деньги,
часто приходится ждать несколько дней там, где рассчитывал пробыть лишь
несколько часов. Поэтому я решительно не знаю, когда доберусь до Рязани; но
только, наверное, не очень скоро". Она почти слово в слово помнит это
письмо. Что ж это? Да, он совершенно отнял у нее возможность схватиться за
него, чтоб удержаться подле него. Что ж ей теперь делать? И прежние слова:
"я должна ехать к нему" превращаются в слова: "все-таки я не должна видеться
с ним", и этот "он" уж не тот, о котором думалось прежде. Эти слова заменяют
все прежние слова, и думается час, и думается два: "я не должна видеться с
ним"; и как, когда они успели измениться, только уже изменились в слова:
"неужели я захочу увидеться с ним? - нет"; и когда она засыпает, эти слова
сделались уже словами: "неужели же я увижусь с ним?" - только где ж ответ?
когда он исчез? И едва ли уж не выросли они, да, они выросли в слова:
"неужели ж я не увижусь с ним?" И когда она засыпает на заре, она засыпает
уж с этими словами: "неужели ж я не увижусь с ним?"
И когда она просыпается поздно поутру, уж вместо всех прежних слов все
только борются два слова с одним словом: "не увижусь" - "увижусь" - и так
идет все утро; забыто все, забыто все в этой борьбе, и то слово, которое
побольше, все хочет удержать при себе маленькое слово, так и хватается за
него, так и держит его: "не увижусь"; а маленькое слово все отбегает и
пропадает, все отбегает и пропадает: "увижусь"; забыто все, забыто все, в
усилиях большего слова удержать при себе маленькое, да, и оно удерживает
его, и зовет на помощь себе другое маленькое слово, чтобы некуда было
отбежать этому прежнему маленькому слову: "нет, не увижусь"... "нет, не
увижусь", - да, теперь два слова крепко держат между собою изменчивое самое
маленькое слово, некуда уйти ему от них, сжали они его между собою: "нет, не
увижусь" - "нет, не увижусь"... "Нет, не увижусь", - только что ж это делает
она? шляпа уж надета, и это она инстинктивно взглянула в зеркало: приглажены
ли волоса, да, в зеркале она увидела, что на ней шляпа, и из этих трех слов,
которые срослись было так твердо, осталось одно, и к нему прибавилось новое:
"нет возврата". Нет возврата, нет возврата. "Маша, вы не ждите меня обедать:
я не буду ныне обедать дома".
- Александр Матвеич еще не изволили возвращаться из гошпиталя, -
спокойно говорит Степан, да и как же не говорить ему спокойно, с флегмою? В
ее появлении нет ничего особенного: прежде, - еще недавно, она часто бывала
здесь. "Я и думала так; все равно, я посижу. Вы не говорите ему, что я
здесь". Она берет какой-то журнал - да, она может читать, она видит, что
может читать: да, как только "нет возврата", как только принято решение, она
чувствует себя очень спокойно. Конечно, она мало читала, она вовсе не
читала, она осмотрела комнату, она стала прибирать ее, будто хозяйка;
конечно, мало прибрала, вовсе не прибирала, но как она спокойна: и может
читать, и может заниматься делом, заметила, что из пепельницы не выброшен
пепел, да и суконную скатерть на столе надобно поправить, и этот стул
остался сдвинут с места. Она сидит и думает: "нет возврата, нет выбора;
начинается новая жизнь" - думает час, думает два: "начинается новая жизнь.
Как он удивится, как он будет счастлив. Начинается новая жизнь. Как мы
счастливы". Звонок; она немного покраснела и улыбнулась; шаги, дверь
отворяется. - "Вера Павловна!" - он пошатнулся, да, он пошатнулся, он
схватился за ручку двери; но она уж побежала к нему, обняла его: "милый мой,
милый мой! Как он благороден! как я люблю тебя! я не могла жить без тебя!" и
потом - что было потом? как они перешли через комнату? Она не помнит, она
помнит только, что подбежала к нему, поцеловала его, но как они перешли
через комнату, она не помнит, и он не помнит; они только помнят, когда они
уже обходили мимо кресел, около стола, а как они отошли от двери... Да, на
несколько секунд у обоих закружилась голова, потемнело в глазах от этого
поцелуя... - "Верочка, ангел мой!" - "Друг мой, я не могла жить без тебя.
Как долго ты любил меня, и молчал! Как ты благороден! Как он благороден,
Саша!" - "Расскажи же, Верочка, как это было?" - "Я сказала ему, что не могу
жить без тебя; на другой день, вчера, он уж уехал, я хотела ехать за ним,
весь день вчера думала, что поеду за ним, а теперь, видишь, я уж давно
сидела здесь". - "Но как ты похудела в эти две недели, Верочка, как бледны
твои руки!" Он целует ее руки. "Да, мой милый, это была тяжелая борьба!
Теперь я могу ценить, как много страдал ты, чтобы не нарушать моего покоя!
Как мог ты так владеть собою, что я ничего не видела? Как много ты должен
был страдать!" - "Да, Верочка, это было не легко", он все целует ее руки,
все смотрит на них, и вдруг, она хохочет: - "Ах, какая ж я невнимательная к
тебе! Ведь ты устал, Саша, ведь ты голоден!" Она вырывается от него и бежит.
"Куда ты, Верочка?" Но она ничего не отвечает, она уж в кухне и торопливо,
весело говорит Степану: - "Скорее давайте обед, на два прибора, - скорее!
где тарелки и все, давайте, я сама возьму и накрою стол, а вы несите
кушанье. Александр так устал в своем гошпитале, надобно скорее дать ему
обедать". Она идет с тарелками, на тарелках звенят ножи, вилки, ложки. -
"Ха, ха, ха, мой милый! Первая забота влюбленных при первом свиданьи -
поскорее пообедать! Ха, ха, ха!" И он смеется, помогает ей накрывать стол,
много помогает, но больше мешает, потому что все целует ей руки. "Ах,
Верочка, как бледны эти руки!" и все целует их. Они целуются и смеются. -
"Но, Саша, за столом сидеть смирно!" Степан подает суп. За обедом она
рассказывает, как все это было. "Ха, ха, мой милый, как мы едим, влюбленные!
Правда, я вчера ничего не ела". Входит Степан с последним блюдом. "Степан!
Кажется, вы останетесь без обеда от меня!" - "Да, Вера Павловна, придется
прикупить для себя что-нибудь в лавочке". - "Ничего, Степан, вперед вы уж
будете знать, что надобно готовить, кроме самих вас, на двоих. Саша, где ж
твоя сигарочница? Дай мне". Она сама обрезывает для него сигару, сама
закуривает. "Кури, мой милый, а я пока пойду готовить кофе, или ты хочешь
чаю? Нет, мой милый, наш обед должен быть лучше, вы с Степаном слишком мало
заботились об этом". Она возвращается через пять минут, Степан несет за нею
чайный прибор, и, возвратившись, она видит, что сигара Александра погасла. -
"Ха, ха, мой милый, как ты замечтался без меня!" и он смеется. - "Кури же",
- она опять закуривает ему сигару.
И, припоминая все это, Вера Павловна смеется и теперь: "Как же
прозаичен наш роман! Первое свидание - и суп, головы закружились от первого
поцелуя - и хороший аппетит, вот так сцена любви! Это презабавно! Да, как
сияли его глаза! Что ж, впрочем, они и теперь так же сияют. И сколько его
слез упало на мои руки, которые были тогда так бледны, - вот этою теперь уж,
конечно, нет; в самом деле, руки у меня хороши, он говорит правду". И Вера
Павловна, взглянув на свои руки, опускает их на колено, так что оно
обрисовывается под легким, пеньюаром, и она думает опять: "он говорит
правду", и улыбается, ее рука медленно скользит на грудь и плотно прилегает
к груди, и Вера Павловна думает: "правда".
"Ах, что ж это я вспоминаю, - продолжает думать Вера Павловна и
смеется, - что ж это я делаю? будто это соединено с этими воспоминаниями! О,
нет, это первое свидание, состоявшее из обеданья, целованья рук, моего и его
смеха, слез о моих бледных руках, оно было совершенно оригинальное. Я сажусь
разливать чай: "Степан, у вас нет сливок? можно где-нибудь достать хороших?
Да нет, некогда, и наверное нельзя достать. Так и быть; но завтра мы устроим
это. Кури же, мой милый: ты все забываешь курить".
Еще не допит чай, раздается страшный звон колокольчика, и в комнату
влетают два студента, и, в своей торопливости, даже не видят ее. -
"Александр Матвеич, интересный субъект! - говорят они, запыхавшись: - сейчас
привезли, чрезвычайно редкое осложнение". Бог знает, какой латинский термин,
обозначающий болезнь интересного субъекта. "Очень любопытно, Александр
Матвеич, и нужна немедленная помощь, каждые полчаса дороги, мы даже ехали на
извозчике". - "Скорее же, мой милый, спеши", говорит она. Только тут
студенты замечают ее и раскланиваются, и в тот же миг уводят с собою своего
профессора; его сборы были слишком недолги, он все еще оставался в своем
военном сюртуке, и она гонит его, - "оттуда ты ко мне?" говорит она,
прощаясь. - "Да". Долго ждет она вечером: вот и десять часов, его все нет,
вот и одиннадцать, - теперь уж нечего и ждать. Однако что это такое? Она,
конечно, нисколько не беспокоится, не могло же ничего случиться с ним; но,
значит, как же он долго был задержан интересным субъектом! и что этот бедный
интересный субъект, жив ли он теперь, удалось ли Саше спасти его? Да, Саша
был очень долго задержан. Он приехал на другое утро в девять часов, он до
четырех часов оставался в гошпитале: "Случай был очень трудный и интересный,
Верочка". - "Спасен?" - "Да". - "Как же ты встал так рано?" - "Я не
ложился". - "Не ложился? Чтобы не опоздать сюда, не спал ночь! Безбожник!
Изволь отправиться домой и спи до самого обеда, непременно, чтоб я застала
тебя еще непроснувшимся". В две минуты он был уже выпровожен.
Вот какие были два первые свиданья. Но этот второй обед идет уже как
следует; они теперь уже с толком рассказывают друг другу свои истории, а
вчера бог знает, что они говорили; они и смеются, и задумываются, и жалеют
друг друга; каждому из них кажется, что другой страдал еще больше... Через
полторы недели нанята маленькая дача на Каменном острове, и они поселяются
на ней.
VI
Не очень часто вспоминает Вера Павловна прошлое своей нынешней любви;
да, в настоящем так много жизни, что остается мало времени для воспоминаний.
Но когда вспоминает она прошлое, то иногда, - сначала точно, только иногда,
а потом все постояннее, - при каждом воспоминании она чувствует
недовольство, сначала слабое, мимолетное, неопределенное, - кем? чем? - вот
уж ей становится видно, кем: она недовольна собою, за что же? Вот она уже
видит, из какой черты ее характера выходит недовольство, - да, она очень
горда. Но в одном ли прошедшем она недовольна собою? - сначала, да, но вот
она уж замечает, что недовольство собою относится в ней и к настоящему. И
какой странный характер стал заметен в этом чувстве, когда стал выясняться
его характер: будто это не она, Вера Павловна Кирсанова, лично чувствует
недовольство, а будто в ней отражается недовольство тысяч и миллионов; и
будто не лично собою она недовольна, а будто недовольны в ней собою эти
тысячи и миллионы. Кто ж эти тысячи и миллионы? за что они недовольны собою?
Если бы она попрежнему жила больше одна, думала одна, вероятно, не так скоро
прояснилось бы это; но ведь теперь она постоянно с мужем, они все думают
вместе, и мысль о нем примешана ко всем ее мыслям. Это много помогло ей
разгадать свое чувство. Прямо он сам нисколько не мог разъяснить эту
загадку: пока чувство было темно для нее, для него оно было еще темнее; ему
трудно было даже понять, как это возможно иметь недовольство, нисколько не
омрачающее личного довольства, нисколько не относящееся ни к чему личному.
Это было для него странностью, во сто раз более темною, чем для нее. Но
все-таки ей очень помогло то, что она постоянно думала о муже, постоянно
была с ним, смотрела на него, думала с ним. Она стала замечать, что, когда
приходит ей недовольство, оно всегда сопровождается сравниванием, оно в том
и состоит, что она сравнивает себя и мужа, - и вот блеснуло перед ее мыслью
настоящее слово: "разница, обидная разница". Теперь ей понятно.
VII
- Саша, какой милый этот NN (Вера Павловна назвала фамилию того
офицера, через которого хотела познакомиться с Тамберликом, в своем страшном
сне), - он мне привез одну новую поэму, которая еще не скоро будет
напечатана {126}, - говорила Вера Павловна за обедом. - Мы сейчас же после
обеда примемся читать, - да? Я ждала тебя, - все с тобою вместе, Саша. А
очень хотелось прочесть.
- Что ж это за поэма?
- А вот услышишь. Посмотрим, удалась ли ему эта вещь. NN говорит, что
сам он - я говорю про автора, - отчасти доволен ею.
Вот они располагаются в ее комнате, и она начинает читать:
Ой, полна, полна, коробушка.
Есть и ситцы и парча.
Пожалей, моя зазнобушка,
Молодецкого плеча...
- Теперь я вижу, - сказал Кирсанов, прослушав несколько десятков
стихов: - это у него в новом роде. Но видно, что это его, Некрасова, да?
Очень благодарен тебе, что ты подождала меня.
- Еще бы! - сказала Вера Павловна. Они прочли два раза маленькую поэму,
которая, благодаря их знакомству с одним из знакомых автора, попала им в
руки года за три раньше, чем была напечатана.
- Но знаешь, какие стихи всего больше подействовали на меня? - сказала
Вера Павловна, когда они с мужем перечитали еще по нескольку раз иные места
поэмы: - эти стихи не из главных мест в самой поэме, но они чрезвычайно
влекут к себе мои мысли. Когда Катя ждала возвращения жениха, она очень
тосковала:
Извелась бы, неутешная.
Кабы время горевать;
Да пора страдная, спешная -
Надо десять дел кончать.
Как ни часто приходилося
Молодице невтерпеж,
Под косой трава валилася,
Под серпом горела рожь.
Изо всей-то силы-моченьки
Молотила по утрам.
Лен стлала до темной ноченьки
По росистым по лугам...
Эти стихи не главные в своем эпизоде, они только предисловие к тому, как та
славная Катя мечтает о своей жизни с Ваней; но мои мысли привязались именно
к ним.
- Да, вся эта картина - одна из самых хороших в поэме, но они занимают
в ней не самое видное место. Значит, они слишком подошли к мыслям, которые
тебя занимали. Какие ж это мысли?
- Вот какие, Саша. Мы с тобою часто говорили, что организация женщины
едва ли не выше, чем мужчины, что поэтому женщина едва ли не оттеснит
мужчину на второй план в умственной жизни, когда пройдет господство грубого
насилия, мы оба с тобою выводили эту вероятность из наблюдения над жизнью; в
жизни больше встречается женщин, чем мужчин, умных от природы; так нам обоим
кажется. Ты подтверждал это разными подробностями из анатомии, физиологии.
- Какие оскорбительные вещи для мужчин ты говоришь, и ведь это больше
ты говоришь, Верочка, чем я: мне это обидно. Хорошо, что время, которое мы с
тобою предсказываем, еще так далеко. А то бы я совершенно отказался от
своего мнения, чтобы не отходить на второй план. Впрочем, Верочка, ведь это
только вероятность, наука еще не собрала столько сведений, чтобы решить
вопрос положительным образом.
- Конечно, мой милый. Мы говорили, отчего до сих пор факты истории так
противоречат выводу, который слишком вероятен по наблюдениям над частною
жизнью и над устройством организма. Женщина играла до сих пор такую
ничтожную роль в умственной жизни потому, что господство насилия отнимало у
ней и средства к развитию, и мотивы стремиться к развитию. Это объяснение
достаточное. Но вот другой такой же случай. По размеру физической силы,
организм женщины гораздо слабее; но ведь организм ее крепче, - да?
- Это уж гораздо несомненнее, чем вопрос о природном размере умственных
сил. Да, организм женщины крепче противится материальным разрушительным
силам, - климату, погоде, неудовлетворительной пище. Медицина и физиология
еще мало занимались подробным разбором этого; но статистика уже дала
бесспорный общий ответ: средняя продолжительность жизни женщин больше, чем
мужчин. Из этого видно, что женский организм крепче.
- Это тем резче видно, что образ жизни женщин вообще еще гораздо менее
здоров, чем у мужчин.
- Есть еще усиливающее соображение, которым увеличивается ясность
вывода, - его дает физиология. Полное совершеннолетие достигается женщиною
несколько раньше, чем мужчиною. Положим, возрастание женщины оканчивается в
20 лет, мужчины в 25, - приблизительно, в нашем климате, в нашем племени.
Положим, тоже приблизительно, что до 70 лет доживает такая же пропорция
женщин, какая из мужчин доживает до 65; если мы сообразим разность сроков
развития, перевес крепости организма женщины выставится гораздо сильнее, чем
предполагает статистик, не бравший в расчет разности лет совершеннолетия. 70
лет - это 3 с половиною раза 20 лет. 65 лет надобно делить на 20 лет,
сколько это будет? - да, в частном немного больше 2 с половиною - так, 2
целых и шесть десятых. Значит, женщина проживает три с половиною срока
своего полного развития так же легко, как мужчина почти только два с
половиною срока. А этою пропорциею измеряется крепость организма.
- В самом деле, разница выходит больше, чем я читала о ней.
- Да, но ведь я говорил только для примера, я брал круглые цифры,
напамять. Однако же характер заключения тот самый, как я говорю. Статистика
уже показала, что женский организм крепче, - ты читала выводы только из
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:
©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.
|