Сделай Сам Свою Работу на 5

III. Второй сон Веры Павловны 3 глава





споешь что-нибудь?" прибавляет она тоном, не допускающим возражений. -

"Спою".

Верочка села к фортепьяно и запела "Тройку" - тогда эта песня была

только что положена на музыку, {17} - по мнению, питаемому Марьей Алексевною

за дверью, эта песня очень хороша: девушка засмотрелась на офицера, -

Верка-то, когда захочет, ведь умная, шельма! - Скоро Верочка остановилась: и

это все так;

Марья Алексевна так и велела: немножко пропой, а потом заговори. - Вот,

Верочка и говорит, только, к досаде Марьи Алексевны, по-французски, - "экая

дура я какая, забыла сказать, чтобы по-русски"; - но Вера говорит тихо...

улыбнулась, - ну, значит, ничего, хорошо. Только что ж он-то выпучил глаза?

впрочем, дурак, так дурак и есть, он только и умеет хлопать глазами. А нам

таких-то и надо. Вот, подала ему руку - умна стала Верка, хвалю.

- Мсье Сторешников, я должна говорить с вами серьезно. Вчера вы взяли

ложу, чтобы выставить меня вашим приятелям, как вашу любовницу. Я не буду

говорить вам, что это бесчестно: если бы вы были способны понять это, вы не

сделали бы так. Но я предупреждаю вас: если вы осмелитесь подойти ко мне в



театре, на улице, где-нибудь, - я даю вам пощечину. Мать замучит меня (вот

тут-то Верочка улыбнулась), но пусть будет со мною, что будет, все равно!

Нынче вечером вы получите от моей матери записку, что катанье наше

расстроилось, потому что я больна.

Он стоял и хлопал глазами, как уже и заметила Марья Алексевна.

- Я говорю с вами, как с человеком, в котором нет ни искры чести. Но,

может быть, вы еще не до конца испорчены. Если так, я прошу вас: перестаньте

бывать у нас. Тогда я прощу вам вашу клевету. Если вы согласны, дайте вашу

руку, - она протянула ему руку: он взял ее, сам не понимая, что делает.

- Благодарю вас. Уйдите же. Скажите, что вам надобно торопиться

приготовить лошадей для поездки.

Он опять похлопал глазами. Она уже обернулась к нотам и продолжала

"Тройку". Жаль, что не было знатоков: любопытно было послушать: верно, не

часто им случалось слушать пение с таким чувством; даже уж слишком много

было чувства, не артистично.

Через минуту Марья Алексевна вошла, и кухарка втащила поднос с кофе и



закускою. Михаил Иваныч, вместо того чтобы сесть за кофе, пятился к дверям.

- Куда же вы, Михаил Иваныч?

- Я тороплюсь, Марья Алексевна, распорядиться лошадьми.

- Да еще успеете, Михаил Иваныч. - Но Михаил Иваныч был уже за дверями.

Марья Алексевна бросилась из передней в зал с поднятыми кулаками.

- Что ты сделала, Верка проклятая? А? - но проклятой Верки уже не было

в зале; мать бросилась к ней в комнату, но дверь Верочкиной комнаты была

заперта: мать надвинула всем корпусом на дверь, чтобы выломать ее, но дверь

не подавалась, а проклятая Верка сказала:

- Если вы будете выламывать дверь, я разобью окно и стану звать на

помощь. А вам не дамся в руки живая.

Марья Алексевна долго бесновалась, но двери не ломала; наконец устала

кричать. Тогда Верочка сказала:

- Маменька, прежде я только не любила вас; а со вчерашнего вечера мне

стало вас и жалко. У вас было много горя, и оттого вы стали такая. Я прежде

не говорила с вами, а теперь хочу говорить, только когда вы не будете

сердиться. Поговорим тогда хорошенько, как прежде не говорили.

Конечно, не очень-то приняла к сердцу эти слова Марья Алексевна; но

утомленные нервы просят отдыха, и у Марьи Алексевны стало рождаться

раздумье: не лучше ли вступить в переговоры с дочерью, когда она, мерзавка,

уж совсем отбивается от рук? Ведь без нее ничего нельзя сделать, ведь не

женишь же без ней на ней Мишку дурака! Да ведь еще и неизвестно, что она ему

сказала, - ведь они руки пожали друг другу, - что ж это значит?

Так и сидела усталая Марья Алексевна, раздумывая между свирепством и

хитростью, когда раздался звонок. Это были Жюли с Сержем.



 

IV

 

 

- Серж, говорит по-французски ее мать? - было первое слово Жюли, когда

она проснулась.

- Не знаю; а ты еще не выкинула из головы этой мысли?

Нет, не выкинула. И когда, сообразивши все приметы в театре, решили,

что, должно быть, мать этой девушки не говорит по-французски, Жюли взяла с

собою Сержа переводчиком. Впрочем, уж такая была его судьба, что пришлось бы

ему ехать, хотя бы матерью Верочки был кардинал Меццофанти {18}; и он не

роптал на судьбу, а ездил повсюду, при Жюли, вроде наперсницы корнелевской

героини {19}. Жюли проснулась поздно, по дороге заезжала к Вихман {20},

потом, уж не по дороге, а по надобности, еще в четыре магазина. Таким

о6разом Михаил Иваныч успел объясниться, Марья Алексевна успела набеситься и

насидеться, пока Жюли и Серж доехали с Литейной на Гороховую.

- А под каким же предлогом мы приехали? фи, какая гадкая лестница!

Таких я и в Париже не знала.

- Все равно, что вздумается. Мать дает деньги в залог, сними брошку.

Или вот, еще лучше: она дает уроки на фортепьяно. Скажем, что у тебя есть

племянница.

Матрена в первый раз в жизни устыдилась своей разбитой скулы, узрев

мундир Сержа и в особенности великолепие Жюли: такой важной дамы она еще

никогда не видывала лицом к лицу. В такое же благоговение и неописанное

изумление пришла Марья Алексевна, когда Матрена объявила, что изволили

пожаловать полковник NN с супругой. Особенно это: "с супругой!" - Тот круг,

сплетни о котором спускались до Марьи Алексевны, возвышался лишь до

действительно статского слоя общества, а сплетни об настоящих аристократах

уже замирали в пространстве на половине пути до Марьи Алексевны; потому она

так и поняла в полном законном смысле имена "муж и жена", которые давали

друг другу Серж и Жюли по парижскому обычаю. Марья Алексевна оправилась

наскоро и выбежала.

Серж сказал, что очень рад вчерашнему случаю и проч., что у его жены

есть племянница и проч., что его жена не говорит по-русски и потому он

переводчик.

- Да, могу благодарить моего создателя, - сказала Марья Алексевна: - у

Верочки большой талант учить на фортепьянах, и я за счастье почту, что она

вхожа будет в такой дом; только учительница-то моя не совсем здорова, -

Марья Алексевна говорила особенно громко, чтобы Верочка услышала и поняла

появление перемирия, а сама, при всем благоговении, так и впилась глазами в

гостей: - не знаю, в силах ли будет выйти и показать вам пробу свою на

фортепьянах. - Верочка, друг мой, можешь ты выйти, или нет?

Какие-то посторонние люди, - сцены не будет, - почему ж не выйти?

Верочка отперла дверь, взглянула на Сержа и вспыхнула от стыда и гнева.

Этого не могли бы не заметить и плохие глаза, а у Жюли были глаза чуть

ли не позорче, чем у самой Марьи Алексевны. Француженка начала прямо:

- Милое дитя мое, вы удивляетесь и смущаетесь, видя человека, при

котором были вчера так оскорбляемы, который, вероятно, и сам участвовал в

оскорблениях. Мой муж легкомыслен, но он все-таки лучше других повес. Вы его

извините для меня, я приехала к вам с добрыми намерениями. Уроки моей

племяннице - только предлог; но надобно поддержать его. Вы сыграете

что-нибудь, - покороче, - мы пойдем в вашу комнату и переговорим. Слушайте

меня, дитя мое.

Та ли это Жюли, которую знает вся аристократическая молодежь

Петербурга? Та ли это Жюли, которая отпускает штуки, заставляющие краснеть

иных повес? Нет, это княгиня, до ушей которой никогда не доносилось ни одно

грубоватое слово.

Верочка села делать свою пробу на фортепьяно. Жюли стала подле нее,

Серж занимался разговором с Марьей Алексевною, чтобы выведать, каковы именно

ее дела с Сторешниковым. Через несколько минут Жюли остановила Верочку,

взяла ее за талью, прошлась с нею по залу, потом увела ее в ее комнату. Серж

пояснил, что его жена довольна игрою Верочки, но хочет потолковать с нею,

потому что нужно знать и характер учительницы и т. д., и продолжал наводить

разговор на Сторешникова. Все это было прекрасно, но Марья Алексевна

смотрела все зорче и подозрительнее.

- Милое дитя мое, - сказала Жюли, вошедши в комнату Верочки: - ваша

мать очень дурная женщина. Но что6ы мне знать, как говорить с вами, прошу

вас, расскажите, как и зачем вы были вчера в театре? Я уже знаю все это от

мужа, но из вашего рассказа я узнаю ваш характер. Не опасайтесь меня. -

Выслушавши Верочку, она сказала: - Да, с вами можно говорить, вы имеете

характер, - и в самых осторожных, деликатных выражениях рассказала ей о

вчерашнем пари; на это Верочка отвечала рассказом о предложении кататься.

- Что ж, он хотел обмануть вашу мать, или они оба были в заговоре

против вас? - Верочка горячо стала говорить, что ее мать уж не такая же

дурная женщина, чтобы быть в заговоре. - Я сейчас это увижу, - сказала Жюли.

- Вы оставайтесь здесь, - вы там лишняя. - Жюли вернулась в залу.

- Серж, он уже звал эту женщину и ее дочь кататься нынче вечером.

Расскажи ей о вчерашнем ужине.

- Ваша дочь нравится моей жене, теперь надобно только условиться в цене

и, вероятно, мы не разойдемся из-за этого. Но позвольте мне докончить наш

разговор о нашем общем знакомом. Вы его очень хвалите. А известно ли вам,

что он говорит о своих отношениях к вашему семейству, - например, с какою

целью он приглашал нас вчера в вашу ложу?

В глазах Марьи Алексевны, вместо выпытывающего взгляда, блеснул смысл:

"так и есть".

- Я не сплетница, - отвечала она с неудовольствием: - сама не разношу

вестей и мало их слушаю. - Это было сказано не без колкости, при всем ее

благоговении к посетителю. - Мало ли что болтают молодые люди между собою;

этим нечего заниматься.

- Хорошо-с; ну, а вот это вы назовете сплетнями. - Он стал рассказывать

историю ужина. Марья Алексевна не дала ему докончить: как только произнес он

первое слово о пари, она вскочила и с бешенством закричала, совершенно

забывши важность гостей:

- Так вот они, штуки-то какие! Ах он, разбойник. Ах он, мерзавец. Так

вот зачем он кататься-то звал! он хотел меня за городом-то на тот свет

отправить, чтобы беззащитную девушку обесчестить! Ах он, сквернавец! - и так

далее. Потом она стала благодарить гостя за спасение жизни ее и чести ее

дочери. - То-то, батюшка, я уж и сначала догадывалась, что вы что-нибудь

неспросту приехали, что уроки-то уроками, а цель у вас другая, да я не то

полагала; я думала, у вас ему другая невеста приготовлена, вы его у нас

отбить хотите, - погрешила на вас, окаянная, простите великодушно. Вот,

можно сказать, по гроб жизни облагодетельствовали, - и т. д. Ругательства,

благодарности, извинения долго лились беспорядочным потоком.

Жюли недолго слушала эту бесконечную речь, смысл которой был ясен для

нее из тона голоса и жестов; с первых слов Марьи Алексевны француженка

встала и вернулась в комнату Верочки.

- Да, ваша мать не была его сообщницею и теперь очень раздражена против

него. Но я хорошо знаю таких людей, как ваша мать. У них никакие чувства не

удержатся долго против денежных расчетов; она скоро опять примется ловить

жениха, и чем это может кончиться, бог знает; во всяком случае, вам будет

очень тяжело. На первое время она оставит вас в покое; но я вам говорю, что

это будет не надолго. Что вам теперь делать? Есть у вас родные в Петербурге?

- Нет.

- Это жаль. У вас есть любовник? - Верочка не знала, как и отвечать на

это, она только странно раскрыла глаза. - Простите, простите, это видно, но

тем хуже. Значит, у вас нет приюта. Как же быть? Ну, слушайте. Я не то, чем

вам показалась. Я не жена ему, я у него на содержаньи. Я известна всему

Петербургу как самая дурная женщина. Но я честная женщина. Прийти ко мне -

для вас значит потерять репутацию; довольно опасно для вас и то, что я уже

один раз была в этой квартире, а приехать к вам во второй раз было бы,

наверное, губить вас. Между тем надобно увидеться еще с вами, быть может, и

не раз, - то есть, если вы доверяете мне, Да? - Так когда вы завтра можете

располагать собою?

- Часов в двенадцать, - сказала Верочка. Это для Жюли немного рано, но

все равно, она велит разбудить себя и встретится с Верочкою в той линии

Гостиного двора, которая противоположна Невскому {21}; она короче всех, там

легко найти друг друга, и там никто не знает Жюли.

- Да, вот еще счастливая мысль: дайте мне бумаги, я напишу этому

негодяю письмо, чтобы взять его в руки. - Жюли написала: "Мсье Сторешников,

вы теперь, вероятно, в большом затруднении; если хотите избавиться от него,

будьте у меня в 7 часов. М. Ле-Теллье" {22}. - Теперь прощайте!

Жюли протянула руку, но Верочка бросилась к ней на шею, и целовала, и

плакала, и опять целовала, А Жюли и подавно не выдержала, - ведь она не была

так воздержана на слезы, как Верочка, да и очень ей трогательна была радость

и гордость, что она делает благородное дело; она пришла в экстаз, говорила,

говорила, все со слезами и поцелуями, и заключила восклицанием:

- Друг мой, милое мое дитя! о, не дай тебе бог никогда узнать, что

чувствую я теперь, когда после многих лет в первый раз прикасаются к моим

губам чистые губы. Умри, но не давай поцелуя без любви!

 

V

 

 

План Сторешникова был не так человекоубийствен, как предположила Марья

Алексевна: она, по своей манере, дала делу слишком грубую форму, но сущность

дела отгадала, Сторешников думал попозже вечером завезти своих дам в

ресторан, где собирался ужин; разумеется, они все замерзли и проголодались,

надобно погреться и выпить чаю; он всыплет опиуму в чашку или рюмку Марье

Алексевне; Верочка растеряется, увидев мать без чувств; он заведет Верочку в

комнату, где ужин, - вот уже пари и выиграно; что дальше - как случится.

Может быть, Верочка в своем смятении ничего не поймет и согласится посидеть

в незнакомой компании, а если и сейчас уйдет, - ничего, это извинят, потому

что она только вступила на поприще авантюристки и, натурально, совестится на

первых порах. Потом он уладится деньгами с Марьей Алексевною, - ведь ей уж

нечего будет делать.

Но теперь как ему быть? он проклинал свою хвастливость перед

приятелями, свою ненаходчивость при внезапном крутом сопротивлении Верочки,

желал себе провалиться сквозь землю. И в этаком-то расстройстве и сокрушении

духа - письмо от Жюли, целительный бальзам на рану, луч спасения в

непроглядном мраке, столбовая дорога под ногою тонувшего в бездонном болоте.

О, она поможет, она умнейшая женщина, она может все придумать!

благороднейшая женщина! - Минут за десять до 7 часов, он был уже перед ее

дверью, - "Изволят ждать и приказали принять".

Как величественно сидит она, как строго смотрит! едва наклонила голову

в ответ на его поклон. "Очень рада вас видеть, прошу садиться". - Ни один

мускул не пошевелился в ее лице. Будет сильная головомойка, - ничего, ругай,

только спаси.

- Мсье СторешнИк, - начала она холодным, медленным тоном: - вам

известно мое мнение о деле, по которому мы видимся теперь и которое, стало

быть, мне не нужно вновь характеризовать. Я видела ту молодую особу, о

которой был вчера разговор, слышала о вашем нынешнем визите к ним,

следовательно, знаю все, и очень рада, что это избавляет меня от тяжелой

необходимости расспрашивать вас о чем-либо. Ваше положение с одинаковою

определенностью ясно и мне и вам ("господи, лучше бы ругалась!" думает

подсудимый). Мне кажется, что вы не можете выйти из него без посторонней

помощи, и не можете ждать успешной помощи ни от кого, кроме меня. Если вы

имеете возразить что-нибудь, я жду. - Итак (после паузы), вы подобно мне

полагаете, что никто другой не в состоянии помочь вам, - выслушайте же, что

я могу и хочу сделать для вас; если предлагаемое мною пособие покажется вам

достаточно, я выскажу условия, на которых согласна оказать его.

И тем же длинным, длинным манером официального изложения она сказала,

что может послать Жану письмо, в котором скажет, что после вчерашней вспышки

передумала, хочет участвовать в ужине, но что нынешний вечер у нее уже

занят, что поэтому она просит Жана уговорить Сторешникова отложить ужин - о

времени его она после условится с Жаном. Она прочла это письмо, - в письме

слышалась уверенность, что Сторешников выиграет пари, что ему досадно будет

отсрочивать свое торжество. Достаточно ли будет этого письма? - конечно. В

таком случае, - продолжает Жюли все тем же длинным, длинным тоном

официальных записок, - она отправит письмо на двух условиях - "вы можете

принять или не принять их, - вы принимаете их, - я отправляю письмо; вы

отвергаете их, - я жгу письмо", и т. д., все в этой же бесконечной манере,

вытягивающей душу из спасаемого. Наконец и условия. Их два: - "Первое: вы

прекращаете всякие преследования молодой особы, о которой мы говорим;

второе: вы перестаете упоминать ее имя в ваших разговорах". - "Только-то -

думает спасаемый: - я думал, уж она черт знает чего потребует, и уж чорт

знает на что ни был бы готов". Он согласен, и на его лице восторг от

легкости условий, но Жюли не смягчается ничем, и все тянет, и все

объясняет... "первое - нужно для нее, второе - также для нее, но еще более

для вас: я отложу ужин на неделю, потом еще на неделю, и дело забудется; но

вы поймете, что другие забудут его только в том случае, когда вы не будете

напоминать о нем каким бы то ни было словом о молодой особе, о которой" и т.

д. И все объясняется, все доказывается, даже то, что письмо будет получено

Жаном еще во-время. - "Я справлялась, он обедает у Берты" и т. д., - "он

поедет к вам, когда докурит свою сигару" и т. д., и все в таком роде и,

например, в таком: "Итак, письмо отправляется, я очень рада. Потрудитесь

перечесть его, - я не имею и не требую доверия. Вы прочли, - потрудитесь сам

запечатать его, - вот конверт. - Я звоню. - Полина, вы потрудитесь передать

это письмо", и т. д. - "Полина, я не виделась нынче с мсье Сторешником, он

не был здесь, - вы понимаете?" - Около часа тянулось это мучительное

спасание. Наконец, письмо отправлено, и спасенный дышит свободнее, но пот

льет с него градом, и Жюли продолжает:

- Через четверть часа вы должны будете спешить домой, чтобы Жан застал

вас. Но четвертью часа вы еще можете располагать, и я воспользуюсь ею, чтобы

сказать вам несколько слов; вы последуете или не последуете совету, в них

заключающемуся, но вы зрело обдумаете его. Я не буду говорить об

обязанностях честного человека относительно девушки, имя которой он

компрометировал: я слишком хорошо знаю нашу светскую молодежь, чтобы ждать

пользы от рассмотрения этой стороны вопроса. Но я нахожу, что женитьба на

молодой особе, о которой мы говорим, была бы выгодна для вас. Как женщина

прямая, я изложу вам основания такого моего мнения с полною ясностью, хотя

некоторые из них и щекотливы для вашего слуха, - впрочем, малейшего вашего

слова будет достаточно, чтобы я остановилась. Вы человек слабого характера и

рискуете попасться в руки дурной женщины, которая будет мучить вас и играть

вами. Она добра и благородна, потому не стала бы обижать вас. Женитьба на

ней несмотря на низкость ее происхождения и, сравнительно с вами, бедность,

очень много двинула бы вперед вашу карьеру: она, будучи введена в большой

свет, при ваших денежных средствах, при своей красоте, уме и силе характера,

заняла бы в нем блестящее место; выгоды от этого для всякого мужа понятны.

Но, кроме тех выгод, которых получил бы всякий другой муж от такой жены, вы,

по особенностям вашей натуры, более, чем кто-либо, нуждаетесь в содействии,

- скажу прямее: в руководстве. Каждое мое слово было взвешено; каждое -

основано на наблюдении над нею. Я не требую доверия, но рекомендую вам

обдумать мой совет. Я сильно сомневаюсь, чтобы она приняла вашу руку; но

если бы она приняла ее, это было бы очень выгодно для вас. Я не удерживаю

вас более, вам надобно спешить домой.

 

VI

 

 

Марья Алексевна, конечно, уже не претендовала на отказ Верочки от

катанья, когда увидела, что Мишка-дурак вовсе не такой дурак, а чуть было

даже не поддел ее. Верочка была оставлена в покое и на другое утро без

всякой помехи отправилась в Гостиный двор.

- Здесь морозно, я не люблю холода, - сказала Жюли: - надобно

куда-нибудь отправиться. Куда бы? погодите, я сейчас вернусь из этого

магазина. - Она купила густой вуаль для Верочки. - Наденьте, тогда можете

ехать ко мне безопасно. Только не подымайте вуаля, пока мы не останемся

одни. Полина очень скромна, но я не хочу, чтоб и она вас видела. Я слишком

берегу вас, дитя мое! - Действительно, она сама была в салопе и шляпе своей

горничной и под густым вуалем. Когда Жюли отогрелась, выслушала все, что

имела нового Верочка, она рассказала про свое свиданье с Сторешниковым.

- Теперь, милое дитя мое, нет никакого coмнения, что он сделает вам

предложение. Эти люди влюбляются по уши, когда их волокитство отвергается.

Знаете ли вы, дитя мое, что вы поступили с ним, как опытная кокетка?

Кокетство, - я говорю про настоящее кокетство, а не про глупые, бездарные

подделки под него: они отвратительны, как всякая плохая подделка под хорошую

вещь, - кокетство - это ум и такт в применении к делам женщины с мужчиною.

Потому совершенно наивные девушки без намерения действуют как опытные

кокетки, если имеют ум и такт. Может быть, и мои доводы отчасти подействуют

на него, но главное - ваша твердость. - Как бы то ни было, он сделает вам

предложение, я советую вам принять его.

- Вы, которая вчера сказали мне: лучше умереть, чем дать поцелуй без

любви?

- Милое дитя мое, это было сказано в увлечении; в минуты увлечения оно

верно и хорошо! Но жизнь - проза и расчет.

- Нет, никогда, никогда! Он гадок, это отвратительно! Я не увижусь,

пусть меня съедят, я брошусь из окна, я пойду собирать милостыню... но

отдать руку гадкому, низкому человеку - нет, лучше умереть.

Жюли стала объяснять выгоды: вы избавитесь от преследований матери, вам

грозит опасность быть проданной, он не зол, а только недалек, недалекий и

незлой муж лучше всякого другого для умной женщины с характером, вы будете

госпожею в доме. Она в ярких красках описывала положение актрис, танцовщиц,

которые не подчиняются мужчинам в любви, а господствуют над ними: "это самое

лучшее положение в свете для женщины, кроме того положения, когда к такой же

независимости и власти еще присоединяется со стороны общества формальное

признание законности такого положения, то есть, когда муж относится к жене

как поклонник актрисы к актрисе". Она говорила много, Верочка говорила

много, обе разгорячились, Верочка, наконец, дошла до пафоса.

- Вы называете меня фантазеркою, спрашиваете, чего же я хочу от жизни?

Я не хочу ни властвовать, ни подчиняться, я не хочу ни обманывать, ни

притворяться, я не хочу смотреть на мнение других, добиваться того, что

рекомендуют мне другие, когда мне самой этого не нужно. Я не привыкла к

богатству - мне самой оно не нужно, - зачем же я стану искать его только

потому, что другие думают, что оно всякому приятно и, стало быть, должно

быть приятно мне? Я не была в обществе, не испытывала, что значит блистать,

и у меня еще нет влечения к этому, - зачем же я стану жертвовать чем-нибудь

для блестящего положения только потому, что, по мнению других, оно приятно?

Для того, что не нужно мне самой, - я не пожертвую ничем, - не только собой,

даже малейшим капризом не пожертвую. Я хочу быть независима и жить

по-своему; что нужно мне самой, на то я готова; чего мне не нужно, того не

хочу и не хочу. Что нужно мне будет, я не знаю; вы говорите: я молода,

неопытна, современем переменюсь, - ну, что ж, когда переменюсь, тогда и

переменюсь, а теперь не хочу, не хочу, не хочу ничего, чего не хочу! А чего

я хочу теперь, вы спрашиваете? - ну да, я этого не знаю. Хочу ли я любить

мужчину? - Я не знаю, - ведь я вчера поутру, когда вставала, не знала, что

мне захочется полюбить вас; за несколько часов до того, как полюбила вас, не

знала, что полюблю, и не знала, как это я буду чувствовать, когда полюблю

вас. Так теперь я не знаю, что я буду чувствовать, если я полюблю мужчину, я

знаю только то, что не хочу никому поддаваться, хочу быть свободна, не хочу

никому быть обязана ничем, чтобы никто не смел сказать мне: ты обязана

делать для меня что-нибудь! Я хочу делать только то, чего буду хотеть, и

пусть другие делают так же; я не хочу ни от кого требовать ничего, я хочу не

стеснять ничьей свободы и сама хочу быть свободна.

Жюли слушала и задумывалась, задумывалась и краснела и - ведь она не

могла не вспыхивать, когда подле был огонь - вскочила и прерывающимся

голосом заговорила:

- Так, дитя мое, так! Я и сама бы так чувствовала, если б не была

развращена. Не тем я развращена, за что называют женщину погибшей, не тем,

что было со мною, что я терпела, от чего страдала, не тем я развращена, что

тело мое было предано поруганью, а тем, что я привыкла к праздности, к

роскоши, не в силах жить сама собою, нуждаюсь в других, угождаю, делаю то,

чего не хочу - вот это разврат! Не слушай того, что я тебе говорила, дитя

мое: я развращала тебя - вот мученье! Я не могу прикасаться к чистому, не

оскверняя; беги меня, дитя мое, я гадкая женщина, - не думай о свете! Там

все гадкие, хуже меня; где праздность, там гнусность, где роскошь, там

гнусность! - беги, беги!

 

VII

 

 

Сторешников чаще и чаще начал думать: а что, как я в самом деле возьму

да женюсь на yей? С ним произошел случай, очень обыкновенный в жизни не

только людей несамостоятельных в его роде, а даже и людей с независимым

характером. Даже в истории народов: этими случаями наполнены томы Юма и

Гиббона, Ранке и Тьерри {23}; люди толкаются, толкаются в одну сторону

только потому, что не слышат слова: "а попробуйте-ко, братцы, толкнуться в

другую", - услышат и начнут поворачиваться направо кругом, и пошли толкаться

в другую сторону. Сторешников слышал и видел, что богатые молодые люди

приобретают себе хорошеньких небогатых девушек в любовницы, - ну, он и

добивался сделать Верочку своею любовницею: другого слова не приходило ему в

голову; услышал он другое слово: "можно жениться", - ну, и стал думать на

тему "жена", как прежде думал на тему "любовница".

Это общая черта, по которой Сторешников очень удовлетворительно

изображал в своей особе девять десятых долей истории рода человеческого. Но

историки и психологи говорят, что в каждом частном факте общая причина

"индивидуализируется" (по их выражению) местными, временными, племенными и

личными элементами, и будто бы они-то, особенные-то элементы, и важны, - то

есть, что все ложки хотя и ложки, но каждый хлебает суп или щи тою ложкою,

которая у него, именно вот у него в руке, и что именно вот эту-то ложку

надобно рассматривать. Почему не рассмотреть.

Главное уже сказала Жюли (точно читала она русские романы, которые все

об этом упоминают!): сопротивление разжигает охоту. Сторешников привык

мечтать, как он будет "обладать" Верочкою. Подобно Жюли, я люблю называть

грубые вещи прямыми именами грубого и пошлого языка, на котором почти все мы

почти постоянно думаем и говорим. Сторешников уже несколько недель занимался

тем, что воображал себе Верочку в разных позах, и хотелось ему, чтобы эти

картины осуществились. Оказалось, что она не осуществит их в звания

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.