Сделай Сам Свою Работу на 5

ПИВОВАР, ОТКАЗАВШИЙСЯ ОТ БОГАТСТВА





Фред Шеррингтон

Громадных размеров пивоваренный завод Шеррингтона и Хэда возвышался над лондонским Ист Эндом времен королевы Виктории. Его огромные лестницы, башни и склады мрачно вздымались над грязными, перенаселенными домами на Майл Энд Роуд. Из его мощенных дворов непрерывной вереницей двигались нагруженные бочками подводы, доставлявшие потоки пива высших сортов в сотни кабаков, принадлежавших огромной пивной империи Шеррингтона.

Большинство пивных заводов в то время принадлежали семьям миллионеров, пользовавшихся довольно большим почетом и занимавших высокие посты в обществе. Семья Шеррингтонов не была исключением из этого правила. Глава семьи, высокий подтянутый мужчина, который мог бы сойти за гвардейского полковника, был к тому же известен как прилежный прихожанин Англиканской церкви. Он очень гордился размахом, успехом и производительностью своего бизнеса, но был абсолютно безразличен к наплыву нищеты, хлынувшему на беднейшие слои населения викторианских времен. Его старший сын Фредерик готовился пойти по стопам отца и стать главой фирмы.

Шеррингтон-младший получил образование в колледжах Мальборо и Брайтона, а для широты кругозора много путешествовал по странам континентальной Европы. Для полного завершения образования он в течение года стажировался в Виндзоре на королевском пивоваренном заводе в качестве менеджера. После этого он был готов заняться тем большим делом, которым владел его отец, и которое он должен получить по наследству. Высокий и крепко сложенный, как и его отец, Фред Шеррингтон проводил много времени в спортивных играх на открытом воздухе, любил кататься на лошадях, участвовал во многих мероприятиях и путешествовал заграницу.



Что же касается его менее заметных склонностей, то он был обыкновенным прихожанином своей церкви, хотя, разумеется, он старался не слушать тех проповедников, которые говорили "слишком эмоционально" или "затрагивали личность", так как в его семье к такого рода проповедям относились с презрением. Проповеди, которые он слушал, были изящными, вышколенными, составленными с хорошим светским вкусом, что было характерно для приходских церквей, состоящих из людей высшего сословия; такие проповеди льстили слуху богатых пивоваров. "Как странно, - размышлял однажды молодой Шеррингтон, - что некоторые люди из высшего сословия могут заниматься "низшим" видом религии." А один из его ближайших друзей, ставший впоследствии лордом Гарвеем, недавно удивил его своим утверждением, что он стал "спасенным"!



Фред Шеррингтон считал, что пропуск на небо должны выписать для него священники, поскольку это их прямая обязанность, а его дело - владеть собственностью и радоваться жизни. С такими убеждениями он вскоре взял на себя бразды правления отцовским пивоваренным заводом. Во время промозглых и хмурых зимних месяцев он отправился в поисках развлечений на юг Франции. Там, прогуливаясь по Каннам, он познакомился с другим богатым англичанином, по имени Вильям Рейнсфорд, который тоже приехал погреться на южном солнце. Пока они вместе проводили свой отдых, между ними установилась крепкая дружба.

По возвращении домой, в Лондон, Шеррингтон пригласил своего нового друга погостить в отцовском особняке в Уимблдоне. Когда они отдыхали вечером в глубоких кожаных креслах, делясь воспоминаниями, Рейнсфорд неожиданно сказал: "Я чувствую себя очень виноватым, Фред. Мы много путешествовали вместе по континенту и получили много удовольствия, но я так и не поговорил с тобой о состоянии твоей души. Дело в том, что я христианин, но я провел зиму во Франции, чтобы поправить здоровье, и поэтому мне пришлось быть среди очень мирского общества."

Шеррингтон был ошеломлен. "Напрасно ты так считаешь, Рейнсфорд, - возразил он, - мы очень хорошо провели время на континенте. Мне неприятно говорить тебе об этом, но, по-моему, столь неуместный разговор о спорных вещах - это признак очень плохого вкуса."



Рейнсфорд почувствовал себя разочарованным и виноватым. Конечно же, он не мог продолжать дальше этот разговор. "Я попрошу тебя только об одном, - сказал он нерешительно Шеррингтону. - Когда я уйду домой, пообещай мне, что ты прочитаешь от начала до конца третью главу Евангелия от Иоанна."

Шеррингтон пообещал, и в тот же вечер, со смешанным чувством любопытства и нетерпения, сдержал свое слово. Перед тем, как лечь спать, он надел пижаму, закурил трубку и сел читать Библию. "Вот ведь как любопытно, - подумал он, - эти два человека - мой новый друг Рейнсфорд, и старый друг Гарвей - одинаково говорят об одном и том же, что они спасены!" Читая обещанную главу, особенно слова "Верующий в Сына имеет жизнь вечную", Шеррингтон вдруг понял, что истинное христианство - это не тот внешний фасад респектабельности, который получает моральную поддержку в посещении церкви, но это живое общение с Господом Богом. Его друзья уже пришли к вере и познанию Сына Божьего. В один момент молодой пивовар возненавидел свою греховность и эгоизм. Прямо в своей спальне он склонился в молитве, уверовал во Христа как своего Спасителя, и им тут же овладело чувство того, что Христос принял его.

"Благодарение Богу, - говорил он впоследствии, - что когда мне исполнилось двадцать лет, я был рожден заново."

Взгляды Шеррингтона на жизнь стали в корне меняться, ему захотелось делать что-нибудь стоящее и полезное, и он начал помогать своему другу, который вел занятия в вечерней школе для неграмотных мальчиков из семей рабочих. В это же время его совесть, ставшую теперь столь чуткой, очень мучила одна мысль. Пивоваренное дело влекло за собой так много бед и всяких нежелательных последствий. Правильно ли он делает, что занимается этим ремеслом? Однажды вечером по дороге в вечернюю школу Шеррингтон проходил мимо "Восходящего солнца" - грязного кабака на узкой улочке Ист Энда. Неожиданно его внимание приковал вид бедно одетой женщины с двумя маленькими детьми, которые ухватились за ее юбку и плакали от голода. Она подошла к дверям кабака и позвала своего мужа, который там находился. В память Шеррингтона врезалась ее мольба о том, чтобы муж дал денег.

Муж вышел и какое-то мгновенье глядел на нее выпученными глазами. Вдруг он с яростью бросился вперед и одним ударом повалил свою жену и детей наземь. "Что я должен был сделать в этом случае? - вспоминал позже Шеррингтон. - Да, я был трусом, потому что грех делает всех нас трусами. Я посмотрел на вывеску над дверями кабака и увидел герб, на котором золочеными буквами было написано мое имя. Чем я мог помочь несчастной женщине, если я сам был виновен во всем этом? В моем уме вспыхнула мысль, что это ведь был лишь один пример нищеты и жестокости в одном из сотен кабаков, принадлежащих нашей фирме. Должно быть, наш большой бизнес причинял ужасающе много несчастья и упадка. Я был подавлен этой мыслью.

И тут же, не колеблясь, я сказал сам себе, обращаясь мысленно к пьяному мужу: "Ты одним ударом свалил наземь свою жену, но тем же самым ударом ты вышиб меня из пивного бизнеса!" Это решение стоило Шеррингтону 1 000 фунтов еженедельного дохода, что было по тем временам огромной суммой, а также большей доли капитала в крупнейшем в Лондоне пивоваренном заводе. Когда Шеррингтон-старший услышал о решении своего сына, он был ошеломлен и глубоко оскорблен. Что за безрассудство? Этот поступок граничит с безумием!

Во время долгого и бурного спора отец упрекал сына в том, что он поддался сиюминутным эмоциям во время посещения трущоб в Ист Энде, и готов бросить пивное дело, ради которого всю жизнь учился. Неужели надо закрыть все операционные из-за того, что у студентов-медиков бывает обморок и тошнота при виде первой операции? У сына, - доказывал отец, - просто случилась своего рода временная тошнота. Мистер Шеррингтон поставил своей целью производить лучшее в Англии пиво, и он никоим образом не считает, что должен нести ответственность за действия глупцов. Он ведь никого не заставляет пить больше, чем того желает сам человек. Кроме того, он считал, что осуждать пивоваров за то, что есть на свете пьяницы, все равно, что осуждать религию за то, что есть на свете религиозные маньяки. Но Фред Шеррингтон не поддался уговорам, и отец, глубоко возмущенный и оскорбленный, смирился с решением сына, и вычеркнул его имя из семейного завещания. Возможность когда-нибудь завладеть огромным наследством была потеряна навсегда.

В скоре после этого Шеррингтон-старший во время верховой езды упал с коня и получил увечья, от которых так и не смог поправиться. Перед своей смертью, когда были собраны домочадцы, умирающий старик сказал: "Пусть все выйдут из комнаты на несколько минут, и останется только Фред. Он один разбирается в этих вещах."

"Ты прав, Фред, - сказал отец, когда они остались наедине. - Ты избрал себе лучшую долю, которая никогда от тебя не отнимется." После этого отец и сын помолились вместе.

К тому времени, когда умер отец, Фред Шеррингтон уже был вовлечен в евангелизационные собрания, которые начали проводить в сенном сарае. Каждый вечер среди недели толпа ребят поднималась по шатким ступенькам и занимала места на грубо сколоченных скамейках. Здесь, при желтоватом свете парафиновых свечей, читали Библию и проповедовали Евангелие. Уже тогда Шеррингтон понял, что спасение погибающих - его пожизненное призвание. И когда спустя пару лет собрания для мальчиков стали проводить в хорошо подготовленной для этого школьной комнате, свыше трех сотен ребят заполняли помещение каждый вечер. В поле деятельности Шеррингтона попала также известная шайка "Уайтчепел Ганг", в которую имели право входить только подростки, имевшие судимость за воровство. В один из вечеров ребята из этой шайки хотели совершить налет на зал и побить собравшихся, но дело кончилось тем, что они сами стали слушать громоподобную проповедь Шеррингтона, и многие из них были затронуты до слез вестью о Христе.

Однажды вечером, когда Шеррингтон закончил собрание и большинство ребят разошлись по домам, он заметил в углу беспомощно плачущего девятилетнего мальчика. После нескольких вопросов мальчик рассказал свою горемычную историю. Он был из большой семьи, и жил с матерью-вдовой на чердаке. У них не было ни работы, ни денег, они продали все, что можно было продать. Мальчик пришел на собрание только для того, чтобы хоть немного поесть и погреться. Когда Шеррингтон отвел мальчика домой к матери, он увидел столь большую нужду, что тут же решил расширить свою деятельность и оказывать помощь всем безработным мальчикам. Он купил старый склад для стеклотары, оборудовал в нем жилье для мальчиков и назвал его "Отряд рубильщиков дров и чистильщиков сапог при миссии на Тауэр-Гамлет." Всякий мальчик, которого Шеррингтон принимал к себе, участвовал в организованной работе, и многие из них зарабатывали деньги не только для содержания самих себя, но и для спасения жизни своим нищим семьям.

Работа миссии, конечно же, не могла долгое время ограничиваться лишь помощью мальчикам из бедных семей. Один богатый христианин, глубоко затронутый этой работой, пожертвовал средства на приобретение для миссии зала, который стал использоваться для собраний в 1872 году. С открытием зала у Фреда Шеррингтона появился помощник в выполнении трудной задачи - нести весть Евангелия в лондонские семьи. К нему присоединился студент Кембриджа, изучавший языки (впоследствии - ведущий университетский академик) - Хон Ион Кейт-Фолкнер, сын графа Кинторского.

В то время Ион Фолкнер, высокий, худощавый молодой человек с пышной шевелюрой, был лидером в велосипедных гонках любительского класса, победив Британского профессионального чемпиона. Он откликнулся на Божий призыв посвятить себя труду в миссии на Тауэр-Гамлет. Это произошло как раз в тот день, когда он должен был стать чемпионом университета. Но он понял, что оборачиваться назад нельзя, и немедленно отбил телеграмму спортивному судье: "Я решил не участвовать в велосипедных гонках, так как начал те гонки, о которых написано в Евреям 12:1-2".

Вместе с Шеррингтоном он проповедовал в зале миссии и на открытом воздухе, в результате чего их собрания стали столь многолюдными, что пришлось арендовать земельный участок и поставить большую палатку. Эта палатка - огромный белый великан, освещаемый вечером большими люстрами - была почти всегда переполнена. Аудитория в 1 400 человек слушала проповеди Шеррингтона, а также многих других известных проповедников. Желая увеличить число слушателей, Шеррингтон каждый воскресный вечер арендовал помещения в мюзик-холлах, принадлежавших компаниям Ласби и Форстер. Благодаря этому, на евангельские проповеди в Ист Энде приходило в общей сложности пять тысяч слушателей.

Именно благодаря этим собраниям в мюзик-холлах, имя Шеррингтона стало широко известным в конце минувшего и начале нынешнего столетий. Однажды к Шеррингтону пришел человек, у которого случилось большое несчастье. Между ними произошел следующий разговор. "Ты женат?" - спросил его Шеррингтон. - "Нет, - последовал ответ, - эти подлецы из Ласби загубили мою жену". Шеррингтон уже давно знал о широкомасштабной проституции, организованной при мюзик-холлах. Но теперь он понял, что должен предпринять какие-то действия, чтобы остановить это зло. Хотя закон запрещал проституцию, равно как и непристойные книги, но этот закон никогда не исполнялся.

Сотрудники миссии на Тауэр-Гамлет начали широкую кампанию против этой бесстыдной проституции. Они без устали раздавали трактаты у входов в мюзик-холлы, беседовали лично с известными проститутками, предупреждали молодых людей, заходивших и выходивших из зала. Их высмеивала пресса. Шеррингтон был изображен на карикатуре с "моральным микроскопом" в руках, а владельцы мюзик-холлов платили наемным бандитам, чтобы те оскорбляли и угрожали его сотрудникам. Безуспешно попытавшись привлечь к происходящему полицию, Шеррингтон выставил свою кандидатуру на пост окружного советника в Майл Энд, и победил на выборах. На посту советника он смог нанести сокрушительный удар по главным опорам этого порока, и уничтожил наихудшие публичные дома в Ист Энде.

Воскресные собрания Шеррингтона стали так многолюдны, что постройка Большого зала для собраний на Майл Энд Роуд стала настоятельной необходимостью. Чарльз Хаддон Сперджен советовал поторопиться в этом деле. Р.С.Л.Бевен, глава банка Баркли, пожертвовал очень крупную сумму денег, а Лорд Шафтсбери и Сэмюел Морли - оба члены парламента - присоединились к осуществлению этого плана.

Большой зал для собраний был выстроен за десять месяцев и открыт в 1886 году. Этот зал с желтыми окнами, ярко-оранжевой отделкой, двумя балконами и пятью тысячами мест был вторым по величине местом для богослужений в Лондоне. Его вполне справедливо стали называть "Залом волнующих воспоминаний". После открытия зала, в течение последующих пятидесяти лет, здесь каждый вечер проводились собрания. По субботним вечерам проводились большие молитвенные собрания, на которых мужчины и женщины, обращенные через служение миссии, делились своим свидетельством и молились. Каждый воскресный вечер огромное количество слушателей собиралось на Евангельское служение, которое всегда открывалось гимном "Примет грешников Христос".

Люди приходили на служение, привлеченные самыми разнообразными средствами. Проповедь на открытом воздухе, раздача трактатов, ежедневные посещения от двери к двери, солидная программа помощи бедным, а также послеобеденные воскресные шествия по улицам - все это делалось для того, чтобы привлечь внимание жителей лондонского Ист Энда.

Через некоторое время в работе миссии открылась новая страница. Профессор Фолкнер писал: "Во время тяжелой зимы, которая выдалась в минувшем году, наша миссия вынуждена была начать такую работу, о которой мы даже не подозревали раньше. Зима была столь трудная, что в течение многих недель мы держали наши залы открытыми и кормили сухарями с какао множество людей, которые буквально умирали от голода. Эта раздача пищи получила широкую огласку и поддержку, благодаря чему только за январь и февраль мы смогли выдать людям не менее 20 000 порций еды."

С этого времени пропитание голодных семей стало одной из основных видов деятельности миссии. Пользуясь случаем, Шеррингтон сумел убедить лондонских правителей устраивать ежегодный банкет на средства мэра для бедняков Ист Энда. Кроме того, для них стали выдавать еду еженедельно, и в этой акции приняли участие многие, включая короля. Во время тяжелого экономического упадка в 20-е годы сотни голодных бедняков могли рассчитывать на помощь в Большом зале миссии на Тауэр-Гамлет.

Размах деятельности Шеррингтона и ее влияние на жизнь лондонского Ист Энда были слишком обширными, чтобы вместить их в короткое жизнеописание. Наиболее важным делом во всех его трудах была проповедь Евангелия, приведение погибших душ к личному познанию Христа и вечному наследию на небесах. Кроме того, он проводил неустанную работу по распространению идеи трезвенности, чем избавил бесчисленное множество семей Ист Энда от бесчинства и нищеты, порождаемых пьянством. Созданные им приюты и мастерские для обездоленных мальчиков и девочек, спасли тысячи из них от деградации и запущенности. К тому же, регулярная помощь обездоленным обеспечивала пищей и одеждой тысячи семей в годы самого острого экономического кризиса.

Шеррингтон был из числа тех выдающихся героев, которые всегда ставили великие цели в служении Господу. Взять, например, его гениальное умение и смелость, проявленные для того, чтобы добиться прекращения продажи спиртных напитков в Парламенте во время Первой мировой войны. Король объявил на период войны сухой закон, и Шеррингтон успешно доказал, что поскольку палаты Парламента являются королевскими "Вестминстерскими дворцами", в них должен соблюдаться указ короля о воздержании от спиртного.

Другой пример - гениальный способ, которым он вынудил лондонского мэра оплатить бесплатную раздачу пищи беднякам в Ист Энде. Сначала попытка Шеррингтона собрать добровольные пожертвования от городских властей встретила глухое молчание. Затем, в один год, он организовал большой благотворительный обед прямо напротив того же места и в тот же день, где устраивался банкет в честь мэра. Шеррингтон добился финансирования этой акции от самого короля (который ничего не знал о месте и дате), и на фасаде арендованного зала вывесил плакаты, расхваливающие щедрость короля по отношению к бедным. Это было задумано для того, чтобы поставить богатые городские власти в как можно более неловкое положение, и Шеррингтон добился своего. Мэру Лондона - а заодно с ним и ведущим бизнесменам - пришлось раскошелиться и пожертвовать деньги на регулярную продовольственную помощь бедным семьям.

Фред Шеррингтон умер в 1936 году, до последнего вздоха находясь в действующем строю армии Царя царей, где он уже в течение шестидесяти восьми лет возглавлял начатую когда-то работу. Лондон редко видел такой яркий свет жизни, посвященной для Евангелия, и такое бескорыстное служение милосердия, совершаемое бывшим пивоваром, который нашел Христа и отказался от своего состояния ради служения Ему.

ОКНО В НЕВЕДОМЫЙ МИР

Среди выдающихся ученых-первопроходцев, которые раздвинули границы знания в девятнадцатом столетии, один человек особо привлекал внимание общественности своими многочисленными новшествами и изобретениями. Лорд Кельвин - каким он впоследствии стал - оставил свое имя в списке исследователей-теоретиков, сформулировав Первый и Второй законы термодинамики, а также благодаря изобретению шкалы абсолютной температуры. Однако его имя вошло в обиход в связи с прокладкой морских кабельных соединений, а также с революционным изобретением корабельного компаса - это только одно из семидесяти запатентованных им изобретений.

Вильям Томпсон - таково было его имя при рождении - родился в Ольстере в семье профессора. Его отец был математиком, автором учебника, выдержавшего не менее семидесяти изданий. Семья, состоявшая из четырех сыновей и троих дочерей, жила в просторном доме на окраине Белфаста, и их счастливое детство было омрачено только тяжелой болезнью матери.

Вильяму было шесть лет, когда однажды вечером экономка привела всех детей в большой кабинет отца на первом этаже. "Он сидел один у камина, - писала Элизабет, старшая дочь. - Когда наш маленький отряд вступил в комнату, он широко раскрыл свои руки, и мы побежали в его объятья, и он сказал нам: "Теперь у нас больше нет мамы." И мы стояли в его руках, пока не прогорели угли в камине."

"Где же теперь будет детская комната после смерти матери?" - спросила экономка.

"В моей спальне!" - последовал ответ отца, и кроватки двух младших мальчиков были поставлены рядом с его кроватью. Профессор Томпсон решил, что он будет теперь и отцом, и матерью, и учителем для своих детей. Каждое утро перед завтраком он брал их с собой на прогулку, и рассказывал при этом истории о путешествиях и изобретениях. Каждый день после обеда, по окончании лекций в университете, он давал им уроки. А каждый вечер читал детям книги. "Наш отец читал нам регулярно каждое воскресное утро несколько глав из Ветхого Завета, а вечером - из Нового."

Позже Вильям вспоминал, что все знания по английскому языку, математике, географии и классическим наукам он получил дома, будучи еще ребенком. "Ни по какому предмету я не встречал более способного учителя, чем был мой отец во всем, что он нам преподавал." В это "все" входила и вера в Библию, а также повествование о Господе Иисусе Христе, Кто был Спасителем, Другом и Руководителем профессора Томпсона. Таково было домашнее воспитание, полученное Вильямом Томпсоном сначала в Белфасте, а затем в профессорском доме с причудливой архитектурой при университете в Глазго, куда переместилась семья.

В 1841 году семнадцатилетний Вильям отправился на почтовой карете в Кембридж, чтобы начать пятилетний курс обучения. В отличие от многих других известных христиан, в его жизни не наблюдается никаких отчетливых следов "духовного кризиса", зато имеется много доказательств того, что еще с детства у него были глубокие убеждения, которые определяли его образ жизни и характер.

Вильям Томпсон был высоким, темноволосым, крепко сложенным студентом, и отличался тем, что все делал очень энергично. Заканчивая свою дипломную работу, он завоевал несколько призов, что позволило ему отправиться в путешествие по лабораториям знаменитых французских ученых. Во время пребывания в Париже он проявил свои религиозные убеждения, когда Коши, знаменитый математик, пытался обратить его в католицизм. Коши сбивало с толку то, что вера Томпсона была слишком личной: он был убежден в том, что знал Бога лично.

Когда Томпсону было только двадцать два года, у него появилась возможность подать прошение на должность Профессора Естественной Философии в университете, где преподавал его отец. Хотя отбор был очень жестким, он был выбран единодушно, и стал самым молодым профессором из всех, которых когда-либо выбирали в Университете Глазго. И здесь снова проявились его религиозные убеждения. В те времена при вступлении нового профессора в должность он должен был публично заявить о своей приверженности классическим основам христианского вероучения, изложенного в Вестминстерском исповедании. Очень часто эта процедура проделывалась лишь для того, чтобы отдать дань традиции, но Вильям Томпсон отступил от этого правила, и дал всем знать, что он глубоко убежден в этих великих принципах веры. Эта вера поддержала его в момент, когда его отец, с которым у него были столь близкие отношения, стал жертвой страшной эпидемии холеры, случившейся в Глазго в 1848 году.

Каждое утро, начиная свой рабочий день в университете, молодой профессор входил в лекционный зал, подходил к кафедре, и с закрытыми глазами медленно и искренне молил Бога о помощи. Так он начинал каждую первую утреннюю лекцию в течение всей своей академической жизни.

Проработав четыре года, профессор Томпсон попросил у администрации университета комнату под лабораторию. В университетской практике еще не было подобного случая, и его просьба была неожиданностью для администрации, однако чтобы ублажить молодого профессора, ему все же выделили неиспользуемый винный погреб в заплесневелом полуподвале. Но это была не самая последняя комната, которую ему выделили. Через несколько лет они были бы, наверное, рады отдать ему любой из кабинетов, если бы он попросил. Ведь в этом полутемном подвале, который стал первой Британской университетской физической лабораторией, зародилась практика современных академических исследований. С помощью примерно тридцати студентов-добровольцев Томпсон убрал хлам, помыл три маленьких окошка, находившихся на уровне мостовой, и сделал из этой комнаты "окно в неведомый мир." В скором времени университет выделил ему еще одну комнату - "для размышления" - в Тауэре, которой он обязан рождением своих лучших идей.

Томпсон был лектором, за мыслью которого было крайне трудно следить. Его лекционная комната была напичкана аппаратами, что было необычным явлением для тех времен. Он не придерживался никакой программы и не пользовался конспектами. На вопрос: "А где же книги?" он отвечал: "Я здесь нахожусь для того, чтобы рассказать вам о том, чего нет в книгах." Он говорил порывисто, всегда улыбался. Но когда его вдруг посещала идея, он давал классу абсолютно невразумительное изложение ее сути, и тут же переходил к математическому разрешению этой идеи прямо на классной доске. Студенты же, независимо от того, понимали они происходившее или нет, были свидетелями того, как "великий ученый атаковал неразрешенные проблемы... пробовал применять при этом различные математические методы, пытаясь вырвать секрет у природы."

Его эксперименты в лекционной комнате стали широко известны, в особенности опыт по вычислению скорости полета пули. Для этого опыта использовался тяжелый деревянный брус, прикрепленный к металлической раме с помощью гибкого стального прута. Прут качался и вытягивал за собой ленточный измеритель длины. Итак, Томпсон брал свое старое ржавое ружье, приспосабливал очки, тщательно прицеливался стоя и делал выстрел. Пуля зарывалась в деревянный брус, сопровождаемая громкими аплодисментами.

Однако Томпсон не был столь же силен в объяснениях. Один из студентов записал в блокноте следующее: "Принцип действия гироскопа предельно прост. Это всего лишь генерация движущего момента, перпендикулярного оси вращения."

Жизненный путь Томпсона сложился так, что он вынужден был во многом повторить судьбу своего отца. Он женился на хрупкой двадцатидвухлетней девушке, глубоко верующей и обладавшей поэтическими способностями. Но после медового месяца она заболела и осталась на всю жизнь инвалидом. Профессор проявлял к ней чуткую заботу, просиживал много ночей, разделяя ее страдания. Понятно то огорчение которое приносили ему легкомысленные студенты, которые не любили религии и столь самоуверенно высмеивали Бога. Ведь его собственная вера была испытана в горниле переживаний еще с детства.

Постоянно возникающие проблемы с трансатлантической подводной кабельной связью содействовали неожиданному росту славы профессора Томпсона. Ему было тридцать лет, когда его попросили разрешить некоторые, казалось, неразрешимые трудности. С помощью британского и американского военных кораблей было проложено 2 500 миль кабеля, но кабель то и дело обрывался, и экспедиция тратила целые месяцы в бесплодных попытках продвинуться дальше.

Первым вкладом Томпсона было изобретение витого кабеля с высокой проводимостью. Но его второй вклад был еще более значительным. Дело в том, что сигнал, переданный по проложенному кабелю, был едва слышен на другом конце провода. А после небольшого периода эксплуатации кабель переставал вообще передавать сигналы. Профессор изобрел гальванометр для записи и усиления сверхслабых сигналов, и таким образом подводный телеграф стал практически работоспособным. Самая успешная попытка прокладки подводного кабеля была осуществлена под руководством Томпсона с помощью первого в мире корабля с металлическим корпусом "Грейт Истерн", за что королева Виктория удостоила его дворянского звания.

Итак, теперь он был уже сэр Вильям, и в возрасте сорока лет, вскоре после смерти больной жены, его попросили написать для журнала серию статей о морском компасе. Он написал первую статью, но она оказалась и последней, так как во время написания статьи голову великого изобретателя наводнили идеи об улучшении морского компаса. Вскоре после этого чертежи полностью модернизированного компаса легли на стол Патентного ведомства. Новый компас воплотил в себе совершенно новую идею. В отличие от применявшихся до сих пор, стрелка в нем не заклинивалась и не плясала, что делало ранее невозможным вычисление данных. Более того, для достижения абсолютной точности, этот компас учитывал собственный магнетизм судна.

Морской адмирал, испытывавший компас, сказал, что это первый компас, который действительно показывает на Север! В добавок сэр Вильям придумал улучшенную систему для направления по компасу и удерживания судна по заданному курсу. Не удивительно, что этот компас стал стандартным инструментом в Королевском Военно-морском флоте. Сэр Вильям, который сам имел яхту, придумал также новый звуковой локатор для определения глубины, и еще - прибор, показывающий приближение шторма, оба эти прибора стали существенной частью морского снаряжения. Когда сэру Вильяму исполнилось пятьдесят, он своими изобретениями заработал себе целое состояние. Его официальный профессорский дом в Глазго стал первым домом с электрическим освещением (в нем было 109 лампочек!), он подарил первое в университете электрическое освещение также своему старому колледжу Петерхауз в Кембридже.

И все же самым выдающимся явлением в жизни сэра Вильяма была его вера. Люди знали его как ревностного посетителя церкви, который ни разу не пропустил воскресного богослужения. Он был известен также тем, что поддерживал христианские общественные организации, особенно Национальное Библейское общество в Шотландии, к тому же он часто выступал на христианских конференциях. Все очень хорошо понимали его жизненные позиции, как описывает один неверующий ученый: "Я должен сказать, что он был искренним христианином - имея в виду под христианством ту религию, которой учил Христос, а не ту, которой учат церкви."

Вера сэра Вильяма действительно была не просто формальным, "респектабельным" восприятием того, что религиозно. Он верил, что Бога можно найти только там, где Он Сам Себя открыл - то есть, в Библии. Отклонение от Библии, по его мнению, было недопустимым, потому что всякое такое отклонение приводило людей к пустой и ложной религии. Особенно он избегал "священничества" и ритуалов. "Все те, кто желает добра для Англии и для религии в Англии, - сказал он однажды, - должны оплакивать тот прискорбный факт, что столь много превратностей беспрепятственно допускается в Англиканской церкви, встречая лишь очень слабый протест со стороны епископата."

Свои последние годы жизни он провел со своей второй женой, которая была ему бесконечно предана и оказывала большую помощь. Значительную часть времени он провел в графском доме в Ларгсе, где его ближайшим другом был служитель Свободной Шотландской церкви д-р Уотсон. Краткое описание жизни знаменитого профессора в его шестидесятые годы мы находим в дневнике его сестры, дочь которой вышла замуж за Рэмзи Макдональда, что привело к интересной дружбе между стареющим ученым и восходящим политическим деятелем.

Однажды во время визита к сестре в Лондоне сэр Вильям был вынужден в воскресенье остаться дома. Лил сильный дождь, и ему пришлось самому проводить семейное изучение Библии. Днем позже сестра прочитала утверждения Дарвина о его неверии в Божественное откровение и в то, что мир был сотворен по разумному замыслу. Сэр Вильям, не колеблясь, отверг эти взгляды как антинаучные. В более ранние годы своей научной деятельности он вычислил, что максимально возможный возраст Земли не превышает 100 миллионов лет - слишком короткое время для того, чтобы могла иметь место эволюция. Это привело его к длительным препирательствам с защитником Дарвина Томасом Хаксли.

Сэр Вильям был произведен в лорды, что было почти неизбежным актом признания его заслуг в области науки, просвещения и промышленности, и ему был присвоен титул "Барон Кельвин из Ларгса."

Конечно же, у него было много общего с Фарадеем, и одним из наиболее волнующих событий в его жизни было приглашение снять покрывало с мемориальной доски в честь Фарадея в Лондоне. Он не мог сдержаться, чтобы не рассказать большому собранию ученых и бизнесменов о вере Фарадея. Такой случай представился, когда Национальная телефонная компания установила главный коммутатор в том самом здании, где Фарадей, будучи старейшиной церкви, когда-то проповедовал перед простым евангельским собранием. С большим чувством лорд Кельвин сказал:

"Эти стены повествуют нам не о величественном соборе, но о скромном доме, где собирались искренние верующие. Я хорошо помню конференцию Британской Ассоциации в Эбердине и Глазго, где Фарадей разыскивал собрания своих единоверцев, и как он стремился провести в проповеди или в богослужении каждое воскресенье или просто свободное время. Как поучительно размышлять о его верности своему вероисповеданию."

Лорд Кельвин много раз бывал в Америке, где произвел огромное впечатление на научные круги. Не все знают, что он был первым, кто оценил огромный потенциал Ниагарского водопада для производства электроэнергии, и именно по его проекту, спустя десять лет после изобретения, здесь была построена первая гидроэлектростанция. Благодаря его влиятельному ходатайству, в Британии был внедрен изобретенный Беллом телефон, а также многие другие новшества из Америки.

К моменту своей смерти в 1907 году на счету лорда Кельвина было 60 опубликованных научных работ, 70 запатентованных изобретений, а также 21 почетное звание. Он был также кавалер Ордена "За заслуги" и Ордена почета. Немногие ученые завоевали столь высокое публичное признание, как он. Начиная с блестящей карьеры в молодости и включая 54 года на посту Профессора естественной философии в Глазго, его изобретательский талант был неистощим. Несмотря на то, что большинство его изобретений относятся к прошлому веку, многие научные работы еще и теперь служат основой для современного научного познания. Например, именно лорд Кельвин дал определение понятию "энергия". Биографический справочник жизни выдающихся ученых (Лондон, 1984) приводит следующие комментарии: "Кельвин был одним из величайших физиков девятнадцатого столетия. Он был первопроходцем в работах по термодинамике, а его идеи в области электричества и магнетизма подготовили почву для разработки теории электромагнитного поля, открытой позже Максвеллом."

В течение всей его жизни люди, близко знавшие его, любили его за скромность и дружелюбие, и все знали, что он был человеком, который подчинил себя правилам Библии. Он придерживался Библии как единственного авторитетного источника информации о душе и любил разъяснять Библию с большой теплотой и любовью всем, кто находился в кругу его влияния. Лорд Кельвин действительно был убежден в том, что он искуплен и принадлежит своему Спасителю.

БЛУДНЫЙ ПОЭТ

Джеймс Монтгомери

На судьбу Джеймса Монтгомери - журналиста и поэта - огромное влияние оказала глубокая перемена жизни его отца в возрасте двадцати одного года, когда он, молодой рабочий фермы, работал на полях Антрима. В то время в Ирландии проповедовал разъездной благовестник Джон Кенник, привлекая на свои собрания большое количество народа. Отец Монтгомери был среди тех, кто задумался о своих грехах и начал искать прощения и мира у ног Спасителя.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.