Бытие, определяющее сознание

Главная цель Маркса - создание научной теории социально-исторического процесса или, иными словами, разработка науки об обществе, максимально соответствующей идеальному образцу, каковым в то время считалось математическое естествознание. Естественнонаучная теория строится, исходя из предположения о наличии в природе объективных законов, жестко регулирующих все происходящие события. Маркс полагает, что такого же рода жесткие детерминистические законы должны действовать и в обществе. Но возможны ли законы с их всеобщностью и необходимостью в обществе, состоящем из множества индивидов, каждый из которых живет и действует на основании своих свободных решений, реализуя не объективный закон, а собственную субъективную волю?

Положительный ответ на этот вопрос можно дать, если рассматривать внутренний духовный мир человека как нечто вторичное, производное, определяемое, в конечном счете, извне. Именно такой взгляд представлен в гегелевской философии, являющейся, по существу, отправной точкой рассуждений Маркса. Гегель полагает, что индивидуальное сознание отдельного человека является более или менее адекватным репрезентантом (представителем) некого универсально-всеобщего сознания - Мирового Духа. Поэтому несмотря на то, что каждый человек мыслит и действует как свободный и самостоятельный субъект, результирующая совокупных действий всего сообщества в целом будет выражением имманентного закона, который выступает по отношению к индивидуальному сознанию как внешний объективный фактор. Таким образом, философия впервые получает возможность говорить о закономерности исторического процесса, который, однако, рассматривается лишь как внешнее обнаружение закона диалектического саморазвития категорий мышления, представленного в гегелевской "Науке логики". Но такая наука для Маркса недостаточно "научна", поскольку она выводит последовательность объективных исторических событий из логической последовательности идей, принадлежащих, пусть и абсолютному, но все-таки субъекту. Маркс же стремится к тому, чтобы создаваемая им наука об обществе могла продуцировать именно объективное знание, образцами которого считались, например, ньютоновская физика или дарвиновская биология.

Для создания такой науки было необходимо, прежде всего, найти область действительности, которая могла бы служить для неё эмпирической базой, то есть поставлять "факты", причем именно такие, которые допускали бы их математическую обработку и ин-

дуктивное обобщение. Ход, использованный Гегелем, предложившим в качестве базы для исследования сознания историю, не устраивает Маркса. Во-первых, потому, что Гегель всякое историческое состояние понимает как реализацию определенной идеи. У него идея предшествует реальности, замысел - осуществлению, субъективная мысль - объективному факту. И, во-вторых, потому что факты истории уникальны и, стало быть, не поддаются математической обработке, как этого требует идеал классической науки. По образному выражению Энгельса, гегелевская философия "стоит на голове", ее необходимо перевернуть, "поставить на ноги", сделав так, чтобы мысль следовала за фактом, а не наоборот, как это было у Гегеля. А сами факты должны принадлежать к области не уникальных, а устойчиво повторяющихся явлений, ибо только в этом случае становятся возможными их индуктивное обобщение и математическая обработка.

Такая область должна принадлежать к сфере всеобщего. Входя в нее, все индивидуальные различия между людьми следует оставить за пределами внимания, концентрируя его не на тех характеристиках, которые могут принадлежать (или не принадлежать) тому или иному отдельному человеку, а на том, что необходимо принадлежит каждому, поскольку он вообще является человеком. Иными словами, для того, чтобы создать классическую научную теорию общества, последнее требуется представить как множество идентичных друг другу (хотя бы по какому-то одному, но зато существенному признаку) объектов. Ибо любой научный закон всегда характеризует отношения именно между однородными, то есть принадлежащими к одному и тому же классу явлениями.

То же мы видим и у Гегеля, в системе которого все индивидуальные различия между людьми растворяются во всеобщности мышления, совершенно единообразно воспроизводящего в голове каждого отдельного человека (поскольку он вообще мыслит) одни и те же универсальные логические фигуры. Однако Маркс не считает всеобщность мышления (которое, как ни крути, относится все же к сфере субъективного) достаточным основанием для обеспечения научной строгости своей теории. Ему необходимо найти нечто, обладающее не менее высокой степенью общности, чем мышление, но в то же время принадлежащее к сфере внешнего объективного мира.

Такой всеобщей и в то же время объективной характеристикой человеческого существа Маркс предлагает считать не мышление, а труд. Но для того, чтобы представить труд в качестве сущностной характеристики человека, следует показать, что он обладает всеобщностью, по меньшей мере, такого же порядка, что и мышле-

ние. Но обычно труд представляется как фактор не столько объединяющий, сколько разделяющий людей. Что может быть очевид^ нее, чем разделение людей по профессиональной принадлежности: крестьянин, кузнец, рыбак и т. д.? Люди всегда различались по роду их занятий. Но ведь и по содержанию мыслей один человек может быть не похож на другого!

Единство мышления определяется не содержанием, а формами осуществления. Обнаруживается это единство лишь на весьма высоких уровнях абстракции при помощи достаточно сложных методов, разрабатывавшихся в течение тысячелетий. То же самое можно отнести и к труду. Для Маркса ключом к решению проблемы становится идея создателя классической политэкономии Лдалш Смита (1723-1790), который вводит понятие абстрактного труда, позволяющего, отвлекаясь от профессиональных различий, говорить о закономерностях осуществления труда вообще, труда как такового.

Подобно тому, как в классической логике важно не столько что мыслится, сколько как это делается, в классической политэкономии (и в философии Маркса) важно не столько что, сколько как производит труд. Абстрагируясь от частного содержания мышления, логика говорит о его всеобщих законах, но точно так же, абстрагируясь от конкретного содержания труда, политэкономия и философия получают возможность говорить о всеобщих законах производства, рассматривая его не как создание тех или иных предметов, а как производства жизненных условий вообще. Столь широко понимаемое производство поглощает все без исключения формы человеческой деятельности, которые отныне начинают рассматриваться как не более чем частные его формы: "Религия, семья, государство, право, мораль, наука, искусство и так далее, - утверждает Маркс, -суть лишь особые формы производства и подчиняются его всеобщему закону"'. В наиболее же чистой форме этот закон проявляется в сфере политической экономии. Именно политическая экономия начинает играть в марксизме роль эмпирической базы, поставляющей фактический материал для построения философии, претендующий на статус объективной науки.

При этом экономические отношения, поскольку они, как полагает Маркс, выступают фундаментальной основой всех иных общественных отношений, не только определяют, но буквально "производят" все жизненные проявления человеческого бытия, включая, в том числе, и сознание. Так, Маркс прямо говорит: "Не сознание людей определяет их бытие, а наоборот, их общественное

¹ Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 г. // Соч. Т. 42. С. 117.

бытие определяет их сознание"¹. В этом тезисе об общественном бытии, "определяющем сознание", пожалуй, наиболее внятно сформулировано марксово понимание философского материализма. В отличие от вульгарных трактовок, сводящих человеческое сознание к простой совокупности биохимических процессов, глава школы говорит о материальном характере экономических отношений, которые, хотя и возникают по поводу вещей, сами ни в коей мере вещественными не являются. Согласно Марксу, признание материальности экономических отношений не имеет ничего общего с приписыванием им вещественного характера. Их материальность заключается в том, что они складываются и развиваются по своим имманентным законам, существуют объективно, то есть независимо от того осознаем мы их или нет, и, следовательно, могут быть выявлены и зафиксированы "с научной точностью".

Признание объективности экономических отношений предполагает, в свою очередь, что те жизненные решения, которые мы, вроде бы свободно принимаем "по своей воле", в действительности, в силу неучтенных нами объективных обстоятельств, могут приводить и, как правило, на самом деле приводят к результатам, отличным от тех, которые мы имели в виду. Но это значит, что действительные результаты наших поступков определяются не столько нашими субъективными намерениями, сколько теми объективными тенденциями и закономерностями, действие которых мы этими поступками невольно инициируем. Таким образом, Маркс приходит к заключению, что последовательность событий, составляющих ткань человеческой истории, подчиняется не субъективной воле исторических персонажей, а объективной логике развития "материального производства", то есть производства предметной среды, составляющей необходимое условие бытия человека.

Эта логика, которую марксисты, вслед за Гегелем, называют диалектической, должна выражать наиболее общие принципы осуществления без исключения всех: и природных, и социальных, и ментальных процессов, которые, по мысли Маркса, необходимо осуществляются по единой универсальной схеме, независимо от того, в какой из указанных областей они происходят. Именно признание диалектического характера всех происходящих в мире процессов и выступает для марксистов обоснованием их претензий на подлинное и единственно истинное научное знание путей исторического развития, которое способно превратить человека из раба в хозяина собственной судьбы и перенести его "из царства необходимости в царство свободы".

¹ Маркс К. К критике политической экономии. М., 1990. С. 5.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: