Сцена темнеет, занавес. Конец первого действия

РАЙХЕЛЬГАУЗ ИЗ НОУТБУКА

Пьеса в трёх действиях

Вот так и драматург: он изучает именно эту реальность, которой и я дышу, которой и я занимаюсь; и только тогда я получаю продукт, как получают результат анализа.

Может быть, я сейчас привожу странное сравнение, но я беру пьесу так, как если бы это была история болезни, с которой я должен работать. И я должен сообразить из его заготовок: а что с этим человеком будет дальше, а что с ним вообще происходит, а что если этого человека не лечить, а просто помочь ему жить?

И тогда я понимаю, что это современная пьеса, которая происходит здесь и сейчас.

Иосиф Райхельгауз

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Фантом (голос) Иосифа Райхельгауза,московского режиссёра, известного театрального деятеля, автора проекта «Школа современной пьесы», художественного руководителя одноименного театра, инноватора и эксперементатора, автора книг, инициатора и вдохновителя единственного в России конкурса драматургов «Действующие лица» и т.д. и т.п.

Мария

Муж Марии (Фома)

Сын Марии (Андрей)

Дочь Марии (Софья)

Майор

Ноутбук Марии

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Комната какая-то, предметы разные, книги. Два стола: большой и журнальный. Диван, он же кровать – в центре комнаты. Справа – старый платяной шкаф, торцом к зрителям. Он изображает перегородку. Иногда ноутбук на какой-то доске перемещается с одного стола на другой, иногда на колени. Мария то на стуле за столом, то на подушке на полу перед ноутбуком, то на диване (в постели) тоже с ноутбуком.

МАРИЯ (входит и бросает куда попало пальто, перчатки, шляпу… включает ноутбук. Через некоторое время МУЖ в фартуке входит, подает стакан сока). Я сейчас стихи записала, пока не забыла. По дороге написались. (Берёт сок). Спасибо. Слушай. «Потому что стихи мои не покорили пространство и время, / потому что у времени мне ничего не отнять, / кроме воли и дела и кроме свободы и тела, / кроме мира-войны, кроме крика пора написать, / но уже не начать./ потому что свобода - изнанка стихии, сценарий разлуки, / потому что любовь помогает лишь тем, кому хочет помочь, / потому что воздаст по делам – не по прихоти и не от скуки, / потому что хотелось бы век приручить, покорить, превозмочь / я не буду толочь / эту воду в той ступе, где варят сонаты и марши-парады, / где шуты-казнокрады лопочут про веру и сукину течь, / где играют наяды, и в сауне моются гады, / где пекут пироги но одни сапоги могут печь. / в эту землю мне лечь». Нравится? А конкретнее? Опять потом? У тебя все в порядке? У меня тоже. Сейчас почту ещё проверю. (МУЖ уходит. Мария на него не смотрит, она не отрывается от ноутбука. Не замечает, что он уже вышел). Ты ужин готовишь? Спина болит сегодня. Не могу на каблуках ходить. Представляешь, весь день опять бог знает чем занималась. Зачем мне эта работа? Дежурила опять в зале на дверях. Три часа стояла. Спина теперь болит. Потом брошюрку начала писать: «Технология создания культурного продукта». (Берёт ноутбук на доске, усаживается на диван, лицом к зрителям). Так удобнее. Зачем это сельским клубникам? Да затем, что господин президент двадцать шесть раз в своём послании употребил слово «технология». Мне бы ещё найти что-нибудь про технологию написания пьесы. Или стихотворения. Сколько лет пишу, а технологией не владею. Я пока в Интернете кое-что посмотрю, хорошо? Я тебе помогу, только попозже. Я только гляну. Может быть, появилось что-нибудь… (Молча работает с ноутбуком.)

Входит МУЖ. Даёт Марии яблоко.

МАРИЯ. Спасибо. Интервью новое нашла. У них, оказывается, день рождения в День театра. А я не знала. Подожди, я тебе что-то покажу. Я сегодня начну новую. Сегодня Благовещение. Самое время, да? Её зовут Мария. Сейчас буду придумывать первые реплики. У тебя там не горит? На кухне? Или мне показалось? Показалось. Это Толя на площадке курит. Ты окно закрой, а то дымом тянет. (МУЖ закрывает окно и уходит). Вот, вот она. Актриса. Смотри и представь. Это – моя Мария. Она на меня не похожа. Ты почему-то думаешь, что все мои героини должны походить на меня. Но она – не похожа. И это хорошо. Она другая. Стильная женщина. Настоящая. Не как я. А настоящая. Понимаешь? Она не стала бы с тобой жить столько лет. Ушла бы. Почему ты молчишь? Не хочешь со мной об этом говорить? Ты думаешь, моя Мария должна быть куцей и серой? Провинциальной, как я, да? Да? Ну скажи, скажи… что-нибудь, хотя бы «а-а!»… Ты где? А-а-а… Опять на кухне. (Мария молча глядит в ноутбук, мышку водит, клавиши давит). Эй, слышите, люди, кто там дома? мне нужна интрига! Нужна интрига… интрига…

Входит СЫН в наушниках и с бутербродом, жестами что-то показывает

МАРИЯ. …интрига! Что? А, сынок! Это ты? А я думала – папа. Ты, что, давно дома? Как у тебя дела? Всё в порядке, да? Вот и хорошо. (Сын подходит ближе, подставляет спину, Мария легонько гладит ему спинку, как в детстве). А где твоя сеструха сегодня? А-а-а, я вспомнила, они в кино пошли. На последний сеанс, да? (Сын кивает). Она с ним теперь в кино ходит, а раньше вы вместе ходили. Тебе скучно? А давай с тобой когда-нибудь в кино сходим. Летом. Да? (Сын кивает). Вот и хорошо. А пока я не могу придумать интригу. И ещё мне нужна посылка. (Сын жестикулирует). Что? Ты о чём? Ужин готов? Папа тебя послал сказать про ужин, да? Подожди минутку, я сейчас… Мне нужна интрига. Сейчас, сейчас. Сейчас иду. Мне нужна интрига и посылка. Мне непременно нужна посылка! А, вот. Его интервью. Вот, интересная мысль: «… современная пьеса — это некий опыт, это некая выжимка из той реальности, которую, прежде всего, наблюдает драматург. Он её наблюдает и производит некий анализ. Прошу прощение за сравнение, но это как мы сдаём анализы крови, пота, извините, мочи и кала, и врачи находят там много всякой дряни. Но это делается потому, что человека хотят вылечить от этой дряни. А чтобы человека вылечить, нужно поставить диагноз». О, Иосиф! Как хорошо ты это сказал – «выжимка из реальности», как хорошо сказал «вылечить от этой дряни», как хорошо сказал «пьеса – это некий опыт». Вот – выжимка, вот – опыт, вот – анализы мочи и кала! А где пьеса? Диагноз-то, предположим, ясен, а всё равно не понятно – как писать? Объясни, как это сделать? Как? Да помоги же! (Сын снимает наушники). Это не тебе. А ты уже поужинал? Так быстро? Опять бутерброды. Нужно есть горячее. Не хочешь? Тогда дай мне интригу. Или посылку. «Выжимку из реальности». Ну, на худой конец – анализы дай! Хорошо, не надо анализов, просто выведи мне одну фотографию, пожалуйста. Чёрно-белую, размер А-четыре. Вот флэшка. Сделай, а? (Сын морщится) А я говорю – сделай. Или тащи сюда мой принтер. И сам присоедини его к моему ноутбуку. И бумагу принеси. И тумбочку для принтера. Не хочешь? Значит, просто выведи мне фотографию на принтере. (Сын кивает). Вот и хорошо. (СЫН уходит. Некоторое время Мария смотрит в экран).

Входит МУЖ, снимает фартук, берёт книгу и читает.

МАРИЯ. Знаешь, как я к нему участлива! Как я радуюсь его успехам. А к его театру я как участлива. И к его актёрам. И Гришковца его любимого читала… И с тех пор, как у меня появился ноутбук, я регулярно слежу за их репертуаром… За его интервью. За рецензиями на его спектакли. За его конкурсом, да! – за конкурсом – особенно! Ещё бы я за ним не следила. А сколько я уже пьес разных, вошедших в шорт-листы, прочитала. Вот, например, известная уже пьеса «Сентябрь-листопродавец»… Я тебе рассказывала. Не помнишь? Пьеса уже известного молодого драматурга, уже побывавшего в разных шорт- и лонг-. Эту пьесу я дочитала до конца. Я тебе рассказывала, ты не слушал, как всегда. Пьеса с актуальным героем. С людоедом. С таким монстром-маньяком. Слегка насильником и немного убийцей. Да там трупов-то – так, пустяки, не больше пяти-шести... И рассказ ведётся от первого лица. Да-да. Его, этого милого монстрика, репетирует в каком-то очень продвинутом театре молодая актриса. Жуткий герой. Омерзительный. (Быстренько перекрестилась). Да, я не понимаю, я так провинциальна… Мне такую пьесу не написать, нет… Я людоедом никогда не была. (Муж энергично машет руками). Вот именно. Но не все такие, нет, попадаются даже, хотя и редко, очень любопытные пьесы очень маститых авторов. «Сад, заросший крапивой и чертополохом» я тоже прочитала. Там некоторые прямые аллюзии, параллели, скажем так, реминисценции с героями Чехова. Типа – это бывший вишнёвый. Сад, да. Почему нет? Можно и сад. Я тоже начинала писать пьесу про сад. Это сейчас «я – ворона, я – ворона», а в прошлом – «я – чайка, я – чайка». Или лучше я – серая мышка… А ты – розовый слон. Да ладно… надулся сразу! Я же про театр. Знаешь, я даже пьесу «Экскременты» читала! О, видишь, как меня продвинул этот конкурс и мой ноутбук. За который ты всё ещё платишь кредит. Да, тебе не жалко, я знаю. (Целует мужа). Я ещё прочитала… забыла, как называется, в этом году в лонг-лист вошла одна пьеса, автора забыла, но там мужик всё пишет-пишет роман, нет, не пишет, а только собирается… собирается написать роман и всё не пишет, не пишет… А жизнь проходит… Хорошая тема. А я думаю – почему роман, а не пьесу? Я-то хотела написать про женщину, которая всё пишет и пишет пьесы. А жизнь проходит. А я пишу и пишу пьесы. А ты готовишь ужины. Плохо, что мы не в Москве живём. Плохо, что я не видела ни одного их спектакля, да? Вообще никаких настоящих современных спектаклей я уже не видела лет… вот сколько мы с тобой женаты?.. не стоит даже считать, сколько. Но пока наш телевизор не сломался, я смотрела – ты тогда спал, храпел – а я посмотрела несколько постановок современных, из тех, что нашумели. Только это не помогает пьесы писать. Хоть засмотрись. Я сейчас зашла на сайт их театра… вот, смотри! Вот её узнаёшь? Нет? Знаешь ты её, знаешь. Присмотрись-ка получше, очки надень. А-а, ты уже в очках. Конечно, читаешь книгу, меня не слушаешь. А ты послушай, какой у неё голос. Голос – это так важно для актрисы. И ещё пластика, грация, органика. Она будет играть в моей пьесе. Я так решила. Сейчас, здесь, я– чайка, да,я – чайка. У них уже три «Чайки» идут в театре. Люди, львы, режиссёры и драматурги… Она – актриса. Он – режиссёр. Вы – зрители. Мы – театр. Я – драматург! Я – драматург! Ой, прости, что-то я размечталась не по делу. Но если бы она сыграла мою Марию! Это великая актриса. А вот он, видишь? – вот он поставит мою пьесу. Не веришь? Сам! Иосиф! Райхельгауз! (Муж гладит её руку). Спасибо, я уже успокоилась. Можно, я помечтаю? Немного. Он поставит мою пьесу. А почему нет?.. В принципе, он любит такие штучки. Ему нравится эксперимент. Он передовой режиссёр, и в то же время – серьёзный, не прощелыга. Он – гибкий. И, знаешь, ему нравится творческий процесс, когда пьеса рождается на ходу, практически на глазах зрителя. Он, говорят, ставит буквально с листа, из-под пера драматурга. Ему нужна горяченькая, чтобы драматург только что эту пьесу вырвал, как сердце из груди – и она бы ещё дымилась свежей кровью! Ну что ты усмехаешься? Да это он сам так и сказал. Интервью давал на радио. То ли на «Эхе», то ли на «России». Да я слышала своими ушами! И ты слушай, слушай дальше. И вот он берёт свежую пьесу, прямо из-под пера драматурга – из-под клавиш клавиатуры – с электронного адреса – с экрана ноутбука – с лотка принтера – и – прочитав её и влюбившись в неё с первого взгляда практически – репетирует или даже сразу – ставит на глазах изумлённой публики! Вот таков он, мой режиссёр! Мой, мой, мой!

Пауза

Опять улетела! Но помечтать-то можно? Вот, к примеру, я сегодня пьесу напишу – ночью её по электронке пошлю в Москву – а он завтра в театр придёт – а нет ли у нас чего новенького? – а ему мою пьесу как дадут – а вот, пожалуйста, совсем свеженькая – и он сразу: «Свистать всех на сцену!». На репетицию новой пьесы, то есть. Моей, значит. Он – режиссёр, я – драматург, актёры – орлы и куропатки, а зрители – чайки, чайки… Что ты так на меня смотришь? Он поставит мою пьесу! Можешь считать меня сумасшедшей. Но он её поставит! Райхельгауз поставит мою пьесу!

Входит СЫН без наушников

МАРИЯ. (сыну). Что, сильно раскричалась? Мы не ругаемся. Это я опять пьесу пишу.

СЫН. Включи во второе действие тревожные нотки. Зрители это любят.

МАРИЯ. Хм… Тревожные? Ты уверен? Я подумаю. Напечатал портрет? Где? (Сын из-за спины протягивает руку с листом). Вот с ним я и бьюсь. (Сыну и мужу) Видели его? Вот, смотрите. Внимательно смотрите! С этим симпатичным дяденькой из Москвы я сражаюсь уже четвёртый год. Бьюсь не на жизнь, а на смерть. А он и не знает, бедолага. Спасибо, сын. Замечательная голова Райхельгауза теперь у меня есть. В натуральную величину. (Отдаёт портрет Райхельгауза мужу). Держи вот так. (Любуется). Как живой. (Сыну) Спасибо. Флэшку верни. Всё. Иди. Постой! А тексты? Здесь ещё файл есть, называется «Райхельгауз – два». Его тоже нужно распечатать. И не морщись, а распечатай. Или верни мне принтер, навсегда. (Сын уходит).

МАРИЯ. (мужу) Ножницы мне дай, пожалуйста. Спасибо. (Вырезает портрет Райхельгауза) Ещё дай картонку и клей. Вот там, там – картонка, за шкафом, а ножницы в среднем ящике. Там, да. (Муж даёт картонку и клей). Давай его приклеим на картонку, чтобы лучше держался. Картонку тоже вырежем. Так, отлично! Теперь он твёрдый. Дай ещё скотч двусторонний, там, в том же ящике есть, я знаю. И найди палку. Какую-нибудь палку! Что тебе не понятно? Типа черенка от лопаты! Так просто. (Муж ищет. Находит швабру). Отлично! Подержи вот так. (Прикрепляет с помощью двустороннего скотча портрет Райхельгауза на черенок швабры). Низковат. Ну и пусть. Буду на него сверху вниз смотреть. Теперь возьми его, спрячься за портретом и скажи что-нибудь. Не понял? Типа дай реплику за Райхельгауза! (Муж молчит, мычит, экает, мекает, разводит руками). Нужна реплика. Сын, ты где? Трудно как с вами пьесы писать. Хоть бы кто-нибудь помог. Хоть одну бы реплику подали, или сюжет подсказали, или интригу. Целый дом умных людей, образованных, а простую реплику подать некому. Одну-единственную хотя бы. (Сын приходит с маленьким ноутбуком, отдаёт листочки, садится на диван, забуривается в свой ноут). Хотя бы так, спасибо. Сейчас будут реплики. (Режет бумажки, подаёт их мужу, одну - отдельно). Вот, эту читай. Спрячься, спрячься за него, за Райхельгауза – и читай реплику.

МУЖ (за Райхельгауза) «… современная пьеса — это некий опыт, это некая выжимка из той реальности, которую прежде всего наблюдает драматург. Он её наблюдает и производит некий анализ. Прошу прощение за сравнение, но это как мы сдаём анализы крови, пота, извините, мочи и кала, и врачи находят там много всякой дряни. Но это делается потому, что человека хотят вылечить от этой дряни. А чтобы человека вылечить, нужно поставить диагноз».

МАРИЯ. Дай мне эту бумажку, я буду реплики нумеровать. Эта первая. Теперь реплика героини – я сразу буду печатать. Предположим, она скажет, она скажет… Иосиф… э-э-э… Леонидович. Да. Дорогой Иосиф Леонидович! Вот я драматург - или графоман. Я – не знаю, да, я – не знаю, точка. Я пишу пьесы в свободное от работы время. Меня никто не учил писать пьесы… никто не учил писать пьесы. Так. Но это – не оправдание. Если я пишу плохие пьесы - это только моя ответственность. Только моя. И никто не виноват, что я пишу плохие пьесы. И вот, предположим, вам моя пьеса не нравится… не нравится. А мне – нравится. И вот вопрос, кто прав? Я или вы? Так, медленнее… я – или вы… Точка, ой, нет, вопросительный знак. И козе понятно, что вы. В нашем… э-э-э… споре? нет, это не спор… в нашей, скажем так, дискуссии о драматургии вы заведомо правы, потому что из нас двоих именно вы – профессионал, а я – дилетант. Вы, естественно, лучше меня разбираетесь в том, какая пьеса плохая, какая – хорошая… какая – хорошая… а какая – хорошая? Однако и для вас, я думаю, есть в этом некая тайна… тайна, точка. Почему одна пьеса – хорошая, а другая – плохая. И я, как и вы, хочу узнать эту тайну… тайну.

Пауза.

Ваша реплика! Эй, реплика Райхельгауза. Не тяни, пожалуйста, что попадётся – то и читай.

МУЖ (за Райхельгауза). « Я открываю пьесу, читаю первую страницу, к сожалению, моя старость,… - он старый?.. - опыт и самоуверенность разрешают мне после первой страницы либо выбросить это немедленно в мусорное ведро, либо отдать в литературную часть и сказать: "Ребят, почитайте внимательно и ответьте что-то", либо продолжать читать дальше, что бывает крайне редко».

МАРИЯ. А всё-таки бывает? Дай сюда – это будет реплика номер два. И что мы ему ответим, голубчику? Ага, пишу: «МАРИЯ. А может быть, вам нужно эту пьесу полюбить? Полюбить. Вопрос. Огромный такой вопрос. Или вы признаёте только любовь с первого взгляда? Снова вопрос. А если пьеса на первый взгляд не очень хороша, а на второй – в ней что-то есть? Неужели так трудно дочитать до конца хотя бы первый акт?.. первый акт…» Готово!

МУЖ. (за Райхельгауза) «После первой страницы выбросить это немедленно в мусорное ведро».

СЫН. Забавно!

МАРИЯ. (сыну) А ты смотри в свой ноут и не мешай. Ты не понимаешь, как трудно пьесы писать. (Мужу) Повтори реплику, пожалуйста.

МУЖ. (за Райхельгауза) «После первой страницы выбросить это немедленно в мусорное ведро»!

МАРИЯ. Нет! Ни за что! Не смейте! Нет, нет, доставайте мою пьесу из мусорного ведра! Доставайте, я вам говорю, и читайте её дальше, читайте. Даже если вам не нравится. Я готова умолять… я на коленях вас прошу – прочитайте мою пьесу! (Встаёт на колени, при этом тащит за собой ноутбук и печатает). Прочитайте мою пьесу!

СЫН. Ещё забавнее!

МУЖ. Да ну… что это?.. Зачем?

МАРИЯ. Реплика!

МУЖ. Что ж ты так-то… на колени-то зачем…

МАРИЯ. На колени – для театрального эффекта! Дальше, дальше! Райхельгауз говорит!

МУЖ. Понял. (За Райхельгауза) «У меня есть ощущение, что большинство драматургов, особенно молодых, не ходят в театр, что они пишут пьесы в расчете, как сегодня принято говорить, на какой-то виртуальный театр».

МАРИЯ. Нет, это не про меня, я уже не молодой и пока ещё не драматург… Читай что-нибудь другое.

МУЖ. Хорошо, другое – так другое. Ну вот, к примеру, это. (За Райхельгауза). «А театр – это компания. Театр – это свои, конечно. Театр – это те, с кем ты можешь рядом, вот, сочинять. И не бояться, что ты неверно скажешь, или что ты, там, бездарно… ну, не знаю, можно сказать, не знаю».

МАРИЯ. Чего ты не знаешь?

МУЖ. Это он не знает, твой Райхельгауз.

СЫН. Райхельгауз – это кто?

МУЖ. Да вот этот – мамин новый герой.

СЫН. А он кто?

МАРИЯ. Он известный режиссёр!

СЫН. Не слышал про такого.

МУЖ. А ты знаешь хоть одного театрального режиссёра?

СЫН. Я знаю Кочина.

МУЖ. Кочин – это здесь, у нас, это наш. А из московских ты кого знаешь? Табакова знаешь? Фоменко знаешь? Райхельгауза даже не знаешь. А в Москве Райхельгауза все знают.

СЫН. Ну и что? А Райхельгауз Кочина знает?

МАРИЯ. Райхельгауз знает всех!

СЫН. Кроме Кочина.

МАРИЯ. Он знает всё, что надо!

СЫН. Он твои пьесы не знает.

МАРИЯ. Скоро узнает. Райхельгауз – это... он - вот!.. Он – «Школа современной пьесы»! И он – конкурс «Действующие лица»! И он – с Чубайсом!

СЫН. Но твои пьесы Райхельгауз не знает. А Кочин знает. Он их даже ставил, по-моему?

МАРИЯ. Ставил. Две мои пьесы.

МУЖ. Он хорошо их поставил.

СЫН. И после этого - кто из них лучше лично для тебя?

МАРИЯ. Да, да, да, Кочин – молодец. Я ему благодарна, слов нет. Но Кочин – здесь, а Райхельгауз – в Москве! Чувствуешь разницу?

СЫН. Не чувствую.

МАРИЯ. Что Кочин может сделать в самодеятельном театре?

МУЖ. Которого у него уже нет. ..

МАРИЯ. Да, к тому же нет у него театра, даже самодеятельного. Нет актёров. Нет рабочих сцены. У него есть только свой драматург – это я, и у него есть мои пьесы. И – всё. Тупик. А Райхельгауз в своём театре может всё! У него есть актёры, есть администратор, есть…

МУЖ …звукооператор!

МАРИЯ. Есть стены, есть свет, есть музыка, есть рабочие сцены…

МУЖ. Есть кассир!

МАРИЯ. Есть гримёр, есть костюмер, есть…

СЫН. Дворник?

МАРИЯ. Да! Нет только своего драматурга.

СЫН. Ты надеешься, что он возьмёт тебя в свой театр штатным драматургом?

МАРИЯ. Да. Как Шекспира.

СЫН. Круто!

МАРИЯ. Я буду его драматургом.

СЫН. Забавно.

МАРИЯ. Вот увидишь! (Мужу) Дай уже следующую реплику.

МУЖ. Эта пойдёт? «Я должен быть убежден, что пьеса талантлива, имеет отношение к жизни вообще и к моей жизни в частности. Другой критерий: так, как люди там разговаривают - так в жизни и бывает, или, наоборот, - не бывает, но это интересно»?

МАРИЯ. Стой! Повтори первое предложение.

МУЖ. (за Райхельгауза). «Я должен быть убежден, что пьеса талантлива, имеет отношение к жизни вообще и к моей жизни в частности».

МАРИЯ. О да, Иосиф Леонидович, моя пьеса именно к вашей-то жизни и имеет самое прямое отношение!

МУЖ. (за Райхельгауза). «Театр без новой драматургии - что семья без детей, так же обречён на вымирание».

МАРИЯ. О да! (Пауза.) Я сказала – «О да!»

МУЖ. А?

МАРИЯ. О да, Иосиф, ваш театр обречён на вымирание без моей новой пьесы. (Пауза) Всё. Ваша с Райхельгаузом реплика!

МУЖ. (за Райхельгауза). «Мне казалось очень важным, что драматург пишет об этой жизни, этим языком, выводит этих персонажей, насыщает свою пьесу этим воздухом. И я должен пересочинить его пьесу в спектакль как абсолютно сегодняшний опыт».

МАРИЯ. О, нет! Чёрт! Не годится всё это! Не годится!

МУЖ. В чем дело?

МАРИЯ. Я согласна с тем, что он говорит.

МУЖ. И замечательно.

МАРИЯ. Что замечательно то? Где конфликт? Где интрига? Где?!!

МУЖ. А чёрт его знает.

МАРИЯ. Не знает он! Ни чёрт и бог не знают. Конфликт! Нужен конфликт. Она должна его ненавидеть, да - ненавидеть так, что в конце концов может даже… убить! Да, это – конфликт. Или она убьёт режиссёра Райхельгауза, или он убьёт Марию. Понял?

МУЖ. Понял. Я убью Райхельгауза.

МАРИЯ. При чём здесь ты?

МУЖ. Это я, я его ненавижу! А твоя Мария перед ним просто пресмыкается.

МАРИЯ. Она не пресмыкается.

МУЖ. «О Иосиф! мой Иосиф! дорогой Иосиф!» А я его убью!

МАРИЯ. Ты – убьёшь? Да тебя вообще нет в пьесе! Нет! Понял?

МУЖ. Понял. Меня нет. (Ставит портрет Райхельгауза).

МАРИЯ. Посмотри ещё реплики. Поищи. Найди что-нибудь такое, чтобы героиню рассердить, чтобы конфликт развивался…

Пауза.

В чём дело? Реплику! Дай мне реплику!

МУЖ. Извини… найди себе другого героя, чтобы сам за себя отвечал, без моей помощи. И вообще – меня в твоей пьесе нет.

Пауза.

Чаю не хочешь? А я чаю хочу. Придумай вначале нормальную интригу. (Уходит)

МАРИЯ. Я, что – Чехов, чтобы интриги придумывать? Я что, способна сказать новое слово в драматургии? У меня вторичный рынок. Бэушные идеи, поношенные конфликты… Провинциальные мозги. Но это ничего не значит! Он поставит мою пьесу! Поставит. Главное – написать хорошо, правильно написать, технологично – и он её поставит. (Сыну) Сын, вот возьми портрет, возьми эти бумажки, встань туда…

СЫН. Бесит всё! (встаёт и уходит).

МАРИЯ. Никто не хочет мне помогать. Да ладно – сама справлюсь! (Пауза) Придумать другого героя? Не Райхельгауза? А кого? Предположим, сделаю я главным героем своей пьесы режиссёра Кочина, а как заставить обратить на эту пьесу внимание господина Райхельгауза? Как его заставить дочитать пьесу до конца? Да он выбросит её в мусорное ведро, если героем будет Кочин! Мне нужен один-единственный герой, и этот герой - Райхельгауз, и никто другой. Никто другой! (Смотрит на портрет Райхельгауза, гладит его, целует). Только ты мне нужен, лапа моя, ты один, и больше никто! Солнце моё! Жизнь и смерть моя – Иосиф Райхельгауз… Да пейте вы свой чай, а я тут кое-что попробую… Сотворю тут нечто. Вот прямо сейчас и сделаю… (Прислоняет Райхельгауза, берёт бумажки с репликами и орудует ножницами, бумагой и клеем). «…Начнём сочинять спектакль… что главное в пьесе… я стараюсь ставить пьесы… главное в пьесе… пьеса написана здесь… я об этом писал… театр - дело безнравственное… весь великий мировой театр… мне действительно интересно… воспринимаю вас как персонаж… нормально отдохнуть не могу… видя свой спектакль в контексте других… одно дело выращивать цветок… профессия требует постоянной провокации самых разных чувств…» Й-е-ес! «Провокации самых разных чувств!» Вот я тебя и спровоцирую, родной ты мой, ненаглядный… Ты у меня закипишь от бешенства! «Шекспир писал, отдавал, и Мольер писал, отдавал». Это, собственно, чьи слова? Ваши, Иосиф Леонидович. И я пишу – отдаю. Вам именно, Иосиф Леонидович, и отдаю...

ФАНТОМ РЕЖИССЁРА РАЙХЕЛЬГАУЗА или ГОЛОС РЕЖИССЁРА РАЙХЕЛЬГАУЗА. Хорошо, хорошо, давай пьесу!

МАРИЯ. Что?

ФАНТОМ РЕЖИСЁРА РАЙХЕЛЬГАУЗА или ГОЛОС РЕЖИССЕРА РАЙХЕЛЬГАУЗА. Дай, я почитаю.

МАРИЯ. Не дам.

ФАНТОМ РЕЖИССЕРА или ГОЛОС РЕЖИССЕРА РАЙХЕЛЬГАУЗА. Как это – не дашь?

МАРИЯ. Вы что ли ещё не поняли, Иосиф Леонидович? Пьесы ещё нет. Нет пьесы-то… Нет интриги. Нет посылки. Нет конфликта. Нет героев. Ничего ещё нет!

ФАНТОМ РЕЖИССЁРА РАЙХЕЛЬГАУЗА или ГОЛОС РЕЖИССЕРА РАЙХЕЛЬГАУЗА. Что ж ты мне голову-то морочишь?

МАРИЯ. Я вам морочу, вы – мне. Такая у нас с вами планида, господин режиссёр. Ой, господи, что я говорю! Иосиф Леонидович, дорогой, уважаемый, вы куда? Я напишу, напишу – я напишу вам лучшую в мире пьесу, я обещаю. Только не бросайте меня. Я напишу, напишу, напишу. (Стучит по клавишам ноутбука).

Заходит МУЖ, надевает очки, берёт книгу, начинает читать.

МАРИЯ. Попил чаю, да? Меня не подождал. Принёс бы мне сюда хотя бы. Я не могу идти на кухню – у меня проблема. Я не конкурентоспособна. Ему на меня наплевать. Я ему не интересна. Я не молода. Я не эксцентрична. Я не таинственна. Я не актуальна. И еще сто тысяч «не». А там мальчики. Там молодые авторы. Пресняковы-Дурненковы… Вырыпаев, Клавдиев, Гришковец, чёрт бы его побрал! Я читала. Я видела на сайте. Я про них уже кое-что знаю. Про молодых драматургов. Молодые, талантливые, напористые. Они не ждут милости, они не посылают пьесы по электронке на драматургический конкурс и не ждут, что их текст кому-то понравится, что кто-то эту пьеску прочитает. Они знают правила игры. А я? Ни премий, ни лауреатств, ни званий, ни постановок, ни публикаций… А технологии на козе не объедешь… Ты понимаешь, они все играют по правилам. Они рвутся в Москву. Они приезжают туда сами. Они заводят знакомства. Они рассказывают о своем трудном детстве. О голодной юности. О вшивости своего Среднеурюпинска. О тараканах и крысах. Они намекают на свои рваные трусы. И москвичи постепенно сдаются… Москвичи совестливые… в душе и … стесняются своей сытости… своих чистых туалетов. Они как-то сразу забывают, чего им стоили эти чистые туалеты!!! Они сдаются напористым провинциальным мальчикам. Талантливым мальчикам, надо сказать. Я не спорю – очень талантливым! И совестливые москвичи дают первые премии этим талантливым провинциальным мальчикам. И ставят их пьесы. И публикуют их. И даже снимают фильмы. Список побед пополняется. Портфолио толстеет. Происходит капитализация таланта. И мальчики становятся москвичами. Появляются лоск и умеренный животик. Через двадцать лет всё повторится. Сегодняшние московские мальчики будут раздавать премии провинциальным мальчикам завтрашним. И, разумеется - симпатичным юным дивам с томными глазами.

МУЖ. Отправить тебя в Москву?

МАРИЯ. Моё время ушло – вот что. Я опоздала лет на… на много-много лет. А главное – я никогда не была красавицей. И я уже не хочу в Москву.

МУЖ. Я знаю, я погубил твою жизнь.

МАРИЯ. Причём тут ты?

МУЖ. Я тебе всё испортил. Всю жизнь тебе испортил.

МАРИЯ. Не нуди, а. Речь в принципе – не о тебе...

МУЖ. И я ещё посуду не вымыл сегодня. (Уходит).

МАРИЯ. (Вдогонку). Чаю мне принеси уже, наконец! И вот теперь, когда мне исполнилось… так много лет, я пишу свои пьесы и посылаю их на конкурс.

Входит СЫН, садится со своим ноутбуком, тычет в клавиши

МАРИЯ. (сыну). Я посылаю свои пьесы на конкурс.

СЫН. Угу.

МАРИЯ. Одну за другой. Уже четыре пьесы, четыре года подряд. Возможно, их не читают. Вполне возможно, читают только первую страницу. Не знаю, не знаю… Сомневаюсь, можно ли понять пьесу по первой странице… Ты как думаешь?

СЫН. Угу.

МАРИЯ. Знаешь, как трудно найти интригу…

СЫН. Угу.

МАРИЯ. А знаешь, в чём я точно уверена?

СЫН. Угу.

МАРИЯ. Мои пьесы - считают! И вот если ты где-нибудь услышишь или прочитаешь, что на драматургический конкурс в позапрошлом году пришло 349! пьес, то знай - это и моя вещица, посчитанная в числе прочих, создала конкурсу вес. Значимость. А если такие, как я, провинциальные лохи-графоманы не будут посылать свои пьесы на конкурс?.. Что будет с таким конкурсом?

СЫН. (Свистит)

МАРИЯ. Вот именно. Кто даст им деньги? (Сын снова свистит). То-то и оно-то. И для количества моя пьеса нужна Райхельгаузу.

СЫН. (Тычет в портрет Райхельгауза). Угу.

МАРИЯ. Ему, родимому. В том году мою пьесу зарегистрировали под номером «225». Хороший номер, правда? Я думала, этот номер принесёт удачу. Не принёс. (Пауза). Знаешь, год проходит так быстро, а пьеса пишется так трудно… Но пока я не умру, я буду их писать. Буду посылать им свои пьесы.

СЫН. Угу.

МАРИЯ. Я тебе мешаю?

СЫН. Угу.

МАРИЯ. (Гладит ему спинку). А ты курсач делаешь?

СЫН. Угу.

МАРИЯ. А зачёты скоро?

СЫН. Угу.

МАРИЯ. А лабы сдал?

СЫН. Угу.

МАРИЯ. Ты молодец.

СЫН. Угу.

МАРИЯ. Мешаю тебе?

СЫН. Угу.

МАРИЯ. Прости, не буду мешать. Мне тоже нужно пьесу писать. (Оба молча тыкают в клавиатуры).

МУЖ входит и подает Марии чай.

МАРИЯ. Спасибо. Ты такой добрый. И чай вкусный. И печенье тоже вкусное. Я тебя люблю. Десятую пьесу я напишу в две тысячи пятнадцатом году. А после десятой – если он её тоже не поставит – застрелюсь! Да-да.

МУЖ. Тогда и я. (Показывает, что застрелится).

МАРИЯ. Да, мы оба застрелимся. А! Да это же посылка для пьесы: фанатизм приводит к самоубийству. Как тебе? Или - фанатизм приводит к гибели. Хорошая посылка, да?

МУЖ. Только я (показывает, что застрелится).

МАРИЯ. Нет, я застрелюсь, я. Когда я пишу пьесу – она мне так нравится, а через год перечитываю – такая дрянь! Только и остается – пиф-паф.

МУЖ. Нет, это я – пиф-паф.

МАРИЯ. Нет, ты должен позаботиться о детях.

МУЖ. Они уже взрослые.

МАРИЯ. Ты им нужен. Знаешь, десять пьес – это очень много. Это долго. Он должен взять мою пьесу в этом году. Я напишу её так, что он её возьмёт! Мне кажется, больше я просто не выдержу…

МУЖ. Выдержишь, выдержишь...

МАРИ. Не выдержу.

Пауза.

Слышишь? Кажется, дверь… Дочь пришла, да? Дочь… да. Это она. И, спорим, опять с ним… Сейчас тихонько прокрадутся в её комнату, потом она к нам заглянет, поздоровается, потом она ему еду унесёт, потом они кино в компьютере включат или музыку… А часов в шесть утра хлопнет входная дверь… Который месяц уже? четвёртый? да, четвёртый месяц уже, и каждую ночь… он влюблён в неё, мне кажется. Ни одной ночи не пропустил!

МУЖ. Одну пропустил.

МАРИЯ. Одну ночь, да. С друзьями в кафе сидел – она мне сказала. Может быть, пора с ним поговорить? Ты же отец. Или не вмешиваться? Сами решат и тогда скажут, да? Если он настоящий мужчина, он должен сам с нами поговорить, я думаю. Или он нам ничего не должен? Как сейчас говорят: никто никому ничего не должен. А этот – зять не зять? – он хороший, да?

МУЖ. Нормальный. Здоровается за руку – крепко так, по-мужски.

МАРИЯ. Ты жал ему руку?

МУЖ. Да. В коридоре как-то столкнулись.

МАРИЯ. Это хорошо. Разглядеть успел?

МЖ. Не очень.

МАРИЯ. Почему она не хочет нас познакомить с ним?

МУЖ. Не знаю.

МАРИЯ. Я их совсем и не воспитывала…

МУЖ. Кого?

МАРИЯ. Наших детей. Да, сын? Я вас не воспитывала?

СЫН. Угу.

МАРИЯ. Я даже и не знаю – как это, воспитывать.

Входит ДОЧЬ.

ДОЧЬ. Вы о чём?

МУЖ. Мама говорит, что плохо вас воспитала.

ДОЧЬ. Ужасно! Как я тебе своих внуков доверю?

МАРИЯ. Что, что? Уже и внуки наметились? А можно поподробнее?

ДОЧЬ. Да что ты так испугалась? Нет пока внуков… то есть детей… Но будут же когда-нибудь.

МУЖ. Не сегодня-завтра. Да, сын?

МАРИЯ. (сыну) И ты тоже?

СЫН. Угу.

МАРИЯ. Кошмар!

СЫН. Шучу.

МУЖ. Мы шутим.

ДОЧЬ. Они так шутят – а на самом деле надо мной издеваются.

МУЖ. Никто над тобой не издевается. Мы так шутим.

МАРИЯ. Дошутитесь все скоро. (Дочери) Ужинать будете? Папа вас покормит.

ДОЧЬ. Спасибо, мы уже поужинали.

МАРИЯ. Опять в кафе?

ДОЧЬ. Да, а что?

МАРИЯ. Да ничего. Всё нормально. Я пьесу новую пишу, сын курсач делает, а твой папочка делает вид, что читает. А сам спит. Всё как всегда.

МУЖ. Я не сплю, я читаю.

ДОЧЬ. Он читает.

МАРИЯ. И ты тоже с книгой.

ДОЧЬ. Я хочу с вами посидеть.

МАРИЯ. А почему не с ним?

ДОЧЬ. Он за компьютером.

МАРИЯ. Опять играет?

ДОЧЬ. А я хочу с вами побыть. Соскучилась. Хочу с семьёй, с родителями, с братом любимым.

СЫН. Угу.

МАРИЯ. Он там играет, я слышу.

СЫН. Угу.

ДОЧЬ. И что? Играет - и что?

МАРИЯ. Да мне всё равно. Мне без разницы, пусть играет. Работа у него не очень интересная, да? Я тоже играю по ночам, когда пьесы или стихи не пишутся. Это так отвлекает от проблем. У нас в семье все – компьютерные наркоманы, (мужу) кроме тебя, разумеется… Ты профессионал, поэтому дома ты за компьютер не садишься.

ДОЧЬ. Да ему просто никто не даёт свой комп.

СЫН. Вот ты и давай.

ДОЧЬ. Я уже отдала тут одному… А вот у тебя – два компьютера.

СЫН. Ну забирайте, забирайте мой комп или ноут!!! А я курсовой завалю!

МУЖ. Да успокойтесь вы! Не нужны мне ваши компьютеры…

МАРИЯ. А я пишу пьесу!

СЫН. А папе не надо компьютер, он готовит ужины.

ДОЧЬ. Я тоже иногда готовлю.

МАРИЯ. Иногда – не считается. Мы все - компьютерные наркоманы, а я ещё и графоман… (Дочери). Твой бойфренд понял уже, в какую семейку попал? Он, вообще, собирается жениться или нет?!!

Пауза.

СЫН. Круто!

МУЖ. Да, мать… как-то ты… Резко так.

ДОЧЬ. Может быть, ты хочешь, чтобы я ушла из дома?

МАРИЯ. Причём здесь моё «хочу»? Какие у меня могут быть «хочу», когда у тебя здесь законные десять квадратов? Они – твоя собственность, ты забыла? Здесь у каждого свои десять квадратов, и каждый волен на них делать, что ему угодно. Ты встречаешься с женихом. Сын играет на электрогитаре. Бабка падает с горшка. А я, например, пишу пьесы. Хочу и пишу. На своих десяти квадратах. И что, что? что вы на меня так смотрите! Да у меня тут конфликт назрел, в пьесе! Он тут четвёртый месяц ночует в твоей комнате, и…

ДОЧЬ. И что?

МАРИЯ. Вот я и спрашиваю – и что? Рано или поздно проколетесь с презервативом…

МУЖ. Мать, могла бы как-то бы… деликатнее…

ДОЧЬ. Ничего, пап. Всё хорошо. Мама права, как всегда. Контрацепция – не самый надёжный вариант. А детей мы пока не хотим. Но я его люблю!!!

МАРИЯ. Я знаю. Однако, я предупреждаю, если забеременеешь – пойдёте расписываться! Ты, пожалуйста, предупреди его, что я, будущая тёща, так считаю.

ДОЧЬ. Мам, если ты так хочешь поговорить об этом…

МАРИЯ. Я – хочу?!!

ДОЧЬ. Ты, ты хочешь! Поговорим об этом, но завтра, хорошо? Я сегодня так устала.

МАРИЯ. И я сегодня устала, и завтра я устану… Может быть, послезавтра поговорим? Может быть, он тоже поучаствует в разговоре? И папа?

ДОЧЬ. Нет, завтра. И вдвоём, без… свидетелей…

МУЖ. Да, да, поговорите об этом завтра. Как женщина с женщиной… Я завтра задержусь как раз…

МАРИЯ. По-вашему, это только нас касается?

МУЖ. Это женские дела… Любовь, презервативы… Дети…

СЫН. А меня уж тем более чужие дети не касаются …

ДОЧЬ. Нет ещё никаких детей!

СЫН. И ЗАГСы всякие, свадьбы ваши меня тоже не интересуют… Я завтра в универе до упора. Последние пары. До ночи.

МАРИЯ. А я пьесу хотела писать… Но, конечно, солнце, доченька, радость моя, - мы завтра поговорим. Завтра, завтра… (Мария тычет по клавишам ноутбука, муж

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: