МЕТОДОЛОГИЯ СТРУКТУРНОГО АНАЛИЗА

20-е годы прошлого столетия - время структурализма, захватившего целые школы в науке и искусстве. Не удивительна, поэтому, тенденция к структурному описанию, которая пронизывает ранний этап творчества Выготского, пытавшегося при помощи линий и схем описать художественный текст: “Если взять житейское событие в его хронологической последовательности, мы можем условно обозначить его развертывание в виде прямой линии… Напротив того, то искусственное расположение слов, которое превращает их в стих… то искусственное расположение звуков, которое превращает их… в музыкальную мелодию… искусственное расположение событий, которое превращает их в художественный сюжет… все это мы можем обозначить условно кривой линией, описанной вокруг нашей прямой.” (Выготский, 1968, с.190). На другой странице “Психологии искусства” мы обнаруживаем утверждение, в соответствии с которым “герой есть только шахматная фигура для определенного действия” (Выготский, 1968, с.140), поскольку герой произведения “есть раньше всего действующее лицо не в силу того или иного характера, а в силу общих свойств своей жизни” (там же, с.138).

Не следует, конечно, преувеличивать структурный характер взглядов Выготского - он одним из первых подчеркнул необходимость изучения психологией именно психического процесса: “Язык, обычаи, мифы - это все результаты деятельности социальной психики, а не ее процесс, - говорит Выготский, критикуя психологию народов В.Вундта. - Поэтому, когда социальная психология занимается этими предметами, она подменяет психологию идеологией.” (Выготский, 1968, с.27). Для теории Л.С.Выготского характерны идеи, воспринятые ее автором, очевидно, из лингвистической концепции В. фон Гумбольдта. Это, прежде всего, точка зрения, в соответствии с которой “язык есть не продукт деятельности… а деятельность. Его истинное определение может быть поэтому только генетическим.” (Гумбольдт, 1984, с.70).

Кроме того, структура у Выготского это, скорее описание развития, “превращение симультанности в сукцессивность” (Соколова, 2001, с.20), чем жесткая сеть. Сегодня это то, что называют “функциональной структурой”, интерпретируют как “закон связи между функциональными компонентами исследуемого объекта” (Гордеева и Зинченко, 1982, с.170).

Собственно, методология построения функциональной структуры была разработана не Выготским. Скорее всего, он заимствовал ее из работ членов так называемого Общества по изучению поэтического языка (ОПОЯЗ). Члены этого литературоведческого кружка - В.Шкловский, Ю.Тынянов, Р.Якобсон и др. - пристальное внимание уделяли проблемам поэтики - теории построения поэтического, а в дальнейшем и любого литературного произведения.

Один из основных постулатов ОПОЯЗа состоял в отождествлении формы литературного произведения с его сюжетом: каждый элемент произведения может и должен трактоваться только в контексте развития - причем, в “историческом” контексте, т.е. в контексте развития сюжетной линии. Отсюда вывод: структура, т.е. форма художественного произведения - не синтаксис предложения, и тем более не морфология слова, а “построение данной вещи” (Шкловский, 1983, с.125). В.И.Шкловский цитирует Плеханова: “Еще Гегель очень хорошо показал в своей “Логике”, что “форма” предмета тождественна с его “видом” только в известном и притом поверхностном смысле: в смысле внешней формы. Более же глубокий анализ приводит нас к пониманию формы как закона предмета или, лучше сказать, его строения”, - и резюмирует: “И сейчас часто мы встречаем не это безусловно правильное понимание формы, а старое позитивистское определение формы как “сосуда”” (Шкловский, 1985, с.113)

Выготский принимает этот методологический принцип и использует его в дальнейшем при построении функциональной структуры значения. Значение при этом трактуется им как переход (развитие) от мысли к слову, или от смысла к значению, или от житейского понятия к понятию научному.

Ход построения (а затем - интерпретации) функциональной структуры затрудняется влиянием сложного соотношения структурного и процессуального аспектов исследования. Л.С.Выготский указывал, что “анализ вещи следует противопоставить анализу процесса” (Выготский, 1983а, с.95), что только анализ процесса может преодолеть господствовавшую в старой психологии “логику твердых тел”, в соответствии с которой “психический процесс изучался и анализировался, по выражению К.Коффки, прежде всего как мозаика из твердых и неизменных частей” (там же). Однако, следует подчеркнуть, что “логика твердых тел” не может быть выброшена из психологии. Наоборот, необходимо совмещение двух планов психологического исследования. Первый план затрагивает онтологию объекта психологического анализа. Психика как процесс фактически нерасчленима на составные части, целостна, недифференцирована. Поэтому мы можем описать процесс психического отражения как смену состояний целостной системы, учитывая при этом, что “состояние - это философская категория, отражающая специфическую форму реализации бытия, фиксирующая момент устойчивости в изменении, развитии, движении материальных объектов в некоторый данный момент времени при определенных условиях” (Симанов, 1982, с.60).

Однако, описание психической деятельности через категорию “состояние” не дает возможности понять закономерности смены этих состояний. Процесс психического отражения в данном случае рассматривается как нерасчлененное, недифференцированное и потому непосредственное образование, как простое начало. Чтобы сделать исследуемый процесс понятным, объяснить его, мы должны дополнить исследование вторым из упомянутых планов - планом структурного анализа, или, говоря словами А.Бергсона, “освободить его от времени”.

Хотя структурное описание является непременным условием построения предмета исследования,[12] оно - по самой своей сути - вносит неизбежные искажения в процесс его познания. В то же время, поскольку предмет психологического исследования целостен, целостным является и его структурное описание. По словам А.Ф.Лосева, “структура есть прежде всего цельность, однако цельность раздельна внутри себя самой, так что, рассматривая все, что содержится в этой цельности, я никак не забываю о самой этой цельности. Цельность рассматривается мною в свете составляющих ее элементов, а элементы цельности рассматриваются мною в свете этой цельности. Это и есть единораздельная цельность, то есть структура” (Лосев, 1976, с.115). Естественным следствием существования такой единораздельной цельности является необходимость выделения не только ее элементов, но и закона, принципа связи этих элементов,[13] образующих систему в рамках данного целого. Иными словами, необходимо произвести выделение интегрального, системного качества, которое является “исходным, базовым признаком системы” (Кузьмин, 1980б, с.257).

Следствием дихотомии процессуальности психической деятельности и структурности ее описания выступает тот факт, что в качестве структурных элементов системы описываются не только ее “части”, но и само интегральное качество, которое приобретает форму интегрального элемента системы. Классическим примером интегрального элемента может служить понятие “Gestaltqualitat” М.Вертгеймера: «Если мелодия состоит из шести тонов, и я повторяю ее, в то время как она исполняется в другой тональности, и она все же узнается, что вообще остается? Эти шесть элементов являются сначала некоторой суммой, но наряду с этими шестью элементами предполагается седьмой, это Gestaltqualitat – качество формы. Седьмой элемент и есть тот, который делает возможным узнавание мелодии» (Вертгеймер, 1980, с.88).

Следует подчеркнуть, что интегральный элемент не обязательно должен рассматриваться автором теории в виде отдельного, неподвижного “блока”. Важно другое: то, что такой элемент приобретает особое понятийное выражение в категориальной структуре конкретной теории. Например, в концепции В.Вундта связи между элементами сознания - ощущениями и простыми чувствованиями - подчиняются ассоциативным законам. В то же время, Вундт указывает, что предшествующий ассоцианизм, сводя “совокупность психических процессов… на низшие и, как полагают, более простые формы интеллектуальных процессов”, оказался “недостаточным даже для полного истолкования одних только интеллектуальных процессов” (Вундт, 1897, с.8). В связи с этим, В.Вундт вводит понятие “апперцепция”, обозначающее некий имманентно присущий сознанию процесс, интегрирующий отдельные ассоциативно связанные элементы в более сложные апперцепционные сочетания, существенные особенности которых “не могут быть сведены на ассоциационные процессы, хотя в основе апперцепционных сочетаний и лежат ассоциации” (там же, с.168).

Интерпретация структурности в психологии крайне неоднозначна, хотя бы в силу того сегодня общепризнанного положения, что предмет психологического анализа не может быть подвергнут непосредственному изучению. Поэтому структурное описание в психологии отражает представление о данном психическом процессе, сложившееся у исследователя. Адекватность этого описания может быть достигнута только при дополнении его процессуальными характеристиками психического.

Структурный подход довольно широко представлен в психологии. В.Вундт (1897) пытался отыскать элементы психического, дабы познать структуру сознания. Гештальтисты (см.: Келер, 1930; Дункер, 1965а,б) говорили о процессе понимания как о “переструктурировании”. Ж.Пиаже (1956; 1968) считал, что процесс психического развития есть достижение уровня сформированности логических структур. В когнитивной психологии возникло неисчислимое количество по существу структурных моделей - будь то блоковые модели кратковременной памяти или сетевые модели семантических процессов переработки информации человеком. Разумеется, разные авторы по-разному трактуют понятие структурности. Однако, следует подчеркнуть, что анализ структуры психики не является прихотью того или иного автора. Она служит проявлением специфики психического отражения.

Психическое отражение по самой своей природе носит специфический характер. Эта специфичность проявляется в процессуальности отражения человеком объективной реальности. Процессуальность психического отражения вступает в конфликт со структурностью бытия человека, следствием чего является предметность сознания человека, т.е. обязательное соотнесение идеальных образов, представлений, понятий с материальными объектами и явлениями. Другим следствием конфликта между процессуальностью отражения и структурированностью бытия человека является невозможность описания и интерпретации функционирования психического посредством каких-либо иных категорий и терминов, кроме категорий и терминов, выявленных и принятых для обозначения объектов материального мира.

Если в науках, занимающихся исследованием объективной реальности, структурное описание выражается в установлении связей и отношений между частями системы, то по отношению к недифференцированному объекту психологического анализа бессмысленным звучит требование установления соотношения между его частями. Фактически структурное описание в психологии является следствием соотнесения идеальных образов, представлений, понятий исследователя с материальными объектами и явлениями. Результатом такого соотнесения являются описания и интнрпретации функционирования психики по образцу описания явлений материального мира.

Иллюстрацией сказанного может служить определение мотива посредством понятия “предмет деятельности” в теории А.Н.Леонтьева. Являясь, по существу, “абстракцией, причем абстракцией довольно высокого порядка, т.е. таким утверждением, от которого предстоит еще длительный путь теоретического “восхождения” к конкретному” (Василюк, 1984, с.82-83), - категория “мотив” часто трактуется как нечто внешнее по отношению к деятельности, поскольку “предмет по понятию нечто внешнее, нечто перед субъектом находящееся, предстоящее” (там же, с.81).

В качестве другого примера соотнесения понятий с внешней по отношению к предмету исследования реальностью можно привести аналогию между знаком и орудием, о которой говорил Л.С.Выготский в контексте своей теории развития высших психических функций. Правда, как подчеркивает Выготский, эта аналогия ограничивается лишь “одним определенным отношением” (Выготский, 1983а, с.87). Но в этом отношении - в своей инструментальной функции - знак оказывается направленным на поведение, которое выступает как нечто внешнее по отношению к знаку, как объект действия.

Конечно, «описание субъективных образов, представлений и действий в терминах пространственно-временных свойств не более условно, чем описание ДНК в форме двойной спирали» (Зинченко, Мунипов, 1979, с.170). В то же время, мы не имеем права ни на одном из уровней развития отражения отождествлять сам процесс функционирования и его структурную организацию, выделяемую абстракцией исследователя в целях более глубокого познания самого процесса. Однако, структурное описание предмета нашего исследования вполне имеет право на существование. Во-первых, представление психологической организации в виде структурного образования является традиционным способом интерпретации и поэтому следует именно в терминах этого традиционного подхода рассмотреть особенности психики, тем более, что, во-вторых, структурный подход, как и всякая абстракция, отражает определенный аспект любого объекта, в том числе и психического отражения.

Однако, именно возможность и закономерность структурного описания ставит перед нами вопрос о соответствии нашего описания описываемому явлению, т.е. психике. Ведь “изображение движения мыслью есть всегда огрубление, омертвление” (Ленин, т.29, с.233). В этой связи чрезвычайно важно, что структурные описания психических процессов, модели создаваемые в психологии, являются квазипространственными. Если структурное описание требует некоторого пространственного соотнесения своих компонентов, то это вовсе не означает, что подобное пространственное соотнесение отражает реальное положение вещей. Структурная модель психики не есть чертеж, схематично изображающий реальное пространственное расположение частей конструкции. Структура психики есть отображение процесса, а не пространства, в котором этот процесс протекает. Поэтому само структурное описание в психологии представляет собой скорей пространственную интерпретацию временной развертки процесса психического отражения.

Поясним сказанное, взяв для примера сетевые модели семантической памяти (см.: Тульвинг, 1972; Бэдели, 1976; Линдсей и Норман, 1974; Клацки, 1978). Эти (как и многие другие) модели представляют собой попытку описать психическое в удобных для нас, привычных терминах. Эти модели действительно могут служить более или менее удобными рабочими инструментами исследователя при изучении им своего предмета. Но это вовсе не означает, что мы имеем право требовать от этих моделей однозначного соответствия своему оригиналу. Иными словами, если мы попытаемся взять, например, сетевую модель памяти и наложить ее на предполагаемую реальную сеть, которую составляет система психического, то нас постигнет разочарование. И причиной такого разочарования будут не частные (более или менее значительные) расхождения между моделью и оригиналом - мы просто не обнаружим искомый оригинал в том виде, какой предлагает нам данная модель. Любое структурное описание психики (совершенно необходимое для осуществления полноценного анализа) не может претендовать на адекватную интерпретацию психического отражения.

Процесс психического отражения человеком объективной реальности представляется не в виде перехода от одной части системы ко второй, третьей и т.д., а как переход от одного состояния системы ко второму состоянию, третьему и т.д. Описание психологического процесса как смены состояний представляется наиболее релевантным взгляду на психику как на целое. Каждое из состояний этой системы может проявляться в различных формах. Например, в терминах Н.Д.Гордеевой и В.П.Зинченко, это - переход от одних “ квантов действия” к другим: “Каждый квант действия… может вызвать другой квант действия или трансформироваться в квант восприятия или оценки. Другими словами, квант действия представляет собой одновременно и частицу, и целое, поскольку он может трансформироваться в любую другую частицу, которую он содержит в себе” (Гордеева и Зинченко, 1982, с.163). Мы можем нарисовать схему таких переходов от состояния А к состоянию Б, В, Г и так далее, но следует помнить, что эта схема будет лишь структурным описанием функционирования единого целого.

Таким образом, понятие “структура” является полезным орудием - но всего лишь орудием, посредством которого исследователь проводит анализ психического процесса. Структурная интерпретация объекта исследования относится, по существу, к метафизическому способу познания, который, “хотя и является правомерным и даже необходимым в известных областях, более или менее обширных, смотря по характеру предмета, рано или поздно достигает каждый раз того предела, за которым он становится односторонним, ограниченным, абстрактным и запутывается в неразрешимых противоречиях, потому что за отдельными вещами он не видит их взаимной связи, за их бытием - их возникновения и уничтожения, из-за их покоя забывает их движение, за деревьями не видит леса” (Энгельс, 1978).

Итак, одним из аспектов построения предмета исследования является выделение элементов, образующих структуру такого предмета. При этом важную функцию выполняет интегрирующий элемент, выражающий системное качество. Вместе с принципом развития системное качество входит в содержание единицы психологического анализа, которая в итоге приобретает статус объяснительного принципа теории. Таким образом, единица анализа из нерасчлененного понятия, из простого начала превращается в сложный объяснительный принцип, структурными компонентами которого являются принцип развития и системное качество . Но если единица в форме простого начала непосредственно указывает на предмет исследования во всей его целостной конкретности, то по мере превращения единицы в объяснительный принцип, понимание предмета опосредуется теоретико-логическими построениями автора. Иными словами, ярко выраженная онтологическая насыщенность единицы начинает убывать по мере нарастания роли гносеологического аспекта.

Следующие шаги, которые мы предпримем, - выяснение того, каким представляется Л.С.Выготскому предмет психологической науки, а также - каким образом диалектическая методология находит свое приложение в ходе построения им этого предмета. В частности, попробуем выяснить, каким образом генетический и структурный анализ находят свое отражение в этом процессе.

Глава 2.

ПРЕДМЕТ ИССЛЕДОВАНИЯ

В ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ СИСТЕМЕ Л.С.ВЫГОТСКОГО

2.1. ВЫГОТСКИЙ И ПОВЕДЕНЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ

Начало прошлого столетия - время бурных перемен в жизни людей и в науке. В естествознании потрясает основы теория относительности. Переворачиваются представления людей о мире, в котором они живут. Труднее всего для человека изменить мнение о самом себе. Психология в эти годы все еще занимается разрешением споров между последователями В.Вундта и приверженцами Вюрцбургской школы, хотя и они отходят на второй план перед натиском бихевиористов, гештальтистов, модных психоаналитиков.

Концепция, созданная Выготским на первом этапе его психологической деятельности, в качестве своего основания имеет критический анализ рефлексологии. Выготский утверждает, что цели и средства рефлексологии не соответствуют друг другу. Цель, которую представители рефлексологии ставят перед собой - изучение сложных форм поведения человека, - не может быть достигнута посредством изучения простейших форм поведения, которое только и возможно в пределах рефлексологического методического аппарата. Перенос выводов, к которым приходят рефлексологи на основании поведения животных, на поведение человека без учета его специфики вызывает целый ряд отрицательных последствий. Понятие “рефлекс” становится абстракцией, в своей всеохватывающей всеобщности ничего не объясняющей. Поэтому рефлексология превращается в декларативную и схематичную науку. По мнению Выготского, рефлексология подошла к поворотному пункту в своем развитии, когда противоречие между старыми средствами и новыми целями должно вызвать коренные изменения в содержании этой науки.

Бихевиоризм, направивший всю свою энергию на изучение поведенческих реакций, оставил без внимания внутреннюю жизнь субъектов, отрицая, по существу, не только интимно-личностные, эмоциональные аспекты психики, но и закономерности процесса познания. Концепции поведенческого подхода имели довольно сильные отличия “в России, где в условиях нараставшего революционного движения на передний план выступала защита достоинства и независимости человеческой личности, и в Соединенных Штатах, где доминировал утилитарный, прагматический подход к человеку” (Ярошевский, 1974, с.177), обусловленный запросами быстро развивавшейся экономики. Особенно резко это проявилось во взглядах на роль сознания. Классический бихевиоризм отверг постулат о том, что психолог - это исследователь сознания, как чего-то внутреннего, выступающего в виде субъективных образов. Утверждалось, что поведение человека может стать объектом точной науки лишь после отказа от сознания и других “менталистских” понятий. В отличие от американского бихевиоризма, в работах русских ученых (Сеченов, Павлов, Бехтерев) всегда подчеркивалось отличие исследования поведения от основных задач психологии. В.М.Бехтерев, пытавшийся, как известно, распространить законы механики на общество, писал: “По крайней мере нет основания признавать, что в проявлениях психической сферы дело обошлось бы без присутствия субъективного... Мы не можем вообще согласиться с мнением, что сознание является простым эпифеноменом материальных процессов. В природе нет ничего лишнего, и субъективный мир не есть только ненужная величина или бесплодное качество в обшей нервно-психической работе” (Бехтерев, 1907, с.17). И.П.Павлов, отмечая огромное значение исследований высшей нервной деятельности для психологии: “Мы - проще, чем психологи, мы строим фундамент высшей нервной деятельности, а они строят высшую надстройку... Ведь психологическое знание и исследование поставлено чрезвычайно трудно, оно имеет дело со страшно сложным материалом... Ведь в психологии речь идет о сознательных явлениях, а мы отлично знаем, до какой степени душевная, психическая жизнь пестро складывается из сознательного и бессознательного.” (Павлов, 1951, с.105).

В марксистской психологии высказывалось утверждение, в соответствии с которым в своей психологической теории Л.С.Выготский некритически воспроизводит основные принципы бихевиоризма. На наш взгляд, это утверждение нуждается в уточнении. Прежде всего, следует четко обозначить свое отношение к бихевиоризму. В соответствии с наиболее распространенной формулировкой, принимая богатый фактический материал, собранный представителями поведенческой психологии, мы не можем согласиться с теоретико-методологическими и философско-мировоззренческими выводами бихевиоризма. Однако, на наш взгляд, полный отрыв психологии от теоретических принципов бихевиоризма может породить теоретико-методологический разрыв между исследованием человека, его личности и деятельности, с одной стороны, и генетических истоков личности, сознания и деятельности человека, с другой. Ведь единица анализа, выделенная бихевиористами (“S-R”) выражает реальный механизм взаимодействия как животных, так и человека с внешней средой. Другое дело, что применительно к человеку этот принцип утрачивает свою объяснительную силу.

Вряд ли есть исследователи, которые могли бы всерьез отрицать принцип взаимодействия человека и окружающего его мира. Вспомним хотя бы слова С.Л.Рубинштейна, утверждавшего: “Все можно действительно подвести под общее понятие рефлекса, рефлекторно-сочетательной деятельности, но в этом подведении под такое абстрактное общее понятие утрачиваются специфические определения различных функций, которые они имеют и определяются в своем специфическом отличии от других.” (Рубинштейн, 1989, с.371). Дело как раз в том-то и состоит, что принцип S-R специфичен для живых организмов лишь до определенного уровня. Именно поэтому следует с осторожностью подходить к интерпретации таких, например, высказываний Выготского: “Всякий культурный прием поведения, даже самый сложный, может быть всегда полностью и без всякого остатка разложен на составляющие его естественные нервно-психические процессы, как работа всякой машины может быть в конечном счете сведена к известной системе физико-химических процессов” (Выготский, 1991, с.8). Обратим внимание: не о разбирании машины на отдельные детали (элементы) говорит Выготский, а о выделении схемы, принципа, закона, лежащего в основании работы целого. Физико-химические процессы, разумеется, применимы к значительно более широкому классу явлений, чем «машины». Одновременно, не эти всеобщие законы определяют сущность того объекта, который рассматривается в данном примере (машина).

Именно такой общей схемой является рефлекс. В современной Выготскому советской психологии рефлекс служил спасительным средством – по мнению поведенческой психологии, именно рефлекс, как единица, отражающая основные качества биологического организма, может служить противовесом элементаристскому принципу, к концу 19 в. вызывавшему всеобщее отторжение. Однако, физико-химические процессы, дающие адекватное объяснение объектам неживой природы, не могут сделать что-либо подобное в отношении живых организмов. Аналогично, рефлекс, ставший адекватным объяснительным принципом в физиологии, не мог объяснить поведение человека.

При дальнейшем усложнении организации и поведения стимульно-реактивный принцип утрачивает функцию существенного признака. Однако, и на уровне человека он продолжает играть определенную роль. Человек несомненно подвергается воздействиям со стороны внешних раздражителей и реагирует на них. Но такие “стимулы”, “реакции”, “рефлексы” принципиально отличаются от аналогичных процессов у животных. На смену принципу стимульности, как подметил А.Г.Асмолов (1996) приходит принцип предметности. Но если мы вспомним, что основным методологическим принципом для Выготского является диалектика, то безусловно должны придти к выводу: принцип стимульности не исчезает, он снимается принципом предметности. Стимульность, выражаясь словами Л.С.Выготского “схоронена” в предметности. Культурное развитие - это “развитие особого типа, обладающее своими особыми закономерностями” (Выготский, 1991, с.11). Выявить специфику такого качественно нового поведения человека - в этом видит Л.С.Выготский цель психологии.

Бихевиористскую концепцию можно рассматривать как предельную форму теории Л.С.Выготского, если воспользоваться принципом соответствия, сформулированным Н.Бором. Суть этого принципа состоит в том, что теории, справедливость которых установлена для той или иной области, с появлением более общих теорий не устраняются как нечто ложное, но сохраняют свое значение для прежней области как предельная форма и частный случай новых теорий. Если воспользоваться термином самого Н.Бора, можно сказать, что идея бихевиоризма это - “глубокая идея” или “большая истина”. Бор писал: “Существует тривиальная истина и большая истина. Противоречащее тривиальной истине, несомненно является ложным. Противоречащее же большой истине является также истинным” (Цит. по: Мак-Гайр, 1984, с.48). По словам современного исследователя, “отрицание, содержащееся в глубокой идее, несет в себе положительное утверждение, которое само может оказаться глубокой истиной. Согласно своеобразной симметрии, свойственной природе глубоких идей, если отрицание первоначальной идеи приводит к глубокой истине, но с еще большей уверенностью, чем прежде, можно утверждать, что первоначальная идея также глубоко истинна. Отрицание в этом случае становится средством выявления глубинности предшествующих идей, позволяя обнаружить в них ранее не замечавшиеся пласты смысла” (Овчинников, 1983, с.94).

Выготский подчеркивает, что основной источник кризиса рефлексологии заключается в игнорировании ее представителями проблемы сознания. Рефлексология не отрицала наличия сознания, но и не принимала его в качестве своего предмета. Фактически это вело к эпифеноменализму в трактовке сознания и, в конечном итоге, к невозможности его научного объяснения. Рефлексология (так же как и американский бихевиоризм) оставалась наукой о поведении высших млекопитающих, в то время как задача науки о поведении человека заключалась в объяснении поведения средствами марксистской методологии, ассимиляция которой являлась актуальной задачей психологии. Но объяснить поведение человека, с точки зрения Выготского, значит объяснить его сознание, поскольку именно сознание является тем отличительным признаком, который выражает специфику поведения человека. Идея сознания как отличительного признака поведения человека становится исходным принципом позитивной части концепции Л.С.Выготского, созданной им на первом этапе развития его теории.

2.2. РЕФЛЕКС – ЕДИНИЦА ПОВЕДЕНИЯ

ПРЕДМЕТ ПСИХОЛОГИИ ТАК ЖЕ НЕЗАВИСИМ

ОТ СОЗНАНИЯ ИССЛЕДОВАТЕЛЯ,

КАК И ПРЕДМЕТЫ ЕСТЕСТВЕННЫХ НАУК

По мнению одного из исследователей творчества Выготского, пафос его теории - в отрицании “естественнонаучной парадигмы” (Пузырей, 1986). Высказывания же самого Л.С.Выготского не оставляют сомнений в том, что общая идея его психологической системы - в необходимости создания естественнонаучной психологии. Думается, подобная противоречивость явилась следствием введения А.А.Пузыреем иного, чем у Выготского критерия естественнонаучности. По мнению Пузырея, таким критерием является независимость объекта от ситуации его исследования. Принимая свой тезис, автор, разумеется “доказывает” “неестественность” теории Выготского. Действительно, сегодня у психологов почти не вызывает сомнения тот факт, что предмет их исследования не может оставаться вне влияния ситуации исследования. Имеется множество примеров такого “внеэкспериментального” воздействия. Но при чем же здесь убежденность Выготского в необходимости создания естественнонаучной психологии, этот “raison d”etre” его психологической системы? Ведь сам Выготский (одновременно отрицавший идеи бихевиористов, считавших естественнонаучной такую психологию, которая позволяет предсказывать и управлять актами поведения (Уотсон, 1926), и гештальтпсихологов, стремившихся к созданию естественнонаучной метатеории наподобие математики (Вертгеймер,1980), - сам Л.С.Выготский видел научный смысл психологии именно в естественности ее предмета.

“Марксистская психология может быть только естественной наукой”, - пишет Выготский (1982а, с.417), но тут же добавляет, что такое определение следует отличать от понятия “биологическая наука”. Понятие “естественность” не совпадает у Выготского с понятием “биологичность”: все биологическое естественно, но не все естественное биологично. Очевидно, смысл этого замечания для Выготского состоял в отмежевании как от интроспекционистских, так и бихевиористских толкований предмета: предмет марксистской психологии в отличие от интроспекционизма естественен, но в отличие от бихевиоризма не биологичен. Биологическое, конечно, участвует в развитии высших психических функций, но постольку, поскольку и социальное участвует в органическом развитии ребенка (см.: Выготский, 1991, с.11).

Понятие предмета естественной науки у Выготского является чрезвычайно широким, фактически совпадающим с понятием материальности. Цитируя определение В.И.Ленина: “Единственное “свойство” материи, с признанием которого связан философский материализм, есть свойство быть объективной реальностью, существовать вне нашего сознания” (Ленин, т.18, с.275), - Выготский подчеркивает, что в данном определении выражен “в сущности принцип реализма” (Выготский, 1982а, с.413).

Для Выготского естественно все, что реально существует. Наука о субъективном имеет не меньшее право на существование, чем математика или биология, поскольку предмет психологии в такой же степени независим от сознания исследователя, как и физические объекты.

ПСИХОЛОГИЯ ДОЛЖНА ОБЪЯСНЯТЬ

СВОЙ ПРЕДМЕТ, А НЕ ЯВЛЕНИЯ СОЗНАНИЯ

Однако, сама по себе объективность познаваемого еще не является, по мнению Выготского, критерием научности. Для Выготского суть психологии как науки, прежде всего, - в возможности объяснения: “Для психологии как знания есть два пути: или путь науки, тогда она должна уметь объяснять; или знание об отрывочных видениях, тогда она невозможна как наука” (Выготский, 1982а, с.414), - причем “объяснять - значит устанавливать связь между одним фактом или группой фактов и другой группой. Объяснять - значит для науки - причинно объяснять” (там же, с.300).

В современной Л.С.Выготскому психологии доминировали два подхода к проблеме причинного объяснения: психологический детерминизм В.Вундта и механический детерминизм, главной формой которого выступал бихевиоризм. В обоих случаях сознание трактовалось как ряд феноменов, которые либо должны объясняться из самих себя, либо вообще не должны рассматриваться как предмет науки. В итоге сознание приобретало статус неестественного явления, т.е. такого явления, в основании функционирования которого лежат законы, принципиально отличные от законов, управляющих функционированием естественных объектов.

Эмпирическая психология начала ХХ века, которую Л.С.Выготский рассматривал как альтернативу марксистской психологии, фактически ограничивалась этапом обобщения явлений. Но “истинная задача анализа во всякой науке есть… вскрытие реальных каузально-динамических связей, лежащих в основе каких-нибудь явлений” (Выготский, 1983а, с.96). Поэтому “нас должен интересовать… не готовый результат, не итог, или продукт развития, а самый процесс возникновения или установления высшей формы, охваченной в живом виде” (там же, с.100), поскольку “явление определяется не на основе его внешнего вида, но на основе его реального происхождения” (там же, с.97).

Таким образом, реальность, по Выготскому, не сводится к возможностям чувственного восприятия. Реален не являющийся (т.е. чувственно воспринимаемый) объект, а объект в своем становлении (развитии), подчиняющемся закономерным причинным связям. Истинная реальность может находиться вне пределов чувственного восприятия. То, что мы воспринимаем (видим, слышим, ощущаем) - лишь явление нам реальности.

ПРЕДМЕТ ПСИХОЛОГИИ – ОРГАНИЧЕСКАЯ СИСТЕМА

Разумеется, разведение понятий “естественное” и “биологическое” еще не давало возможности указать признаки, характерные для предмета психологии как естественной науки. Уточнение своего толкования предмета психологии Выготский дает, сопоставляя это свое понимание с понятием “органическая система”, употреблявшимся К.Марксом. Раскрывая свое понимание естественнонаучности, Выготский подчеркивает: “В этом смысле Маркс, по его словам, изучает процесс развития экономических формаций как естественноисторический процесс” (Выготский, 1982а, с.418). Отсюда мы можем сделать вывод об аналогичности понимания предмета исследования Выготским тому содержанию, которое вкладывал Маркс в понимание предмета своего исследования.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: