Сделай Сам Свою Работу на 5

Постколониальные исследования и имперские города





96 Сложившись как анализ колониального дискурса, постколо­ниальные исследования распространились в течение после­дних двадцати лет на такие области, как география, архитекту­ра, городское планирование и урбанистика.

96 Это привело к ряду интересных политических, социальных и культурных интер­претаций пространства колониального города: коллизий меж­ду традициями репрезентации, правовым регулированием, культурными заимствованиями, коллизий, сопровождавших многолетнее взаимодействие, к примеру, британцев и индий­цев в Калькутте или французов и вьетнамцев в Ханое,

96 Ирония состоит в том, что, хотя постколониальные иссле­дователи, подчеркивая чрезмерную жесткость и недиале(лич­ность таких противопоставлений, как «культура колонизато-97-ров/культура угнетенных», и призвали взамен к поиску гибрид­ных культурных образований, сам этот поиск осуществлялся более охотно в колониях, нежели в метрополиях.

97 Если изуче­ние взаимовлияния культурных миров колонизованных и коло­низаторов вдали от метрополии идет достаточно интенсивно, то дома, будь это Лондон или Лиссабон, осуществить его гораз­до сложнее — в силу ряда идеологических и психологических причин, главная из которых состоит в сложности признания и выражения принципиальной «гибридности» западной культу­ры. Эдвард Сайд в книге «Культура и империализм» (1994) вклю­чает столицы метрополий в число феноменов, испытавших воздействие империализма. Он спрашивает: «Кто в Англии или Франции может провести четкий круг вокруг британского Лон­дона или французского Парижа, исключая воздействие Индии и Алжира на два этих имперских города?» [Imperial Cities, 2003: 4]. Динамика взаимодействия «западного» и «незападного», цен­тра и периферии, «нас» и «их» в западных городах и их пони­мании составляет сегодня одну из самых волнующих тенден­ций постколониальных исследований. Но в урбанистике со времени начала рефлексии модерного индустриального горо­да «другие* и «другое» либо осмыслялись как один из источни­ков витальности и привлекательности городов, либо обвиня­лись в эрозии традиционной городской общности.



Европейские столицы долгое время представляли собой витрину имперских амбиций и завоеваний того или иного го­сударства, будь это парадные события или места, предназна­ченные визуалиэовать могущество империи При этом исполь­зовалась популярная тогда идея «мира как выставки»: перед взором любопытствующего европейца разворачивался импер­ский образ земного шара, часто он сквозил и в организации пространства того или иного города.



97 Европейская столица представляет собой зрелище, в кото­ром знаки империи переплетены с городскими местами.

97 Так, постер 1932 года компании, обслуживавшей лондонскую под­земку, приглашал лондонцев: «Посети империю!»

97 Для этого ну­-98-жен был лишь билет в метро: до Австралии можно было доб­раться через Стрэнд, до Индии — через Олдвич и так далее.

98 Империя и городской ландшафт британской столицы тем са­мым соединялись: «если имперский город был в центре мира, то империя теперь лежала в центре городской жизни» [Imperial Cities, 2003: 3], воплощаясь не только в правительственных зда­ниях и мемориалах, но и в характере коммерции, в космопо­литическом потреблении, в историческом разнообразии и гео­графической гетерогенности культуры.

98 Одну из многочислен­ных форм знания, с помощью которых европейцы в XIX веке установили новый порядок репрезентации мира, составляли путеводители.

98 По мере того как укреплялось их мировое гос­подство, упрочивался и упомянутый подход к «миру как выстав­ке», усиливался «выставочный комплекс», воплощающийся прежде всего в многочисленных всемирных выставках, но так­же в музеях, школах, архитектуре, туризме, моде и повседнев­ной жизни. В результате, например, туристский образ Вены непременно включал этническое разнообразие ее обитателей - венгерских цыган, богемских кормилиц, балканских мусуль­ман, евреев из Галиции и так далее.



98 В основе общественной жизни европейских столиц XIX — первой половины XX века лежало имперское воображаемое, расцветшее посредством увеличивающейся совокупности зда­ний, мемориалов, а также историй и образов, ими воплощае­мых.

98 Увлечение колониальными товарами и образами, наводненносгь ими викторианских домов и улиц, а также нарастание ценности имперскостн для повседневного поведения европей­цев сочетались с беспокойством по поводу того, что «другие» всё более по-хозяйски вели себя в кварталах европейских го­родов. Одно дело — глазеть на них как на экспонаты всемир­ных выставок, а другое дело — понимать, что они собираются обосноваться по соседству с тобой всерьез и надолго.

98 Космополитизм европейских столиц обнаруживал здесь свою ограниченность, а в XX веке, когда началась усиленная иммиг­рация из бывших колоний, колониальные рефлексы британцев вспыхнули с новой силой.

98 Одной из причин этого было то, что

99 для многих из них деколонизация осталась процессом принци­пиально невидимым, происходящим где-то там, вдали от дома. Когда «чужие» по нарастающей стали селиться в Манчестере и Бирмингеме, воспоминания об империи всколыхнулись, и «фи­гура белого человека вновь вышла на поверхность — как раз тогда, когда ожидалось ее полное исчезновение» [Imperial Cities, 2003; 271]. Так что одержимость англичан историями имперс­кого прошлого может быть прочтена как симптом их неспособ­ности изгнать из коллективного бессознательного фигуру опасного чужака, от которого они зависят не только экономи­чески, но и культурно: без него не на чем будет основывать пре­тензии на моральное и расовое превосходство. У них есть смысл поучиться беспристрастному анализу такого рода симп­томов.

 

«Неприятная история легко может произойти с ней»:

Феминизм и город

99 В знакомом нам нарративе, соединяющем модернизацию и урбанизацию, город мыслится как место свободы от сослов­ных предрассудков, от чересчур тесных и ко многому обязы­вающих социальных связей. Феминистские авторы напомина­ют, что свобода и мобильность в городах долгое время были прерогативой мужчин [см.: Buck-Moras, 1986]. По мнению Джа- нет Вулф, «переживание анонимности в городе, быстротечные внсличностные контакты, описанные социальными коммента­торами вроде Георга Зиммеля, возможность свободных от до­могательств прогулки и наблюдения, вначале открытая Бодле­ром, а затем проанализированная Вальтером Беньямином, составляли всецело мужской опыт» [Wolff, 1990: 58],

99 Чтобы иметь шанс насладиться прогулкой по парижской улице без помех, можно было переодеться в мужское платье.

99 Но такой внутренней свободой обладали лишь немногие, к

100 примеру Жорж Санд.

100 Женщины не появлялись на улицах евро­пейских городов в одиночку.

100 Одинокой женской фигуре на улице суждено было воплощать один из полюсов ценностной оппозиции: падшую женщину либо добродетельную женщину в беде. Все потому, что это именно мужской взгляд запечат­лелся в литературе и живописи, на фотографиях и в моделях восприятия. Мужчины смотрели оценивая, женщины были зре­лищем. Только в обществе мужа, служанки, подруги или род­ственницы они долгое время могли наносить визиты. Только в XX веке без ущерба для репутации женщина могла выпить чаш­ку кофе на террасе уличного кафе. В одиночку она могла появ­ляться только в определенное время и в оговоренных местах, к примеру в больших универсальных магазинах — с большим удовольствием для себя и с пользой для экономики страны [см.: Wilson, 1992]. Другие места, особенно ночью, до сих пор небе­зопасны для женщин: многие ли из нас рискнут предпринять прогулку в одиночку в четыре утра даже вокруг родного квар­тала? Симона де Бовуар, описывая послевоенный Париж и объясняя, ни много ни мало, причину большого числа посред­ственных авторов среди женщин, пишет «Конечно, сегодня девушка может выходить одна и бродить по Тюильри, но я уже говорила о том, как враждебна к ней улица. На нее смотрят, до нее могут дотронуться. Неприятная история легко может про­изойти с ней, и когда она бесцельно и бездумно ходит по ули­цам, и когда она, сев на террасе кафе, закуривает сигарету, и когда она одна идет в кино. Ее одежда и поведение должны внушать уважение. Мысль об этом "приземляет" ее, не дает забыть ни об окружающем мире, ни о себе самой» [Бовуар, 1997: 790].

100 Для продуктивного анализа гендерных отношений в горо­де важно не терять из виду единство материального, социаль­ного и символического измерений городской жизни.

100 Город и гендер пересекаются, создавая непохожие сочетания возмож­ностей и эакрепощенности для разных групп мужчин и жен­щин.

100 Городские места, в которых воплощены доминирующие

101 социальные отношения, либо позволяют, либо препятствуют нам увидеть, где именно в социальном пространстве мы поме­щаемся.

// ЭЙДЖИЗМ (англ. ageism) - негативный стереотип в отношении людей к.-л. возрастной категории, но чаще всего подразумевается стереотип пожилого возраста.

101 Более того, то, как мы смотрим на самих себя, на свое тело, на свою наружность, выражение лица, и то, как мы ощу­щаем себя (на месте или нет), определяется этими простран­ствами. Их неотъемлемые характеристики: сексизм, расизм и эйджизм.

101 В торговом центре с кинозалом и многочисленными бутиками маркетологи, проводящие экспресс-опрос публики, останавливают прежде всего девушек. Девушки — излюбленная цель тех, кто продвигает новые товары. На них многие любят смотреть. Девушки это знают и на многое готовы, чтобы на них смотрели еще внимательнее. Некоторые из этих внимательных взглядов не лишены разного рода корысти: от надежды на ми­молетное приключение до бог ведает чего. При этом смуглую девушку с раскосыми глазами в синем комбинезоне маркето­логи, скорее всего, не остановят. На нее не засмотрятся мужчи­ны, Она в этом центре работает «оператором поломоечной машины». Ее видят только в этом качестве.

101 Пенсионерке уди­вятся в кофейне.

101 По этой причине я люблю нежной любовью венские кофейни, где пожилых дам — великое множество. В мехах и с собачками, они смакуют пирожные, разглядывают посетителей и неспешно часами беседуют. В таких кофейнях проводят часы, а то и дни безработные гуманитарии (и «гума­нитарии», каких больше): под рукой газеты и никто не надое­дает классически «нашим» вопросом: «Еще что-нибудь закаже­те?», давая понять, сколь мало от тебя здесь проку. Но пожилые хорошо одетые дамы — обитательницы центра Вены или ее богатых предместий. Состарившиеся на этнических окраинах хорватки и турчанки пьют кофе у себя на кухне.

101 Упомянутые «измы» — функция преобладающих в городе мест, которые позволяют или не позволяют индивиду, так ска­зать, обладать именно этим телом и находиться именно в этом публичном месте.

101 Сексизм, в частности, проявляется в том, что и во взгляде на свое тело, и в ощущении себя в публичном ме­сте женщина не свободна от оценивающего (иной автор ска­-102-зал бы «колонизующего») взгляда «другого».

102 Сходными ощуще­ниями отмечен и расизм.

102 Франц Фанон говорил, что страдаю­щий от расизма человек находится в мире, где нет простран­ства, которое он бы мог считать своим: во всех заправляют люди высшей расы.

102 То, что Жиль Валентайн называет «географией женского страха» \Valentme, 1989], пересекается с географией опасности.

102 Феминистские авторы не случайно обращают критическое внимание на дизайн конкретных мест в городе, на недостаточ­ное освещение или многоэтажные парковки как проявления нечувствительности к специфическим опасностям, которые подстерегают женщин.

102 Однако ирония состоит в том, что если страх вызывают ночные улицы, то опасность физического на­силия адет некоторых женщин и дома. В то же время город не только предписывает и закрепляет гендерные роли, но и по­зволяет их «нарушать». Для скольких женщин, которым не очень повезло с семьей, возможность заниматься window- shopping'ом или просто не спешить домой после работы — настоящая отдушина. С тем большей оторопью мы читаем ра­боты турецких и иных жительниц мусульманских городов, дви­жение которых по городу регламентируется настолько, что препятствует и дополнительному заработку, и возможности ощущать себя современной.

102 Изучение того, как накладываются друг на друга классовые и гендерные различия, ведется вместе с переосмыслением гра­ниц между приватной и публичной сферами. Публичность и интимность, общественное и частное, публичное и приватное взаимозависимы, составляют бинарную оппозицию.

102 С возник­новением государственных институтов модерносги и станов­лением капиталистической экономики термин «приватное» стал относиться к широкому кругу феноменов: во-первых, к домашнему хозяйству; во-вторых, к экономическому порядку рыночного производства, обмена, распределения и потребле­ния; в-третьих, к сфере гражданских, культурных, научных, художественных ассоциаций, функционирующих в рамках граж-103-данского общества.

103 Женщины и женский опыт помещались на стороне приватного.

103 В последние три десятилетия этот рас­клад подвергся серьезной критике со стороны феминистских авторов. Если в начале речь по преимуществу шла о расши­рении участия женщин в жизни публичной сферы, то впо­следствии внимание исследователей переключилось на защиту privacy в условиях роста государственной и негосударственной бюрократии в современных обществах.

103 Приватное определя­ется как те аспекты жизни и деятельности, куда личность име­ет право не допускать других, то есть не то, что исключают публичные институты, но то, что сама личность предпочитает держать подальше от публичного внимания.

103 Возвращаясь к соединению классовых и гендерных отношений, важно иметь в виду, что это классовые отношения традиционно мыслятся как включенные в публичную сферу, будь это рынок труда, по­литика или массмедиа. Они редко фигурируют как значимый момент личных отношений. Напротив, гендерные отношения часто мыслятся как принадлежащие приватной сфере, ибо они строятся не только на эксплуатации, но и на чувствах.

103 Теорети­ческое различение подкрепляется пространственным.

103 Поэтому возникает задача демонстрации того, как в различных мес­тах, начиная от отдельных социальных институтов и кончая рынком труда в целом, класс и гендер тесно переплетены [см.: Baxter, Western, 2001, Hanson, Pratt, 1995].

103 Гендерные различия пересекаются в городах с другими про­явлениями социальной дифференциации и другими варианта­ми идентичности — вот на чем настаивали феминистские критики традиционной урбанистики.

103 В последней жизнь и ин­тересы женщин, заявляли они, оставались невидимыми или искаженными.

103 Гендерные отношения — значимый элемент общего, базирующегосяна неравенстве структурирования го­родского пространства наряду с классом, расой, этничностью, возрастом и так далее.

103 Городские ландшафты — это продукт патриархальных гендерных отношений — вот главная идея той линии феминистских исследований, что своим предметом

104 сделали города.

104 Города воплощают нужды мужчин уже тем, как в них привычно воспроизводится деление на публичное (про­странства экономики и коммерции) и приватное (дома и про­странства потребления).

104 Так, эволюция пригородов, с их час­то отсутствующим общественным транспортом и недостатком сервиса, рассматривается как воплощение традиционных до­пущений о гендерной специфике использования простран­ства и мужских и женских социальных ролях. Одни феминис­ты подчеркивают, что города сделаны мужчинами, которые преобладают среди планировщиков, архитекторов, политиков [см.: Roberts, 1991].

104 Другие рассматривают упорство, с каким в дизайне городов воспроизводятся стереотипные взгляды на гендерные роли, от чего страдают прежде всего женщины [см.: Tivers, 1985]. Третьи предлагают альтернативное феминистское видение городов, включающее проекты дизайна городов и до­мов, отвечающее на вопрос, каким мог бы быть «несексистский» город [см.-.Hoyden, 1980; 1994;Sandercock, Forsyth, 1992].

104 Четвертые демонстрируют, что период капиталистической реструктуризации ускорил разрушение старого гендерного порядка: современные города не могут быть поняты без учета изменений в гендерном разделении труда и в структуре домаш­него хозяйства [см.: McDowell, 1991].

104 Старый гендерный поря­док, основанный на модели одного зарабатывающего в семье, с 1970-х годов уступает место целому спектру социальных нов­шеств. Карьерные траектории многих женщин беспрецедентны по своей стремительности, В то же время множество жен­щин обречены на низкооплачиваемую работу и социальную маргинализацию.

104 Гендерные трансформации профессий, да и просто рост числа занятых в экономике женщин, в постфордистскую эру отражаются на идентичностях горожан и осо­бенно горожанок.

104 Так, деиндустриализация обрекает пожилых и не склонных к переезду мужчин с устаревшими профессия­ми на безработицу.

104 Возможность финансовой независимости в жизни многих женщин сочетается со «стеклянным потол­ком», то есть продолжающейся половой сегрегацией рынка труда.

105 Какие же новые гендерные идентичности формируются в городе?

105 По мнению Анджелы Макроби, «не определяемые более как чьи-то жены, дочери или подруги, женщины, и в осо­бенности молодые, освободились для соревнования друг с другом, подчас безжалостного» [см.: McRobbie, 2004:100].

105 Феми­нистские географы изучают феминизацию экономики и ее воздействие на мужчин и женщин, в частности связь между постфордисгскими экономическими отношениями и гендер­ными идентичностями.

105 Кто выигрывает и кто проигрывает на сегодняшнем витке накопления капитала? Положение, которое мужчины и женщины занимают в рамках очень неравномер­ного распределения экономических возможностей, связано с гендерным разделением продуктивной и репродуктивной сфер, что включает проблемы домашней работы, разделения между работой и домом.

105 Феминисты немало сделали, чтобы работой считалась не только та, что предполагает полную за­нятость и отсутствие работника дома.

105 Материальные аспекты занятости тесно связаны с другими сторонами городской культуры. Трудовые отношения, гендер­ные идентичности, стили жизни и городское пространство и его смыслы для обитателей создаются одновременно. Одним из фокусов урбанистического теоретизирования является сек­суальная жизнь горожан, а именно: 1) разнообразные связи между плотской тоской, желанием, идентичностью и матери­альной средой; 2) изменение сексуальных нравов и условнос­тей. Так, в рамках проекта по исследованию трансформаций сексуальности в России, осуществленного Гендерной програм­мой факультета политических и социальных наук Европейско­го университета в Санкт-Петербурге [см.: В поисках сексуаль­ности, 2002], Екатериной Пушкаревой были реконструирова­ны сексуальные отношения в подростковой тусовке городской окраины [Пушкарева, 2002], а Юлией Белозеровой — динами­ка взаимодействия беременной женщины и ее социального окружения, образованного как повседневными взаимодействиями (мужчины в автобусе), так и социальными института­ми (женские консультации) [Белозерова, 2002].

105 Елена Омель-106-ченко в ряде публикаций описала культурные пространства — «культурные молодежные сцены», используемые ульяновской молодежью для выражения своей идентичности и включаю­щие как конкретные городские места (клубы, дискотеки, дво­ры, торговые центры), так и культурно-географические (столи­ца, провинция, Россия, Запад), субкультурные и стилевые [см.: Омелъченко, 2000; 2002].

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.