ВНУТРИГОСУДАРСТВЕННОЕ ПРАВОТВОРЧЕСТВО КАК МЕТОД НАЦИОНАЛЬНО-ПРАВОВОЙ ИМПЛЕМЕНТАЦИИ 1 глава

Вследствие осуществления данного метода национально-правовой имплементации государственные органы принимают для достижения целей, связанных с надлежащим исполнением государством своих международно-правовых обязательств, внутригосударственные нормативно-правовые акты, влекущие, как было подчеркнуто выше, изменения и/или дополнения системы законодательства страны[*].

Применительно к правовой системе России обязанность принятия государственными органами Российской Федерации внутригосударственных нормативных актов для надлежащей реализации договорных норм международного права следует, в частности, из Федерального закона «О международных договорах Российской Федерации»[*]. В силу ст. 32 данного Закона Президент Российской Федерации, Правительство Российской Федерации, федеральные органы исполнительной власти, органы государственной власти субъектов Российской Федерации обязаны принимать меры, направленные на обеспечение выполнения международных договоров Российской Федерации. Как было отмечено выше, эти меры связаны, в том числе, и с правотворческой деятельностью соответствующих государственных органов, представляющей собой содержание рассматриваемого нами метода национально-правовой имплементации.

Существование данного метода национально-правовой имплементации находит подтверждение и в судебной практике.

Так, в решении Верховного Суда РФ от 7 октября 2003 года по делу № ГКПИ 03-722 было подчеркнуто, что «являясь правопреемником СССР[*] по указанным правоотношениям, Российская Федерация в лице Правительства РФ в пределах предоставленных ему полномочий для реализации права бывших сотрудников международных организаций системы ООН, предусмотренного упомянутым международным соглашением, 23 марта 2001 года издало Постановление № 229, которое впоследствии было приведено в соответствие с Федеральным законом «О трудовых пенсиях в Российской Федерации», оспариваемым Постановлением Правительства Российской Федерации от 29 апреля 2002 года № 285 «О внесении изменений в Постановление Правительства Российской Федерации от 23 марта 2001 года № 229»».[*]

Г. обратился в Верховный Суд Российской Федерации с заявлением о признании недействующими пунктов 4.6, 4.7, 4.8, 4.10 Инструкции Банка России от 28 апреля 2004 г. № 113-И «О порядке открытия, закрытия, организации работы обменных пунктов и порядке осуществления уполномоченными банками отдельных видов банковских операций и иных сделок с наличной иностранной валютой и валютой Российской Федерации, чеками (в том числе дорожными чеками), номинальная стоимость которых указана в иностранной валюте, с участием физических лиц».

В решении от 7 декабря 2004 года по делу № ГКПИ04-1422 Верховный Суд РФ, отказывая Г. в удовлетворении его заявления, отметил, что «в целях содействия принятию и укреплению мер, направленных на повышение эффективности предпринимаемых мер по борьбе с легализацией доходов, полученных преступным путем, и финансированием терроризма, в 2002 — 2004 гг. Российской Федерацией ратифицированы конвенции ООН, которые содержат требования об установлении в каждом государстве-участнике всеобъемлющего внутреннего регулирования и надзора в отношении банков, основанного на требованиях в отношении идентификации личности клиента («Конвенция против транснациональной организованной преступности» от 15 ноября 2000 г.), и требования о принятии мер, обязывающих финансовые учреждения и другие организации, участвующие в совершении финансовых операций, принимать самые эффективные из имеющихся в их распоряжении мер для идентификации их постоянных или случайных клиентов («Международная конвенция о борьбе с финансированием терроризма» от 9 декабря 1999 г.).[*]

В связи с тем, что с целью реализации норм международного права органы государственной власти принимают нормы национального права, иными словами занимаются правотворческой деятельностью, вследствие которой изменяется система права и система законодательства государства, представляется целесообразным именовать данный метод национально-правовой имплементации — «внутригосударственное правотворчество»,[*] понимая под последним деятельность государства с целью обеспечения реализации норм международного права, связанную с созданием государством внутригосударственных правовых норм, изменяющих и/или дополняющих систему права и законодательства государства, либо санкционированием действия иных социальных норм[*]. При толковании словосочетания «внутригосударственное правотворчество» важно обратить внимание на следующие аспекты. Во-первых, речь идет именно о внутригосударственном, а не о международном правотворчестве. Термином «национально-правовая имплементация» не охватывается деятельность государства по созданию, изменению, прекращению норм международного права. Во-вторых, вследствие «правотворчества» возникают материальные и процессуальные правовые нормы, формирующие систему права. Выделение данного аспекта важно для констатации отличительного признака данного метода национально-правовой имплементации от другого нижерассматриваемого метода, связанного с изменением не системы права, а правовой системы государства. В связи с этим в рамках предмета настоящего исследования понятие «правотворчества» необходимо рассматривать как в узком, так и широком смысле[*]. Под «узким правотворчеством» понимается деятельность государства, связанная исключительно с изменением системы права государства; в свою очередь, «широкое правотворчество» охватывает деятельность государства, касающуюся изменения как системы права, так и правовой системы страны[*]. Как видно, первый метод национально-правовой имплементации в рамках настоящего исследования охватывает исключительно «узкое» внутригосударственное правотворчество.

Используемые в доктрине международного права такие термины, как «инкорпорация» (Р.А.Мюллерсон);[*] «легитимация» (С.В.Черниченко);[*] «трансформация» (А.С. Гавердовский);[*] «рецепция», «параллельное правотворчество», «унификация», «преобразование» (В.Г. Буткевич),[*] представляется, не совсем четко отражают суть данного метода национально-правовой имплементации. Для характеристики вышеупомянутого метода важно иметь в виду, что в ходе осуществления внутригосударственного правотворчества речь не обязательно идет о заимствовании, преобразовании либо «переходе» норм международного в нормы внутригосударственного права. Вследствие данного метода нормы международного права продолжают оставаться таковыми, данные нормы продолжают формировать международную нормативную систему. Однако для надлежащего исполнения международно-правовых обязательств государством принимаются нормативно-правовые акты.

Р. А. Мюллерсон прав, выделяя в качестве самостоятельного способа национально-правововой имплементации издание внутригосударственных нормативно-правовых актов. Он, в частности, подчеркивает, что «здесь на основе и во исполнение положений международного права издаются (изменяются либо отменяются) нормы национального права»[*]. Но именовать данный способ в качестве «инкорпорации» представляется не совсем правильным. Р.А. Мюллерсон отмечает, что «так как в этом случае в национальное право вводятся (инкорпорируются) новые нормы национального права, принятые с целью исполнения международного права, то этот способ можно было бы назвать инкорпорацией»[*].

Обычное правотворчество государства практически ничем не отличается от правотворчества, осуществляемого с целью исполнения норм международного права[*]. Юридическая сила нормативных актов, принятых с целью реализации норм международного права, не зависит от юридической судьбы соответствующего источника международного права, содержащего правовую норму, во исполнение которой и был принят внутригосударственный нормативно-правовой акт. Так, если в сфере межгосударственных отношений прекратят действия международные договоры, запрещающие использовать в вооруженном конфликте определенные средства и методы, то данное обстоятельство не приведет к автоматическому прекращению действия в соответствующей части ст. 356 УК РФ (применение запрещенных средств и методов ведения войны). Данная статья УК РФ будет продолжать существовать с одним условием, что будет невозможно привлечь лицо к уголовной ответственности за «применение в вооруженном конфликте средств и методов, запрещенных международным договором». Иными словами, статья будет действовать, но не применяться, так как наличие международных договоров будет являться здесь в качестве юридического факта, влияющего на возникновение соответствующих правоотношений.

Однако в рассматриваемом случае частное лицо, независимо от наличия или отсутствия норм международного права, может быть привлечено к ответственности за «жестокое обращение с военнопленными или гражданским населением, депортацию гражданского населения, разграбление национального имущества на оккупированной территории», то есть за действия, уголовная ответственность за которые наступает независимо от наличия или отсутствия международно-правовых обязательств России (т.к. речь идет об УК РФ). В настоящее время совершение данных действий запрещено международными договорами, участниками которых является и Российская Федерация (Женевской конвенцией об улучшении участи раненых, больных и лиц, потерпевших кораблекрушение, из состава вооруженных сил на море от 12 августа 1949 г.; Женевской конвенцией об обращении с военнопленными от 12 августа 1949 г.; Женевской конвенцией о защите гражданского населения во время войны от 12 августа 1949 г.; Женевской конвенцией об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях от 12 августа 1949 года).

Р. А. Мюллерсон прав, когда обращает внимание на то, что «изданные во исполнение норм международного права нормы национального права — это всегда другие нормы как по своей юридической, так и по социальной природе [чем нормы международного права]»[*]. Н.В.Миронов подчеркивал, что «поскольку всякий внутригосударственный трансформационный акт, безотносительно к степени его связи с конкретным международным договором, является юридически независимым от договора, то из этого вытекает нецелесообразность какой-либо индивидуализации трансформационных норм в национальном праве. Это означает нецелесообразность ссылок во внутригосударственном праве на то, что та или иная норма принята в связи с подписанием или присоединением государства к конкретному международному договору, поскольку сама материальная норма будет действовать в национальном праве независимо от действия этого международного договора»[*]. Принимая во внимание, что единственная смысловая разница между «внутригосударственным правотворчеством» и «инкорпорацией» заключается в том, что последнее понятие, с точки зрения Р. А. Мюллерсона, используется при создании внутригосударственных норм права с целью реализации норм международного, представляется нецелесообразным именовать данным термином самостоятельный способ осуществления взаимодействия норм международного и внутригосударственного права.

Более того, теория государства и права рассматривает «инкорпорацию» в качестве метода систематизации в праве. С. С. Алексеев подчеркивает, что «инкорпорация» представляет собой внешнее упорядочение действующих законов, иных нормативных юридических актов без переработки норм права, когда законы, иные нормативные юридические акты «просто» помещаются в единые сборники (собрания) в хронологическом или тематическом порядке»[*]. Новый большой англо-русский словарь под ред. Ю.Д. Апресяна и Э.М. Медниковой предоставляет следующий перевод слову «incorporation» — включение, объединение, воплощение, встраивание[*]. Аналогичное понимание «инкорпорации» дает энциклопедический словарь Вебстера[*]. Такому толкованию термина «инкорпорация» в большей степени соответствует «инкорпорация», сформулированная С.В. Черниченко. «Инкорпорация, — указывает автор, — формальное включение норм международного договора во внутреннее право самого государства посредством включения самого договора в его «законодательство»[*]. Инкорпорация представляет собой метод работы с уже готовыми правовым нормами.

Трансформация, предлагаемая А. С. Гавердовским в качестве видового понятия по отношению к процедуре взаимодействия норм международного и внутригосударственного права, связана с процедурой преобразования, переработкой, переходом норм международного права в нормы внутригосударственного права[*]. «Трансформация, — пишет А. С. Гавердовский, частично цитирующий Н. В. Миронова, — в отличие от инкорпорации[*], «является качественно иным, более глубоким правовым действием, связанным не только с воспроизведением, но и с переработкой норм данного международного договора в соответствии с общими принципами национального права» При трансформации происходит не только изменение характера международно-правовой нормы за счет превращения ее правил в качественно иную правовую категорию — в норму внутригосударственного права. Одновременно с этим происходит изменение как формы, так и содержания нормы в той степени, в какой этого требуют интересы государства, обусловленные необходимостью точной и всеобъемлющей ее имплементации»[*]. Действительно, когда государство создает правовые нормы, формулировки которых (в части гипотезы и диспозиции) полностью либо частично идентичны формулировкам, закрепленным в источниках международного права, то возможно и реально говорить о наличии трансформации[*]. Но, как было отмечено выше, государство для реализации своих международно-правовых обязательств может принять иные нормы, которые по своему содержанию не соответствуют формулировкам, предусматриваемым международно-правовыми нормами, но принятие которых необходимо для осуществления надлежащей национально-правовой имплементации. К примеру, для надлежащей реализации ст. 5 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, гарантирующей право на свободу и личную неприкосновенность, в государстве должен быть закон, регулирующий процедуру лишения свободы человека, подозреваемого или обвиняемого в совершении уголовного правонарушения. Естественно, говорить в данном случае о наличии словесного соответствия (language text) такого закона и ст. 5 Конвенции можно относительно. Тем более, здесь невозможно говорить о какой-либо трансформации в классическом ее понимании независимо от того, носит ли это понятие видовой или родовой характер. Поэтому, в принципе, «трансформацию», принимая во внимание ее условный характер, можно рассматривать как частный случай внутригосударственного правотворчества, подразумевая ситуации, когда государство принимает национально-правовые акты, закрепляющие правила, которые полностью или в части идентичны положениям, содержащимся в источниках международного права. Но в качестве самостоятельного метода национально-правовой имплементации трансформацию рассматривать нецелесообразно.

Под «легитимацией» («legitimate»), введенной в оборот С. В. Черниченко,[*] Новый большой англо-русский словарь понимает узаконивание, легитимирование, признание законным, санкционирование действия чего-либо[*]. Аналогичного толкования данного термина придерживается энциклопедический словарь Вебстера[*]. Узаконить, санкционировать можно уже существующие, действующие социальные нормы. Поэтому в данном отношении термин «легитимация» больше подходит к термину «отсылка», а не к процессу издания государством внутригосударственных актов, которые, как было отмечено выше, могут содержать как похожие правила, определенные в источнике международного права, так и иные правила, которые, в свою очередь, могут либо полностью, либо в части не совпадать с правилами, сформулированными в соответствующих источниках международного права,[*] однако эти нормативно-правовые акты будут способствовать исполнению государством его международно-правовых обязательств.

«Суть рецепции, — утверждает В.Г. Буткевич, — заключается в том, что законодатель заимствует в международном праве модель поведения и придает ей юридическую обязанность для субъектов внутригосударственного права»[*]. Причем автор особо обращает внимание на различие отсылки от рецепции, которая предполагает внесение изменений и/или дополнений в законодательство государства. При отсылке, в свою очередь, обязательная модель поведения воспроизводится только в рамках одной правовой системы, в нашем случае — международной. При «параллельном правотворчестве» вырабатываются максимально совпадающие модели поведения. Автор подчеркивает, что в этом случае национальный закон принимается не во исполнение международного договора, а самостоятельно, параллельно, исходя из потребностей государства. Причем речь в этом случае опять идет о выработке единой модели поведения[*]. «Унификация» снова представляет собой «процесс целенаправленных действий по выработке единства предписаний в двух правовых системах»[*]. «Метод «преобразования», — подчеркивает В.Г.Буткевич, — зачастую используется в тех случаях, когда в законодательстве необходимо внести лишь незначительные изменения, дополнения, уточнения»[*].

Суть «рецепции», «параллельного правотворчества», «унификации» практически одинаковая — принятие законодателем единообразных внутригосударственных правовых норм, а «преобразования» — принятие «незначительных», как утверждает автор, изменений. Однако в любом случае данные методы взаимодействия сужают объем метода, именуемого «внутригосударственным правотворчеством». Более того, термины «рецепция» и «преобразование» не соответствуют сути вышеупомянутого метода национально-правовой имплементации. Законодатель, создавая нормы внутригосударственного права, формирующие систему права страны, вправе в своей деятельности использовать те же правила,[*] что предусмотрены в источниках международного права, видоизменять данные модели с учетом особенностей национальной правовой системы, а также принимать, как было отмечено выше, совершенно иные модели, правила поведения, связанные с процедурой надлежащего осуществления государством его международно-правовых обязательств. Все это является отдельными средствами (техникой) осуществления внутригосударственного правотворчества в каждом конкретном случае. Однако вновь следует иметь в виду, что государство должно создавать такие правовые нормы, реализация которых не противоречила бы действующим для данного государства нормам международного права. Причем внутригосударственное правотворчество не всегда способствует эффективной реализации норм международного права.

Уголовный кодекс РФ во исполнение международно-правовых обязательств Российской Федерации предусмотрел целый ряд составов преступлений. Речь, в частности, идет о ст. 353 УК РФ (планирование, подготовка или развязывание агрессивной войны), ст. 355 УК РФ (производство или распространение оружия массового поражения), ст. 356 УК РФ (применение запрещенных средств и методов ведения войны), ст. 357 УК РФ (геноцид), ст. 359 УК РФ (наемничество), ст. 360 УК РФ (нападения на лиц или учреждения, которые пользуются международной защитой) и др. Некоторые составы преступлений, инкорпорированные в Уголовный кодекс РФ с целью исполнения Российской Федерацией своих международных обязательств, не в полной мере соответствуют нормам международного права, ставшим обязательными для России.

Так, в силу ст. 357 УК РФ под «геноцидом» понимаются «действия, направленные на полное или частичное уничтожение национальной, этнической, расовой или религиозной группы путем убийства членов этой группы, причинения тяжкого вреда их здоровью, насильственного воспрепятствования деторождению, принудительной передаче детей, насильственного переселения либо иного создания жизненных условий, рассчитанных на физическое уничтожение членов этой группы»[*].

Согласно ст. II Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него от 9 декабря 1948 года «под «геноцидом» понимаются следующие действия, совершаемые с намерением уничтожить полностью или в части какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу, как таковую: убийство членов такой группы; причинение серьезных телесных повреждений или умственного расстройства членам такой группы; умышленное создание для какой-либо группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на полное или частичное физическое ее уничтожение; меры, рассчитанные на предотвращение деторождения в среде такой группы; насильственная передача детей из одной группы в другую»[*].

Сравнительный анализ вышеупомянутых понятий «геноцида» позволяют прийти к следующим выводам. Конвенция запрещает принудительную передачу детей из одной группы в другую, в свою очередь, УК РФ запрещает любую принудительную передачу детей[*]. Конвенция запрещает реализацию любых мер, связанных с предотвращением деторождения в такой группе, УК РФ запрещает только насильственное воспрепятствование деторождению. Конвенция акцентирует внимание на запрете умышленного создания для какой-либо группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на полное или частичное физическое ее уничтожение, независимо от того, связаны такие меры с насилием, либо нет. УК РФ, в свою очередь, касается только запрета мер, связанных с насильственным созданием условий, рассчитанных на физическое уничтожение членов группы[*]. Как будет отмечено ниже, вышеуказанные «несоответствия» с целью надлежащей реализации Россией ее международно-правовых обязательств должны быть разрешены с помощью толкования, являющегося одним из методов национально-правовой имплементации.

Необходимость внутригосударственного правотворчества с целью надлежащей реализации норм международного права может быть предусмотрена непосредственно в положениях, содержащихся в источниках международного права. Так, согласно ст. 8 Конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 года

«1. Каждый имеет право на уважение его личной и семейной жизни, его жилища и его корреспонденции.

2. Не допускается вмешательство со стороны публичных властей в осуществление этого права, за исключением случаев, когда такое вмешательство предусмотрено законом (выд. — Б. З.) и необходимо в демократическом обществе в интересах национальной безопасности и общественного порядка, экономического благосостояния страны, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья или нравственности или защиты прав и свобод других лиц»[*].

Поэтому государство, желая осуществить вмешательство в вышеупомянутые права, обязано принять правовые нормы, которые бы регулировали процедуру вмешательства. Нельзя не отметить, что необходимость внутригосударственного правотворчества может быть выражена в источниках международного права не только эксплицитно (явно), но и имплицитно (косвенно). Так, в силу п. 1 ст. 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод «каждый в случае спора о его гражданских правах и обязанностях или при предъявлении ему любого уголовного обвинения имеет право на справедливое и публичное разбирательство дела в разумный срок независимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона»[*]. Как следует из текста Конвенции, право частного лица на рассмотрение гражданского и/или уголовного дела в разумные сроки не обусловлено принятием государством каких-либо внутригосударственных нормативно-правовых актов[*]. Но в уже выше процитированном постановлении Европейского Суда по правам человека от 29 января 2004 года по делу Кормачева против Российской Федерации, констатировавшем факт нарушения Российской Федерацией права заявителя на судебное разбирательство в разумные сроки (п. 1 ст. 6 Конвенции), было отмечено, что «Договаривающиеся Стороны должны организовать свои правовые системы таким образом, чтобы их суды могли гарантировать каждому право на вынесение окончательного решения в течение разумного срока при определении его или ее гражданских прав и обязанностей. Как обеспечить соблюдение этого требования — или путем увеличения численности судей, или путем применяемых временных ограничений или указаний, или каким-либо иным способом — решает сама Договаривающаяся Сторона. Если Договаривающаяся Сторона допускает, что продолжительность разбирательства по делу выходит за рамки «разумного срока», гарантируемого ст. 6 Конвенции, и ничего не делает для того, чтобы его ускорить, она несет ответственность за возникающие в результате задержки»[*].

Следует отметить, что если государство, выражая согласие в отношении многостороннего договора, не желает изменять свое законодательство, то такое государство вправе сделать оговорку, которая, в свою очередь, должна соответствовать нормам международного права, так как надлежащим образом сделанная оговорка предоставляет государству возможность избежать международно-правовой ответственности за неисполнение международно-правовых обязательств в случае, если внутреннее законодательство коллидирует с конвенционными положениями. Так, Российская Федерация при ратификации Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод сделала оговорку, в соответствии с которой положения пунктов 3 и 4 статьи 5 Конвенции не препятствуют применению статей Уголовно-процессуального кодекса РСФСР от 27 октября 1960 года, регулирующих порядок ареста, содержания под стражей и задержания лиц, подозреваемых в совершении преступления. Указанная оговорка распространяется также на положения внутреннего законодательства России, регулирующие вопросы ареста с содержанием на гауптвахте в качестве меры дисциплинарного взыскания, налагаемого во внесудебном порядке на военнослужащих — солдат, матросов, сержантов, старшин, прапорщиков и мичманов. В постановлении от 15 июля 2002 года по делу Калашников против Российской Федерации Европейский Суд по правам человека отметил, что «оговорка составлена с целью временного исключения из сферы действия пункта 3 Статьи 5 Конвенции некоторых норм Уголовно-процессуального кодекса РСФСР, упомянутых в тексте оговорки, которые касаются порядка ареста, содержания под стражей и задержания лиц, подозреваемых в совершении преступления. Эти нормы устанавливают условия и порядок применения мер пресечения, включая заключение под стражу, и перечень органов власти, уполномоченных принимать соответствующее решение. Европейский Суд замечает, что в оговорке сделана ссылка на статью 97 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР, в силу которой лицо может на основании постановления прокурора содержаться под стражей до 18 месяцев на период расследования преступления»[*].

Таким образом, «внутригосударственное правотворчество», будучи самостоятельным методом национально-правовой имплементации, заключается в принятии государством правовых норм либо санкционировании юридического действия иных социальных норм с целью надлежащей реализации норм международного права. Причем принимаемые либо санкционируемые государством нормы могут как полностью или частично повторять правила, закрепленные в источниках международного права, так и содержать иные правила, способствующие реализации государством его международно-правовых обязательств.

Нельзя не отметить, что в отличие от правоприменительной деятельности, когда, к примеру, национальный суд имеет право и обязан руководствоваться исключительно внутригосударственными нормами, а также рассматриваемыми ниже комплексными нормами, при осуществлении внутригосударственного правотворчества государственный орган вправе непосредственно принимать во внимание, руководствоваться и, как следствие, реализовывать именно нормы международного права. В силу п. 2 Указа Президента Российской Федерации «О мерах по выполнению резолюции Совета Безопасности ООН 1373 от 28 сентября 2001 года» Министерству юстиции Российской Федерации было поручено осуществить «совместно с другими заинтересованными федеральными органами исполнительной власти и с участием Верховного Суда Российской Федерации и Генеральной прокуратуры Российской Федерации анализ законодательства Российской Федерации на предмет его соответствия обязательствам, содержащимся в резолюции Совета Безопасности ООН 1373 от 28 сентября 2001 г., и необходимые предложения представить в 2-месячный срок в Правительство Российской Федерации»[*]. То есть органы государственной власти непосредственно анализируют соответствие законодательства России нормам международного права, зафиксированным в источнике международного права — резолюции СБ ООН 1373 от 28 сентября 2001 года.

Причем при осуществлении правотворческой деятельности с целью реализации норм международного права положения последних необязательно должны быть включены в правовую систему страны. Так, в частности, орган государства в ходе правотворческой деятельности вправе принимать во внимание официально неопубликованные международные договоры РФ или договоры, которые не вступили в силу для Российской Федерации, однако реализуемые государством по тем или иным обстоятельствам, включая обстоятельства политического характера.

Следует подчеркнуть, что в отличие от второго метода национально-правовой имплементации, который рассматривается ниже, первый метод может быть использован исключительно в ходе реализации конкретных норм международного права. Данный метод не может носить общего, генерального характера.

§ 2. ИНКОРПОРАЦИОННАЯ ОТСЫЛКА КАК МЕТОД НАЦИОНАЛЬНО-ПРАВОВОЙ ИМПЛЕМЕНТАЦИИ

Особенность данного метода национально-правовой имплементации заключается в том, что здесь национальный суд, иной правоприменительный орган непосредственно обращается к положениям, содержащимся в источниках международного права[*].

Так, в решении от 26 февраля 2002 года по делу, касающемуся рассмотрения заявления Талевлина Андрея Александровича и Мироновой Натальи Ивановны о признании не соответствующим действующему законодательству распоряжения Правительства Российской Федерации от 15 октября 1998 г. № 1483-р, Верховный Суд РФ применил статью 1 Протокола к Соглашению между Правительством Союза Советских Социалистических Республик и Революционным Рабоче-крестьянским правительством Венгерской Народной Республики о сотрудничестве в сооружении атомной электростанции в Венгерской Народной Республике от 28 декабря 1966 г., подписанного Правительством Российской Федерации и Правительством Венгерской Республики 1 апреля 1994 г., согласно которой «соответствующие организации Российской Федерации будут принимать отработавшее ядерное топливо АЭС «Пакш» в виде тепловыделяющих сборок и регулирующих кассет после пятилетней выдержки на АЭС «Пакш» в течение всего периода эксплуатации АЭС «Пакш» на условиях, аналогичных приему отработавшего ядерного топлива из других стран по межправительственным соглашениям, заключенным СССР до 31 декабря 1991 г.».[*]

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: