Моя жизнь сегодня как абт и как отец

Я доволен своей жизнью и не очень доволен самим собой.
(Мишель Фуко, французский философ, 1926-1984)

Недели после смертельной аварии моего мастера принадлежат к самым сложным в моей жизни. Я обосновался в парке в Осаке, а между Томоми и мной только начала пускать ростки нежная любовь. С другой стороны теперь кто-то должен был взять ответственность за Антайдзи. Кэнго, последний японский монах, покинул монастырь спустя неделю после несчастного случая. Поэтому меня попросили вести монастырь, пока не будет решён вопрос преемника. Мой мастер не оставил завещания, и все 4 ученика, которым, как и мне, он передал Дхарму, уже работали в своих собственных монастырях или же имели другие обязательства. Некоторые из них уже были женаты, и их жёны не хотели переезжать в глушь. Поэтому мне сказали: "Ты единственный, у кого нет дела. Просто присмотри за Антайдзи в течение следующих недель!".

Так я оставил свою хижину в парке и снова пошёл в горы, сначала ещё с надеждой, что вскоре снова окажусь со своей группой в парке. Когда речь шла о следующем абте, то слово Оябу, мастера моего мастера, было решающим. Ещё когда Мияура был жив, он уже настаивал на том, чтобы я стал следующим абтом. Я же хотел занять этот пост только в том случае, если никто из моих учеников-братьев не был в нём заинтересован, и мне бы дали полную свободу действий. Хотя Оябу согласился на это, но когда ему стало ясно, что он в таком случае и сам не имел права слова, то в марте он сам выдвинул себя на должность абта. Но уже через несколько дней он понял, что в его возрасте у него уже давно не было достаточно сил для горной жизни.

Единственным из моих учеников-братьев, который, как казалось, не был против вести Антайдзи, был Тайдзюн. Когда он ещё был монахом, то уже иногда вёл себя в монастыре как абт. Хотя он сказал, что не интересуется этой должностью, но в течение этого времени он либо сам часто появлялся в Антайдзи, либо звал к себе учеников Мияура, чтобы проверить настроения в окружении монастыря и оказывать влияние снаружи. Вероятно, это его жена предотвратила, чтобы он сам выдвинул свою кандидатуру на пост абта. Поэтому он ограничивался тем, что дискредитировал остальных возможных кандидатов.

И вообще женщины, как всегда в Японии, играли за кулисами более большую роль, чем их мужья хотели это признать. Казалось, что жена Оябу смотрела на Антайдзи как на свою собственность, так как это её отец купил у её мужа монастырский участок в Кёто 30 лет назад и заново построил здание на его теперешнем месте в горах. Вдова Мияура, бывшая одноклассница жены Оябу, не хотела позволить своей противнице прогнать себя. Хотя она покинула монастырь 6 месяцев до несчастного случая, так как хотела ухаживать за своими родителями, но вдруг вернулась назад и пыталась заменить Мияура в качестве абта. Казалось, что она возлагает большие надежды на Майка, американца, который был единственным, кто открыто говорил, что он хотел бы стать следующим абтом, и что Мияура наверняка бы решил в его пользу в вопросе преемства. К сожалению, у него отсутствовала для этого необходимая квалификация, так как Мияура не передал ему Дхарму.

Римским Папой может стать каждый. Лучшее доказательство тому - это я.
(Папа Римский Иоанн XXIII)

В то время как женщины старательно плели свои интриги, и все остальные выражали своё мнение, я должен был позаботиться о том, чтобы монастырь Дзэн работал бы более ли менее как полагается. Должны были проводиться дзадзэн и сэссины, надо было обрабатывать поля. К тому же уже давно протекала крыша, и надо было заново покрасить стены. Монастырь был похож на развалины не только внешне. Но самым большим заданием, которое предстояло выполнить, была подготовка к большой церемонии к сотому дню со дня смерти Мияура в конце мая, в которой его останки нужно было положить в гроб. Мы ожидали 70 гостей, в основном священники, которые годы или десятилетия назад когда-то жили в Антайдзи, и у которых были свои собственные представления о том, как надо вести Антайдзи.

Во время церемонии для Мияура произошёл конфликт между мной и Оябу, который написал маленькую тетрадку с воспоминаниями о своём ученике, где он не скупился с оскорблениями моего мастера. В том числе он объяснял аварию - не совсем без оснований - склонностью Мияура к чрезмерному потреблению алкоголя и привычке вдруг впадать в сон, и говорил, что Мияура заслужил эту смерть. Пару дней до того Оябу послал мне несколько этих тетрадей по почте и поручил раздать их гостям. Я же отказался от этого, так как их содержание навряд ли подходило к церемонии поминовения, где можно было найти и несколько личных родственников Мияура. Кроме того эта тетрадь ни в коем случае не должна быть роздана рукой ученика Мияура. Оябу сам должен сделать это, сказал я ему. Потом вместо него тетради раздавали двое его учеников, но только некоторым своим ученикам-братьям, в которых они были уверены, что те не поднимут шума. Когда Оябу узнал об этом, то он взбесился на меня: "Ты меня предал!". Сначала я не понял, что он имеет в виду, так как я только дал тетради его ученикам. Только позднее я узнал, что ему сказали, что я спрятал остальные тетради. Это было концом моих отношений с ним.

После церемонии многое стало проще. Оябу, также как и Тайдзюн, порвал с Антайдзи, вдова Мияура вернулась к своим родителям, и в монастыре вдруг были только я и Томоми. Потом пришёл Куматян, молодой японец, который услышал об Антайдзи во время поездки в Индию и помогал нам в первом году с работой на полях. Когда осенью Томоми стала беременной, то она решила провести зиму в Осаке, чтобы всегда быть недалеко от больницы, и Куматян тоже на некоторое время переехал в один храм на тёплом юге. Когда Эсин, мой старший брат-монах, который к тому времени уже жил в Америке, услышал, что я проведу зиму в Антайдзи в полном одиночестве, то он сел на следующий самолёт. Без него я навряд ли бы выдержал одиночество в покрытых снегом горах и разлуку с моей женой. Томоми снова вернулась только весной, и моя дочка Мэгуми родилась в начале июня. К этому времени у нас снова были несколько посетителей, большинство которых оставалось только на пару недель, или же даже пару дней. Это означало, что у Куматян, который вернулся в Антайдзи в конце мая, и у меня было больше работы вводить новичков в курс дела, чем мы могли ожидать от них помощи. Осенью Куматян окончательно исчез, после того как я "случайно" переехал трактором его маленькую плантацию марихуаны.

Зато в начале зимы к нам пришёл Фунами, молодой японец, который безуспешно испытал свои силы на нескольких работах, пока его отец не выкинул его и не посоветовал стать монахом Дзэн. С ним я провёл свою вторую зиму в Антайдзи, так как и в этот раз Томоми провела это время года в Осаке с новорождённым ребёнком - куда она переезжала и во все остальные зимы. Фунами скоро понял, что жизнь в монастыре Дзэн не так проста, как он себе это представлял, и следующим летом он решил ещё раз попробовать найти себе работу в Токио.

Тем временем в Антайдзи жил и Дайдо из Польши, который до этого провёл год в другом монастыре, но там не было ни сэссинов, ни самостоятельной работы. Когда в залах храма надо было сделать какой-нибудь ремонт, то там просто звали ремесленника. В Антайдзи он, наконец, нашё то, что искал: место, где жители сами должны залезть на крышу, чтобы, например, найти протекающее место и починить его. Но и никто не несёт ответственность, если кто-то упадёт, а несчастные случаи, к сожалению, здесь не редкость. Сегодня Дайдо, будучи старшим из монахов, организует многие из дел монастыря.

Счастье - это не цель. Счастье - это побочный продукт работы, игры, любви и жизни.
(Хайм Гинот)

В декабре родился мой сын Хикару, и со следующей весны я был очень занят: Я должен был заботиться о посетителях и помогать Томоми при уходе за детьми, насколько это было возможным. После третей весны вдвоём с Дайдо, по крайней мере, остались на более длительное время несколько посетителей монастыря, некоторые из них даже решились стать в Антайдзи монахами: Тассё, вышедший на пенсию университетский профессор германистики в Японии, уже 40 лет практиковал дзадзэн. Он хотел стать монахом, чтобы потом учить Дзэн в Германии. Сэйкан познакомился с Дзэн в Австралии и хотел жить как монах Дзэн вне монастыря, его семья и работа не позволяли ему оставаться в Антайдзи на годы. После своего посвящения он каждый год посещает Антайдзи, и продолжает свою практику дома в Австралии. Дзикай пришла из той же самой австралийской группы, и после того как её посветили в монахини, она несёт ответственность за зал дзадзэн в Антайдзи. Кстати то, что монахи и монахини живут вместе в одном монастыре, не очень типично. Синрю, как и Сэйкан, психолог с семьёй, приехал к нам из рурской области. Он в течение уже многих лет вёл свою собственную группу Дзэн и искал место, где мог стать монахом. Дзуйгэцу из Нюрнберга нашёл свою дорогу в Антайдзи с помощью шведской книжки. Совместная жизнь в монастыре пробудила в нём желание стать монахом, и теперь он заботится о рисовых полях. Дайсин был поваром в Берлине, прежде чем он ввёл нововведения на кухне в Антайдзи. И Доко, рейки-терапевт из Польши, уже 20 лет практиковал дзадзэн, прежде чем принял в Антайдзи рясу и миску монаха. Дзикисин, 26-летний японец, является первым, кто "для начала" хочет оставаться в Антайдзи 10 лет. Это Утияма роси в Кёто однажды посоветовал каждому ученику оставаться на 10 лет, потом ещё на 10 лет и в конце ещё на 10 лет.

Так что четвертая зима с тех пор, как я стал абтом, была первой, когда в Антайдзи жило больше двух человек, нас было восемь. К счастью, так как это была зима века с рекордным снегопадом везде на северо-западном побережье Японии. Четыре месяца мы были отрезаны от внешнего мира, и только на лыжах можно было добраться до деревни, чтобы забрать почту. Мы по очереди разгребали снег, а также, конечно, надо было выполнять работы по кухне и по разогреву ванной.

В Антайдзи господствует оживлённый приход и уход, теперь здесь живут в основном больше, чем 20 человек. Где-то две трети приходят с запада. Из-за этого английский стал в монастыре общим языком. Это часто приводит к проблемам, так как не все японцы говорят на этом языке. А потом кто-нибудь говорит: "Почему вы не можете общаться на английском? Это же язык всего мира!". В то время как японцы, конечно же, спрашивают себя, почему европейцы и американцы отказываются учить язык страны, в которой они живут. Не только языки отличаются друг от друга, но и формы общения на востоке и западе полностью различны. На западе мы без проблем напрямую высказываем своё мнение. Японцы, напротив, пытаются подстроиться под атмосферу группы, не заводя дискуссию по каждому поводу. Если же они всё-таки скажут своё мнение, то сделают это намеками. В качестве абта мне не всегда легко перекинуть мост между этими двумя сторонами.

И когда речь идёт о том, по каким правилам я должен вести монастырь, то я стою перед дилеммой. Пастух, который держит вместе своё стадо, чтобы ни одна овца не заблудилась, должен одновременно дать каждой отдельной овце достаточно места для прогулки и обеспечить ей место на пастбище. Также и я пытаюсь дать каждому отдельному человеку как можно больше свободного места, чтобы он мог взять на себя ответственность за свою собственную практику. Но одновременно я должен предоставить и стабильные рамки, которые дают общине ориентировку, так чтобы не всё пошло кувырком. Кто-то считает, что эти рамки слишком узкие, в то время как другие хотят более чёткое руководство. Но я ни в коем случае не хочу вести Антайдзи так, как это делается в Сайфукудзи, потому что хотя я в течение того года, который провёл там, и научился некоторым вещам, но не думаю, что есть большое количество людей, готовых подвергнуть себя такому грубому обращению. Да это и не нужно, так как в Антайдзи в основном приходят взрослые люди по собственному желанию - их не нужно заставлять практиковать Дзэн.

Все, кто приходили и приходят сюда, должны испытать, что и в монастыре есть проблемы. Антайдзи - это не духовный Диснейленд. Это заметил и Сэйкан, когда проснулся однажды утром: 16-летний мальчик, которого послали в монастырь его родители, и с которым он жил в одной комнате, исчез - а вместе с ним и деньги из кошелька Сэйкана. Но через год этот мальчик прислал по частям ту сумму, которая нужна была ему для покупки билета до Осаки.

Нами иногда интересуется и полиция, так как здесь, в труднодоступных горах, живёт много иностранцев, о которых в действительности никто не знает, чем же они занимаются целый день. А также наполовину автаркическая жизнь на 50 гектарах земли с тракторами, бульдозерами и экскаваторами, очевидно, пробуждает подозрение, что мы здесь вооружаемся для нападения на общество, как это уже произошло более десяти лет назад. Тогда псевдобуддийская секта Аум Синрике пустила в метро в Токио нервнопаралитический газ, от которого умерло 12 человек и 5000 было ранено.
Так мне регулярно звонит уполномоченный полиции по терроризму:
"У Вас там, наверху, есть арабы?".
"Нет, мне очень жаль, сейчас арабов нет".
"Какие-нибудь другие азиаты?".
"Только два японца. Вам нужны их личные данные?".
"Нет, спасибо. Сообщите нам, пожалуйста, если придут арабы!".

Для чего нужно счастье? Ты не можешь купить на него денег!
(Henry Youngman, американский юморист и скрипач, 1906-1998)

Разница между моей жизнью как абт Антайдзи и жизнью как бездомный в парке Осаки не могла бы быть больше. Тогда у меня не было обязательств, не было горы работы, которая ждёт меня в полях и на компьютере, не было финансовых забот, не говоря уже об ответственности отца семейства. И всё же я сделал этот шаг и никогда не пожалел об этом. Если бы в течение лет я праздно валялся на солнце в парке, как когда-то Диоген в своей бочке, то учение о Бодхисаттве в моей голове опустилось бы до уровня теории. Тогда я смотрел на людей, которые торопливо бежали в свои бюро в высотках Osaka-Business-Park, сидя наверху дворцовой стены. И без работы у меня не было проблем прокормить себя милостыней, которую я собрал за день.

Сегодня я снова зарабатываю себе на жизнь, как и многие азиаты: Я топчусь на вязких полях, чтобы прополоть сорняки, копаю картошку и рублю деревья, чтобы нагреть плиту на кухне и котёл для ванной. Это не означает, что я или монастырь полностью независимы от милостыни. Расходы Антайдзи каждый год составляют где-то 10000 евро: Одна десятая уходит на электричество, одна на телефон, на горючее, на автомобильный налог и на технадзор, на маленькие починки, на еду и на взносы в школу Сото-Дзэн. В отличие от церквей в Германии, отдельные храмы и монастыри не получают поддержки от главной организации, а наоборот должны платить большие членские взносы, за счёт которых финансируется главная организация. Оставшиеся 30 процентов уходят на всё остальное. К этому ещё надо добавить деньги, которые нужны мне лично, чтобы прокормить себя и свою семью. Это тоже составляет несколько 1000 евро в год. Детям нужна одежда и подгузники, а дикие травы тоже не могут служить едой весь год.

10000 евро в год могут показаться не очень большой суммой, но, в отличие от города, у меня здесь только редко представляется возможность просить милостыню. И когда где-нибудь в монастыре нужно провести ремонт, то это каждый раз создаёт дыру в кассе. Учение об отпускании, которое так важно для нашей практики, нужно согласовать с заботой о хлебе насущном. Но закон энтропии нельзя обратить назад, и Антайдзи тоже когда-нибудь развалится. Поэтому я не могу и не хочу просто предоставлять здание храма самому себе, а хочу позаботиться о том, чтобы отложить неминуемое падение монастыря на как можно более поздний срок, а может быть даже заново построить части здания. Чтобы у нас были на это деньги, мы один раз в год на неделю едем в Осаку, чтобы собирать милостыню для монастыря. А летом мы помогаем в проведении церемоний в других храмах, у которых больше денег. Кроме того многие посетители оставляют немного денег, когда покидают Антайдзи. Но как абту мне никто не выплачивает зарплаты, и другие монахи тоже должны зарабатывать себе карманные деньги личными походами за милостыней. Даже если в моих собственных резиновых сапогах есть дырки, я буду, по крайней мере, пытаться держать в тепле и сухости ноги моих детей. И это должно быть так и для будущих поколений монахов в Антайдзи. Деньги - это одна из тех вещей, о которых монах Дзэн научился не раздумывать. Теперь, так как я являюсь абтом, то они вдруг стали для меня важным вопросом.

No matter how I struggle and strive,
I'll never get out of this world alive.
(Не важно, насколько я сражаюсь и отбиваюсь,
Я никогда не выйду из этого мира живым)
(Hank Williams, американский певец кантри, 1923-1953)

Надёжность и гарантия, которые мы так хотим иметь, никогда не существует в жизни. Что станет из меня, моей семьи и Антайдзи через 10 или 20 лет, я не могу знать сегодня. Я могу только отдавать от себя всё - в каждый отдельный день. Я думал, что за счёт моего решения в пользу жизни как абт с семьёй, изменится моё отношение, как к моим собственным родителям, так и к моему умершему мастеру. В конце концов, человек, будучи ребёнком и учеником, видит вещи совсем по-другому, чем если он сам взял на себя роль отца и мастера. Например, когда я в первый раз читал "Бумо-ондзюкё", то он тронул меня до слёз. И когда я во время моего пребывания в Сайфукудзи впервые по-настоящему понял многое из того, что говорил мне мой мастер, то почувствовал и благодарность, и стыд, что не слушал его более внимательно раньше. Поэтому я надеялся, что моё новое задание снова откроет мне глаза. Но эта надежда, к сожалению, не была исполнена. Когда я вижу, как растут мои дети, то это пробуждает во мне давно забытые воспоминания об одиноких, проплаканных ночах и нехватке любви. К счастью, Томоми - это та мать, которую я бы сам хотел иметь, будучи ребёнком, и я тоже хочу попытаться сделать всё, что в моих силах, чтобы дать своим детям счастливое детство.

При этом, как я надеюсь, мне поможет то, что в Японии существует - как уже упоминалось - совершенно другое обращение с детьми, чем на западе. Так, например, детские коляски появились в Японии только очень поздно. Японские матери и бабушки предпочитают дать ребёнку почувствовать тепло собственного тела, так дольше сохраняется чувство единства. Мы поступили таким образом в Антайдзи уже и по той простой причине, что дороги здесь каменистые и болотистые. До тех пор, пока дети не научились ходить, их место было на руках Томоми или на моих руках или - во время работы - в платке на спине. Иногда я вспоминал, что произошло со мной, когда я был маленьким ребёнком. Мой дедушка рассказывал, что во время семейной прогулки в Харц меня оставили позади в коляске на краю дороги: "Хотя твоя мать сначала немного волновалась, что тебя кто-нибудь украдёт, но я сказал ей: 'Кто его украдёт, здесь, в горах!?', И когда мы вернулись, то ты уже давно накричался и заснул, плача".

Ещё одно изобретение, которое в Японии почти не используется, это манеж. Там люди скорее удивляются, когда видят, как цивилизованные люди запирают своё потомство в клетки. Или же это происходит потому, что японские квартиры гораздо более ориентированы на детей, чем немецкие? В комнате почти нет мебели - нет стульев и столов, на которые можно было бы залезть только для того, чтобы упасть оттуда, а также нет никаких дорогих украшений, которые только того и ждут, чтобы их сломали детские ручки. Нет невидимой стены между миром взрослых и детей.

Например, моя жена и я вместе с детьми занимаем 2 комнаты. Большая из них - 13 квадратных метров. Она служит в качестве столовой, гостиной и мне в качестве рабочей комнаты. Маленькая имеет 10 квадратных метров и служит как спальная. Дети играют то здесь, то там. То есть, в качестве родителей у нас и нет другого выбора, кроме как разделить с ними нашу жизнь. У нас нет детской комнаты, куда мы бы могли прогнать их, если они ноют. И ночью японские дети ещё долго остаются со своими родителями, в то время как немецкий ребёнок должен в одиночестве справляться со своими снами. На японском говорят о том, чтобы спать как иероглиф, означающий "река", где 2 длинных мазка кисти окружают один короткий. Если число детей растёт, то ночью семья скорее выглядит как иероглиф "местности".

Конечно же, совместная жизнь не всегда проходит без проблем. В то время как я пишу эти строки, слева пытается подобраться к клавиатуре Мэгуми. Я сажу её к себе на колени, но вместо того чтобы спокойно смотреть, как я пишу, она наклоняется обоими локтями вперёд и иногда открывает при этом функции компьютера, о существовании которых я даже не знаю. Но потом часто появляются сложности, когда я хочу снова найти документ, над которым работал. Это вообще можно сделать только в том случае, если Хикару справа от меня не вытащил вилку из розетки...

Японское воспитание, в котором не существует чёткой границы между миром детей и миром взрослых, имеет и свои недостатки. Обычно японцам нужно больше времени, чтобы стать самостоятельными личностями. У некоторых, как у упомянутых до этого "хикикомори", это вообще не получается. Ещё одно отличие от запада: Японская мать, которая совершает самоубийство, как правило, возьмёт с собой в смерть также и своих детей. Оставить их одних на свете показалось бы ей бессердечным. Может быть, поэтому такая форма самоубийства называется на японском "синтю", что дословно означает "в глубине сердца". На западе это исключение, если родители убивают себя вместе с детьми. Скорее они оставят детей в надежде, что судьба подарит им лучшую жизнь. В отличие от Японии, на западе мы понимаем нашу жизнь отдельно от жизни детей, иногда с положительными, иногда с отрицательными аспектами.

Конечно, все родители хотят, чтобы их детям было лучше, чем им самим, и не всегда дети будут довольны стараниями своих родителей. И мне и моей отцовской роли одним прекрасным днём мои дети дадут оценку, о которой я сегодня ещё не знаю, какой она будет. Я бы только хотел, чтобы мои дети всегда чувствовали себя желанными в этом мире - чувство, с которым я познакомился только очень поздно.

Догэн Дзэндзи выражает это в "Гэндзёкоан" метафорой о рыбе и птице: "Рыба, которая плывёт в воде, не натыкается на конец воды, как бы далеко он ни заплыла. Птица, которая летит в небе, не натыкается на границы неба, как бы далеко она ни залетела. Рыба и птица с самого начала не были отделены от воды и неба. Никогда не может быть так, чтобы они не полностью заполняли свою область, и нет места, где бы они не раскрывали всё своё действие. Это также, если ты ведёшь счастливую жизнь: В какой бы ситуации ты ни оказался, ты живёшь свою жизнь единым целым с этой ситуацией. Что бы ты ни делал, ты восходишь в этой деятельности. Здесь лежит место большого удовлетворения. В это мгновение ты раскрываешь действие счастья. Это счастье не имеет границ: В то мгновение, когда ты находишься в гармонии с самим собой и со своей жизнью, ты счастлив. Но не воображай, что ты можешь схватить это счастье, как камень у дороги. Ты счастлив, но так как это счастье состоит в бытие единым целым, то ты полностью забыл его. Только несчастный ищет счастье".

Иногда меня спрашивают, как можно согласовать отпускание и отношение Бодхисаттвы с семейной жизнью. Разве отец не привязан к своим детям, и не мешает ли это ему полностью отречься от себя для других? Иисус даёт ответ, когда призывает нас к любви ближнего своего. Отпускание не означает, что ты не берёшь на себя ответственность, а означает отдавать что-то от себя своим ближним. И Бодхисаттва тоже начинает со своих близких, со своей семьи. Оттуда он всё больше и больше пытается расширить кольцо любви, пока его самоотверженность не достигнет всего мира, как рыбы и птицы полностью заполняют своей жизнью море и небо.

Рыбы плавают, птицы летают и люди чувствуют.
(Хайм Гинот)

То, что я узнаю о точке зрения моих родителей и моей собственной роли как отца, также действительно и для меня в качестве мастера Дзэн: Сегодня я смотрю на своего мастера более критически, чем когда он ещё был жив. Своим холодным, отталкивающим поведением он хотел призвать нас стоять на своих собственных ногах - думал я тогда. Сегодня мне кажется, что ему просто не хватало сил, заниматься своими частично своенравными и имеющими кучу проблем учениками. Он отошёл от роли абта не только для того, чтобы предоставить ученикам место для своей собственной практики, осознающей свою ответственность. Одновременно там был и страх показать свою слабость, который в конце загнал его в алкоголизм.

И здесь тоже мои собственные ученики когда-нибудь дадут мне оценку, которая ещё никому не известна. Я могу только пытаться сделать это получше. Кроме того я думаю, что Мияура был на свой лад хорошим мастером. Так как всё, что говорит или делает мастер, похоже на палец, который показывает на луну, как говорят в Дзэн. Речь идёт не о пальце, а о луне. Это означает: Не мастер стоит в центре внимания, а то, что он сообщает своим ученикам более или менее несовершенным способом. Поэтому если ученик останавливается на личных странностях своего мастера, то это как если бы он жаловался на грязный ноготь на пальце, не обращая внимания на луну, на которую он показывает. "Ты создаёшь Антайдзи!", "Ты не играешь совершенно никакой роли!". Даже если бы кроме этого Мияура нечего было бы сказать, то этого всё же было бы достаточно, чтобы указать мне направление.

Я постоянно только теряю, теряю, теряю...
(Синю Мияура, японский мастер Дзэн, 1948-2002)

Пятый аспект восьмикратного бодрствования большого человека - это внимательность. Здесь это означает осознавать направление собственной жизни. О чём для меня в итоге идёт речь? Что действительно важно, а что мелочи? Этот вопрос должен давать направление нашей жизни. В "Сёбогэндзо Хатидайнинкаку" об этом говорится: "Если ты ищешь на пути совет и помощь, то нет ничего лучше, чем всегда сохранять внимательность. Если ты не потеряешь внимательность, то тебе не угрожает опасность со стороны иллюзий, так как они не могут овладеть тобой. Это как с тем, кто, одетый в прочные доспехи, проникает в ряды врага: Ему нечего бояться. Это означает никогда не быть невнимательным".

Как работать?

Что такое практика Дзэн? Это означает играть в Будду. Это не работа. Мы играем в Будду.
(Кодо Саваки)

Моя жизнь никогда не была так приятна, как в парке Осаки. Каждый день принадлежал мне самому, каждая минута была моим собственным временем. Жизнь была свободным временем. Решение вернуться в Антайдзи было также решением в пользу большого количества работы. Почему, можешь спросить ты, вообще нужно работать буддийскому монаху? Утияма роси, преемник Саваки на должности абта Антайдзи, пишет в одной из своих книг, что в детстве на него произвело большое впечатление предложение, которое он прочитал в одной английской книге: "I don't live to work, I work to live!" ("Я не живу, чтобы работать, я работают, чтобы жить!"). Очевидно тот взгляд, что работа должна служить жизни, а не наоборот, был для него совершенно новым. И действительно о японцах часто говорят, что они не столько работают, чтобы жить, сколько живут, чтобы работать. Даже немцы, которых считают такими усердными в работе, не могут соревноваться с ними.

И я тоже был удивлён, когда во время моей первой поездки в Японию увидел на каждом углу так называемые convenience-store. Это магазины, которые открыты 24 часа каждого дня в году, и продают всё от колбасы и сыра, газет, пива и сигарет до зубной щётки и нижнего белья. О времени закрытия магазинов здесь никто не слышал, и в воскресенье на улицах творится такая же суматоха, как и в рабочие дни, потому что кроме банков и государственных организаций большинство магазинов открыто во все дни недели. Японские служащие знамениты тем, что они даже не берут отпуск, который им причитается, и бесплатно работают сверхурочно. Поэтому не удивительно, что говорят, что японцы работают как муравьи.

Одна поговорка гласит, что японцы потому такие успешные, что на работе они работают. Это бы означало, что они пашут всё время. Но по моему опыту это как раз не так. Японцы проводят на работе много времени, но при этом они не всегда много работают. Однажды один учитель взял меня с собой в свою школу в воскресенье. Так как не было уроков, то и в коридорах никого не было. Только в учительской было очень оживлённо. Учителя пришли в воскресенье в школу, чтобы проверить работы, подготовить занятия для следующей недели или пообщаться. Оживлённые разговоры и смех наполняли комнату, и было не понятно, понимают ли учителя эту воскресную работу как неоплачиваемую сверхурочную работу или скорее как ненапряженное времяпрепровождение со своими коллегами. Впечатление, что японцы чётко не разделяют между свободным и рабочим временем, появляется также и среди недели, так как в Японии работа часто сопровождается спокойным отношением. Кажется, что то, что из-за этого работа продолжается дольше, чем могла бы, никому не мешает, так как она понимается не как неотвратимое зло, а как образ жизни.

Человек должен устраивать свою работу не таким образом, чтобы она приносила как можно больше дохода. Человек должен устраивать свою работу таким образом, чтобы она делала людей счастливыми.
(Paul Ernst, немецкий писатель, 1866-1933)

В отличие от Германии: Здесь хотя и высоко ценятся успехи и достижения, но сама работа часто не считается полноценной частью жизни. Разве мы бы не согласились с Бертольдом Брехтом, который сказал: "Работа - это всё, что не доставляет удовольствия!"? Таким образом она становится просто средством для достижения цели, и стресс, который мы испытываем каждый день, появляется из-за того, что мы не раскрываемся в своей работе.

Ещё одной причиной тому является и то, что результаты нашей работы часто не влияют на нашу жизнь. Когда японца спрашивают, что такое жизнь, то женщина, может быть, ответит: "Дети!", а её муж скажет: "Работа!". В Германии же у нас, напротив, существует идея, что жизнь начинается только тогда, когда работа закончена, и дети лежат в своей кровати. В таком случае совершенно не удивительно, что мы недовольны работой и семьёй. Разве мы забыли, что наши обязательства на рабочем месте и дома тоже являются частью нашей жизни? Разве мы не понимаем, что взойти в работе и семье - это способ вести удовлетворённую жизнь?

В одном сборнике советов по счастью есть вопрос, стали бы мы сожалеть в момент смерти, что не проводили больше времени на работе. Ответ, на который при этом намекают, конечно же, звучит: "Боже мой, конечно нет!". Но при этом именно такое отношение портит нам время, которое мы проводим на работе. Мы несчастливы не потому, что работаем слишком много, а потому что работаем неправильно. Вопрос, живём мы для того, чтобы работать, или работаем для того, чтобы жить, не попадает в точку. Потому что в то мгновение, когда мы проводим разделительную линию между работой и жизнью, то попадаем в западню, из которой больше не вылезем: Мы работаем, чтобы жить, и в то же время думаем, что мы тем меньше живём, чем больше работаем.

Принося большие жертвы, движение рабочих в прошлых веках старалось улучшить условия работы. Одной из их целей всегда было также и уменьшить число рабочих часов в неделю: С 60 до 50, с 50 до 40, с 40 до 37 и в итоге до 35. Соответственно увеличилось и количество свободного времени. Сегодня в Германии мы работаем в среднем меньше, чем большинство рабочих во всём мире. Но означает ли это, что мы живём больше или счастливее? Я так не думаю, потому что до тех пор, пока мы строго отделяем свою жизнь от работы, мы всегда будем чувствовать себя как в кандалах.

Человек ругается на работу только до той поры, когда у него её больше не станет.
(Sinclair Lewis, американский писатель, 1885-1951)

Исследователи счастья констатировали, что большое количество людей, когда их спрашивают о том, довольны ли они своей работой, отвечают, что они хотят меньше работать и иметь больше свободного времени. Если же проводятся исследования, как чувствуют себя люди прямо во время их работы, то неожиданно выясняется, что они чувствуют, как будто бы им бросался вызов и поэтому ощущают себя более счастливыми, сильными, творческими и довольными. Они скорее скучают и чувствуют себя грустными, слабыми и недовольными в своё свободное время. Это показывает, что недовольными нас делает не сама работа, а наше представление о работе как о "потерянном времени". По наблюдениям исследователей счастья, самые несчастные люди не те, кто много работает, а безработные.

Единственный путь из дилеммы "работа или жизнь?" лежит в понимании, что рабочее время в той же степени является нашим временем, как и так называемое свободное время. Наша жизнь не начинается только после конца рабочего дня. Работа - это практика жизни, и она не должна быть просто ценой, которую мы должны заплатить за летний отпуск на берегу моря. Но почему мы чувствуем себя такими уставшими? Почему мы хотим лучше всего вообще не работать? Почему мы жалуемся, что работа в бюро и дети дома отнимают у нас время? Я думаю, что корень этого отношения к жизни лежит в истории нашей культуры и духа. Потому что Библия объясняет начало работы:

"[...] Потом посадил Господь Бог сад в земле на востоке и поместил туда человека, которого Он создал. И произрастил Господь Бог из земли всякие деревья, приятно смотреть и вкусно кушать, и дерево жизни посреди сада, и дерево познания добра и зла [...] И заповедовал Господь Бог человеку и сказал: Со всех деревьев ты можешь есть; только от дерева познания добра и зла, от него тебе нельзя есть; Потому что как только ты вкусишь от него, то должен умереть.
[...][Человек и его жена] были наги, и они не стыдились. Но змея была хитрее других зверей полевых [...] Она сказала: Вы ни в коем случае не умрёте; А Бог знает, что как только вы съедите от него, то откроются ваши глаза, и вы будете как Бог, и вы будете знать, что добро, а что зло. И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что на него приятно смотреть, и что оно вожделенно, потому что делало умным, и она взяла от его плода и ела, а также давала мужу своему рядом с собой, и он ел. Тут у обоих открылись глаза, и они увидели, что были наги; И они скрепили фиговые листы и сделали себе опоясания [...] [Бог] сказал: Кто тебе сказал, что ты наг? Ты ел от дерева, от которого Я запретил тебе есть? Человек сказал: Жена, которую Ты дал мне, она дала мне от дерева; И я ел. [...] Жена ответила: Змея соблазнила меня; И я ела. [...] [И сказал Господь Бог жене:] Я создам тебе много трудностей во время беременности; С болями ты должна рождать детей! Ты должна желать своего мужа; Но он должен быть твоим господином! И сказал Бог человеку: Потому что ты послушался голоса жены своей и ел от дерева, от которого Я заповедовал тебе: Ты не должен от него есть, так из-за тебя проклята земля. Тягостным трудом ты должен питаться от неё во все дни жизни твоей. Терния и волчцы должна она произрастить тебе, и должен ты питаться полевою травою. В поте лица своего должен ты есть свой хлеб, пока не возвратишься в землю, из которой был взят".
(Цюрихская Библия, 18-ое издание 1982, Бытие 2/8-3/19)

Это означает, что перед грехопадением для человека не существовало ни работы, ни боли. А также чёткое разделение обязанностей, которое предписывает мужчине тяжёлую работу, а женщине место у яслей, понимается не из природы человека, а кажется дисциплинарной мерой Бога. Может быть поэтому и сегодня в наших головах бродит мысль, что работа - это наказание, а на самом деле нам причитается рай на земле?

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: