Сделай Сам Свою Работу на 5

По материалам газеты «Районный вестник» Поназыревского района Костромской области.





ФРОНТОВИКИ

Из воспоминаний моего прадеда Собровина Павла Васильевича:

 

«Когда началась война, я учился в Пермском речном техникуме и занимался в аэроклубе. Шарьинскому райкому комсомола было дано задание сформировать специальную группу для отправки в лётное училище. Я прошёл медицинскую комиссию и вошёл в состав группы. Группу направили в Саратовскую область, где мы расквартировались и начали программу обучения. В декабре сорок первого, когда под Москвой разыгрались сильные бои, нас подняли по тревоге, погрузили в эшелон, и в ночь на 31 декабря 1941 года эшелон прибыл в Москву. Мы вышли на оборонительные рубежи. После разгрома немцев под Москвой нас расквартировали в здании Военно-Воздушной академии имени Жуковского. Вновь начались учения и прыжки. Летом 1942 года был сформирован воздушно-десантный корпус, в который зачислили и меня.

Корпус направили на юг, в Астрахань. Мне пришлось участвовать в освобождении Ростова-на-Дону, брать сильную оборону противника с форсированием реки. Были тяжёлые бои. Красная Армия выбила противника в направлении Таганрога. На берегу Дона были сильные укрепления немцев, шли ожесточенные бои за Матвеев курган. Когда мы брали Ростов, я своими глазами видел последствия ига немцев. Их злодеяния были ужасны. Мы видели котлованы для сброски трупов. В один из таких котлованов было сброшено десять тысяч трупов женщин, детей, стариков...



До самого Таганрога дойти не удалось, был тяжело ранен 13 июля 1943 года. Всего я был ранен трижды. Командовал взводом автоматчиков. Автоматы тогда ещё только вводились, и автоматчики предусматривались на особые прорывы.

Запомнилось множество эпизодов. Расскажу об одном из них. Шло наступление в декабре 1942 года. Форсировали Манычские озера. Шинель сковывало льдом. Но и в такой обстановке не падал боевой дух воинов. Складывались необычайно тяжёлые условия, которые нам приходилось преодолевать.

Река Миус. Подразделение должно взять село Ивановку, преодолев реку и прорвав укрепления противника. В селе размещался штаб фашистов, была круговая оборона, танки врыты в землю. Предстояла задача штурмом взять село по наклонному спуску. Расположение противника было очень удобно для стрельбы. Наша первая атака захлебнулась. Вторая атака. Завладели селом. Не успели закрепиться, противник предпринял атаку и выбил нас из села. И так было трижды. Окончательно село было в руках Советской Армии. Приходилось драться за каждый дом, каждый сарай. В этом бою я получил пулевое ранение возле правого виска. Через несколько дней получил тяжёлое ранение, и год лежал в госпитале.



После выхода из госпиталя я уже не мог принимать участия в боях, поэтому был назначен начальником пункта по призыву молодёжи в армию. Обучал молодых ребят, отправлял на фронт. В 1945 году учебный пункт был закрыт, и районный военкомат назначил меня военным руководителем в Поназыревскую среднюю школу.

* * *

В 1941 году в ряды защитников Отечества вступали и взрослые, и вчерашние школьники. Многие не дожили до Победы. А их матери до последнего дня ждали своих сыновей.

Тысячу раз перечитывала письма с фронта жительница Якшанги Беркис Елизавета Михайловна, чей сын Юрий в январе 1945 года пропал без вести.

«Здравствуй, мамочка! Я живу хорошо, ни в чём не нуждаюсь. Хотя курсы мне уже надоели. Правда, они научили меня тому, что потом пригодится. Оказывается, я жил в Якшанге как дикарь, ничего не видел. А здесь есть театры и другие замечательные вещи. У нас работает группа художников, я часто хожу смотреть, как они работают.

Помнишь, мама, ковёр с лосями? Я на него потратил пол-литра масла, целую банку белил и испортил хороший кусок полотна. Если вернусь домой, то тот ковёр нарисую тебе по памяти. Очень хочу наконец-то сфотографироваться, сколько бы это ни стоило. У тебя же нет моих снимков. За деньги сейчас не фотографируют. Но я куплю на базаре буханку хлеба за двести рублей и снимок всё равно сделаю. Может, и жив не буду, а моё фото у тебя останется…»



«Добрый день, мамочка и Валя! У меня всё хорошо. Нет только бумаги, и письма писать не на чем. Вы мне в каждом письме посылайте по листочку для ответа. Писем от вас ещё не получал. Они идут долго. Ваш Юрка».

«Здравствуй, мамочка! С приветом к тебе Юрий. Я нахожусь недалеко от фронта, слышу взрывы снарядов.

Питание у нас хорошее. Каждый день получаю масло, консервы, печенье. Вот такая у нас жизнь, мамочка. Пиши мне о себе, пожалуйста, мамочка, скорее, хочется обо всём всё знать.

Если Валя дома, то и она пусть пишет. До свиданья, дорогая».

«Здравствуй, мама. Получил 35 писем. Из них - 10 твои.

Между прочим, позавчера у меня сильно болели зубы. Ходил в санчасть. Один зуб тащили, да так и не вытащили. Только весь обломали. Но боль ушла.

Ну, мамочка, передавай привет знакомым. Наверное, Савичев ходит на охоту. Может и мне придётся поохотиться. Ты выздоравливай скорее и не горюй. Я буду жив. Твой Юрка».

«Здравствуй, мамочка. Я всё ещё в Ленинграде. Сегодняшний день мне очень тяжело достался. Ходили в город на съёмку фильма «Ленинград». Когда-нибудь в кино ты увидишь настоящего живого Юрку в военной форме с автоматом в руках…»

«Здравствуй, дорогая мамочка!

Сегодня я получил офицерское звание. По этому случаю выпил. Ты уж извини меня, дорогая. Возможно, теперь долго выпить не придётся. Кто его знает, куда нас отправят. Может, в офицерский полк, а может, прямо на фронт. Сегодня-завтра уезжаем – покидаем Ленинград. Ты, мамочка, по этому адресу мне писем больше не пиши. До свидания. Остаюсь твой горячо любимый сын Юрка».

«Здравствуй, мама! С горячим приветом к тебе Юрий. В жизни нет никаких изменений. Всё хорошо. Настроение замечательное. Погода стоит хорошая. Наверное, скоро нас отправят в другое место. Надо немцев добивать. А в Берлине я непременно буду…»

Сейчас эти фронтовые треугольнички хранятся в Поназыревском историко-выставочном центре.

* * *

На фронте воевали и женщины. Одна из них - Сапрыга Нина Павловна из посёлка Поназырево.

17 июня 1941 года она получила аттестат о среднем образовании, а 22-го началась война. Планы на будущее, мечты - всё рухнуло в одночасье. Отца сразу забрали на фронт. Нина вместо него пошла работать в лесничество.

На второй год войны и ей пришла повестка. В Шарье группу из двадцати девушек посадили в товарный вагон и отправили в Москву. Со средним образованием девушек было немного, поэтому во взвод управления полка взяли только трёх, в том числе и Нину.

Служба началась в землянке, глубоко в лесу, где проходила линия Центрального фронта московской противовоздушной обороны. Новобранцев обучали определять высоту полёта и марку вражеских самолётов. После учёбы девушку назначили в разведку. Когда объявляли тревогу, связистка передавала в дивизию и на батареи приказы начальника штаба.

В разведке Сапрыга пробыла полтора года. Полтора года бессонных ночей, боевых тревог по 3-4 раза в сутки, частых налётов немецких бомбардировщиков, рвавшихся к Москве. Было страшно не только юным девчонкам, но и взрослым мужчинам. На их глазах погибали товарищи, от взрывов гранат небо смешивалось с землёй.

Условия жизни были непростыми, но в землянках поддерживали порядок и уют. Питались в столовой. Одевали солдат хорошо. Всё необходимое обмундирование выдавали новое, зимой - валенки, полушубок.

В 1944 году Нину перевели в телефонистки, а демобилизовалась она в августе 1945 года.

 

ЭВАКОГОСПИТАЛЬ

 

В годы войны в посёлке Якшанга Поназыревского района был госпиталь № 11-74. Старое кладбище вот уже более семидесяти лет хранит под сенью своих молчаливых деревьев останки умерших от ран бойцов.

 

Вспоминает Вера Яковлевна Шелехова:

 

«В 1941 году в Якшанге открыли эвакогоспиталь. Работать в нём приехали главный врач Владимиров, хирурги Гинзбург и Габис, старшая медсестра Гальцова. Санитарок набирали из местного населения, нас, только что закончивших семилетку молоденьких девчат, и пожилых женщин.

Больше всего эшелонов шло из-под Ленинграда, с Ленинградского фронта. Бывало, что раненых забирали и грузили в вагоны прямо с поля боя, под обстрелом. Уже по дороге в Якшангу, где-нибудь на станции, раненым оказывалась первая медицинская помощь подручными средствами, не всегда стерильными и не всегда медиками.

Всей округе заранее сообщалось о прибытии санитарного поезда, поэтому технику, какая была в ближних колхозах, всех лошадей сгоняли для приёма раненых. Тяжёлых грузили на станции в телеги, кто мог идти, добирались сами, всех сразу вели в баню. Там мыли, перевязывали, определяли, куда поместить. Вот дадут нам спецодежду (кальсоны, рубашка, косынка), мы моем лежачих, тяжелораненых. Снимали с них рваную, пропитанную кровью одежду, бинты, бывало нередко, что под гипсовой повязкой уже черви завелись. Ревели в голос, когда тем, у кого началась гангрена, ампутировали конечности - так нам было страшно и жалко людей.

Госпиталь состоял из трёх корпусов. Тяжёлых уносили на носилках в школу, кто не так серьёзно ранен, - сами добирались до главного корпуса, что в больнице, всех остальных направляли в клуб. В комнатах настелили деревянные нары, на них они и лежали.

Хорошо, что тогда ни в медикаментах, ни в перевязочном материале не было недостатка. Только в переломных, тяжёлых 1942-1943 годах, нам пришлось стирать бинты для перевязок.

Умирало очень много, каждый день кого-нибудь да хоронили. Выздоравливающих хорошо кормили, из колхозов везли мясо, молоко, продукты брали и от населения. С эшелонами, как для военного госпиталя, доставлялось остальное необходимое. Даже нас подкармливали от общего котла, дома-то не всегда и поешь досыта.

Для поднятия настроения и боевого духа в госпиталь приезжали артисты, показывали бойцам концерты. Иногда мы их сами ставили, молодые были, весёлые, даже в такое тяжёлое время долго грустить не могли».

Вспоминает Лидия Александровна Новожилова:

«Якшангу для размещения эвакогоспиталя выбрали не случайно, в то время на нашей территории находился лестранхоз, здесь было получше с техникой. Госпиталь вывезли из Пушкино, что рядом с Ленинградом. О приходе санитарного поезда нас всегда предупреждали. Мы встречали и разгружали его здесь. Помнится, что особенно много было раненых в 1942 году, матрасы для них набивали чем придётся: соломой, тряпьем. К середине 1943 года третий корпус госпиталя (клуб) закрыли, когда уже наплыв покалеченных на фронте уменьшился.

На одной лошадёнке развозили обеды для раненых. Кухня размещалась в больнице. Из деревни Сысоиха привозили молоко. Обязательно привозили продукты из колхозов ко Дню Красной Армии. А во всём госпитале порядок был очень строгий, чистота.

Помню хорошо Даниила Горелова, который работал помощником главного врача, Дину Горелову, его дочь, хирургов Арона Ефимовича Шнейдермана и Михаила Марковича Габиса.

Когда в конце 1943 года госпиталь расформировали, никто из врачей в якшангской больнице не остался, все подались ближе к фронту с расформированными частями. С одной уехала и я».

 

ТРУЖЕНИКИ ТЫЛА

Мы чтим тех, кто воевал на фронте, отдаём дань памяти не вернувшимся с войны. Но в Победу внесли свой вклад и труженики тыла – те, кто растил хлеб и кормил фронт.

 

Из воспоминаний Созинова Юрия Сергеевича:

 

«С первых дней войны мужчины уходили на фронт. Осиротела и моя деревня Городок. Вся тяжесть нелёгкого крестьянского труда легла на плечи женщин, стариков и подростков. Работали и за тех, кто на фронте, и выполняли повышенные планы хлебозаготовок, введённые в связи с военным положением.

Не считались со временем, знали – фронту нужен хлеб, там их мужья, отцы, сыновья, братья.

Председателем колхоза назначили Лугинину Марфу Дорофеевну (сама она проводила на войну мужа и троих сыновей), потом её сменила Толстоброва Анна Матвеевна, потерявшая на войне мужа.

Никакой механизации ни в полях, ни на ферме. Лучшие лошади – основная тягловая сила – мобилизованы на фронт. Работали на быках.

Тяжёлую мужскую работу – пахоту – выполняли молодые девушки Таня Гребнева и Лида Лугинина. В зимнее время их отправляли на лесозаготовки. Позднее девчат сменили ребята-подростки: Миша Суманеев, Иван Толстобров, Саша и Вася Ершовы, Паша Воронцов, Вася Калинин, Валя Дудырин, Кирилл Золотарёв.

На колхозной ферме держали около 40 коров, а также телят, овец, свиней, лошадей. Все работы по уходу за животными выполнялись вручную. Электричества не было. В тёмное время работали с керосиновыми фонарями. Сколько одной воды надо было начерпать ведром из колодца, подогреть, разнести по стойлам. Молоко перерабатывали на месте – из-за отдалённости от райцентра, госпоставки сдавали маслом.

В страдную пору заготовки кормов вся деревня выходила на сенокос. Руководили звеньями колхозные ветераны Самсонов Фёдор Терентьевич и Лугинин Василий Григорьевич. Они готовили инвентарь: косы, грабли, вилы, носилки, ставили стожары. С утренней зари по росе косили, потом ворошили сено, после обеда метали стога. Женщинам надо было ещё и дома управиться со скотиной, огородом, присмотреть и накормить детей. Помню, как усталая мать приносила нам, детям, букетики спелой земляники.

Тяжело давалась женщинам жатва. Рожь жали серпами с утра до вечера, не разгибая спины. Чтобы получить урожай, в пары вносили много навоза. Вилами вычищали все дворы на ферме и в деревне, грузили тяжёлые навозные пласты на телеги, вывозили и разбрасывали по полям.

В колхозе выращивали около 40 гектаров льна. «Лён – тяжёлая бабья доля», - говорили в народе. Все работы выполнялись только женскими руками: теребили, околачивали, расстилали соломку, готовили тресту, мяли, трепали. Льноволокно сдавали государству. И потом работа со льном продолжалась всю зиму. Волокно очёсывали, приготовляли куделю, пряли, ткали полотно, шили одежду. В деревне преобладала домотканая (портяная) одежда изо льна.

Нелегко было припасти топливо для дома. Запасов на зиму не делали, не хватало сил и времени. Поэтому заготовка дров была повседневной заботой. Хорошо, что рядом лес. Выручала лучковая пила, можно пилить одному, без помощника. С малых лет к этой работе привлекались дети.

Работали в колхозе за трудодни. По итогам года главная заповедь – сдача хлеба государству. Что оставалось, распределяли по трудодням. В нашем колхозе на трудодень приходилось по одному и менее килограмма зерна (за год женщины вырабатывали по 200-250 трудодней). Не каждой семье и не каждый год хватало хлеба до нового урожая. Добавляли в хлеб клеверные головки да куколь. Труднее всех приходилось женщинам-солдаткам и многодетным семьям (Борисовы, Золотарёвы, Кожевниковы, Калинины). Работник один, а едоков много. Спасало личное хозяйство – картошка, молоко. Как праздника ждали, когда отелится корова. На бурёнку надо было запасти на зиму сено. Урывками выкашивали все лесные закоулки. Лугов в колхозе было мало, край лесной. До выпаса коров докармливали соломой да мякиной.

Личное хозяйство облагалось налогом – на год 11 килограммов масла, 40 штук яиц, 3 килограмма шерсти. Получали за это немного денег, брали мануфактуру (обычно ситец) для пошива лёгкой одежды.

Помню, мать выкормила телушку заменить старую корову. За деревней был закреплён уполномоченный по налогам. Он предупредил: сдать в колхоз или обложит налогом. Тайком мать увела телушку к знакомым в Якшангу. Переживали, как обернётся за 30 километров по лесной дороге.

Женщины жили в постоянной заботе - как обогреть, во что одеть, обуть, чем накормить детей; в тревожном ожидании вестей с фронта. При получении похоронок вся деревня оплакивала погибших. Горевали по без вести пропавшим, но с надеждой: может, ранен и лежит в госпитале, может, в плену. Главное, жив и вернётся. Собирались у бабушки Марфы, вместе легче найти утешение. Приходили с рукодельем, пряли шерсть, вязали тёплые носки, рукавицы. Девушки вышивали кисеты и носовые платки. Собирали на фронт посылки солдатам.

Вместе с взрослыми переживали и мы, дети. Слушали разговоры о войне, уткнувшись в колени матерей.

Трудно сказать, кому было тяжелее в военное время: солдатам на боевом фронте или женщинам – на трудовом. В неимоверно сложных условиях приближали победу и те, и другие. После войны осталось много женщин, чьи судьбы исковеркала война. Им предстояло в одиночестве поставить на ноги своих детей в тяжёлые послевоенные годы».

 

ДЕТИ ВОЙНЫ

Нелёгкая судьба выпала на долю детей, родившихся в тридцатые-сороковые годы.

Из воспоминаний Доброва Геннадия Ивановича:

«До Великой Отечественной войны наша семья жила в деревне Бурковское. Отец работал лесником, мать – рядовой колхозницей. В 1941 году старшая сестра окончила восемь классов, вторая - семь, мне шёл шестой год, брату четвёртый. Когда началась война, отца в сентябре призвали на фронт, его военная специальность была пулемётчик.

В деревне тогда жило много молодых парней. Они трудились на вывозке навоза на поля, на пашне, скирдовании сена, на конных жатках убирали урожай. Летом 1941 года их стали поголовно брать на войну. Из каждого дома уходили два (самое малое), три, четыре человека: отцы и сыновья. Моих сестёр сразу призвали в трудовую армию: одну в г. Горький на автозавод, так как немцы его уже бомбили, и нужно было разбирать завалы, другую – на лесозаготовки. Помню, как табунами угоняли из колхоза лошадей для фронта. Они сопротивлялись, рвали упряжь и убегали. В колхозе остались только женщины и два старика, которые изготавливали грабли и косовища, насаживали и клепали косы, делали упряжь для лошадей. Правда, был ещё кузнец, который готовил плуги и бороны, помогали ему подростки 14-16 лет.

Так как всех лошадей забрали на войну, в качестве тягловой силы пришлось использовать коров и быков. Зимой коровы обмораживали вымя, приходилось его утеплять. Быки частенько упрямились на вспашке. Лягут в борозде и, хоть убей, не встают. Всем этим «транспортом» управляли женщины и подростки. Женщины таскали на себе плуги и бороны, косили траву – за световой день до одного гектара, вручную жали серпами злаковые культуры (норма до 2 соток). В летнее время мы с братом неделями не видели мать. Проснёмся – её нет, поедим, что она приготовила, и весь день на улице. Там и уснём. Мать в темноте найдёт нас, принесёт домой, а утром опять её нет. И это продолжалось изо дня в день.

Всё, что колхоз выращивал, отправлялось на фронт, поэтому люди голодали. Тех, кто работал в колхозе в посевную, сенокос и уборочную, кормили обедами. Бывало, нас, голодных пацанов, мать возьмёт с собой в поле, и нам что-нибудь перепадёт. Но это случалось редко.

Пришлось в огороде разрабатывать под картошку лужок. Мать меня разбудит до ухода на работу, мы с ней наносим навозу. А так как я не мог удержать носилки руками, мать привязывала верёвку к их ручкам, перекидывала её мне через голову на шею – так и носил. Потом нам с братом давалось задание сделать за день грядку. Технология её приготовления заключалась в следующем: лопатой в лужке нарезались борозды, дёрн выворачивался на край будущей грядки травяным покровом вниз. Потом надо было разровнять навоз из куч и из намеченных борозд выкидать землю на грядку. После этого можно было сажать картофель.

Жить становится всё тяжелее, очень трудно с хлебом. Когда поспевают клеверные головки, мать нам даёт задание набрать каждый день по ведру, да чтобы они были утрамбованы. Эти головки сушились на противнях в русской печи, растирались руками в муку, из которой пеклись лепёшки. Их нельзя было проглотить, застревали в горле, приходилось чем-то запивать. Как бы ни было тяжело, мать старалась держать корову, поросёнка и пару овец. Но цельное молоко мы пили редко, потому что на все продукты питания были большие налоги. Надо было сдать государству в год 300 литров молока, 300 килограммов картофеля, 40 килограммов мяса, 100 яиц, 1 килограмм шерсти, а если держишь поросёнка, то ещё и шкуру.

Летом 1942 года в одном из наступлений отец был ранен в правую ногу выше колена. Лечение он проходил в госпитале в Горьком, а потом ему дали отпуск. Так как раненая нога стала теперь короче на пять сантиметров, военкомат его на фронт не отправил, а послал в трудовую армию. Отец служил на охране территории, где уничтожались негодные боеприпасы, поступавшие из действующих воинских частей. Кормили и одевали в трудовой армии плохо. Отец умел плести лапти, а так как служил он в 30 километрах от Бурковского, его иногда отправляли домой на месяц с заданием плести по пять пар лаптей в день. Надо было заготовить липовых лутох, доставить их домой, содрать с них лыко, очинить его, заплести лапоть, снабдить мочальной верёвкой. Потом заплетённый лапоть насаживали на специальную деревянную колодку и уплотняли с помощью лыка и кочедыка (проковыривали). Чтобы выполнить задание, отец и мы с братом работали сутками. Все трудармейцы были обуты в лапти, потому что каждый, кого отпускали на изготовление этой обуви (было ещё несколько человек, кроме отца), приносил их через месяц по 150 пар.

Осенью 1943 года я босиком убежал в школу в деревню Обжорово в трёх километрах от Бурковского. Узнав об этом, мать стала нас с братом закрывать в избе на замок. Мои сверстники учились в первом классе, а я сидел дома. Учиться мать отпустила меня только на следующий год. В школе были объединены первый и третий классы, второй и четвёртый, занятия с ними вёл один учитель. Осенью, пока было тепло, мы ходили в школу босиком. Как только наступали холода, одевались во что у кого было, а на ноги обували лапти.

К концу войны мы уже знали многих командующих наших войск (их фотографии висели на стенах класса), научились неплохо читать и писать. Отец продолжал службу в трудармии до мая 1945 года. С войны в Бурковское вернулось всего пять человек: двое инвалидов и трое пожилых мужчин. Из молодёжи не вернулся никто».

 

Из воспоминаний Созинова Юрия Сергеевича:

 

«Деревенские дети с малых лет привлекались к работе: пасли скот, помогали на полях и ферме, в личном хозяйстве. В страдную пору посевной, сенокоса и уборки урожая выполняли посильную работу вместе с взрослыми. Постоянными обязанностями по дому было управиться со скотиной и огородом, наносить воды, нарвать травы, припасти дров. Тяжело для неокрепших детских рук давались дрова, особенно зимой. Мать брала нас с сестрой в лес, пилили деревья поперечной пилой. Печь топили ежедневно и зимой и летом, так как надо было готовить еду для себя и корм для домашних животных. Наша задача была напилить, наколоть и наносить дров. К 7-8 годам мы хорошо управлялись с лошадьми, ездили верхом, знали по кличкам всех коней.

И без того нелёгкое детство моих сверстников пришлось на время войны. Помню, как мужчины моей родной деревни Городок уходили на фронт, их провожали на лошади. Женщины плакали, а мы, дети, бежали за телегой до самого волока.

С началом войны были введены мобилизационные мероприятия. Колхозу увеличили планы поставки продукции государству, ввели дополнительные налоги на личное подворье, ужесточили обязанности колхозников на трудовом фронте. Всё это тяжёлым грузом легло на плечи женщин и подростков. Дети с 12-летнего возраста официально зачислялись в колхоз. Работали тогда все под девизом «Всё для фронта, всё для победы!»

Бывали годы, когда хлеба до нового урожая не хватало. Колхоз выдавал жмых. Его нагревали в печи и ели с обратом, который брали на ферме.

В летние каникулы всех школьников заставляли работать в колхозе, выполнять на лошадях разные работы. Трудно было вначале запрягать, потому что одеть хомут не хватало роста, затянуть супонь – маловато силёнок. Подростки возили навоз на поля, зелёную подкормку на ферму, сено, снопы, зерно. Работали на вспашке паров, боронили посевы. Помню, на быках везли хлеб в заготзерно и застряли в логу за деревней Летково. Пришлось перетаскивать мешки с зерном на руках.

Особо хочу сказать о работе на быках. Они донимали нас своей медлительностью и упрямством. В жару их до крови жалили оводы, и животные не выдерживали. Бык мог затащить тебя вместе с телегой во двор или в кусты. Или заляжет на поле – ничем не поднимешь. Доходило до слёз. В летние дни работали с утренней зари до того, пока не начнёт припекать солнце. Потом, когда спадала жара, часов с трёх до позднего вечера. Утром мать с трудом поднимала на работу.

С ранней весны дома, в поле и в лесу мы обходились без обуви. Озябшие после хождения по росистой траве босые ноги отогревали, сунув в навоз, что возили на поля, в копну сена или под пласт земли на пахоте, там было тепло. А вообще в деревне в ходу были лапти, особенно в военное время. В них ходили даже в школу. С обучением детей было сложно. Сначала ребята из Городка ходили в начальную школу в деревню Илики за шесть километров. Родителям трудно было содержать малолетних детей «в людях» - устроить на квартиру, одеть, обуть, обеспечить питание. Отдавали учиться в 9-10-летнем возрасте. Закончив 2 класса, дети, как правило, бросали учёбу и шли работать в колхоз.

В 1944 году в колхозе «Красный Городок» открыли свою школу. В нашем доме стояло 10 парт. На задних сидели 6 второклассников, ранее учившихся в Иликах. Первоклассников было 17 человек в возрасте от 6 до 10 лет.

Учительница Лидия Михайловна Дерябова вела урок одновременно со всеми учениками. Плохо было с учебниками – всего два букваря на всех. Писали, на чём придётся, даже на газетах между строчками. Сами делали чернила из сажи или свёклы. Таков был нелёгкий путь к знаниям у городецких детей войны.

На Новый, 1945 год, в школе провели ёлку. В военное время это было праздником для всей деревни. Игрушки делали сами из бумаги и соломы, гирлянды из бумажных колец склеивали варёной картошкой.

День Победы встречали, когда учебный год ещё не кончился. Наверное, «со слезами на глазах», как поётся в песне. У большинства из нас с фронта ждать было некого – мы были не просто дети, а сироты войны.

Вот имена моих школьных товарищей, с которыми работали в колхозе и учились в те тяжёлые годы: Саша Борисов, Боря Самсонов, Вова Калинин, Коля Лугинин, Коля Кожевников, Вася Ершов, Юра Золотарёв, Боря Лугинин, Коля Князев, Лёша Гребнев, Коля Стариков, Боря Дудырин, Вася Кожевников.

В поле и на ферме работали Дуся Воронцова, Валя Созинова, Нина Кожевникова, Валя Лугинина, Нина Гребнева, Нина Ершова, Нина Черепова, Маша Воронцова, Вера Дудырина, Люба Толстоброва.

По-разному сложились судьбы ребят и девчат, иных уже и в живых нет. А помнить мы их обязаны, они тоже причастны к событиям Отечественной войны 1941-1945 годов».

 

По материалам газеты «Районный вестник» Поназыревского района Костромской области.

 

 

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.