Сделай Сам Свою Работу на 5

ДНЕВНИК о заседаниях вновь сформированного Синода 6 глава





Я решительно высказался также за немедленное увольнение епископа Макария, вернее: за оставление в силе принятого решения, несмотря на телеграфные протесты.

2. Преосвященный Исидор просил о смягчении своей участи: он отдан под строгий надзор настоятеля; снизошли к его просьбе и решили освободить его от этого надзора, оставивши на покое в том же монастыре.

3. Заслушан был подробный доклад протоиерея Петроградского о. Кульбуша о деятельности центрального свечного комитета. По предложению архиепископа Платона постановили официально благодарить всех членов этого комитета за то, что они сделали, и представить всех к награждению. 4. После этого, уже около 2-х часов, вошел только что приехавший из Москвы В. Н. Львов и попросил всех перейти в его кабинет. Там он заявил, что хочет отдать отчет в своей поездке в Москву на духовно-педагогический съезд. По его словам, этот съезд в общем работал хорошо, но он сделал такие постановления, которыми, так сказать, превысил свои права и полномочия, а именно: 1) решил передать епархиальные женские училища в Министерство народного просвещения; 2) реформировать учебный комитет, который якобы должен состоять из 8 лиц, назначаемых Синодом и из 8 выбранных съездом. «Я, — говорил В. Н., — думаю, что эти вопросы должны быть решены только предстоящим Всероссийским съездом клира н мирян в Москве». Весь тон его речи был таков, как будто бы он не сочувствует идее передачи епархиальных женских училищ в министерство народного просвещения. А между тем, как передавал мне после А. Е. X., обер-прокурор произнес на духовно-педагогическом съезде в Москве прямо даже зажигательную речь о необходимости передачи в министерство народного просвещения не только епархиальных женских училищ, но даже и семинарий и духовных мужских училищ. — «Что такое в общественном мнении семинарист? Это — парии. Пора, давно пора перестать им быть «париями» и т. д., все в том же роде...» «Да, такая передача есть дело неизбежное: ибо государство (т. е. светская власть) ни гроша не будет давать на духовно-учебные заведения». И вот результат таких митинговых речей! До речи В. Н. вопрос о семинариях и училищах в секционном собрании громадным большинством был решен в том смысле, чтобы они остались в церкви («Довольно, — говорил один горячий и остроумный оратор, — довольно, что мы дочку свою уже выдали (т. е. епархиальные женские училища) и притом без приданого и, по обычаю беззаботных родителей, не хотим и знать, каково-то будет житие ее в чужом доме — в замужестве, так нет: и нам еще сватают невесту, и нас хотят насильно женить. Но позвольте: мы не знаем своей невесты, хотим к ней присмотреться, ее изучить, а тогда уж и вступить с ней в брачный союз»), — после речи Львова вопрос этот решен был также, но большинством всего только трех голосив (169-16). Вот что делает "человек, который должен быть блюстителем церковных интересов! — «Горе нам, несчастным! Что вы делаете, господа, — взывал один разумный педагог на съезде!? Из желания спасти свою шкуру, обеспечить в материальном отношении свое положение, вы лишаете церковь крупной жизненной силы, вы вырываете из ее среды самый культурный, самый дорогой элемент. Неужели же вы так разлюбили воспитавшую вас мать, что не видите, как она гибнет, и сами даже содействуете ее скорейшей гибели!»





Отрадно слышать такие речи, ибо они глубоко правдивы и своею правдивостью, может быть, спасут церковь от окончательной разрухи.

Далее В. Н. заявил нам, что он предложил организационному комитету съезда вместо разработки общих принципиальных вопросов заняться решением более конкретных его предложений, а именно: решить вопрос о передаче церковно-приходских школ в министерство народного просвещения, на каких условиях передать, или совсем не передавать; как и на каких условиях передать епархиальные женские училища и т. п.



Но самое важное, что решил предложить вниманию Синода и обсуждению на нем, это вопрос о реформировании Синода. Причем он предложил и свой проект этого переустройства высшего органа церковного управления, Синод должен, по его мнению, состоять из председателя и семи епископов, по избранию съезда. А затем при Синоде — постоянный совет из 12 лиц: 4 епископа, 4 пресвитера и 4 мирянина. Все эти лица, по мнению обер-прокурора, должны быть тотчас же избраны на этом же Московском съезде. Из последующей беседы выяснилось, что, по мнению В. Н., это нужно сделать тотчас же, т. е. попросту говоря, нас выгнать, а на наше место посалить других, так как-де «современный состав Синода никакого авторитета не имеет, и если держится, то только личным авторитетом обер-прокурора». Подобное циничное заявление вызвало с нашей стороны целую бурю протестов. Архиепископ Платон, прежде всегда мягкий и благодушный, тут с необычайной для него резкостью и твердостью заявил, что он от имени всех членов Синода заявляет, что данное заявление обер-прокурора вынуждает всех нас тотчас же сложить свои полномочия, ибо мы совсем не считаем себя подлежащими или переизбранию, или удалению со стороны Всероссийского съезда клира и мирян. Этот последний и созывался-то по благословению Св. Синода и вдруг делает постановление о низложении того же Синода, или во всяком случае о его переформировании. Это совершенно недопустимо. Если Временное правительство заявит нам свою волю о нашем удалении, то самое правительство, волею которого мы сюда и поставлены, то мы, без сомнения, подчинимся такому решению беспрекословно, но решение Всероссийского съезда клира и мирян для Синода совсем не обязательно, оно само нуждается в санкции со стороны Св. Синода.

Отец Филоненко в горячей и еще более резкой речи проводил такие мысли, откровенно заявляя, что обер-прокурор просто желал только временно воспользоваться нами, чтобы в критическую минуту церковной разрухи заполнить нами образовавшуюся брешь в церковном корабле, замазать ее, а затем и выкинуть нас, как негодный материал за борт.

Отец Рождественский также возмущенно говорил, что та экстренная мера, к которой желает прибегнуть В. Н., ничем не вызывается: никакой разрухи сейчас в церкви, разрухи, именно вызванной якобы деятельностью Синода в его современном составе, совершенно нет, а если еще Синоду не удалось вполне наладить созидательную работу и направить церковно-общественную жизнь по надлежащему руслу, то в этом нет вины Синода, а единственное средство прекратить всякое настроение в жизни церкви — это как можно скорее созвать Поместный собор, который один только вправе реформировать и органы высшего церковного управления — Св. Синод. Наша же задача и заключается именно в том, чтобы поскорее довести церковный корабль до этой пристани, т. е. до собора, пред которым мы и сложим свои полномочия.

Я тоже взволнованно говорил обер-прокурору о том, что крайне смущаюсь его словами и теми противоречиями, которые резко бросаются в глаза в его речи: с одной стороны, будто бы Синод, в современном его составе, неканоничный, не может быть авторитетным, стоит на очень зыбкой почве доверия и авторитета только личности обер-прокурора, не может, следовательно, и руководить сейчас жизнью Церкви, а с другой — жизнь церкви, слава Богу, понемногу благоустрояется: налаживается дело епархиального управления, обновляется состав епископата, оживляется приходская жизнь. Резко протестовал я и против заявления о неавторитетности современного состава Синода в глазах духовенства и доказывал это примером своего выступления на пастырском собрании в Москве 12 мая, где мой доклад о деятельности Св. Синода в его настоящем составе был выслушан с глубоким вниманием и вызвал полное удовлетворение со стороны слушателей, которые единогласно благодарили меня за это сообщение и постановили просить меня доложить Св. Синоду горячее пожелание московских пастырей, чтобы скорее был созван Поместный Всероссийский собор, во всяком случае не позднее (а лучше всего ранее) Учредительного собрания. Если бы Синод был не авторитетен в глазах Московского духовенства, мой доклад о его деятельности встречен был бы, конечно, совершенно иначе. А потому, мне кажется не совсем правильным заявление В. Н., что мы держимся только на его личном авторитете. Далее, — говорил я, — юридически невозможно предоставлять Московскому Всероссийскому съезду клира и мирян решение таких дел, которые выходят за пределы его программы и на которые он не уполномочен теми избирателями с мест, которые посылали в Москву своих делегатов. Да и съезд-то этот какой-то однобокий: на нем нет и не будет слышен голос епископата. Можно ли в таком случае представлять такому случайному и одностороннему съезду решение такого важнейшего в жизни Русской Церкви вопроса, как вопрос о реорганизации высшего церковного управления. Пусть неканоничен современный состав Синода, но он во всяком случае в основе своей имеет «Церковный Регламент». Он созван по воле Временного правительства, которое заменило собою верховную монархическую власть, следовательно, существует на таком же законном юридическом основании, на каком существовал Синод и 200 лет, с самого своего основания. На каком же основании будет созидаться новый состав Синода: он будет и неканоничен ибо учрежден на каких-то новых, не имеющих прецедента в церковной духовности началах выборности со введением в свой состав даже и мирян, он не будет иметь за собою и юридической законной основы, так как будет явно идти вразрез с неуничтоженными и пока еще не отмененными постановлениями «Духовного Регламента».

Эти мысли горячо высказывал и А. П. Рождественский. Мне же лично кажется подобное предложение обер-прокурора, как члена Временного правительства, как он особенно любит себя рекомендовать, прямо даже беззаконным призывом к анархическому ниспровержению того самого правительственного органа, который призван к власти Временным правительством.

Высказывая в той или другой форме все эти мысли, мы все заявили что отстаиваем не свои личные права, а права и авторитет Синода, членами которого являемся.

Только один архиепископ Сергий, как и всегда, желая и капитал приобрести, и невинность соблюсти, начал нести какую-то ахинею о том, что он вполне понимает и ценит желание обер-прокурора, что нам неприлично даже как будто бы отстаивать современный состав Синода, ибо сами к нему принадлежим, ибо это значит отстаивать свои личные права.

Ох! думалось мне при этих словах преосвященного, и хитер же ты, батюшка: умудрился при разгоне старого состава в единственном числе остаться и в новом, несомненно, и при нашем разгоне, перейдешь и в дальнейший состав Синода. Вот это умение — приспособляться ко всяким обстоятельствам! Честь и хвала тебе хитроумный архипастырь!

Услыхавши слова преосвященного Сергия, В. Н. заметно обрадовался и заявил, что вот только один высокопреосвященный Сергий его правильно понимает, но ввиду протеста всех остальных оо. членов Синода, он не поставит вопроса о реформировании Синода на предстоящем Московском Всероссийском съезде. Сдержит ли свое слово обер-прокурор, покажет будущее, но есть много оснований предполагать, что не сдержит. Он человек минуты, совсем нет у него сдержанности в речи и даже поступках, он сам не может поручиться за то, что он способен наговорить. Тяжелое впечатление произвело на всех нас это заседание. Тут мы увидели ясно, что В. Н. подпал под влияние московских заправил (о.о. Цветкова, Громова и К°) и несомненно вся эта реформа Синодального управления не его выдумка, а проект, навязанный ему со стороны, и именно московскими о.о. хулиганами, которые его величают, как великий и незыблемый оплот церковной реформы, кадят ему без меры и действительно внушили ему убеждение, что его авторитетом и влиянием держится вся Русская церковь, что-де без него все дело обновления церковной жизни — погибнет. Откровенно говоря, было от всего этого не только больно, но и обидно. Неужели же за весь свой добросовестный, страшно напряженный и утомительный труд мы только и заслужили то презрение к своей работе, которое слышалось в словах шалого обер-прокурора. Я лично верю, что это, может быть, справедливое возмездие нам Божия провидения за то, что мы, желая сохранить мир в Церкви, рассчитывая спасти ее от соблазнов, иногда, может быть, не совсем твердо и стойко отстаивали свои права, поступаясь ими в пользу обер-прокурорской власти, часто неудержимо стремящейся к ниспровержению тех или других представителей прежнего режима, особенно среди епископата. И что всего страннее, что эта мысль отчасти проскальзывала в речи нашего обычно очень либерального о. Филоненко. Вообще невзгода, обрушившаяся на нас внезапно, нас всех объединила и сковала воедино.

30—31 мая

 

В скверном настроении поехали мы в Москву на съезд: высокопреосвященный Платон, преосвященный Андрей, я, протоиерей Рождественский и протоиерей Филоненко. Дорогой (в 2-х соседних купе 1-го класса) много беседовали на разные темы и решили по возвращении в Петроград в первую голову провести уже ранее разработанный проект о митрополичьих округах.

Доехали хорошо. Я в купе с преосвященным Андреем, о. Рождественский с высокопреосвященным Платоном. С вокзала в Москве сели в ландо все мы, кроме преосвященного Андрея, и отправились на Троицкое подворье. Встреча довольно странная: двери заперты, эконома нет дома, довольно долго стояли на улице, пока нам не отперли. Побывши несколько времени, я поехал домой.

В 9 час. вечера в тот же день я был приглашен на заседание к А. Д. Самарину, у которого собрались: М. А. Новоселов, Г. А. Рачинский, П. Б. Мансуров, С. Н. Дурылин, Н. М. Ремизов, А. Д. Самарин и я. После долгих моих разговоров и объяснений заслушали наконец доклад С. Н. Дурылина с проектом обращения к верующим лицам, по поводу вновь основываемого Братства ревнителей святынь Московского Кремля. Записка составлена очень тепло, но несколько многословна и заключает в себе некоторые повторения, а с другой, как будто не окончена. Просили несколько изменить и окончить, а затем ему же поручили составить и доклад на имя Св. Синода.

Ужасающее на всех впечатление произвело сообщение Н. М. Ремизова о том, что по слухам, исходящим от Московского комиссариата, будто бы готовилось покушение на взрыв Успенского собора, или, по крайней мере, — мощей, в нем находящихся. Неужели Господь пошлет нам и это испытание? Глубоко верю, что этого не будет, и быть может, не потому, что не найдет среди нас таких негодяев, которые бы пошли на это страшное кощунство, а потому что праведный судия — Господь, по безграничному милосердию своему, спасет нас от гибели ради и незначительного, может быть, числа верующих сынов и дщерей Своей Святой Церкви.

Возвратился домой очень поздно, уже во 2-м часу ночи.

В день открытия съезда 1-го июня в 11 час. я приехал в Епархиальный дом, выходим на молебен. Пред молебном преосвященный Иоасаф сказал хорошее слово; пели все присутствующие под дирижерством Зорина. Когда перешли в залу, протоиерей Цветков прочитал указ Синода об открытии Всероссийского съезда, а затем высокопреосвященный Платон произнес приветствие съезду от лица Св. Синода, затем прекрасную речь произнес протоиерей А. И. Боголюбский на тему «да будет все совершенно во едино», где проводил мысль, что полное единение между всеми членами тела Церкви Христовой не имеет места ни в католичестве, за преобладанием в нем иерархического начала, ни в протестантстве, за господством в нем мирского начала, а единственно только в церкви восточной — Православной. И вот выразителем этого полного единения и является настоящий Всероссийский съезд. Но я подумал, что полного единения между членами Церкви Христовой не может быть на этом однобоком съезде, ибо епископат здесь почти совсем отсутствует.

Затем говорили о. Рождественский (от имени бывшего Предсоборного присутствия), Филоненко (от духовенства Государственной Думы), и множество других приветствий от всех епархий. Болтовни пустой, казалось, и конца не будет, наконец, уже в 2 ч. стали раздаваться протесты, ограничили ораторов 2 мин, а затем и совсем их прекратили. Один батюшка вне очереди пригласил прочесть вечную память борцам за свободу, пропели; высокопреосвященный Платон заявил, что хочет прочитать молитву (признаюсь, я был этим удивлен; после оказалось, что сделал это по подсказу преосвященного Андрея): «Боже духов» и опять: «Вечная память». После окончания приветствий дано было слово солдатику, приехавшему с фронта. Сначала, когда этот солдатик стал описывать ужасы и тяготы фронтовой жизни в окопах, я подумал, что он заявит: «долой войну», оказалось совсем иное. Описывая ужасы военной жизни, он говорил, что «к этим ужасам присоединяются еще и ужасные вести с тыла от наших жен и детей о недоедании, о разрухе власти, но и это все еще терпимо, а вот когда приходят к нам вести о том, что у нас хотят отнять веру православную, что нам грозят закрытием храмов Божиих, нас прямо это поражает в самое сердце. Ведь только верой Христовой еще и держится наша родина, а у нас и в тылу и на фронте хотят отнять эту веру, нас всячески развращают, стараются развить неверие, с этою целью распространяются в армии разные скверные газеты, брошюры, кощунственные листки. — Пастыри церкви, простите за слово упрека, вы нас совсем бросили, идите к нам, учите нас, поддерживайте в нас веру, помогайте бороться с пороками, с развратом. Шлите нам Евангелия, листки, брошюры, книги религиозно-нравственного содержания, собирайте нас, беседуйте, уговаривайте, спрашивайте. Поклон вам от армии, поклон низкий и просьба: помогайте нам слабоверным, укрепите и поддержите в нас веру Христову и верность церкви православной».

Сильное впечатление произвела эта умная, и задушевная речь верующего солдатика. Его подвели к экзарху, который благословил и расцеловал его, обнял его по своему обычаю и расцеловал и епископ Андрей, принялись лобызать его и все остальные епископы. Тотчас же запели: «Спаси, Господи» и произнесли многолетие христолюбивому воинству. Экзарх заявил, что он доложит Синоду, и тот изыщет средства, чтобы послать в армию Евангелия, листки, брошюры религиозно-нравственного содержания, по крайней мере, в таком количестве, в каком распространяются там зловредные листки и брошюры. Не помню, кажется, протоиерей А, И. Боголюбский предложил призвать к тому же и московские богатые монастыри, соборы и храмы, дабы не остался голос верующих солдат гласом вопиющего в пустыни. Конечно, это предложение принято единогласно, но ощутительных результатов никаких. Я думал, было, сейчас же выступить с заявлением, что от Успенского собора жертвуется на сей предмет 500 рублей, уверен, что В. М. на это бы не обиделся, но не сделал этого заявления из боязни, что это будет сочтено за «ход» с моей стороны, желание выставиться, и потому удержался.

После всего этого пред концом заседания протоиерей Цветков стал сообщать правила избрания президиума, каковое имеет быть совершено в тот же день вечером. При заявлении, что председателем съезда должно быть лицо пресвитерского сана, а не епископ, ибо с обязанностью председателя соединяется такая масса труда, который растянется надолго и по окончании съезда, что взваливать этот труд на епископа не представляется возможным. В словах о. Цветкова слышался явный намек на то, что председателем съезда должен быть именно московский протоиерей. Раздались протесты, говорили, что это насилие, что не следует ограничивать свободы избрания никакими директивами, но говорили это миряне и совсем, очевидно, не в интересах епископата, а только в интересах мирян же. Такие же протесты раздались и после заявления о. Цветкова о том, что в обер-секретари, по его мнению, должен быть избран профессор В. П. Виноградов. Но Цветков, нимало не смущаясь, не обратил внимания на эти протесты и продолжал чтение выработанных в Москве правил выборов президиума.

Во время этого чтения вошел в зал В. Н. Львов, но как мы условились, по предложению протоиерея Филоненко, никто из нас не встал, и только встали тогда, когда он к нам подошел и стал здороваться. После речи Цветкова выступил с очень кратким приветствием съезду от имени Временного правительства обер-прокурор, заявив при этом, что с подробным отчетом о своей деятельности он считает долгом выступить пред съездом завтра в 11 часов утра, а теперь в виду утомленности слушателей оканчивает свою речь. На этом и кончилось первое заседание.

На вечернем я не был, а уехал в тот же день (с поездом 3 ч. 45 мин.) в Саввино-Сторожевский монастырь, откуда приехал рано утром (в 9 час.) в Москву (на монастырских лошадях) и прямо приехал на съезд. Оказывается, накануне, в пятницу вечером произошел целый скандал. Приехавший из Петрограда наш делегат от Чрезвычайного Петроградского собора, — И. Е. Айвазов выступил с речью, в которой в очень резких выражениях предупреждал съезд от раболепного поклонения перед демократией, которая не имеет ничего общего с христианством. Речь эта вызвала протесты. Но еще более подлило масла в огонь ответное выступление обер-прокурора, который заявил, что он — представитель демократической власти, и потому не может оставить без ответа возмутительную речь петроградского миссионера Айвазова. И началась прямая перебранка; обер-прокурор не говорил, а прямо кричал, что «миссионеры теперь вот раскрывают рот, а раньше раболепно молчали». Но Айвазов с места кричал ему: «вы — лжец. И началась, говорят, ужасная суматоха: одни (большинство) аплодируют В. Н. Львову и кричат: «вон, долой Айвазова!» Другие шикают и требуют, чтобы дали слово и Айвазову. Но среди этой неразберихи и сумятицы председатель Боголюбский закрывает заседание.

Забыл написать, что утреннее заселение, говорят, прошло прекрасно. Заслушаны были три интереснейших доклада: профессора Е. Н. Трубецкого на тему: «Церковь и Россия». В докладе этом раскрывались три главных тезиса: 1) Родина больна духовно. Коренная причина этой болезни кроется в угасании духа, в осквернении святыни — Церкви. 2. Русь собиралась и строилась подвижниками вокруг алтаря. 3. Исцеление ее от духовного недуга и разрухи — около тех же алтарей. В заключение призыв: «Поедемте всем съездом к раке преподобного Сергия. С нами крестная сила, и никакая сила ада не одолеет нас».

Затем выступил профессор С. Н. Булгаков с речью, в которой раскрыл следующие основные положения: 1. Мировое значение переживаемых православной Россией событий: православная Россия или скажет миру новое слово, или пойдет по пути поклонения идолам, заменив идола самодержавия идолом демократии. 2. Свобода и равенство в жизни церкви и как принцип демократии. 3. Утрата современной Церковью сознания всей противоположности между Церковью и демократией. 4. Опасность отсюда для будущего развития церковной жизни: — «дети, оберегайте себя от идолов!» Этим 2-м докладами предшествовал еще доклад М. И. Струженцова: «Об отношении общества к переживаемым событиям».

Единогласно решено тотчас же отпечатать два интереснейших доклада князя Е. Н. Трубецкого и С. Н. Булгакова в неограниченном количестве экземпляров для раздачи и всем членам съезда и для распространения в их епархиях, для чего и образовать комиссию из авторов и лиц, причастных к печати.

3-го числа — в субботу утром я застал рассуждения по поводу все еще вчерашнего скандала. Председатель взывал к съезду не вносить в свои речи страстности, не прерывать ораторов ни криками, ни рукоплесканиями, также и не встречать никого аплодисментами, также хотя бы и даже и В. Н. Львова. И долго пришлось говорить нескольким [неразб. ] прежде чем таковые были отвергнуты.

Дело о правильности мандата, выданного Айвазову с поправкою (написано наверху: И. Г. Айвазову, от зачеркнутого: протоиерею (неразборчиво), оговоренною, правда, внизу, но за подписью одного секретаря, а не председателя (протоиерея Ф. Орнатского). Председатель заявил, что съезд неправильно лишил слова Айвазова и что ему предоставлено будет слово сегодня, по окончании всех докладов. П. А. Миртов, да и сам о. Боголюбский, говорили, что Айвазов очень умно и очень корректно в речи своей сегодня себя в глазах съезда реабилитировал, и склонил к себе симпатии съезда.

На съезде же я узнал, что в воскресенье — 4-го не только будет совершена в Успенском соборе торжественная литургия, но и совершен крестный ход на Красную площадь для всенародного молебствия о даровании победы и о водворении мира и любви. Тут же я заявил съезду, что доступ для членов съезда в Успенский собор, по предъявлении ими билета, будет свободный через северный вход; желающие могут принять участие в крестном ходе, но озаботятся приобретением для себя облачений. После этого я уехал со съезда хлопотать о билетах в Петроград.

Вечером не мог достоять всенощной, так как должен был в 8/2 час. быть на Троицком подворье, как просил очень экзарх, для принятия депутации из Владимирской епархии. Депутация эта решительно требовала увольнения архиепископа Алексия; иначе произойти могут в епархии прискорбные эксцессы. И теперь уже идет рознь необычайная. В некоторых храмах перестали уже поминать архиепископа, в других — священник, например, все еще поминает архиепископа, чем возбуждает тут же крикливые протесты богомольцев; дьякон даже поминает правящего викария и т. д. Из 372 членов епархиального Владимирского съезда не нашлось ни одного защитника у архиепископа, м он единогласно постановил ходатайствовать об удалении его на покой. Депутация, кроме устного доклада, подала еще и письменный о том же. После приема депутации ужинали все вместе, и домой я вернулся уже около 12 часов ночи; хорошо еще, что к 8 часам прислали мне (по заказу Д. П. Андреева) лошадь из Донского монастыря, на которой я и ездил на Троицкое подворье. Рассматривали там же (был и А. И. Боголюбский) правила о выборах Московского митрополита и внесли некоторые незначительные поправки. Долго говорили о нежелательности упоминания в этих правилах о том, что избрание в митрополиты может состояться и без пострижения в монашество. На этом особенно настаивал архиепископ Платон. Но Боголюбский заявил, что члены его комиссии подробно обсуждали этот вопрос и решили его вполне канонически, а потому ни за что не согласятся вычеркнуть это из правил, как бы этим не соблазнялись приверженцы старого порядка вещей. Правила утвердили, о чем и сделана надпись экзархом.

4-го июня торжественное богослужение в Успенском соборе. Служили: экзарх, преосвященный Андрей Уфимский, преосвященный Иоасаф; далее: я, протоиерей С. А. Соллертинский (митрофорный), протоиерей А. П. Рождественский, протоиерей Ф. Д. Филоненко, протоиерей А. И. Пшеничников, какой-то о. Владимир, приехавший из Америки, которого экзарх тут же возвел в протоиереи, неизвестный иеромонах — член съезда и А. П. Росляков. Проповедь говорил экзарх с большим воодушевлением, раскрывал ту мысль, что на новую свободную жизнь Россия должна износить благословение из этого Успенского собора. Затем совершен был Крестный ход. Я лично не совсем доволен его обстановкой: и хоругвей мало, и духовенства немного, и народу весьма мало; шли большею частью только те, которые были и в соборе. Пока шли, обдумал слово и перед началом молебна на Лобном месте произнес его. Народу понабралось, стояли почти вплоть до Спасской башни. Я отметил в речи значение настоящего крестного хода в присутствии пастырей и пасомых, съехавшихся на Всероссийский съезд со всех концов православной Руси.

И за обедней и за молебном на Лобном месте присутствовал обер-прокурор.

После обедни ко мне поехали: о.о. Соллертинский, Рождественский, Филоненко и иеромонах Троице-Сергиевской лавры Ираклий, заведующий типографией — пить чай. А после все, кроме о. Соллертинского (оставшегося еще за столом и попросившего без церемоний молочка и сливочного маслица, чего не желал есть при остальных «лицемерах»), поехали на обед к 2 часам, на Троицкое подворье. Обедали: экзарх, преосвященные Иоасаф, Андрей, Вениамин, я, Рождественский, Филоненко, Боголюбский и несколько опоздавший В. Н. Львов. Обед хороший и прошел оживленно. После обеда перешли в сад и в беседке пили кофе. Но в конце этого пития В. Н. вскочил, как ужаленный, после слов экзарха, посоветовавшего, чтобы обер-прокурор больше не выступал на съезде. Очевидно, он обиделся этим советом. Вскочивши, он так быстро убежал в дом и уехал, что никто и не успел его проводить. Я просил его дать нам возможность получить билеты в Петроград: он просил меня прислать кого-либо в 6 часов вечера в Национальную гостиницу. С обеда я проехал чай пить к Ястребцовым, а оттуда заехал к Львову, но не застал его дома. А без меня был с визитом экзарх. Часов в 7 вечера позвонил ко мне архиепископ Никанор за справками о том, можно ли и ему поместиться на Троицкое подворье в Петрограде, куда он командируется зачем-то, как представитль монашества. Между прочим, он сообщил, что завтра, по имеющимся у него якобы несомненно верным сведениям, обер-прокурор будет взывать к съезду о переизбрании членов Синода. Я счел долгом доложить об этом немедленно на Троицкое подворье. Экзарх и все наши взволновались. Неужели В. Н. не сдержит данного им пред Синодом обещания? Вызывали и меня к себе, чтобы сговориться, но я решительно отказался. Неожиданно уже в 9 часов вечера приехал на подворье и обер-прокурор, и наедине долго беседовал с экзархом. Этот последний, по его собственным словам, так прямо и резко раскрывал ему все неудобства его выступления на съезде, что из этого совещания, по словам очевидцев, В. Н. вышел, как ошпаренный, и только к концу ужина (около 12 часов ночи) немного развеселился и шутил.

Утром 5-го, в понедельник, явился ко мне неугомонный (прямо даже — психически больной) архиепископ Пензенский Владимир и все с этими же речами о необходимости вызова его в Синод. Я заявил, что мне надо ехать на Троицкое подворье, по вызову экзарха, тогда он ответил: «вот и прекрасно, и я поеду с вами». Делать нечего, извозчику один заплатил 4 р. 50 коп. Встретил высокопреосвященный Платон архиепископа Владимира очень едко, даже не посадил его и прямо и решительно заявил, что в состав Синода включать кого бы то ни было ни он, никто другой, помимо Временного правительства, не имеет права. «Что вы здесь околачиваетесь, владыка?.. Езжайте Вы, ради Бога, в Пензу. Ведь Вы сами себе только вредите, говорю Вам совершенно по-братски. Пойдемте, я Вас провожу», — и берет его под руку и буквально выпроваживает, говоря при этом: «Не думайте, что я Вас выпроваживаю, я только провожаю». Ловко и сказано, и сделано. Но ведь ничего другого не остается делать с очевидно ненормальным субъектом.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.