Сказы древних о Матери-Земле.

Земледержец

• Аннотация:
  Начало Х века. В землях обитающего на берегу Камы племени появляется странный зверь, один к одному похожий на того, что в местных преданиях несет на спине Землю...

ЗЕМЛЕДЕРЖЕЦ

В стране Сибур из зверей водятся...огромные кабаны, северные слоны в щетине и северных носорогов род.

Сыма Цянь, Исторические записки, II в. до н. э.

Неподалеку от Камы находится обширная дикая местность, о которой рассказывают, будто в ней обитает животное больше верблюда, но меньше быка. Голова у него похожа на верблюжью, хвост же бычий, телом оно напоминает мула. У него посреди носа один толстый, круглый рог, подобный наконечнику копья. У некоторых рог по длине доходит... до пяти локтей. Животное это питается листьями березы.

Ибн Фадлан. Путешествие на Волгу, Х в.

Сказ первый: явление Зверя

А еще говорят, что под

Землей живет большой черный Бык...

Сказы древних о Матери-Земле.

Солнце заливало радостным светом поляну, на которой паслось стадо воршуда Салья.

Пастушок Пислег уселся в сторонке, на опушке леса, между молодых елочек, растопыривших зеленые колючие ладошки. Здесь, подальше от звеневшей над стадом тучи паутов и слепней и тяжкого коровьего духа, он решил пообедать. Лобастый, кареглазый Кучo улегся рядом на траве, мордой к стаду, спиной к лесу, вывалив язык.

Леса ни Кучo, ни Пислег не боялись. Разве зря охотники Салья щедро подносили Лесному Брату к его священной ели за каждую удачную охоту, а раз в году резали под ней быка. От гусиного пуха под елью круглый год было бело, как в зиму. Волк летом к стаду не подойдет, а медведи - тех Лесной Брат до стада не допустит. Это Он им добычу указывает. Пислег тоже не забывал Лесного Брата, а потому и на милость Его уповал твердо.

И сейчас, прежде чем поесть, Пислег с прикрытыми глазами коротко помолился Лесному Брату, и только потом поволок из пестеря льняную тряпочку с завернутыми в нее табанями, и туго завязанный такою же тряпицей глечик зырета.

Первый кусочек табаня, обмакнутый во вкусную приправу, полетел за левое плечо, к лесу - опять же Брату Лесному. Как так - в гостях есть, да с хозяином не делиться. И сказано ж - Брат. Не Чужак Лесной, скажем, а Брат. Значит, не просто в гостях - у родни в гостях.

Матушка-Солнышко улыбалась сверху. Видать, и Она, всевидящая, не догадывалась, как худо кончится этот хороший день.

Первым зверя учуял Кучo. Насторожил уши. Поднял голову. Потом и вовсе вскочил.

- Ты чего, Кучo? - удивился Пислег, прибирая в пестерь тряпицы и опустошенный горшочек. - Ты чего?

Вскоре и он, однако, услышал страшную, гулкую трусцу, смешанную с треском и хрустом гибнущего подлеска.

- Дуб-дуб-дуб-дуб-дуб...

Кучo ощерил зубы, прижал уши. Зарычал. А Пислег остолбенел.

Зверь выплыл на опушку с какой-то тяжеловесной грацией. Сперва - волосатая огромная голова с торчащим вперед тяжелым рогом, почему-то не на лбу, а на носу чудовища. Короткая шея под плотной черной свалявшейся гривой. Маленькие бусинки-глазки. Ушки - с младенческую ладошку величиной.

Дуб-дуб-дуб...

За короткой шеей - грузное, длинное тело вроде бычьего, но на коротких ногах, из-за которых зверь казался немногим выше быка, хотя был куда как крупней и тяжелее.

Дуб-дуб-дуб...

Туша в черной густой шерсти, пахнущая пряно и остро.

Толстенные ноги, под тушей казавшиеся короткими; на деле же - не меньше бычьих.

И совсем бычий хвост, походя сметающий с соцветий пыльцу и трудяг-пчелок.

- Пррр - сказали огромные ноздри перед рогом-копьем. - Прр-рюх...

Маленькие глаза обшаривали поляну. Пислег не мог бы сказать - почему, но ему казалось, что зрелище чудовищному порождению чащи не понравилось.

- Ррр - негромко рычал Кучo, но с места не двигался, закоченев рядом с пастушком, скаля клыки, вздыбив шерсть на загривке, поджав хвост.

Стадо тоже заметило пришельца. Замычало, сбиваясь к воде. Только вожак, могучий круторогий Горд, не боявшийся ни волка, ни медведя, и здесь не пожелал отступить. В угрюмом пр-рюх неведомого зверя быку почудился вызов. Он, хлеща хвостом по бедрам и грозно выставляя рога, вышел вперед и заревел.

Глазки-бусины черного пришельца налились красным. Он открыл пасть и низко, мощно рыкнул в ответ.

Горд снова заревел, мотая рогами из стороны в сторону, вызывая соперника на бой.

Зверь кинулся вперед, словно стрела из лука, с легкостью и быстротой, невероятными в тяжелом, неуклюжем теле. Рог опустился вперед, обретая полное сходство с копьем кидающегося на зверя охотника.

Горд даже не успел понять, что его вызов принят.

Со страшным хрустом рог ударил в рыжую грудь чуть ниже мощной шеи. Бык мотнул рогами, но едва задел кончиком левого ноздрю зверя-великана. В следующий миг он кувырком покатился по поляне, заливая ее реками алой крови, молотя копытами наполнившийся пряно-ржавым запахом воздух. Его убийцу сила разгона развернула едва ли не полностью. Он воинственно потряс рогом-копьем, с которого летели капли, похожие на крупные зрелые вишни, и заревел - тем же низким хриплым голосом.

Заполошно мыча, стадо бросилось в стороны. Кучo, наоборот, не выдержал, и с громким лаем полетел на разбойника. Тот обернулся. Громадная голова мотнулась, словно зверь отказывался от чего-то нежеланного - и крупный пес, истошно визжа, взмыл в воздух, описал высокую дугу, и рухнул в ельник за спиною Пислега. Там его визг скатился в прерывистый, дергающийся скулеж - и умолк.

Зверь пробежался по поляне, ударил ногой еще дергающегося Горда - хрустнули ребра, - и отбежал к реке. Там он несколько минут жадно пил, шумно сглатывая и фыркая пррюх, а потом начал кататься по мелководью, поднимая тучи брызг.

Пислег глядел на него, не отрываясь, широко распахнутыми глазами. По лицу текли слезы, левая штанина стала горячей и мокрой, но пошевелиться он не решался. Левая его рука, не чувствуя впившихся в кожу иголок, крепко стиснула ветку молодой елочки.

Зверь, натешившись, вышел на залитый кровью луг. Фыркнул брезгливо. Отошел на несколько саженей против ветра. Лег-завалился на бок, аж Черная Матушка-Земля тяжко охнула, принимая на грудь свою огромное тело в черных сосульках мокрой шерсти.

Заснул?!

Пислег отлепил от земли ноги. Шаг... другой... спинной вперед, не отрывая глаз от мерно колыхающегося бока черной горы там, в зарослях пижмы.

Шестой... десятый...

Когда деревья скрыли спящее на берегу чудище - лишь тогда он решился повернуться спиной к страшному берегу. И понесся прочь, позабыв про пестерь, про мертвого Кучo, оставшегося лежать в ельнике.

В деревне пастушка первой увидела мать. Охнув, Туливить-мумы схватила сына за плечи, в испуге уставившись на белое с пуще прежнего проступившими конопушками, залитое слезами лицо.

- Сыночек, сыночек, что с тобой?

Вдруг рыжеволосая рука выдернула Пислега из материнских объятий.

Юрмег, двоюродный брат Киона Салья-тoро. Отцы были братьями, но как непохожи сыновья...

- Ах ты, обе руки у тебя левые! Как ты смел скот без догляду бросить, оставить на глупую собаку?!

- Что ты, сосед, что ты... - попыталась ухватить Юрмега за рукав мать.

- Пошла отсель! - гаркнул Юрмег, и тут же был ухвачен за грудки подоспевшим отцом Пислега - Вольегом.

- На жену мою кричать вздумал? - негромко спросил он, глядя в лицо родичу вождя бешенными синими глазами. - На меня покричи. Попробуй.

- А пусть за дурня вашего не вступается, - вякнул Юрмег, но Вольег тряхнул его пуще прежнего.

- И с сыном своим без тебя разберусь. Ты мне не указ, не тoро, не вoсясь.

- Твой сын воршудное стадо на собаку бросил!

- Убили Кучo... - всхлипнул Пислег.

- Что? - изумились оба драчуна, но осеклись, услыхав властный голос, негромко проронивший:

- А ну тихо оба.

Высокий рыжий мужчина с крутым лбом, мощными надбровными дугами, скулами, сильной челюстью в ржавом пуху недлинной редковатой бороды, с перебитым носом отодвинул в стороны Вольега и Юрмега большими красными руками. Присел на корточки так, что его лицо оказалось почти вровень с заплаканным лицом Пислега. Закачался свисающий с сильной шеи родовой знак - дэндор.

- Люди?

Пислег замотал головой.

- Звери?

Пислег кивнул, шмыгнул носом.

- Зверь, Салья-тoро.

- Тезка мой(1)? - по охотничьей привычке Кион Салья-тoро норовил десятой тропой обойти имя зверя.

- Старик? - так охотники величали медведя.

Пислег все мотал головой, трясся и всхлипывал.

Вождь недоуменно нахмурился. Кто еще мог лишить жизни пса? Если б мальчишка сказал змея - другое дело.

- Долгоногий, что ли? - так охотники звали лося.

Пислег в последний раз помотал головой. Так. Что еще за дела?

- Новый зверь, Салья-тoро. Не знаю... не слышал о таком даже...

Вождь озадаченно крякнул. Положил руку на плечо мальчонке - та едва там уместилась.

- Ну-ка, малый, рассказывай все..

К концу рассказа Пислега вокруг собрался чуть не весь воршуд. Юрмег было попытался шумнуть, что мальчишка, мол, проспал стадо, а теперь выдумывает небывальщину, но споткнулся, как о сосновые корни, о мрачный взгляд двоюродного брата и свирепый - отца Пислега.

После того, как Пислег закончил рассказ, повисла тишина.

Кион огладил могучую челюсть. Сказал:

- Так. - и снова смолк. Потом произнес:

- Коньы. Низь.

Вперед шагнули два молодых парня-охотника в крашеных плауном рубашках. Узкокостные, низкие ростом, щупловатые, они славились, как превосходные следопыты, лучники и древолазы.

-Разведайте. Чуть что - на деревья. На рожон не лезьте.

-Слушаем, Кион Салья-тoро, - вразнобой отозвались охотники.

-Куака, - вождь подозвал легконогого парнишку Пислеговых лет. - побежишь к Можга, к Поска. Соседей предупредить надо.

Помолчав, вождь добавил:

-На безлесье зверя встретите - замирайте. Побежите - догонит, а так - может, не тронет. Слеповат - видит то, что шевелится.

-Слушаем, Кион Салья -тoро, - ответили все трое.

Когда молодые охотники побежали в избу на быстрые сборы - пестерь на плечи, копье в руки - а Куака уже припустил по дорожке, ведущей к селениям других воршудов, люди заговорили между собой.

-Чего со стадом-то будем делать, тoро? - в растерянности спросил Юрмег.

Салья-тoро дернул губой.

-Низь да Коньы кого увидят, пригонят.

-А коли не увидят моих?! - взвился Юрмег; его пус носили четыре коровы.

-Четыре лаптя Палэсмурту подаришь(2), - ехидно заметил Вольег и прикрикнул на сына. - В избу иди, смени штаны-то! От людей срам.

-Поживее, малый, - кивнул Кион. - Ты мне нужен еще.

Услышав эдакое от вождя, Пислег быстрее белки припустил к избе, за ним, перебирая лапотками, побежала мать.

Пока Пислег бегал в избу, небольшие синие глаза Киона отыскали в толпе сородичей высокого пожилого мужика, задумчиво гладящего рыжую бороду.

-Что скажешь? Спросил он, хмуря брови. - А, Кучеран-вoсясь?

Бородач покачал головою.

-Что скажешь... в Куалу идти надо.

-Так пойдем!

-Куда спешишь, тoро, чай, не утка-торопыга. Вернется парнишка - пойдем.

Пислег обернулся быстро - поменял штаны, ополоснул холодной водой заплаканное лицо, и вскоре уже стоял перед тoро и вoсясем.

Втроем они отправились к Большой Куале, что стояла в стороне от селения. В большие праздники здесь собирались помолиться Верхним Богам люди всех трех соседних воршудов.

Вождь и мальчишка остались на пороге. Отсюда они видели, как вoсясь, поклонившись неугасимо шающему огню в очаге, котлу над ним и цепи, держащей котел, обошел их посолонь. Подошел к полке в углу, трижды поклонился. Сплетаясь с очажным вязким дымком, потекло бормотание.

Что-то достал, передвинул на полке. Снова забормотал, закланялся. Поманил, не оборачиваясь, рукой.

Вождь и пастух ступили на земляной пол Куалы. Обошли, по следам вoсяся, обложенный почерневшими камнями очаг. Поклонились полке.

-Гляди, вождь, - протянул руку вoсясь. - и ты, малый, гляди.

Смотрел на них с полки бронзовый образок Великой Черной матери - Му-Калчин(3). По обе руки Матери стояли Ее сыновья: по правую - добрый Илмер (4), по левую - грозный Луд(5). Над их головами колпаками поднимались лосиные морды, сводом сходясь над тремя трехглазыми ликами Матери. Такие образки лили далеко на севере, в земле великанов-зэрпалов(6).

-Под ноги гляди Ей, малый, под ноги...

Под ногами Матери стоял зверь. Длинное туловище, куцый хвост, короткие кряжистые лапы, огромная голова с торчащим рогом...

-Он! Он это! Который Кучo убил!

От волнения пастушок даже забыл, что в Куале нельзя говорить громко, но красная лапища вождя вмиг напомнила ему об этом, накрепко запечатав рот.

-Бык-Земледержец, - прошелестел, кивнув, Кучыран. Махнул рукой, подавая знак уходить. Уходили пятясь, с другой стороны очага, кланяясь. Последним отступал вoсясь, бормоча и водя руками - просил прощенья у Салья-воршуда, прочих духов-хранителей куалы, потревоженных неурочным визитом.

На солнечном свету вoсясь покачал головой.

-Бык-Земледержец пришел в наши края. Один из потомства великого Быка, что носит на себе нашу Землю. Копья от него не защита, только Мать зря прогневите. Я пойду к другим вoсясям. Надо наложить запрет на лес, где поселился Бык, и на луга рядом с ним. Людям там нечего делать.

С тех пор лес, где поселился зверь, и луга между лесом и речкой стали запретны для людей трех воршудов.

Сказ второй: Сирота.

Говорят люди: Мать ругает - подушкой бьет, а укоры чужих людей - палки тверже. Еще говорят: Сирота живет - головня чадит.

Может, это и не так. Может, и можно жить не печалясь, не поминая убитого кабаном на охоте отца, не жалея о матери, жизнь которой съел злой Мыж(7), спущенный на людей прогневавшимся на их грехи Лудом. может быть.

Если растешь ты не под жесткой, на одни подзатыльники щедрой рукою двоюродного брата вождя, Юрмега.

Отец Балян - пусть душа его минует черный котел Луда, пусть бабочкою легкой порхает по Илмеровым вечноцветущим лугам - Юрмегу-агаю старшим братом доводился. Когда его, закрывши лицо берестяной личиной, снесли на кладбище, Юрмег-агай, по обычаю, взял Сэдык - вдову брата - второю женой, а малолетку-сироту - падчерицей. Покуда жива была мать, жилось не так туго, сказано ведь - без отца - полсиротства. Юрмег-агай, хоть не забывал помянуть матери, что кормит ее и поит, а все она ему нравилась. Может, больше, чем старшая жена, Варыш, горластая, с резким норовом, да и старше Сэдык лет на семь. Так что пока Сэдык жила - дочке перепадало от отчима и ласковое словцо, и потрепывание по голове жесткой ладонью, и - изредка - лакомый кусок. Сводные братцы, правда, покою не давали - Вад, Чайы да Чипей - но тишком пакостничали, чуя материнскую неприязнь к тетке и сестренке двоюродной. Отца опасались - в те времена Юрмег-агай наказывал за такие проказы строго. Мог и палкой поучить. Охо-хо, было же времечко, Му-Калчин матушка...

Дыдык плакала по ночам, вспоминая те времена. Отца-то не помнила почти, а вот пять лет, когда жили с матушкой Сэдык у Юрмег-агая, вспоминались, словно времена, когда Черная Мать по земле ходила, когда не исказили грехи людей трех Ее лиц в жуткие, нестерпимые взгляду смертных личины.

Девчонки говорили между собой, что не лютый Мыж - ревнивая тетка извела Сэдык. Одни говорили - злой травой, другие и вовсе черную ворожбу поминали. Но говорили о таком шепотом. Кион Салья-тoро за такие сплетни не помиловал бы.

После матушкиной смерти Юрмег-агай и вовсе вспоминал о падчерице лишь когда искал на ком сорвать злость. Зато ни Варыш, ни ее сыновья о ней не забывали.

Дивно ли - после пяти лет такой жизни стать пугливей рябчика?

Поэтому, когда с девчонками в малиннике повстречали Лесного Старика - медведя, остальные, хотя и перепугались до белых глаз, разума не потеряли. Кинулись, заполошно визжа, все в одну сторону - к деревне. Одну Дыдык ноги понесли неведомо куда.

Хлещут по лицу ветви. Цепляют за подол коряги. Потные ладошки стиснули туесок с малиной. Сердечко колотится в самом горле, а за спиной слышится треск подлеска да хриплое сопение нагоняющего Старика.

Кончился лес. Миновалось одним махом - как обыда перенесла - поле. Вбежала в стоявший за ним лес. Обессилено привалилась к дереву, уткнулась в кору лбом под сбившейся такьей. Замерла, жадно глотая воздух. Кинула взгляд через плечо.

Нет никого.

И только тут Дыдык - сирота поняла, куда занесли ее глупые ноги.

Запретный лес. Его уже стали называть Бычьим, а текущую под ним речку - Бычьей рекой.

Остэ Илмере!

Ослабевшие ноги не выдержали - подогнулись. Дыдык опустилась на колени, крепко обняв туесок.

Где-то рядом бродил страшный зверь, не то брат, не то сын тому, что держит на широкой спине саму Землю.

Ох, остэ-э...

По ту сторону дерева кто-то жалобно простонал. Тяжелым, низким голосом.

Ойкнув, Дыдык замерла.

Стон повторился.

Отставив в сторону заветный туесок, Дыдык на коленях - ох, вытреплет Варыш-хозяюшка полкосы за измаранный подол - проползла до кустов. Раздвинула тугие ветки.

На поляне лежал Бык.

Потускневшая шерсть свалялась в сосульки. Маленькие глаза безжизненно глядели перед собой. Тяжелый рог почти касался кончиком земли. Огромные ноздри судорожно раздувались. Из приоткрытой пасти доносились хриплые стоны.

Дыдык осторожно приподнялась на ноги, вытянула шею.

Зверь повел по ней равнодушным, полуслепым от боли глазом, и приспустил толстое, морщинистое веко. Зверю было плохо. Зверю было уже безразлично, что с ним будет.

Остэ, остэ, любопытство девичье, что ж ты делаешь? Давно ли бежала Дыдык, сломя голову, от обычного Лесного Старика, каких в лесу любом не один и не два... отчего ж сейчас ноги в темно-медвяных лапотках поверх грязно-серых онучей сами тянут, тащат вперед, туда, где мается неведомой хворью страшный Земледержец?

Стой! С ума сошла, девка? А вдруг притворяется, приманивает? Стой! Ему же взмахнуть рогом - тезкой-голубкой выше елей взлетишь, да прямо Луду в котел плюхнешься.

Ну и что! - твердил кто-то незнакомый, перекрикивая привычный голосок страха. - Ну и что?! А если - правда болен? Он же один! Совсем один! И помочь некому. А если ему больно?!.

Кому, как не сироте, знать, что такое - когда совсем один...

Кому, как не падчерице доброго Юрмега-агая и хозяюшки Варыш, знать, что такое - когда больно...

Кому, как не сводной сестренке веселых братишек - Вада, Чайы да Чипея - знать, что такое - когда помочь некому...

-Ну и что... - пробормотала Дыдык вслух, опускаясь на колени рядом со страшной рогатой мордой.

Вот оно. Бугром давила на мощную шею огромная черная опухоль, из которой торчал обломок древка. По опухоли уже ползли мухи.

Бык опять простонал.

-Вон чего ты злой был, - прошептала Дыдык.

Какой же охотник оставил подранка... да нет, у кого поднялась рука на Земледержца? Совсем надо совести не иметь...

-Сейчас, Бык-агай... - пробормотала Дыдык. - Ты потерпи... Сейчас...

Она стремительно уцепилась хваткими тонкими пальцами за крошечный краешек сломанного древка, торчавшего из опухоли. Уцепилась и дернула. Спасибо Юрмегу-агаю, не слабые руки у Дыдык и не изнеженные, привычные ко всякой тяжкой работе.

Стрела вывалилась из опухоли, вслед за ней выплеснулся зловонный поток гноя. Дыдык закрыла нос рукавом и присела на корточки - прямо в лицо ей оглушительно рявкнул от боли Земледержец. Зажмурившаяся Дыдык по вздрогнувшей земле поняла, что могучий зверь попытался вскочить - и рухнул наземь.

-Тише! - пробормотала заплетающимся языком, не решаясь открыть глаза. - Тише, Бык-агай!

-Фр-р-рух... - сказал Бык. И в голосе его послышалось сироте Дыдык огромное, как он сам, облегчение.

Она открыла глаза. Бык лежал, глядя на нее... с благодарностью?

-Эт-то... это не все еще, Бык-агай... - пролепетала Дыдык. - Промыть еще надо, понимаешь? Я сейчас...

Когда этот лес еще не звался Бычьим, Дыдык забредала сюда за грибами и ягодами. Хоть к соседям - Людям Рыбы (8), хоть на Луну, как та древняя сирота, лишь бы подальше от рук и голосов Юрмега-агая, Варыш, да трех их сынишек. С той поры и помнила - здесь, неподалеку, пробивался из земли родничок.

Ох и набегалась Дыдык, нося от родничка к поляне пригоршни воды. Земледержец терпел, когда вода выплескивалась на рану, лишь изредка с облегчением вздыхал. Дыдык приметила, как жадно глядел он на текущую с ее ладоней влагу.

-Да ты, никак, пить хочешь? Ой, у меня же малины полный туес, - спохватилась она.

Углом вытянутая губа бережно, почти ласково сгребала с ладони Дыдык нежные сочные ягоды. Горсть, и другую, и третью. Туес быстро опустел.

-Я...я сейчас, Земледержец-агай! - Дыдык огляделась и проворно заработала коротким ножичком, срезая тонкие ветки с соседней березы, словно собиралась вязать веник для баньки.

-Прости... прости, сестренка-березка. - шептала девушка, - я не себе на потеху. Бык-агай болеет, ему помочь надо. Нас с тобой Земля-матушка кормит, а его родич Ее носит. Не сердись, березка...

Нарезавши охапку, подняла глаза и охнула. Солнышко-то как низко! Домой бежать надо, а то ночь в лесу застанет. Не любит Лесной Брат, когда женщина в его владениях ночует.

-Кушай, Бык-агай, не сердись. Мне домой пора. А стрелу с собой возьму - пусть Кучыран на нее заклятье наложит, чтобы порча в ране не селилась.

Она подобрала стрелу - брезгливо, двумя пальцами.

Жало с двумя острыми, оттянутыми назад щеками, было железным. В воршуде Салья, как и у всех людей Булда, железо на стрелы не изводили. Железо шло на рожны копий, клинки ножей, топоры. Стрелы вырезали из кости. А что за пус на древке?

Дыдык, бормотнув извинение травяному духу, обтерла древко исподом листа мать-и-мачехи.

Пус был незнакомый. Пять надрезов, пересекаясь, складывались в подобие пятипалой, жадно растопыренной лапы, или жутковато-безликой фигурки, у которой заостренную голову не отыщешь среди таких же острых беспалых рук и ног.

Где-то Дыдык все же видела этот знак. Чем-то злым, недобрым веяло от пяти пересекающихся насечек на древке.

Добежала она до деревни уже под вечер. Схлопотала жданные и оттого почти даже и не обидные затрещину от Юрмега-агая, пару оплеух от его жены. Вад дернул за косу, Чипей словно невзначай подставил ногу. От пятерни старшего сына Юрмега-агая увернуться не удалось, а ногу младшего - хоть этим отдарить - перескочила так же, словно невзначай.

В общем, Юрмегу-агаю с Варыш-хозяйкой есть за что сердиться - пропадала невесть где, и малины не принесла...

Уже ближе к закату вырвалась Дыдык к вoсясю Кучырану, улучив зазор в куче дел, которые вывалили на вновь обретенную падчерицу счастливые приемные родители. Поскреблась под окном.

Вышла жена Кучырана, Зумья, рослая приветливая женщина. Позвала в дом.

Вoсясь степенно огладил бороду, полюбопытствовал о здоровье и благополучии названных отца-матери поздней гостьи, сводных братьев и лишь заметив ее очевидное нетерпение, спросил, с чем она к нему пожаловала.

-Быка ранили - Дыдык выложила на колени хозяина завернутый в листья обломок стрелы. - Кучыран-дай (9), заговори стрелу, чтоб рана быстрее зажила.

Кучыран покачал головой, глянул на стрелу, хитровато прищурился:

-Ой, девка, если б у Юрмега быка ранили, об том бы весь воршуд знал. А если у кого другого - неужто б Юрмегова сирота мне стрелу принесла? Или ты и ранила?

Сирота, густо покраснев, опустила острый нос к земляному полу и замотала косой.

-Вижу, вижу, что не ты. У самого Салья-тoро железных стрел нету, откуда у девки-сироты взяться... - Кучыран посерьезнел. - Я, девка, охотником смолоду был, запах звериной крови хорошо помню. Потом знахарил, хорошо запах людской крови узнал - и той, что у охотника из раны бежит, и той, в которой дети на свет приходят. Потом жертвы Богам клал - овечью, козью, свиную, коровью кровь узнал. Эта стрела не в звере лесном, не в человеке, не в скотине домашней побывала! Сказывай, девка - зачем в Бычий лес ходила?

Дыдык опустилась на колени, спрятала в ладонях острое лицо.

-Ну, девка?!

Дыдык начала, спотыкаясь и постоянно сбиваясь на еле слышный шепот, рассказывать о малиннике, о медведе, о хриплых стонах за кустами. Кучыран слушал с непроницаемым лицом, гладил рыжую бороду, поблескивал небольшими глазками.

-Кучыран-дай, - прошептала Дыдык. - меня накажут, да?

Ответом были странные шипящие звуки. Дыдык недоуменно подняла голову - и заморгала неверяще.

Вoсясь смеялся. Глазки спрятались в распустившихся морщинах, похожих на папоротник, рыжая борода ходила ходуном, словно высокая трава, прятавшая некрупного шустрого зверя - барсука или хоря.

-Ой, девка, я ж не для своей прихоти запрет на Бычий лес накладывал. Я ж для Него этот запрет наложил, а ты Ему помогла. Может, это Он тебя к себе звал, а ты и не поняла, ноги умней головы оказались... Тебе запрета, стало быть, нет. А стрелу я заговорю, салом смажу - заживет рана у Земледержца. Ты, девка, к нему ходи, ходи, это для воршуда хорошо, если наша девка божьему зверю угодит. Пошли, провожу тебя, и с Юрмегом... потолкую.

-Юрмег-агай добрый, - робко пробормотала Дыдык, поднимаясь с колен и отряхивая подол.

Кучыран, не по летам резвый, уже подходя к двери, бросил не оборачиваясь:

-Ухо левое под волосы спрячь, падчерица доброго Юрмега. Оно у тебя, как рябина по осени, алым светится.

Дыдык замолкла.

Встретила их первой Варыш.

-А-а, вон ты где. Спасибо, Кучыран-дай, что привели дуреху нашу. Пойдем-ка, горюшко, скажу я тебе кой чего...

Рука мачехи потянулась к многострадальному уху. Дыдык привычно вжала голову в плечи, но другая рука, жилистая, с толстыми мужскими пальцами, властно отвела длань Варыш в сторону.

-И тебе доброго вечера, дочка. Позови-ка хозяина. Поговорить нужно.

Поджав губы, Варыш удалилась в жилье. Недолгое время спустя на пороге появился Юрмег-агай.

-Вечер добрый, Кучыран-дай. Не зайдешь ли в гости?

-В гости недосуг, а сказать кой-чего надо. Поди-ка сюда, сынок...

О чем толковали, отойдя в сторону, вoсясь и отчим, Дыдык не слышала. Так и стояла, раздираемая страхом и любопытством. Говорил все больше Кучыран-дай, Юрмег-агай сначала еще пытался вклиниться, но быстро замолк - его попытки пожилой вoсясь пресекал негромким, но непререкаемо-властным голосом. Отчим только бычился все больше.

Наконец вoсясь попрощался с дядькой и неспешно пошагал домой. Не глядя падчерице в лицо, Юрмег-агай толкнул ее к дому.

-Ну, девка, чего встала? Домой иди. Спать будем.

Дома уже расчесывала волосы перед сном Варыш, оживившаяся при виде падчерицы.

-А-а, кто к нам иде-от! Явилась, раскрасавица, набегалась, насрамила нас перед...

-Тихо!!! - от рыка Юрмега-агая с крыши, казалось, с тихим шорохом поползли пласты дерна и мха. Всю досаду этого непонятного ему беспокойного вечера отчим Дыдык отлил в короткое слово. Мачеха от испуга выронила костяной гребень о двух конских головах и захлопала глазами. Дыдык кинулась, подняла гребень с земляного пола, с поклоном вручила Варыш:

-Возьми, матушка Варыш...

Та взяла, не отрывая напуганных глаз от мужа.

-Спать идем, - коротко зевнул Юрмег-агай. Погасил наслюненными пальцами три лучины. - Не приведи Му-Калчин, услышу чего ночью - Лудов котел детской зыбкой покажется. - раздалось уже из темноты, глухо, сквозь шорох снимаемой через голову холщовой рубахи.

Дыдык пришлось возиться с косой в темноте, но это было привычно, как и сон в холодном углу избы на краю лежанки. Больше того, ошарашенные внезапным, почему-то не на Дыдык направленным взрывом отцовского гнева, сводные братья не решились ни на какие каверзы. Дыдык, наскоро расчесавшись и стянув платьице и лапти, благодарно нырнула в теплый омут спокойного, без сновидений, сна.

Она не знала, что теперь ей предстоит к этому привыкнуть.

Сказ третий: Гасары.

У той реки обитают разные народы:

буртас, булгар, арису(10), черемис...

Все они подчиняются мне и платят дань.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: