К чему призывают нас святые? 33 глава

ТРАДИЦИИ УШАКОВА

1. «И В МЕДАЛЬОНЕ УШАКОВ…»

Не стало боевого адмирала, но остались его традиции. Остались на флоте его система подготовки, глубокое духовное наследие воспитания подчиненных на идеалах православия и патриотизма. Остались и носители его идей — его ученики и последователи, питомцы знаменитой черноморской школы выучки. Они сохранили и приумножили славу ушаковских побед. Они не дали придать забвению имя своего прославленного учителя.

Одним из наиболее талантливых флотоводцев ушаковской плеяды был Дмитрий Николаевич Сенявин. Непросто складывались отношения между ними, но, несмотря на это, Ушаков ценил Сенявина как талантливого моряка, видел в нем своего преемника. И Дмитрий Николаевич с честью оправдал доверие Ушакова. С началом новой войны с Францией в 1805 году вице-адмирал Сенявин с эскадрой Балтийского флота был направлен в Ионический Архипелаг, где, приняв командование над морскими и сухопутными силами, ему надлежало овладеть побережьем Адриатики. Здесь в полной мере раскрылись его незаурядные способности: талант флотоводца. Дмитрий Николаевич внес еще одну яркую страницу в отечественную военно-морскую историю своей активной блокадой Дарданелл и победой в знаменитом Афонском сражении (19 июня 1807 года). Поражения союзных армий в Европе свели на нет достижения русского флота на Средиземном море и деятельность его талантливого флотоводца. Но Афонское сражение осталось в истории вершиной русского военно-морского искусства эпохи парусного флота. Сбылись пророческие слова Потемкина, сказанные им Ушакову: «Со временем он (Сенявин. — Авт.) будет отличным адмиралом и даже, может быть, превзойдет самого тебя».

Но заслуги Д. Н. Сенявина не будут должным образом отмечены властью. Сенявин окажется «виновным» в победе над флотом и армией Наполеона, тогда как Александр I потерпел поражение при Аустерлице. По возвращении на родину его постигла та же участь, что и его учителя — Ушакова. Он будет уволен со службы и лишь в 1825 году принят вновь с пожалованием адмиральского чина и назначением командующим Балтийским флотом.

В начале XIX века русский флот стал приходить в упадок. Но семена, посеянные Ушаковым, упали на благодатную почву. Новаторские идеи флотоводца поддержали моряки нового поколения: Лазарев, Корнилов, Нахимов, Истомин, принявшие боевое крещение в Наваринском сражении (8 октября 1827 года). Они продолжили славу русского флота своими деяниями и подвигами. Их имена заняли почетное место в российской истории и стали близкими для нашего народа.

Заключительным победным аккордом русского парусного флота явилось Синопское сражение (18 ноября 1853 год). Его исход был уничтожающим для турок. Эскадра Осман-паши была полностью разгромлена, взорваны береговые батареи и сожжена часть Синопа. При этом эскадра вице-адмирала П. С. Нахимова не потеряла ни одного корабля. Оценивая итоги сражения, Сергеев-Ценский писал: «Синопский бой показал, что несокрушимы среди черноморцев боевые традиции, создавшиеся еще при адмиралах Ушакове и Сенявине».

Суворовский принцип «врагов не считают, их бьют», поддержанный Ушаковым, стал определяющим в русском флоте. Не случайно поэтому в статуте ордена Ушакова, учрежденного 3 марта 1944 года, было записано: «Орденом Ушакова награждаются офицеры Военно-Морского Флота за выдающиеся успехи в разработке, проведении и обеспечении морских активных операций, в результате чего в боях за Родину была достигнута победа над численно превосходящим врагом».

Вопрос о боевых наградах для Военно-Морского Флота СССР возник сразу же после учреждения орденов Суворова, Кутузова и Александра Невского. Желание моряков иметь свои награды были справедливы. С первых же дней Великой Отечественной войны флот, единственный из всех видов и родов вооруженных сил, встретил ее организованно. Боевые операции флота непрерывно велись на море, на суше и в воздухе. Уже в 1941 году авиация Балтийского флота подвергла бомбардировке Берлин.

В середине 1943 года народный комиссар Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецов в одной из бесед с Верховным Главнокомандующим высказал мысль о целесообразности учреждения специальных военно-морских наград. Отказа не последовало, и Николай Герасимович поручил тогда капитану 1 ранга Б. М. Хомичу заняться этим вопросом.

После очередной беседы со Сталиным нарком ВМФ конкретизировал задачу. По его мнению, необходимо было создать два ордена имени великих русских флотоводцев, по аналогии с уже учрежденными сухопутными наградами. Кого именно? Предстояло решить. Нарком предложил Нахимова, а Хомич — Ушакова, о жизни которого он прочел когда-то в одной из старых книг.

Борис Михайлович вспоминал, что Кузнецова заинтересовало его предложение и он после этого советовался с историками. В результате было решено, что ордена будут носить имена этих двух флотоводцев. Но возник вопрос: какой орден будет высшей военно-морской наградой?

В предвоенные годы имя П. С. Нахимова было больше знакомо советским людям, ибо его деятельность относилась к событиям менее отдаленным, а его гибель на бастионах Севастополя была известна практически каждому человеку. Ф. Ф. Ушаков окончил же свою жизнь в безызвестности. Однако в ходе обсуждения по справедливости было решено на первое место поставить орден Ушакова.

Создатели будущих флотских орденов и медалей находились в то время практически на казарменном положении. Работа над проектами наград продолжалась зачастую круглосуточно. Высказывались различные варианты тех или иных деталей. Сразу же всем понравилась компоновка якоря и медальона с изображением Ушакова. В дальнейшем этот вариант, взятый за основу, совершенствовался.

Интересная идея оформления медали Ушакова была подсказана капитаном 1 ранга С. Ф. Юферовым. Он предложил на колодку с орденской лентой навесить якор-цепь.

Наконец последние варианты орденов и медалей Ушакова и Нахимова были представлены Верховному Главнокомандующему. Орден Ушакова Сталину понравился.

— Хороший орден сделали, — заметил он. — Но вы же моряки! А где же здесь море? Попробуйте поместить изображение Ушакова на голубую эмаль.

Фон медальона изменили, и орден стал еще более «морским». В своем законченном виде он представлял лучистую звезду из платины для ордена 1-й степени и из золота для 2-й степени с наложенным на нее якорем и круглыми медальонами с изображением флотоводца в фас — золотым в первом случае и серебряным во втором.

Появление флотских наград с одобрением было встречено моряками. Вскоре после указа Борис Пастернак посвятил этому событию стихотворение:

Непобедимым многолетье,

Прославившимся исполать!

Раздолье жить на белом свете,

И без конца морская гладь.

И русская судьба безбрежней,

Чем может грезиться во сне,

И вечно остается прежней

При небывалой новизне.

И на одноименной грани

Ее поэтов похвала,

Историков ее преданья

И армии ее дела.

И блеск ее морского флота,

И русских сказок закрома,

И гении ее полета,

И небо, и она сама.

И вот на эту ширь раздолья

Глядят из глубины веков

Нахимов в звездном ореоле

И в медальоне — Ушаков...

Первым кавалером ордена Ушакова 1-й степени стал командующий Балтийским флотом вице-адмирал В. Ф. Трибуц. Дважды этой награды удостаивались наши прославленные адмиралы: Н. Г. Кузнецов, И. С. Исаков, А. Г. Головко, Л. М. Галлер, С. Г. Горшков, Ф. С. Октябрьский и другие. Всего за годы Великой Отечественной войны было произведено награждений: орденом Ушакова 1-й степени — 50; 2-й степени — 200, медалью Ушакова 15 000, что является ярким примером преемственности боевых традиций знаменитого флотоводца.

2. ИМЯ УШАКОВА НА БОРТУ

Живет на флоте и другая добрая традиция — называть корабли именами прославленных флотоводцев. В 1893 году имя адмирала Ушакова засияло на борту броненосца береговой обороны.

С момента спуска на воду и торжественного поднятия Андреевского флага экипаж броненосца был одним из лучших на флоте. Негласно среди членов экипажа присутствовал и сам адмирал Ушаков, следящий за всем происходящим своим недремлющим оком с живописного портрета, подаренного экипажу одним из родственников Федора Федоровича. На корабле считалось, что в зависимости от обстоятельств адмирал даже менял выражение лица. Причем никто не сомневался в том, что так оно и было на самом деле, и относились к портрету флотоводца с глубочайшим почтением. При принятии каких-либо ответственных решений командир и офицеры порой мысленно обращались к образу Ушакова, как бы спрашивая у него совета.

В 1904 году, оставив Либавский порт, «Адмирал Ушаков» ушел в свой первый и последний боевой поход на Тихий океан. Весь экипаж броненосца от командира до матроса, в отличие от многих других экипажей, пошел в этот дальний и неизвестный поход по собственному желанию. Ушаковцы были полны решимости сразиться с врагом и в течение всего тяжелейшего длительного тропического перехода напряженно готовились к встрече с неприятелем. На корабле был заведен порядок ежедневно проводить учения по приготовлению к отражению минных атак. При этом выполнялся полный комплекс мероприятий: задраивались все переборки, орудийные башни поворачивались на траверзы, а остальные пушки ставились в должных направлениях, причем один борт назначался дежурным.

Командир корабля капитан 1 ранга В. Н. Миклуха был в полной уверенности, что при встрече с врагом, его корабль останется достойным своего славного имени. Об этом он неоднократно говорил своим офицерам, рассказывая им о жизни и боевой деятельности Ф. Ф. Ушакова и обращая их взоры на портрет. Таким образом, дух адмирала как бы напутствовал экипаж броненосца на ратный подвиг.

Первый день Цусимского сражения 14 мая 1905 года для экипажа «Ушакова» начался в 5 часов утра с молебна и окропления броненосца святой водой. Эскадра, держа курс на Владивосток, готовилась к встрече с противником. В 8 часов, следуя примеру флагмана, на корабле наряду с обычным флагом подняли и стеньговые. Их подъем соответствовал и дню коронации императора, и нахождению в виду неприятеля — пять японских крейсеров и броненосец. Японцы экскортировали русскую эскадру, не собираясь ее атаковать. Огонь по противнику был открыт случайным выстрелом с броненосца «Орел». «Адмирал Ушаков» стрелял из обеих башен главного калибра и 120-мм орудий левого борта фугасными снарядами. Командир японского отряда крейсеров не стал испытывать судьбу и отвернул.

Кратковременная перестрелка не причинила японцам каких-либо существенных повреждений, но она значительно подняла боевой дух русских моряков. Свободные от вахты офицеры и матросы «Ушакова» выстроились на шканцах, где перед ними выступил командир. Поблагодарив команду и поздравив с праздником, он произнес: «Помни ж, братцы, что я на вас надеюсь и уверен, что каждый из вас исполнит честно свой долг». И экипаж сполна оправдал доверие командира. Они не подвели его, не уронили чести русского моряка и не посрамили в бою имени прославленного флотоводца.

В 13 часов 15 минут на русской эскадре обнаружили появление основных сил противника, пересекающих курс эскадры справа налево. Общее сражение стало неизбежно. Вице-адмирал З. П. Рожественский незадолго до этого дал команду на перестроение. «Адмирал Ушаков» оказался замыкающим боевой порядок главных сил, вытянувшихся в длинную кильватерную колонну. Однако смыл и «достоинства» такого построения были весьма сомнительны и остались непонятными для многих командиров русской эскадры, которым приходилось отвлекаться на соблюдение назначенной дистанции, что при постоянных изменениях направления движения и скорости хода оказалось очень не легким. В результате русские корабли при общей скорости 9–10 узлов оказались хорошей мишенью для японцев. И адмирала Х. Того не замедлил воспользоваться выгодным для себя положением. Позднее лейтенант Н. Н. Дмитриев вспоминал по этому поводу, что «в важный момент боя был произведен неудачный маневр, и все наше дело сразу оказалось проигранным».

В начавшемся сражении «Ушаков» вел огонь по концевым японским броненосцам «Ниссин» и «Касуга». Старший артиллерийский офицер лейтенант Дмитриев управлял им с мостика, отдавая команды лично в носовую башню, а в кормовую — через ординарца Ивана Чернова, который весь бой «с полнейшим самообладанием и невозмутимостью» бегал по открытой палубе.

Из-за неточностей в показаниях кормового дальномера пришлось пользоваться только носовым, с которым работали мичманы Я. В. Сипягин и А. А. Транзе. Их место нахождение на площадке над крышей боевой рубки было самое опасное, поэтому Дмитриев приказал им вести измерения поочередно. «Но мичмана поспорили между собой за честь быть первым под огнем и, не сговорившись, пошли на площадку оба».

Ожесточенность боя нарастала с каждой минутой. Японцы стреляли более метко и эффективно, накрывая цели залпами с хорошо заметными столбами разрывов. В то же время, русские артиллеристы с трудом различали всплески своих снарядов, зачастую стреляя «на глаз».

В 14 часов 50 минут японцы потопили эскадренный броненосец «Ослябя». Гибель 13 000-тонного исполина, перевернувшегося в 5–6 кабельтовых от «Адмирала Ушакова», угнетающе подействовала на русских моряков. Сигнальщик «Ушакова», изумленный и испуганный ужасающим глаз зрелищем, воскликнул: «Господи, «Ослябя» гибнет... »! Пучина чужого моря равнодушно поглотила свою первую жертву, и на сомкнувшейся поверхности воды чернели лишь плавающие и тонущие люди...

Сам «Адмирал Ушаков» еще не имел ни одного попадания вражеских снарядов. Но в 16 часов, проходя мимо подвергшегося расстрелу броненосца «Александр III», и «Ушаков» получил два прямых попадания больших снарядов, в результате чего в носовой части корабля был пробит борт и все носовое отделение жилой палубы было заполнено водой. Через несколько минут третий снаряд ударил в борт против носовой башни, проник в кубрик и взорвался. На броненосце появились первые убитые и раненые.

Дальнейший ход событий и обстановку на корабле ярко живописует лейтенант Н. Н. Дмитриев. «Спустившись после 5 часов вечера на несколько минут вниз, — пишет он, — я прошел в кают-компанию, где на полу, прикрытые брезентом, лежали, вытянув окостеневшие ноги, четыре покойника, а раненые сидели и лежали на диванах. Тут же на носилках, весь залитый кровью, лежал смертельно раненый осколком в горло матрос, и с его тихими стонами сливалось какое-то глухое, страшное рокотание в перебитой гортани.

С непонятным теперь и возможным только среди боя и сопровождающей его атмосфере смерти спокойствием и с каким-то тупым равнодушием смотрел я на эти трупы, на стонущих, страдающих раненых, на куски мозга, прилипшие к изголовью носилок. Сознание того, что каждую минуту сам можешь превратиться в такую же кровавую массу, повергало в состояние отупления...

Ощущение страха, которое случалось часто испытывать в жизни, здесь абсолютно не имело места, и лишь с течением времени все существо охватывалось сознанием сильнейшей физической усталости и апатии».

Очередной снаряд ударил броненосец в кормовую башню, оставив в ней вмятину, но не повредив ее. Осколки этого и других вражеских снарядов изрешетили шлюпки и трубы. Один из них срезал гафель на грот-мачте, на котором развевался Андреевский флаг. Бесстрашный квартирмейстер Василий Прокопович, находящийся во время боя часовым у флага и от множества разрывов совершенно оглохший, перенес его на правый нок грота-рея.

Около 18 часов с окончательно расстрелянного «Князя Суворова» эсминцем «Буйным» был снят раненый командующий русской эскадрой вице-адмирал З. П. Рожественский, который при этом передал командование контр-адмиралу Н. И. Небогатову с приказанием прорываться во Владивосток.

Примерно в это же время заливаемый водой через большие пробоины из общего строя вышел «Император Александр III». Имея большие повреждения, он попал под еще более убийственный огонь крейсеров отряда Х. Какимуры. Командир «Ушакова», прикрывавший до того его своим бортом, отдал команду старшему артиллеристу перенести огонь на японские крейсера. Дмитриев перенес на «Идзумо» огонь кормовой башни, стрелявшей на предельном угле возвышения. Но, к сожалению, снаряды все равно не долетали до цели.

Примерно в 18 часов 40 минут «Александр III» с нарастающим креном стал склоняться прямо на борт «Ушакова». Увеличив ход, В. Н. Миклуха уклонился от столкновения, пропустив его за кормой. Через несколько секунд 14 000-тонный эскадренный броненосец перевернулся верх килем и еще через 10 минут ушел под воду. При этом все 865 человек, находившиеся на борту «Императора Александра III», разделили судьбу своего корабля.

Еще через 20 минут от взрыва кормовых погребов перевернулся и погиб эскадренный броненосец «Бородино». После гибели этого героического корабля результат сражения был уже очевиден. Через шесть часов боя все ядро русской эскадры было уничтожено, и теперь в голове колонны шел избитый и сильно разрушенный эскадренный броненосец «Орел», через некоторое время вставший в кильватер флагманского «Императора Николая I». Следовавший за «Орлом» «Адмирал Ушаков» зарывался носом в воду, так как имел затопленное носовое отделение. Вследствие этого его маневренные качества значительно ухудшились. Максимальный ход был ограничен 10 узлами. Серьезно ослаблена огневая мощь броненосца. Настроение экипажа было подавленное. Лейтенант Дмитриев вспоминал: «Трудно выразить и передать то тяжелое, удручающее чувство, которое охватило людей, измученных как физически долгим непрерывным боем, так и нравственно целым рядом обрушившихся несчастий».

Уверенный в победе адмирал Того уступил поле сражения многочисленным отрядам истребителей и миноносцев, которые с трех сторон окружили остатки второй Тихоокеанской эскадры.

Около 21 часа от флагмана стали отставать корабли, поврежденные в дневном бою. Отстал и севший носом «Адмирал Ушаков». После 23 часов он остался совсем один. Не было видно и японских миноносцев, ушедших вслед за основной частью русской эскадры, вернее того, что от нее осталось. Люди на «Ушакове» буквально валились с ног. «Апатия ко всему происходящему был такая, — писал в последствии Дмитриев, — что о кишащих вокруг миноносцах, делающих свое грозное дело, я вовсе и не думал. Было лишь одно желание — отдохнуть хоть немного и забыться от ужасной действительности того несчастного дня». Он уснул прямо на мостике. Мичман И. А. Дитлов, спустившись в кают-компанию, где были убитые, прилег на палубе. Сигнальщик П. А. Васильев посоветовал ему лечь на носилки между покойниками и затем прикрыл его пальто.

Казалось, что все на корабле замерло. Не до сна было лишь командиру и старшему штурману Е. А. Максимову, пытавшемуся определить место по звездам. К полуночи В. Н. Миклуха, получив доклад штурмана о месте корабля, собрал на совет офицеров. Показав место корабля на карте и изложив положение дел на броненосце, командир попросил высказать мнения по дальнейшим действиям. Все единодушно решили следовать прежним курсом во Владивосток и стараться догнать ушедшую вперед эскадру.

После совещания свободные от вахты разошлись отдыхать. Лейтенант Дмитриев спустился в кают-компанию, где рядом с покойниками спали на диванах офицеры. «Сурово смотрели в полумрак с портрета пристальные глаза Федора Федоровича Ушакова, как бы осматривая эту послебоевую картину».

Утром 15 мая вокруг остатков эскадры, следовавшей за Небогатовым, вновь собрался весь японский флот. Около 10 часов пять русских кораблей оказались в полукольце от боевых отрядов противника, и вскоре в них полетели вражеские снаряды. На русских кораблях были готовы сражаться до последнего. С «Орла» и «Апраксина» по противнику было сделано несколько залпов, но неожиданно для всех от флагмана поступило приказание прекратить огонь. Его броненосец застопорил ход и поднял японский флаг... Остальные корабли, за исключением «Изумруда», который прорвался на север и ушел во Владивосток, последовали примеру флагмана. Таким образом, к большим потерям, которых еще никогда не нес российский флот, добавилась и потеря чести...

Иначе сложилась судьба небольшого броненосца береговой обороны «Адмирал Ушаков». В 5 часов утра с мостика на нем были обнаружены дыма оторвавшегося вперед отряда Небогатова. Догнать его уже не представлялось возможным. К тому же было ясно видно как со всех сторон к нему стягиваются главные японские силы, не обращающие внимания на отставший и зарывавшийся форштевнем в воду «Ушаков». Тем не менее, на броненосце была объявлена боевая тревога и орудия направлены в сторону неприятеля.

С удалением противника В. Н. Миклуха отвернул на восток, обходя вероятное место японской эскадры. В 6 часов он распорядился произвести погребение четырех погибших моряков. Священник Иона, во время боя квалифицированно помогавший судовому врачу П. В. Бодянскому, совершил обряд отпевания покойных, после чего их тела, по-морскому обычаю, были преданы морю.

Идя восточным курсом к корейскому берегу, в начале одиннадцатого часа на «Ушакове» услышали отдаленную кратковременную перестрелку. Это и было последнее столкновение остатков русской эскадры под командованием Небогатова с окруживших их японским флотом.

До 14 часов «Адмирал Ушаков» шел вполне благополучно. У его команды начала даже появляться надежда, что удастся до ночи пройти незамеченными и как-нибудь прорваться во Владивосток. Но, к сожалению, эта надежда вскоре рухнула.

В начале третьего часа сигнальщик с марса доложил о появившихся справа по носу дымах. Изменяя курс, командир Миклуха пытался уйти от столкновения с неприятелем, но все было тщетно. Через некоторое время от японской эскадры отделились два корабля и взяли курс на «Ушаков». Броненосец стал готовиться к бою и, так как в окончательном его исходе ни у кого не было сомнений, командир отдал приказ минному офицеру Б. К. Жданову заминировать труды кингстонов и циркулярной помпы. Команде же поступило приказание выбросить за борт все лишнее дерево, парусину, койки, оставив лишь одни пробковые матрацы. Повернув на юг, Миклуха решил собрать офицеров на совет, на котором все единогласно решили драться, пока хватит сил, после чего уничтожить броненосец. При этом никому и в голову не пришла мысль о возможности избежать боя ценой позора своего флага. На этом корабле люди были иных взглядов на воинский долг, нежели в отряде Небогатова. Командир корабля Владимир Николаевич Миклуха, все офицеры и команда оказались на высоте положения. Совершенно очевидно, что сказалось влияние и еще одного человека, незримо присутствующего на борту броненосца...

Вот как об этом повествует А. С. Новиков-Прибой в своем романе «Цусима»: «Начиная с самого младшего чина, все офицеры твердо говорили об одном — драться, пока хватит сил и снарядов. Миклуха, убеждаясь в готовности каждого умереть на посту, светлел в лице... Он был доволен. Все высказывания были проникнуты преданностью родине и долгу. Его беседы о героическом прошлом русских моряков, его система воспитания на боевых традициях адмирала Ушакова не прошли даром. Люди были готовы на подвиг... Японцы не допускали мысли, что такой маленький русский броненосец будет с ними сражаться. Но они ошиблись. Люди корабля жили боевыми традициями знаменитого флотоводца Ушакова. И сам командир Миклуха был его последователем... Ушаков», обреченный на гибель, был непреклонен перед своим врагом. Ничто не могло сломить мужества моряков. Они исполняли свои обязанности с таким упорством, точно среди них присутствовал сам великий флотоводец».

Расходясь на боевые посты, командир, офицеры и матросы прощались друг с другом, ибо никто не надеялся уцелеть в неравной схватке с двумя японскими 10 000-тонными крейсерами «Ивате» и «Якумо», имевших многократное превосходство над «Ушаковым» в скорости и вооружении, что позволяло им занять наиболее выгодную позицию для атаки и буквально в упор расстрелять русский броненосец.

В 16 часов 50 минут японский младший флагман Х. Симамура, возглавивший атаку на «Ушакова», приказал на «Ивате» поднять сигнал: «Советую вам сдать ваш корабль. Ваш флагман сдался». Сигнальщики русского броненосца не сразу разобрали сигнал, поднятый японцами, и командир даже распорядился набрать ответ по международному своду. Но когда ему доложили первую часть этого сигнала, сказал: «Ну а продолжение и разбирать нечего, долой ответ, открывайте огонь»! Несмотря на всю тяжесть обстановки, В. Н. Миклуха твердо решил, что имя адмирала Ушакова не будет запятнано и Андреевский флаг на броненосце его имени опозорен не будет! Вместо ответа с «Ушакова» прозвучал залп обеих башен и орудий правого борта, повернувшего на сближение с противником.

«Японцы не допускали мысли, что такой маленький русский броненосец будет с ними сражаться. — Писал А. С. Новиков-Прибой. — Но они ошиблись. Люди корабля жили боевыми традициями знаменитого флотоводца Ушакова. И сам командир Миклуха был его последователем».

Дальнейший ход боя ярко описывает лейтенант Н. Н. Данилов. «Около десяти минут японцы не могли пристреляться, и их снаряды часто давали недолеты, хотя и ложились довольно близко от борта. Затем пошла небольшая серия перелетов, а за ними огонь неприятеля стал до такой степени прицельным и метким, что каждый залп приносил нам все новые и новые разрушения.

После нескольких выстрелов гидравлическая горизонтальная наводка носовой башни прекратилась. Башню стали вращать вручную, но это было настолько трудно при появившемся на правый борт небольшом крене, что стрельба из нее замедлилась и оказалась малодейственной. Кормовая же башня вполне исправно работала до самого конца боя. Что касается огня батареи, то его временами приходилось совершенно прекращать из-за полной его бесполезности, так как дистанция все время значительно превосходила дальность стрельбы 120-мм пушек (японские корабли постоянно отходили от «Ушакова», не давая ему возможность использовать всю артиллерию, как в свое время поступал сам адмирал Ушаков. — Авт.).

Кроме того, через 20 минут после начала боя было разбито правое носовое 120-мм орудие, а после нескольких последовательно попадавших в батарею неприятельских снарядов взорвались три беседки с 120-мм патронами, из-за чего начался сильный пожар. Этими же снарядами и взрывом беседок были произведены большие разрушения на правом борту батареи. Да и левый борт был весь завален кусками и обломками от разбитой динамо-машины и развороченного камбуза. Местами попадались залитые кровью и изуродованные до неузнаваемости трупы убитых матросов.

Через полчаса стрельбы огонь обоих неприятельских крейсеров уже по сильно подбитому «Ушакову» был ужасен по своим результатам. Кроме пожара, в батарее от взрыва снаряда в жилой палубе загорелась обшивка борта и рундуки с командными вещами.

К концу получасового боя броненосец получил следующие повреждения: 8-дюймовый снаряд произвел большую пробоину по ватерлинии под носовой башней. Несколько менее значительных пробоин зияло по всему борту. И, наконец, огромная пробоина в борту под кают-компанией от снаряда, взрыв которого был огромен по своей силе. После этих разрушений «Ушаков» накренился на правый борт так сильно, что стрельба из башен стала недействительна из-за уменьшения дальности, а затем и полной невозможности вращать их против крена».

Но «Ушаков», обреченный на гибель, был непреклонен перед своим врагом... — Писал Новиков-Прибой. — Ничто не могло сломить мужества моряков. Они исполняли свои обязанности с таким упорством, точно среди них присутствовал сам великий флотоводец».

Исчерпав все боевые возможности броненосца и его экипажа, командир приказал затопить корабль. В открытые кингстоны и подорванные трубы циркулярной помпы в бомбовые погреба и машинное отделения хлынула вода. Оставшиеся в живых ушаковцы, помогая друг другу, стали выбрасываться за борт.

«Вплоть до прекращения огня стояли на площадке у дальномеров мичманы Сипягин и Транзе с помогающими им сигнальщиками... — Продолжал описание последних мгновений жизни броненосца лейтенант Дмитриев. — Когда почти вся команда была в воде, на мостик пришел старший офицер доложить командиру о том, что вода быстро прибывает и что «Ушаков» сейчас перевернется.

Никогда не забуду я спокойствия и полного самообладания, с каким держал себя в это время А. А. Мусатов. На кителе, с надетой поверх портупеей, с револьвером на боку, самым невозмутимым голосом отдавал он с мостика какие-то приказания плававшей за бортом команде и затем также спокойно доложил командиру о положении корабля...

Простившись со всеми, я снял сапоги и тужурку, пробежал под свист осколков по мостику и, миновав несколько изуродованных трупов, благополучно спустился на ют. Здесь у кормовой башни в последний раз увидел я своего товарища Бориса Константиновича Жданова, погибшего с кораблем, и, как мы — его сослуживцы думаем, погибшего по своей воле. В это время снова раздался страшный взрыв снаряда у кормовой башни и «Ушаков» начал крениться еще быстрее... Офицер, видевший последним портрет в полуразрушенной кают-компании, утверждал, что лицо Адмирала было, хотя грустное, но довольное...

Спустившись за борт, я с огромными усилиями отплыл от гибнувшего броненосца, точно притягивавшего меня к себе. Минуты через три после этого избитый корабль лег на правый борт, перевернулся кверху килем, а затем вниз кормой пошел ко дну под крики «Ура» плавающей вокруг команды. И пока не скрылось под водой острие тарана, японцы ожесточенно добивали своего врага, гордо отвергшего их позорное предложение о сдаче... Видя перед собой до конца развевающийся Андреевский флаг, японцы старались выместить злобу на виновниках своей неудачи, осыпая беспомощно плавающих в воде людей жестокой шрапнелью».

В этом кромешном аду погибли геройский старший офицер капитан 2 ранга Александр Александрович Мусатов и командир корабля капитан 1 ранга Владимир Николаевич Миклуха, не сдавший свой броненосец сильнейшему врагу и последним его покинувший.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: